Серия «И это всё о нём»

— В историческом аспекте побеждают те правители, которые смогли оставить за собой правильную молву и хорошо продуманную память. А чем это достигается? — Баюн сделал паузу и строгим взором оглядел покорных русалок. Морские девы изо всех сил таращили голубые глаза, которым природа дала все оттенки драгоценного аквамарина, и молчали.

Кот тоже молчал. Чувствуя, что молчать так он может до самого заката, одна из красавиц наморщила белоснежный лобик и пролепетала:

— Харизмой?

Кот заплодировал. Он всегда подозревал, что при должном усилии сумеет пробудить зачатки разума, без сомнения присутствовавшие в хорошеньких головках русалок.

— Харизмой! — энергично подтвердил лукоморский сказитель. — Но достаточно ли одной харизмы самого правителя? Несомненно, она будет производить должное впечатление на окружающих и лицезреющих его подданных. Но память так хрупка. Но очевидцев так мало. И уже своим детям они только и смогут сказать, что тут царь-батюшка сказанул, то ись... А сами речи передать уже не смогут.

И тут мы приходим к необходимости создания мощной, целенаправленной и харизматичной же службы информирования населения! — тут коту показалось (или не показалось), что русалки стали задрёмывать и он возопил:

— Я тут необходим, я! — русалки очнулись и устроили шумную овацию. Кот раскланялся и продолжил уже тише и гораздо скромнее. — И это надо помнить всем, в том числе тем, ктро распускает слухи о необоснованных тратах и баснословном жаловании. Во-первых, всё утверждено и прописано в бюджете! Во-вторых, вознаграждение, я бы сказал, едва покрывает потребности. А в-третьих, надо мыслить шире и понимать нужды государства!

Русалки переглянулись и выпятили пухленькие губки. От этого их лица приобрели выражение невинной простоты, и даже Баюн, со всей его проницательностью и харизмой, не смог понять, что они думают о его речи, его талантах и его жаловании.

Я хотела бы вам рассказать, граждане, как Кощей сидит на террасе, пьет прохладное аи и заедает его таиландскими ананасами нового урожая.

Еще я хотела бы рассказать вам, как потный, но неутомимый кот Баюн яростно распевает исландские поносные висы, отражая очередной набег такой же неутомимой, как он, бабы-яги. У старухи давно уже кончились все цензурные и нецензурные слова, и она яростно жестикулирует двумя ловко свернутыми двойными фигами, одновременно пытаясь показать лукоморскому сказителю место, до того неприличное и срамное, что при детях называть его категорически нельзя.

А еще я могла бы вам рассказать о плещущихся в прибрежных волнах русалках, повизгивающих что-то мелодичное, отчаянно краснеющих под взглядами едва ли не более смущенных богатырей, взбивающих своими мощными хвостами морскую воду в мелкопузырчатую переливчатую пену.

Но не буду. Потому что все это обычная тридесятоцарская рутина, которую ежедневно может наблюдать любая стряпуха с кощеевой кухни. А вот, кстати, и она: стоит в теньке с ледяной торбой, полной копченых сигов, свежесбитого масла, пышных калачей и, конечно же, белого монастырского кваса, в который для вкусу добавлен еще корень хрена и немного кагорного изюма.

Она ждет, когда Баюн устанет от исландской похабщины, махнет жизнерадостно в сторону яговниных кукишей хвостом и обратит на нее внимание. «Оголодал, небось, сердешный!» — думает она привычные бабские мысли, и сердце ее полнится радостью от осознания собственной нужности и важности.

В ночь накануне Ивана Купалы на берегу Лукоморья загораются огоньки.

Русалки, богатыри, неведомые звери, баба-яга лично и кот Баюн непосредственно принимают участие в народных празднествах. Прыгают через костры, водят хороводы, пускают венки и плошки со свечками по воде, увешивают разноцветными ленточками зелёный дуб — в общем, веселятся,  как могут.

Баба-яга устраивает ночь бесплатных гаданий, но сулит всем одно и то же: особам мужеского пола — скорое повышение по службе, затем казенный дом и дальнюю дорогу; особам пола женского — выгодное замужество, два десятка ребятенков и трефовую даму —  разлучницу.

Кот Баюн читает стихи и рассказывает страшные истории.

Русалки и богатыри поют хором и хором же пляшут, высоко поднимая пыль кованными сапогами и мощными хвостами.

Неведомые звери, которые очень стыдливы, стараются держаться в тени и не отсвечивать.

И, конечно, все угощаются. Пирогов, битой дичи, окороков вестфальской ветчины и копченой осетрины столько, сколько не бывает даже на приёмах правителей нашего мира. Квас и сбитень текут рекой, а богатыри прихлебывают тайком что-то из тщательно укрываемых на могучей груди фляжек.

В общем, благодать, да и только!

Но вот Кощей не празднует и не благоденствует. Всю ночь он рыщет вокруг сокровищницы, обнаруживая то тут, то там алый бутон и безжалостно выпалывает цветущие побеги папоротника.

Кот Баюн, выполнив утреннюю норму прогулок по златой цепи, прилёг в теньке с толстенным томом. Читал он вдумчиво, делал пометки на полях, хмыкал, грыз карандаш, восклицал:

— Ты смотри!

или

— Так их, батюшко!

Под конец развеселился настолько, что даже хохотнул (что делал так редко, что, почитай, и не делал).

Привлеченные  необычным поведением Баюна русалки свесились с ветвей и старались разглядеть, что там читает лукоморский сказитель. Одна, самая ловкая, придерживая медные волосы, заслонявшие глаза, умудрилась-таки рассмотреть страницу прежде, чем её перевернули ловкие лапы.

— Там таблички одни и циферки! — сказала она любопытным товаркам. — Ну, ничего интересного!

Кот вздрогнул, с досадой захлопнул книгу и воскликнул:

— Понимали бы что! Ничего интересного! — потом фыркнул и бережно запрятал в тайный схрон бюджет тридесятого на текущий год.