Серия «Биомасса»

Брошенные дома щерятся прямо в душу провалами выбитых окон и клыкастыми пастями россыпей осколочных шрамов.

Большая часть из них действительно покинута. Безмолвные надгробия прежней, мирной жизни. А другие лишь претворяются мертвыми, мимикрируют под пепел войны. В них, догорающим окурком, теплются ломанные линии судеб. Влад чувствовал взгляды прячущегося мирняка, не захотевшего или не сумевшего покинуть только что отбитое село, думавшего, что их не зацепит, что смогут переждать. Населенный пункт на две тысячи жителей - вот за это он воевал последнюю неделю. Он и еще три сводных роты, сумевших вытеснить противника из укрепрайонов.

Мертвая, пустая улица. Где-то на горизонте кровавым сиропом растекалось зарево пожара. Сапоги вязли и скользили по жидко-маслянистой грязи, скапливающейся на подошвах отвратными пластами с налипшей листвой. Асфальт, усеянный трещинами и выбоинами от обстрелов, чередовался с участками разрытого колесами гравия перед дворами и разбитой грунтовкой, размокшей от стихшего ливня.

Влад ненавидел осень еще до войны, до тюрьмы. Теперь он ненавидит ее куда сильнее, за эти сраные пневмонийные дожди.

Вдох-выдох.

Воздух сырой, влажный, нашатырем проходящийся по носоглотке и легким.

Отсекли огнем от отряда. Дворами уходил в сторону своих, лопатками чувствуя свист пуль. Почему-то казалось, что на каждой из них выгравировано его имя, дата рождения и через тире сегодняшнее число. Маленький свинцовый гробик, воздушный поцелуй самой Смерти. Лужа. Поскользнулся, упал лицом в куски полуобвалившейся стены дома, потерял сознание - кому расскажешь, не поверят.

Очнулся не в плену и даже не на полпути туда, все там же, растянувшись на горке стройматериалов, уткнувшись разбитым носом и ободранной скулой в кирпичное крошево. Кровь запеклась, боль в такт сердцебиению пульсировала под шершавой коркой.

С трудом перевернулся на спину. Частично стесанный угол шлакоблока болезненно уперся в поясницу. Неприятно, но терпимо. Ныло все тело. Боль от падения смешивалась с тягучей усталостью, забившей каждое мышечное волокно.

Взгляд, расфокусированно-блуждающий, уперся в небо. Бесконечное вечернее небо, проглотившее диск Солнца, но еще не успевшее улыбнуться шлейфом звезд.

Иногда такое бывает. Состояние абсолютного созерцания. Тотальная внутренняя пустота.

Владиславу Мельникову показалось, что он умер. В объятиях смерти было хорошо. Словно сон из калейдоскопа буйных красок и образов перешел в фазу глубокой темноты, где есть лишь вселенское спокойствие и тишина.

Влад стал точкой, до размеров которой сузилось все мироздание.

Он был один. Наконец-то по-настоящему один, утопая в темном омуте своей настоящей личности, а не навешанной на нее мишуры масок.

Дома, в СИЗО, на лагере, в учебке, перевалочных пунктах, окопах и заданиях. Это был не он. Его бледная тень, пытающаяся казаться прежним Мельниковым.

Он умер год и три месяца назад.

Когда мажорик сбил его жену и дочь. Аня, шестилетнее солнышко, освещавшее этот грязный и блеклый мир, умерла на месте. Осколки черепной коробки вогнало в мозг, грудина вместе с кусками ребер нашпиговали сердце и легкие. Лена, та девчонка, знакомая со школы, та девушка, с которой он гулял за ручку, которой дарил цветы и которой признался в любви, та женщин с которой хотел дожить до старости, захлебнулась собственной кровью, не приходя в сознание.

Иногда, вся жизнь сводится к одному-единственному поступку.

Правильному или неправильному поступку, разделяющем жизненный путь на «до» и «после».

Прадед, прошедший всю войну до Берлина, оставил их семье мрачный подарочек. Темное наследие, благодаря которому, папка Влада в девяностые не пополнил число безымянных трупов, зарытых в лесполосе.

Трофейный «Люгер» и пачка патронов. Эхо войны. В идеальном состоянии - немецкое качество плюс постоянный уход. Мельников часто разбирал, смазывал и собирал его. Было в обладании оружием нечто успокаивающее.

Владислав знал, кто виновен в этом.

А еще он знал, что этому уроду ничего за это не будет. Или будет, но так, не по-настоящему, не по-справедливости. Посидит в камере «люкс» пока шумиха не уляжется или вовсе сделают вид, что закрыли, а он съебется на Мальдивы. Может даже до суда не дойдет.

Прицельная дальность стрельбы - пятьдесят метров. Первая пуля калибра 9х19 миллиметров просвистела мимо головы, обдав дыханием смерти модную прическу. Вторая точно в переносицу, вскрыв череп третьим глазом, воззрившимся в вечность. Обмякшее тело, не успевшее осознать, что оно мертво, заваливается на бок, опирается на крыло тачки, другой, не той, что оборвала две жизни, и медленно съезжает на асфальт.

Самое страшное в тюрьме - это не быть определенным в опущенные, не избиение вертухаями и не дрянная баланда.

Зона есть болото. Серая трясина человеческих страстей, где один день похож на предыдущий, на бесконечную вереницу предыдущих. Оно затягивает. Оно разъедает изнутри. Тех, кто по прибытии в места не столь отдаленные, нашел для себя свободное время для самосовершенствования или чего-то подобного можно пересчитать по пальцам, остальные медленно догорают. Тюрьма не исправляет людей, она их доламывает. Настолько, что в порыве свалить из нее через кровавый ад затяжной мясорубки в едином порыве поднимаются убийцы, маньяки, киллеры, педофилы, воры и мошенники.

Война кажется чем-то отдаленным, чем-то не настолько плохим, чем здесь и сейчас.

Мельников согласился на контракт просто потому что. А что ему терять? Он все еще удивлен, что не валяется хладным трупом в одиночке благодаря папашке зажмуренного пацанчика.

Втыкать в небо и прокручивать всю жизнь перед глазами.

Как давно он смотрел на облака? Так и не вспомнить, в детстве, наверное.

Хотелось думать о Боге, о вечном. Но как-то не получалось.

Аня и Лена мертвы. Ебаное ничто, гниющее мясо в деревянных ящиках. Они не будут ждать его на «том свете», потому что его нет. Люди пришли из темноты и уйдут в нее, озарив безразличное мироздание краткой вспышкой сознания, Вселенная несется в никуда. Мы все умрем, все тлен и лишено смысла.

Скрежет. Мерзкий, ввинчивающийся в барабанные перепонки скрежет. Словно ржавым железом скребут по кирпичу.

Шею обдало болезненным жаром. Резкая инстинктивная попытка подскочить на месте, проваливается в зародыше. Тепло растекается по телу, вытесняя боль и усталость, сжирая тревожные мысли в голове, заменяя их безликим умиротворением.

Владислав скорчил дубеющие мимические мышцы в подобии улыбки. Ему было хорошо, а остальное уже не важно, есть только волны блаженства. Узкие костлявые ладони схватили его за плечи. Струйка крови щекотала кожу, капая на землю. Потащили куда-то, шурша одеждой по битому кирпичу. Зачем? Мельников не знал и не хотел знать.

Тепло обещало покой. Благодатную тишину, где нет ничего. Абсолютный штиль. Рай. Мужчина растворялся в этом. Нечто подняло его. Небо загородилось стеной, а после пробитой крышей, беззастенчиво улыбающейся прямым попаданием снаряда, разворотившего чердак и половину постройки.

Стянуло бронежилет. Что-то опутало его ноги. Веревка? Прижало руки к телу. Липкое. Влажное. Крепкое.

Подвесило к потолку.

Закрыло глаза.

И он заснул. Навсегда.

-Отче, направь руку мою, дабы я разил врагов Твоих...

Я не знаю почему еще не пристрелил его. Хмыкнул. Наверное, держал, как уродливую, но забавную зверушку. Хотя, проскальзывающий время от времени интерес Паука к молитвам Холода начинает напрягать. Тесное соседство со смертью имеет привычку капитально влиять на мозги и меньше всего мне хочется командовать звеном фанатиков, восславляющих чуждого мне бога.

Скрипнули тормозные колодки, взвизг камешков и комьев грязи, вылетевших из-под шин. «Урал» дернулся и остановился. Гриха заглушил мотор. Дальше пешком, дабы не спугнуть тварь. Бросок на километр в полной штурмовой комплектации - плевое дело.

-Выгружаемся.

Утрамбованный до состояния камня грунт ударил в ноги.

-Примкнуть штыки.

По данным Центра здесь обретается только Паук, но лучше перебдеть. Поэтому здесь два звена, Ахмеда и мое, а не одно. Ликвидация химеры непосредственно в зоне конфликта - всегда большой риск, что все может пойти по пизде. И хвала Темным богам, разборки с текущими обладателями Валентиновского закончились сразу после предоставления корочки ФСБ, ребятки-то взвинченные после недавних боев, могли неправильно понять.

Итак, цель под кодовым обозначением «Паук».

По всей видимости дикая химера. Такое случается и случается чаще, чем появление алхимиков, те же выродки, считай, в большинстве своем дикие. Труп человека или животного пропитывается миазмами той силы, которой повелевают химерологи. Своего рода радиационный фон без конкретного источника, в какой-то момент пересекающий критическую отметку. Получившееся по итогу чудовище не имеет хозяина, руководствуясь лишь собственными инстинктами и подобием разума. А директива номер ноль у таких отродий - выживать и эволюционировать любой ценой.

Засветился, когда втаскивал к себе в логово какого-то вояку. Возвращающийся на базу дрон заметил странное шевеление и не совсем человекоподобный силуэт. У Отдела, как всегда, все схвачено, засекли, засекретили, отправили нас.

По предварительным оценкам, какое-то подобие гибрида с явственно прослеживающимися сходствами с арахнидами. Плохо, главное чтобы мы успели раньше, чем Паук начнет штамповать свои уменьшенные копии. Терпеть не могу пауков.

-На месте, - бросил в гарнитуру.

-Принял.

Наши дроны кружат над Валентиновским с момента обнаружения цели. Красное пятно в тепловизоре, обретающееся в дальнем и наиболее целом углу здания, двухкомнатного частного дома, время от времени передислоцируясь в подвал, лежку так и не покинуло, прилипая к тускнеющим гуманоидным силуэтам. Кормится.

Полукольцом окружаем разбитую часть руин, куска стены вместе с шиферной крышей просто нет. Обгоревшие доски, обрывки мебели и битый кирпич. Прячемся за останками забора, кирпичного, с железными прутьями. За остовом сгоревшей машины и кучами мусора.

-На позиции.

-Принял. Готовность две минуты.

Вдох.

Выдох.

У Носа трясутся руки, мертвой хваткой вцепившиеся в калаш. Я спокоен, два пулеметчика и восемь обвешанных гранатми автоматчиков - да мы покрошим его в салат. А если нет... я не просто по приколу, еще в молодости, набил себе на спину «Мы вернемся в грязь» латиницей. Я готов к смерти, всегда и везде, другой вопрос - готова ли она ко мне.

Секунды тусклыми крупицами падают на канатом натянутые извилины. Сложнее всего в этой работе - ждать. Это сложно даже таким как я, опытным ребятам, что уж говорить о салагах. В бою все происходит быстро, на рефлексах, не успеваешь подумать, не успеваешь обсосать близость собственной смерти. А вот ждать... это изматывает. Выворачивает наизнанку.

Дрон пикирующим ястребом пролетел над нашими головами, исчезая в темноте.

Доля секунды.

Взрыв.

Наушники проглатывают грохот, линзы свет. Местные боевики предупреждены, в наши дела лезть не будут.

Война с химерами плоха тем, что на нее редко можно натянуть противочеловеческие методы работы. Дикие ближе к полуразумным зверям, крайне агрессивным и непредсказуемым зверям - редко когда можно спрогнозировать действия паука-мутанта.

По идее мы должны ломануться следом, закидать гранатами, добить контуженных. Но мы ждем. Второй дрон на готове.

Движение. В пылевом облаке, среди занявшихся огнем обломков, вырисовывается двухметровое пятно. Жужжание пропеллеров. Взрыв «птички». Силуэт отбрасывает в сторону. Пулеметный грохот, Абвер строчит длинными очередями из «Печенега». Бронебойно-зажигательно-разрывной патрон калибра 7,62 - все лучшее на благо Отдела. Говорят, скоро сделают пули, начиненные кислотой, химер поест только так. Тушу трясет, как от шокера. Короб в сто патронов уходит за полминуты. Перезарядка. Херачит Туча. Тварь большая, разожравшаяся, а всякие арахниды и инсектоиды живучие суки, да и любят броней обвешиваться. Мы контролируем периметр, из дома никто не лезет. Хорошо.

Отстрелялся. Перезарядка.

Двести патронов, практически в упор. Без шансов, это и мясника завалит.

Ждем пока дым осядет.

-Доклад.

-Цель ликвидирована, входим в здание.

-Принял.

Переключаюсь на канал звена.

-Хасан со своими прикрывает, Холод и Паук заходят слева, Абвер и Туча контроль, Нос со мной. Пошли.

Срываемся с места. Краем глаза отмечаю измочаленные очертания сегодняшнего улова. Спайдермэн, мать его.

Разорванное паучье брюшко, окаймленное тремя парами переломанных, оторванных суставчатых, оканчивающихся костяными копьями, лап. Мощная головогрудь, защищенная раздробленными бронепластинами темного хитина, переходит в сгорбленный околочеловеческий торс. Спина скалится гребнем загнутых шипов, голова вдавлена в тело без всякого намека на шею, длинные трехпалые руки с крюками когтей. Лицо... морда, то что осталось от морды, при должном уровне воображения можно воскресить в сознании, как оно выглядело до близкого знакомства со свинцом. Человеческий череп, восемь алых глаз и кривые хелицеры по бокам клыкастой пасти.

Надо же. Крепкий. Я думал от него максимум аморфная кашица останется.

А потроха как у человека. Да и кровь красная, растекающаяся неровной лужей.

Залетаем в помещение по всем правилам группы захвата. Ничего, только тлеющая паутина и трупы, выпотрошенные осколками. Крови нет, как и потрохов - кожа и скелеты.

-Подвал.

Автомат на плечо, Нос склоняется над квадратом в ламинате, хватается двумя пальцами за кольцо, правой держит пистолет. Бросает взгляд на меня. Окна выбиты, раковина выворочена, кухонный стол разбит в щепки и всюду паутина. Калаш к плечу, я напротив люка. Я готов.

-Давай.

Рывком открывает и... ничего. Никто не прыгнул мне в морду. Однозначно хороший день.

-Контроль.

Нос прислонят крышку к стене, пистолет в кобуру, берет автомат, направляет ствол в распахнутую пасть подвала. Снимаю с пояса гранату.

-Доложите, - оператор шипит помехами в ухо.

-Кладка.

-Сколько яиц?

Бегло прошелся взглядом по разбитым банкам из-под закруток, паутине из-за которой не видно стен, чьи-то кости и разбитые доски полок. А посреди всего этого футбольные мячи влажных кожистых яиц, отливающих темной зеленой.

-Двадцать-тридцать.

-Ликвидировать.

-Принял.

Иногда Центр дает приказ на доставку. Притащить труп или полумертвую тушку особо хитровыебанной дикой химеры. К счастью, не сегодня.

Вырываю большим пальцем чеку. Металлический цилиндр выскальзывает из пальцев и проваливается в переплетение белых нитей. Это граната кругового поражения, не столп огня, а подобие сферы.

Отходим назад, не опуская стволы.

Секунды задержки.

Вспышка. Погреб превращается в печь крематория. Ждем пока прогорит. Парни шерстят дом, переворачивая остатки шкафов, двигая кровати, заглядывают на чердак, потрошат гараж и сарай. Ничего.

Заглядываем вниз. Выгорело до голых стен.

Приемлемо.

-Кладка ликвидирована.

И Трясучка верен Отцу Стай, благодаря чему Глыба еще не размозжил его череп о ближайшее дерево. Трясучка поднялся из грязи, с самых низов, стал во главе темных, когда Костешмыг поймал лицом плевок громовой палки. Глыбу же сотворил лично Отец, как и основной костяк его стаи. Трясучка хочет стать новым вожаком, каждый темный хочет этого, но боится гнева Отца. Не он создал этот порядок и не ему его нарушать.

-Твои предложения? - рокот Глыбы заставляет мышцы Трясучки непроизвольно зайтись в приступе мелкой дрожи.

Трясучка знает свое место, поэтому так долго ведет за собой свору озлобленных и разобщенных ублюдков. Сколько бы биомассы не шло на усовершенствование его тельца, он все так же остается темным, опасно близким к человеку гибридом. А все человеческое должно быть уничтожено - таков Закон Стаи.

-Уходить, - нити слюны срываются с его клыков, - дальше на север, спрятаться в лесах. Переждать.

Мокрица скрежетнул зазубренными хелицерами.

Трясучка не нравится Мокрице. Трясучка никому не нравится, наверное, даже самому себе. А еще Мокрице не нравится кормить своих детей сырой плотью из Чанов. Они хотят свежей, еще обливающейся кровью человечины.

Глыба прикрыл глаза.

Стая примет любое его решение, пока он достоин называться сыном Отца Стай. Глыба умнее, чем кажется. Глыба понимает к чему все идет. Производственных мощностей Чанов Плоти хватает только на то, чтобы прокормить стаю, об увеличении поголовья или продовольственных запасах и речи не идет. Пять быков, личная гвардия Глыбы, двадцать темных и примерно столько же отродий Мокрицы, не считая прибившихся к стае мяснецов и выродков.

Это много. Каждый бык легко разнесет железную коробку, в которой любят кататься люди. Каждый темный и инсектоид порубит в кровавую кашицу любого человека. Но людей много и это не нравится Глыбе. Чтобы убить многих нужно убивать многими.

-Набег.

Мокрица удовлетворенно скрипнул сочленениями. Трясучка промолчал.

Мудрое решение.

Кирилл Демьянов любил свою работу.

Нет, не так, он ее, сука, обожал. Скажи ему кто лет пять назад, что он будет каждое утро приходить на базу сверхсекретной организации, по сравнению с которой ЦРУ и МОССАД нервно курят в сторонке, вливать в себя безумно вкусный кофе и координировать действия группы боевиков, уничтожающих чудовищ, то... ну да, тут любой бы усомнился в адекватности собеседника.

Раньше Кирилл не верил в лицимерно улыбающиеся с экранов холеные рожи актеров, отыгрывающих обывательское счастье. Это казалось не просто ложью, а квинтэссенцией обмана, кристаллизованным наебаловом. Что может быть хорошего в этом порочном круге? Дом - работа - дом. И на работе-то, сука, приходится работать, долго, сложно и муторно с далеко не призрачными рисками, а не пинать хуи. В каком месте все вышеперечисленное должно доставлять хотя бы подобие удовлетворения от созерцания собственного существования? Вшивая однушка от государства на окраине мелкого города, который, сюприз-сюрприз, возможно, скоро сровняют нахуй с землей во всполохах работы артиллерии, ибо кто-то где-то решил навести суеты. Отсутствие родителей, сдавших кричащий сверток в приют. Единственный друг, понятия не имеющий чем Демьянов занимается, и неимение постоянной девушки.

Казалось бы, тотальный мрак.

Но Кирилл так не думал.

В приюте было паршиво, куда паршивее, чем в армии, сначала срочка, а потом контракт. Если честно, Демьянов пошел туда ради бабок. Он перебивался многими работами, в основном неофициально. Доучиться так и не смог, поперли из металтехникума на третьем курсе за драку с сыном директора. Впоследствии, стоит заметить, сторчавшимся сыном, севшего за растрату бюджетных средств директора. И срубить пару лямов, а после комиссоваться, шмальнув себе в ногу, или вовсе весь срок контракта проторчать в тылу, казалось отличной идеей.

Не повезло. Или пиздец, как подфартило, в зависимости от точки зрения.

Их называют выродками. Грязные, мерзкие упыри.

Низшее звено в иерархии химер, безмозглое пушечное мясо. Жестоки, агрессивны, постоянно голодны, хитры и крайне плодовиты - каждый второй выезд штурмовиков заканчивается зачисткой гнезда или уничтожением стаи этих отродий. Ах да, а еще они просто обожают падаль.

Четыре часа позиции батальона Демьянова ровняло с землей артиллерией. Штурм. Перегруппировка. Пополнение.

Кирилл плохо помнил, что было днем, все слиплось в бессвязную кашу, выхаркнувшую его уже в вечер. Он вжимался в дно окопа, в мутные лужи, во влажные комья грязи. И молился. Воистину так - не бывает атеистов в окопах под огнем. Демьян не хотел умирать. Демьян очень сильно не хотел умирать. Он молился не кому-то конкретному и даже не абстрактным высшим силам. Просто молельный акт, оторванный от реальности, попытка спрятаться от реальности, жалкий холостой выстрел убедить самого себя, что вся жизнь не оборвется в следующую секунду, закончившись безымянным куском обугленного мяса в безымянном поле.

Последовавший после артподготовки штурм захлебнулся.

Кирилл слышал их крики, или ему казалось, что он их слышал. Стоны раненых, хрипы умирающих. Он слышал, как пули и осколки рвали плоть, дробили кости и расщепляли сухожилия. Как кровь лилась из ран, впитываясь в ненасытный грунт. Как солнце, клочья облаков и бесконечность неба безразлично всматривались в мертвые шарики глазных яблок.

А вот ночь... ту ночь не забудет никогда.

Они пришли в сумерках.

Роту подняли по тревоге - диверсанты. Когда количество свежей мертвечины на квадратный метр переваливает критическую точку, выродкам становится плевать на врожденную скрытность. Это Кирилл узнал позже, а тогда он думал, что умер.

Есть такая околотеологическая теория, что Земля - и есть Ад. Демоны полезли изо всех щелей. Выродки любят войну, они легко прячутся в ее пламени и наращивают собственное поголовье. Крупная стая, что-то около пятидесяти-шестидесяти уродцев.

Ростом что-то около полутора метров, с исковерканными, скрюченными человеческими очертаниями. Горбатые, болезненно-тощие, темно-серая шкура туго обтягивает кривые кости. Непропорционально длинные руки почти касаются земли крючьями когтей. Асимметричные точки ноздрей на плоской морде с чуть выступающими безгубыми челюстями, усеянными слюнявыми акульими клыками. Темные провалы глазниц, из которых тлеющими углями смотрит сама Смерть. Лысые бугристые черепа, заостренные уши. И клекот. Они хрипло завывают в ночи. Этот звук... Кирилл никогда не слышал ничего страшнее.

Истинные слуги Дьявола. Бесы.

Кто-то молился, пытался перекричать свой ужас, и слова обращения к Господу Богу тонули в автоматном лае пополам со взвизгивающим рычанием.

Боевики Отдела подошли к утру, нельзя орать в рацию о монстрах и думать, что они не обратят на это внимание.

Демьянов сразу понял к чему все идет. Он не знал почему не свалил тогда. Был шанс, уйти, затеряться, спрятаться. Конечно, поработав на Отдел № 0, пришло понимание - от них не скрыться, рано или поздно найдут. Но тогда он этого не знал. Оцепенение сковало тело и разум, Кирилл сидел на ящике из-под боеприпасов и невидящим взглядом смотрел в стену блиндажа, пока не подошли оперативники.

Принцип меньшего зла.

Демьянов с трудом выдавил из легких тусклое «Да» в ответ на предложение, от которого нельзя отказаться. Так же, как остальные. Ни у кого не хватило крепости яиц или градуса суицидальных настроений рявкнуть - «НЕТ».

Отдел умеет работать с кадрами.

Серия тестов и Кирилл делает ошеломительную карьеру, переквалифицируясь из рядового в младшего оператора.

-На позиции, - хрипло-наждачный голос Угла обдирает ушную раковину.

-Принял.

Работа младшего оператора подразумевает координирование действий боевой группы под присмотром старшего оператора. Естественно, на наиболее безопасных выездах.

По началу было страшно. Было пиздец, как страшно.

После вводного инструктажа Кирилл две ночи не мог заснуть. На третью нажрался в говно, блевал, обоссался и все равно не смог заснуть. Выродки пугали? Ну так тут это так, десертик, перед основным блюдом.

Иисуса, Санта Муэарты, Аллаха, Будды, Одина с Тором и остальных нет. Или есть, но фактических доказательств их существования за все время существования человеческой цивилизации так и не было обнаружено. А Четверо есть. И есть пантеон величайших химерологов, группа Темных богов, помешанных на тварях, по сравнению с которыми даже Человек Разумный, сверххищник, подмявший под себя планету Земля, лишь пыль. Великолепная троица - Хим Прародитель, Хозяин Чудовищ и Отец Монстров.

И Земля еще не лежит в руинах, просто потому что они развлекаются, смакуют, растягивают удовольствие. Такое своеобразное божественное хобби - медленно и неторопливо уничтожать миры. А Отдел № 0 - единственное, что им хоть как-то противостоит. Почему именно «№ 0»? История химеролгов тянется с зари становления человека. Ну это типа, сначала основывается филиал Отдела, пресловутой Инквизиции и ее подобий, а потом уже государственный аппарат.

Потом Кирилла начало затягивать. Выстроенный на психологических травмах нрав идеально лег на методическую обработку Отдела.

Это как с мусорами. Будучи приютским, а после варясь в сомнительных кругах, Демьянов научился остро чувствовать ореол Силы, стоящей за плечами человека. Да, может быть, он хорошая личность, с приятным характером, милый, добрый, благожелательный, но какая-то часть души при встрече с ним источает затаенное, тщательно спрятанное под приветливо-равнодушными масками, опасение, как перед гранатой с выдернутой чекой - может муляж, а может и ебанет. В первую очередь это не человек, а часть Системы. А привычку боятся Системы имеют даже кристально законопослушные граждане.

Но стоит лишь стать ее частью и мир расцветает новыми красками, делясь на «своих» и остальных. Демьянов не успел распробовать этого в армии, на срочке подобным даже не пахнет, а контрактником он пробыл до непозволительного мало, учебка, перевалочные пункты и неделя в окопах.

Два года - он полноценный старший оператор с блестящим послужным списком и, по неподтвержденным слухам, имеет некоторые шансы занять должность помощника городского координатора, а это уже совершенно иной уровень.

Кириллу нравилось руководить. И еще больше ему нравилось командовать вооруженными людьми. Восхитительный вкус власти, приправленный праведными специями, ведь бойцы уничтожают не условно-плохих людей, у которых есть дети и друзья, нет, они искореняют чистое зло. Святая миссия... и он во главе ее, направляет клинки и пули против тех, кто когда-то заставил его прятаться среди трупов, заставил визжать, как девчонка, судорожно давя на спусковой крючок.

Демьянову нравилось работать с Углом. Всем нравится работать с профессионалами. Кириллу вверили кураторство над его группой, после месяца работы старшим оператором. Вообще, если оперативник погибает при исполнении - это существенный минус в карьере, но только не в Отделе, тут учитываются несколько другие факторы. Вспомнить тот же Новгород... Демьянов передернул плечами, ощущая мерзкую россыпь вставших дыбом волосков вдоль позвоночного столба.

Он оператор, человек, который физически не присутствует в учиняемом химерологами мясотрясе, но в Новгороде был настоящий пиздец. Разведка пропустила мощного хима, дала времени набрать сил, скопить армию. С трудом сумели все замять. Столько трупов...

Но сегодня все проще.

Стая Ветеринара. Стая ебучего Ветеринара. Кажется, уже можно планировать на что тратить премию - неограниченные финансы, мать его, решают.

Известно о четырех самых могущественных химерологах, обретающихся в зоне конфликта. Ветеринар, Ролевик, Кайзер и Румпельштильцхен.

Вполне возможно, что они опаснее даже Новгородского Мясника, вот только в отличии от него, эти господа не спешат заявлять о себе во всей красе, подражая своим богам, медленно подтачивая сопротивление людей.

Кайзер - вожак «Цербера», антипода Отдела, созданной в сороковых годах военизированной группировки фанатиков, поклоняющихся Темным богам и люто надрачивающих на химер и все что с ними связано. Химерологи, химеры и простые люди, одержимые идеей Великой Эволюции.

Ролевик - свихнувшийся хим, возомнивший себя фэнтезийным Владыкой Зла, время от времени проявляющий себя в виде набегов орков, нападениях троллей и драконах, сжигающих колонны бронетехники.

О Румпельштильцхене известно до прискорбного мало, разве что только его тяга к сделкам. У него словно нюх на отчаявшихся людей, ищущих волшебную пилюлю, которая решит все проблемы. Он приходит и исполняет любое желание, взамен на услугу. Хочешь молодость? Он вернет тело в юные годы. Хочешь силы? Улучшит мышцы. Хочешь денег? Даст химеру, что печатает банкноты.

Одна услуга. Одна жалкая услуга, взамен на то, что пожелает мечущаяся душа. Сколько человек, опутанных его контрактами ходит по земле? Сколько успешных, взобравшихся на Олимп жизни людей должны ему? И их не вычислит даже самый матерый дознаватель. Спящие агенты, готовые по первому же приказу погрузить все в хаос.

Что же до Ветеринара...

По прикидкам аналитиков, он самый опасный из всей четверки. Опасный не для Отдела и не для человечества. Для всей планеты.

Стаи гибридов, отвратных смесков людей и животных, лишь верхушка айсберга. Ветеринар - владыка экологических катастроф. Из-под его дланей день за днем появляются новые виды жизни, агрессивно пытающиеся вклиниться в биосферу. Но это проблемы другой части Отдела, Кирилл решает вопросы как раз таки с гибридами.

Крупная стая.

Навскидку с полдесятка минотавров, двадцать-тридцать полукровок и столько же инсектов, плюс свора вездесущих мяснецов и выродков. Мощная сила, долго бродили по ЛБС, наращивая мясо. Или Отдел все ближе к логову Ветеринара.

Демьянов усиленно работал челюстями, перемалывая мятно-арбузное месиво четырех подушечек жевательной резинки, перегоняя слюну в ротовой полости. Старая привычка. Когда жуешь, как-то инстинктивно успокаиваешься. Во всяком случае, Кириллу это помогало.

Глубокий вдох. До боли в ребрах и межреберных мышцах, до рези в легких.

Глубокий выдох. До мутных кругов перед глазами.

Сейчас Кирилл не человек. Он бездушная и безэмоциональная сущность, втиснутая в мясной скафандр, замерший перед мониторами, вываливающими в мозг изображения с нательных камер бойцов и картинку, транслируемую дронами. Он - один из винтиков в механизме координатора. И ему меньше всего сегодня нужно обосраться.

Десять минут. Стая в двух километрах от неровной подковы штурмовиков. С предсказанного аналитиками маршрута не сходят.

Охота на гибридов - сложное и рискованное занятие, особенно, когда хочешь напасть на них внезапно. Звериные органы чувств работают куда лучше человеческих, отсекая применение любого вида техники, полностью бесшумные бронемашины, увы, еще не изобрели. Коптеры парят на предельной высоте, на укутанных в маскхалаты бойцов распылен подавляющий запахи аэрозоль последнего поколения. Мечта шпиона - ни одна ищейка не возьмет след. Но иногда даже этого мало, какие-то твари чувствуют тепло тела, какие-то ощущают кровь, а кто-то может расслышать биение сердца.

Таких, к счастью, сейчас не предвиделось.

Они внутри полукольца.

Кирилл видел их, отчетливо, словно сам целился в отродий Отца Монстров, лежа на возвышенных складках местности и среди корней деревьев редкой полувывороченной лесопосадки. Мерзкие, грязные и гнусные создания, достойные лишь смерти и тщательного стирания со страниц истории...

И все же... они внушали. Страх пополам с трепетом.

Демьянов распробовал эту смесь, когда его в первый раз паковали мусора, но тут это было ближе к инстинктам первобытного человека, густо замешанных с вцементированными социумом настройками о том, что может быть, а что не может.

Три с копейками метра мощной, шкафообразной туши, что может втоптать тяжелыми раздвоенными копытами в грязь мотострелковую роту. Окологуманоидная фигура бодибилдера, с бугрящимися под толстой, поросшей жесткой шерстью, жгутами мышц, увенчанная тупой бычьей мордой. Минотавры - тяжелая штурмовая пехота всех, кто заигрывает с гибридизацией, отраслью химерологии, которой покровительствует Хозяин Чудовищ. Живучие, крепкие, катастрофически сильные и склонные к вспышкам ярости, затуманивающим всякое подобие тактического мышления.

Темные, они же полукровки. Ловкие и выносливые. Недоделки, гибрид человека с человеком же, только порченным, дефектным, срамной ошибкой химерологии. Метр восемьдесят может быть, широкоплечие, жилистые и мускулистые. У них нет век, мутные, лишенные белков и радужек, глазные яблоки, глубоко вдавленные в провалы глазниц, не мигая, смотрят на мир, выискивая пищу, способную хоть на мгновение заглушить нестерпимый голод. Сморщенная, потрескавшаяся, мертвенно-бледная, в мелкую чешуйку, местами будто обугленная кожа. Узкие щели ноздрей, лысые черепа и безгубые пасти, десны усеяны иглами клыков.

Инсектоиды колебались в своих размерах и формах, лишенные единого стандарта, свойственного армиям солидных алхимиков, повернутых на членистоногих. Антропоморфные насекомые. Жуки, богомолы, гусеницы, пауки.

На выродков и мяснецов плевать, в Средневековье с ними неплохо справлялся плебс, вооруженный вилами и сивухой, что тут говорить о серьезных вояках.

Ждать. Ждать. Ждать.

Стая растянулась длинной неровной колонной, рысью пробирающейся в сгущающихся сумерках.

Сверкнула паническая мыслишка - химеры практически поголовно видят в темноте. Комбинированные ПНВ и тепловизоры, это, конечно, хорошо, но против врожденного свойства ориентироваться в ночи...

Это мандраж. Просто мандраж.

Спокойно. Спокойно. Чего ему боятся? Что полукровки выползут из системного блока?

-Внимание, - голос координатора спокоен, обдает разгоряченный рассудок холодом профессионализма.

Кирилл выплюнул жевательный комок в урну. Размял плечи. Это будет бой. Не драка, как тогда, в беспризорном детстве, приютские против дворовых, стенка на стенку. Священная битва. Почти как в Библии - Добро против Зла.

-Начали.

Демьянов взрывается россыпью приказов, координируя действия подопечного звена. Штурмовики одновременно приходят в движение, захлопывая капкан. Будто амеба, опутала добычу ложноножками, заключая в огневой котел.

Дроны срываются в крутое пике, у вершин деревьев выравнивая полет и открывая люки с «Бездной». Кирилл не знал кто придумал концепцию пиробрикетов и кто дал ему такое подходящее название, но он меньше всего хотел опробовать эффективность порождения сумеречного гения ученых Отдела на своей шкуре. Это страшно даже на экране. Отметки химер исчезают во всполохах всепожирающей песни клубов дыма и пятен огня. Если память не изменяет, температура «Бездны» доходит до двух тысяч градусов по Цельсию. После него остается только оплавленный щебень.

Боевики не срываются с позиций, не встают в полный рост и не бегут с воплями в облака концентрированной смерти. Они ждут.

Минута. Вторая. Время просачивается сквозь пальцы восприятия. Дым оседает. Деревья, земля и камни горят, чадя клочьями черного тумана.

Цель ликвидирована.

Кирилл тускло улыбнулся, растекаясь по креслу.

Это не так эпично и красочно, как в фильмах, да и плевать. Цель выполнена с нулевыми потерями. Они победили. Маленький кирпичик в стене, отделяющей Землю от Апокалипсиса. Еще один глоток воздуха.

Победили...

-Две царские с курицей, - протягиваю мятую тысячную купюру.

-Мелочи нет? - лет двадцать, может быть, невысокая, стройная, крашеные в черный волосы, правильные, красивые черты лица, минимум макияжа и пирсинг в брови.

-Нет.

-Потом занесете.

-Спасибо.

Сгребаю с выщербленной мелочницы не менее мятые триста пятьдесят деревянных, пряча в кармане спортивок.

Я хожу сюда последние лет шесть, практически с самого открытия. Люблю шаурмечные, не расплодившиеся кафешки, суши-бары, кабаки, пельменные и чебуречные. Только лавашный храм, а этот лучший из всех В Метовске, если не в области, подкупающий длиной шавухи с мое предплечье, пусть и узкой, а так же тем, что можно спокойно наслаждаться вкусом, не боясь, что начиночная жижа измажет все лицо и руки. Каждое посещение будит в черепной коробке воспоминания, присыпанные седой известью ностальгии. Ассоциативно-триггерные цепочки, мать его.

Помню, как в старые добрые времена всей бригадой как-то завалились к одному ларьку. Не здесь, тогда тут был голый пустырь с котлованом и полосой препятствий в виде разбитых железобетонных плит. Времена тяжкие были, помимо шаверм там барыжили сигаретами, газетами и бухлишком. Двадцать заряженных и ужранных бритоголовых рыл, старая гвардия моей молодости. О Темные боги, как же сильно тому шаурмисту повезло родиться славянином.

Заросший щетиной моложавый грузин, частично скрытый меню на половину окна, споро колдует над плитой. Прилипаю к выкрашенному в грязно-зеленый столику.

Чутка поразмыслив, скинул тощий рюкзак с плеч, выудив банку энергетика, купленного в супермаркете напротив. Всегда беру одно и то же, две выжимки кофеина, туарина, сахара и клубничных вкусовых добавок, плюс две шаурмы. Мои вкусы весьма специфичны.

Это из разряда «примкнуть штыки».

Коротко пшикнула крышка. Люблю маленькие традиции. Глотнул. Неплохо.

Я прихожу сюда перед и после работы, зарплата позволяет хоть весь ларек купить. Не знаю почему, но мне нравится мысль, что если когда-то кто-то наймет киллера, дабы конвертировать меня в труп, убийца будет разнюхивать мои маршруты и привычки.

Играющее на струнах остатков моей зачерствевшей души «Будущее уже произошло» от маэстро Пламенева заканчивается, выблевывая в правую барабанную перепонку из бусины Bluetooth-наушника первые аккорды следующего трека.

Напрягаю память. Еще одна старая привычка - угадать что за песня начала играть, до того, как пойдут слова.

Монгол Шуудан - Финский нож

Не, не подходит под текущее несколько меланхолическое настроение. Я пришел похавать и повспоминать былые денечки, когда трава была зеленее, а я и не подозревал о существовании химов, химер, Отца Монстров и всего остального. Телефон из кармана, старый самсунг с треснувшим экраном и забитой под завязку музыкой стодвадцативосьмигигабайтовой картой памяти. Треки, естественно, воспроизводятся вразброс.

CG Bros - Унтерменш

Нет.

Йорш - В рамках закона

Нет.

Бригадный Подряд - Мы идем грабить банк

Нет.

iOSTRA - Сияй

Н-да, нахватался у племяша. Но, стоит отметить, у пацана есть вкус, не то что у его папашки.

Horus - Шрамы

О, то что надо. Мощный тип, «Рагнарек и точка» - лютый разъеб. Да и вообще, что ни трек, то контрольный в голову.

Этот от кастета, этот от бутылки,

Этот ножевой, этот огнестрельный

А я так-то в шрамах весь вдоль и поперек. Нож цыганенка в бочине. Полосы на груди, до ребер достала пара выродков, предварительно пожевав предплечье и откусив три пальца. Валялся с переломанными ногами в коллекторе, одним ножом отмахивался. От ключиц практически до паха - свежеватель вскрыл, как консервную банку, вывалив потроха в грязь. Опоясывающий правую руку, крысобой вырвал по самое плечо. Глаз вместе со щекой, бровью, зубной эмалью и крошкой скуловой кости остались на тупом топоре куклы.

Тот, криво зашитый, на моем затылке

Пропущенный штрафной в бейсбольной партии на стрелке

Но теперь их нет.

Тело девственно чисто, когда как душа и разум изуродованы.

Химы были всегда - это факт. Археологи стараются даже не думать о том, чьи кости они иногда откапывают, за которыми тут же приезжают молчаливые люди в штатском. Но раньше их было куда меньше, сотни, если не десятки на весь земной шар, а сейчас, как грязи. Это зараза, это опухоль, неуклонно разрастающаяся в организме цивилизации.

График количества химерологов на душу населения скакнул как раз на начало Первой Мировой. Теория плавно переросшая в железобетонный догмат - колдуны рождаются на войне, в регионах, где от крови земля походит на трясину, а неба не видно за столбами дыма. Человек поймал сердцем пулю, гнил в окопе три дня, а потом внезапно воскрес. Или лег спать Homo Sapiens-ом, а проснулся чем-то совершенно иным.

Бьют поверх татухи, их пытаясь спрятать

Я же напоказ свои ношу, они мне не мешают, ха

Иногда ко мне в голову закрадываются опасные мысли.

Иногда, я думаю, что Отдел намеренно разжигает конфликты в разных частях мира, очерчивая зону повышенной опасности, где химы будут удобно сконцентрированы, а не размазаны по территории континентов.

Когда я только подписал контракт с Центром, только начал впитывать информацию не доступную для большей части населения, часто задавался вопросом, как они сумели подмять под себя буквально весь мир, если зародились в 1914, а более или менее встали на ноги уже во время Второй Мировой?

В зеркало смотрю и понимаю точно

Человек с такой заточкой уважение внушает

Какой самый ценный ресурс есть у человечества?

Люди? Золото? Бриллианты? Нефть? Бумажки с портретами мертвых президентов? Электроника? Информация?

Нет, самым дорогим оказались химы.

Ведь химеролог - это не только маньяк, способный клепать смертоубийственную мерзость, что уже само по себе многого стоит. Это еще человек... человек ли?.. который может поставить раком привычный порядок вещей.

Сделать штуку, что извращенным фотосинтезом генерирует биомассу, чистый протеин, с минимумом финансовых вливаний. Менять структуру веществ, делая из костей металл. Исцелять неизлечимые болезни, даровать молодость, приращивать конечности. Все, вплоть до воскрешения. И нормального воскрешения, а не подобием зомби. С такими силами покорить любое государство - лишь вопрос времени.

Ведь, если разобрать, по сути и подспудно —
Мои дела преступны и подсудны

Другое дело, что каждое взаимодействие с плотью разжигает Искру алхимика. И чем серьезнее манипуляция, тем ярче пламя Отца Монстров, в языках которого может заблудиться адекватный рассудок.

Гирю и Штопора можно было спасти. Как и моих пацанов, прежний костяк. Много, очень много хороших людей можно было вытащить из объятий Темных богов.

Но штурмовикам уже пиздец, как повезло, что на них выделяют химов-целителей. Воскресители - штучный товар и тратить его ресурс на пушечное мясо никто не станет.

Ты то прессуешь, то тебя прессуют
Знаю, шрамы кожный мой покров не раз исполосуют

Когда мне предложили эту работу... не знаю, я честно надеялся, что речь пойдет об инопланетянах. С детства нравились книжки и фильмы про НЛО, те же «Люди в черном» - в сердечке навсегда. Зеленые человечки на летающих тарелках звучат куда убедительнее, чем безумные чемпионы Темного бога. Хотя, с другой стороны, химы - это даже не пришельцы с других звезд, а выходцы из иных миров.

Поток самосознания перескакивает с темы на тему, покуда я втыкал в редких утренних прохожих.

Как оно бывает - мать умирает, рожая меня, а отец пропадает на работе, благо хоть не бухает и не пиздит нас. Потом, когда ты взрослый лоб, папка умирает от оторвавшегося тромба. Банальная смерть, банальные похороны, банальный гроб и банальные слова над могилой. Не отпевали - отцу была чужда церковь.

Но уж лучше так, чем скуля дрожать
Перед тем, кто угрожал. Их шлю в лицо к такой-то матери

Старший брат, Роман Леонидович Александренко, золотой медалист, надежда и опора, гордость семьи, тот к чьему уровню я стремился, резко сваливает в другой город, в мединституте учиться заочно нельзя. Там находит дамочку, с которой все завертелось. И вот он молодой хирург с красным дипломом, женой-бухгалетром и сыном Максимкой.

А я скинхэд. Сорвался во все тяжкие.

С бритоголовыми ребятками знаком давно. Нравилось мне что-то в них. Эдакий дух боевого братства, одни против прогнившего мира. Ну и да, пиздить чурок и хачей тоже доставляет. Я был не позером, что носит штаны на подтяжках, цитируя «Майн Кампф», и не современным диванным фюрером, способным только гифки со свастикой в чаты кидать. Идеологически заряженный, чуть ли не фанатик.

С течением времени, ошибки молодости отчетливее всего просвечиваются на незамутненный взгляд взрослого-Я, которое конкретно так заебалось. Великая Борьба, Величие Белой Расы... я что, серьезно в это верил?

Раньше я ненавидел не-славян, сейчас же я ненавижу всех. Это база любой идеологии и религии - найти того, кого можно ненавидеть, отделив его от «своих». Вакуум, образовавшийся после смерти папы и исчезновения братишки, заполнился, мягко говоря, не самыми приемлемыми в морально-этическом плане идеями.

Бухать, пиздиться и снова бухать. Круг замкнулся.

На этом пути, братан, боли не избежать
Только вот страдать из-за неё совсем необязательно

Идейных грохнули первыми, сам в реанимации повалялся. Целыми днями смотреть в потолок, погружаясь в хитросплетения собственного рассудка... после этого я засомневался в правильности выбранного пути. Часть корешей мертва, часть в тюрьмах. Рванул с остатками служить по контракту, просто проснулся одним утром, собрался и пошел в военкомат. Учебка, сняряга, все дела. Не знаю, что насчет остальных, но к тому, что вбивали нам в головы, на исторически-идеологическую подоплеку замеса я срать хотел. Кто, что, кому - похуй. Именно тогда я начал превращаться в то, чем я являюсь сейчас.

Как говорилось в одном фильме - люди, идущие в армию делятся на четыре типа. Я был тем, кто ищет законное разрешение убивать. Сводная штурмовая рота.

Вывозили в лес, наступала ночь

Все, тебе пиздец, на запястьях скотч

Меня тоже вывозили в лесополосу, до контракта. Накинулись сзади, скрутили, отпиздили, сунули в багажник, снова отпиздили уже среди кустов, заставили рыть себе могилу. Шмальнули в воздух, дали еще горячую гильзу и сказали, чтобы я знал свое место.

Автоматная очередь штурмов. Звание сержанта, несколько медалек, куча покойников, своих и чужих. Я видел, как сбитый футуристическим электромагнитным ружьем дрон взорвался в руках у тридцатилетнего слесаря, пошедшего убивать, поверив головам из телевизора. Нога не улетела далеко, лежала всего в метре от трупа, связанная с ним пуповиной лоскутов штанов.

Мертвецы не выглядят так, как в кино.

Они кажутся меньше, уродливее, незначительнее. Кажутся плохой декорацией, которую пресытившийся блокбастерами мозг не может сразу внятно воспринять. То, что занимает половину экрана, в жизни можно переступить и не заметить.

Меж родных берез, под косым дождем

Где-то, где-то, где-то там тебя родная мама ждет

Правая рука перестала существовать, как и часть головы. Лица просто нет, сплошное месиво из крови, осколков черепа, обрывков кожи и ошметков мозгового вещества. Кости плечевого сустава, раздробленные, расщепленные, измочаленные. Сломанные ребра, ленты и мешочки потрохов на земле. Не размазанные, как в фильмах на несколько десятков квадратных метров, рвануло не сказать, что очень сильно. Просто вспоротый кожаный мешок в обгоревшем тряпье, мгновенно лишившийся жизни.

Его знали Скиф, фамилии и имени не знаю. Понятия не имею почему именно такая кличка. У него осталась жена, двое братьев, разбитая инсультом мать и дочь-школьница. Наверное, они плакали, когда в их деревню привезли закрытый гроб.

Этот заработал, когда в драку перешла попойка

Эти от того, что сам себя покоцал мойкой

Отдел вербует людей ежедневно, ручеек, приводящий его в движение. Зэков, вояк, ученых, чекистов, перспективных обывателей, ставших свидетелями того, чему нет объяснения. В наш блиндаж пришел свежеватель. Дикая химера, лишенная власти химеролога, движимая лишь заложенными им при жизни алгоритмами и инстинктами «заводских настроек». Бесшумно снял часовых. И положил всех, кого я мог назвать друзьями, второй семьей, если не первой. Кровавая баня. Вот там было действительно, как в фильмах. Самых ебанутых и мясных слэшерах.

Я схватился за ствол. Автомат выбило из рук ступней Семена. Семена Митрохина, Семки Метро, того, с кем я еще черножопых щемил. Тварь оторвала ему конечности легко, будто жуку, а не сотне тренированных килограмм мышц, костей и сухожилий.

Я выпустил пистолетную обойму в безликую клыкастую морду. Пули рикошетом отскакивали от гладких пластин костяного панциря. Он шел неторопливо, смакуя мою беспомощность, взрыхливая когтями утоптанную землю пола. Как Арни из «Терминатора». Безмолвно и неостановимо, словно сама Судьба. Почему-то вспомнилось - я первый раз поцеловался под «Терминатора». Первую его половину, что-то с диском, финал не шел, начинало проигрываться заново.

Этот со времен боев за кооператив гаражный

Да, я отмороженный, хоть и зон не размораживал

Сухие щелчки пустого магазина.

Я не смог увидеть это движение, сверхчеловеческая скорость. Мир качнулся и я внезапно осознал, что смотрю на тварь снизу-вверх из растекающейся лужи крови. Моей крови, хлещущей из обрубков ног. Боль пришла с запозданием. Боль, которую не способны описать тысячи слов. Всепожирающая, всепоглощающая, в которой «Я» просто тонуло, перетираясь на атомы.

Я не знаю, кто выдернул чеку у «букетика», связки гранат, которыми вскрываются блиндажи и бронетехника. Может быть я, может быть то, что осталось от братвы.

Рвануло знатно.

Ослепительный свет.

Оглушающий грохот.

Боль.

Темнота.

Как этот заработал? В душе не ебу

Часто мы тогда от смерти находились в одном шаге

Очнулся в госпитале. С полным набором конечностей. Капельницы и датчики, медсестры и врачи. Седой мужик с незапоминающимся морщинистым лицом, который сделал предложение от которого невозможно отказаться.

Мне повезло. В который раз.

Штурмгруппы гнались за свежевателем и подоспели как раз к моменту взрыва. Раскопали руины блиндажа, дабы удостоверится в ликвидации химеры и случайно наткнулись на обугленного, искалеченного, но по какой-то насмешке Темных богов еще дышащего меня.

Почему не добили, почему не оставили там? Да хуй его знает, на тот момент физически не было возможности опознать во мне сына Штыря.

Ага, кумовство. Дражайший папенька не охранником на заводе работал, а штурмовиком Отдела и помер, по неподтвержденным слухам, от того, что залетный хим остановил ему сердечко.

-Две царские с курицей.

Заторможенно моргнул.

Нихуя так триггернуло.

Еще полежать или?..

Мысль продолжить спать исчезает, так до конца и не обретя внятные очертания. Игорь Валерник предельно четко понял, что сегодня точно не заснет, да и в принципе его жизнь больше никогда не будет прежней, как бы банально это не прозвучало.

Воспоминания, присыпанные сонной дымкой, наваливались на мозг волнами, просачиваясь сквозь личность капля за каплей.

Коридор.

Игорь шел... нет, не шел, там у Игоря не было ног, не было тела, остался лишь голый разум, плывущий по длинному коридору, стены которого сокращались в такт беззвучному биению чудовищных сердец. Стены, пол, потолок - все состояло из плоти, буро-багровых шматов мяса, извивающегося, дрожащего и колыхающегося. Протягивающего к разуму Валерника толстые щупальца из грубо слепленного фарша.

Коридор казался бесконечным. Игорь летел вечность, пока «глаза» не затопил свет. Коридор выхаркнул его в зал, просторный, размером с футбольное поле, с потолком, теряющемся во тьме. И этот мрак смотрел ему в душу тысячей глаз. Зрачки... человеческие, крестообразные, вертикальные, треугольные, квадратные и горизонтальные. Они сияли светом умирающих солнц, в пламени которых рождались врата в новый мир, мир, состоящий из плоти. Костяные горы, эпидермисовые поля, мышечные леса, кровавые океаны. Планеты из биомассы, кружащиеся вокруг мясных звезд.

Он сидел на троне. Троне не короля, но бога.

Великолепный в своей чудовищности и уродливый в порочной красоте.

Игорь успел заметить бугристый лысый череп, туго обтянутый бледной кожей. Неровный, асимметричный, словно его собирали по кускам. А затем утонул в глазах. Человеческом зрачке, обрамленном мутной радужкой, и красной точке, тлеющей на дне темного провала пустой глазницы.

И знания захлестнули Валерника, вышвырнув его из чертогов бога, обратно на грешную землю, не познавшую милости Отца Монстров.

Прошлепал босыми ногами по линолеуму. Папе, он инженер, на объект в девять и до восьми его не разбудить, проверено на практике, а мама, медсестра, сегодня в ночь, после работы зайдет на рынок, раньше десяти не будет. До семи Игорь полностью предоставлен себе. Дальше автобус, школа, борьба, снова домой, домашка, компьютер, сон, чтобы утром начать все заново. Середина недели.

Привычный распорядок сломался новыми вводными.

Каким образом можно жить, как раньше, после такого?

Шумными глотками пить воду из-под крана. Пока не заломило в зубах, пока желудок не потянул к земле. Сполоснуть лицо. Капли щекочут шею, барабанят по керамике раковины.

Игорь чувствовал ее, багровую искорку, трепещущую под сердечной мышцой, мягко резонируя от каждого его вдоха и выдоха. Дар бога. Стоит лишь потянуться к ней и... он не знал чем это обернется. Боялся, чувствуя какое-то новое образование в мозгу, нечто инородное, колющее мысленный взор своей непривычностью и каким-то образом связанное с Искрой. Боялся и так сильно этого желал.

Такое манящее...

Зайти в ванную, закрыв за собой дверь на щеколду. Этому невозможно сопротивляться. Искра звала его, это... это походило на мышцы. Вышедшие после долгой и изнуряющей тренировки на совершенно новый уровень мышечные волокна, умоляющие проверить их возможности. А Валерник спортсмен, как и его папа. Не устоять... да и зачем?..

Эта мысль «зачем?» стала спусковым крючком, с мясом вырвавшим скепсис и осторожность. Игорь по натуре своей был немного бунтарем, соединив в себе панковскую молодость мамы и папы, ведь Юлия не всегда была примерной медсестрой, а Виктор солидным инженером.

Устроить дестрой, сорваться в порочную бездну низменных страстей - потаенные желания, тщательно заглушаемые тренировками и учебой хлынули наружу взбрыкнувшим вулканом, зажигая Искру сверхновой.

Ее пламя затопило все и вся. Игоря качнуло в сторону, вцепился в край ванны, с трудом удержав равновесие. В глазах потемнело. Херово. К горлу подкатил колючий комок желчи, наждаком ободравший гортань, загорчивший на языке. Голова болит. Руки дрожат.

Чувство.

Он вскинул голову. Это чувство... словно всю жизнь был слеп и вдруг прозрел, будто в пазл жизни вставили ключевую деталь. К привычному зрению, слуху, обонянию и осязанию добавился новый элемент, и мир расцвел красками, рассматриваемый через призму Искры.

Игорь ощущал куриные ножки в холодильнике, мелко нарезанную колбасу, ровные рядки яиц, пельмени и фарш в морозилке. Дыхание и сердцебиение папы, как кровь разгоняется по его венам и артериям. Ощущал себя. Каждую клеточку своего тела, каждую мышцу, каждое сухожилие, каждый миллилитр крови и каждый сантиметр кожного покрова.

И Знание. Именно так, с большой буквы. Истина, способная поколебать весь привычный миропорядок.

Дар бога заключался в Знании и Искре, позволяющей пользоваться этим Знанием.

Валерник нашарил Знание у себя в мозгу. Огромный пласт информации, сокрытый за обманчиво-тонкой, искажающей очертания пленкой незнания. Заархивированный файл, лишь малая часть которого доступна в данный момент.

Игорь потянулся к фаршу в морозилке, солидному полуторакилограммовому куску измельченной говядины. Потянулся не руками, не мыслью, но Искрой. Он знал, как это делается, Знание даровало подробную, поэтапную инструкцию, не сухой текст - вереницы образов, будто бы воспоминаний, словно пацан сам это когда-то делал.

С непривычки промазал, попал в пакет с пельменями. Свинина. Папа любил пельмени.

И один кусочек мяса, завернутый в тесто, вздрогнул. А вместе с ним вздрогнул Игорь, рухнув на колени и не почувствовав боли от жесткого соприкосновения коленных чашечек с полом.

Знание тихо шептало, что потом, когда-нибудь, Игорь научится видеть плоть, видеть путь плоти, познать все, что она знала с момента зачатия и до того, как попала к нему в руки, распотрошив на составляющие спираль ДНК и цепочки информации, скрытые в клетках. Но не сейчас. Сейчас он слаб, с трудом выдержав раскрывшиеся горизонты того, что можно сотворить с плотью.

Но перспективы... они так сладки и так заманчивы... мелочные цели, вроде вендетты с Арсеном, непоняток с Людой - это пыль, не стоящая внимания.

Власть.

Деньги.

Бессмертие.

Красота.

Вечная молодость.

Женщины.

Любой каприз. Любая, самая порочная, извращенная и въедливая мысль, порожденная воспаленным разумом, милостью Отца Монстров воплотится в биомассе, податливой глине под пальцами сознания.

Игорь криво улыбнулся. Он знал, как стать сильнее - устроить РЕАЛЬНЫЙ МЯСОТРЯС.

Автобус новый, что-то вроде гуманитарной помощи из нормальных областей в тот огрызок анархии и беззакония, в котором варится семья Валерников и еще несколько миллионов человек, родившихся не в то время, не в том месте. Здоровый, едва ли не больше, чем комната Игоря, с гладкими желтыми поручнями и еще не успевшими превратиться в ободранное нечто сидениями. Сыто урча катит по недавно заасфльтированной дороге к центру города.

Игорю нравилось ездить на автобусах. Маленький домик на колесах. Особенно хорошо, что зачастую к остановке рядом с домом Валерника он приходил полупустым, позволяя выбрать самое козырное место в конце салона рядом с окном. Тридцать рублей за проезд и стальная братская могила уносит тебя вдаль, временно отсекая от всего остального мира. До школы полчаса, полчаса в теплом брюхе механического чудовища, ведомого твердой рукой дяди Леши, невысокого, небритого и лысеющего мужчины. Можно спать, можно втыкать в проносящиеся мимо гирлянды фонарных столбов и темные силуэты домов, плавно переходящих из частного сектора в чередующиеся пяти- и девятиэтажки.

Взгляд перепрыгивал с шифера крыш на заборы из профнастила, царапал вниманием вырисовывающийся вдалеке силуэт завода. Метовск не самый большой город и иногда казался ему разожравшейся деревней, где сама жизнь застыла, законсервировалась в собственном соку. Но не сейчас, сейчас Игорь видел все его порочные грани, сбросив с себя пелену тупого оцепенения. Кристальная ясность мыслей, не замутненная эмоциями. В голове горстью гладких камешков перекатывалось странное и такое сладкое слово - м-я-с-о-т-р-я-с.

Оно появилось вместе со Знанием. Много вещей пришли со Знанием.

Тактические характеристики химер, например. Пока что только Комков Плоти. Например, что они могут растечься тонким слоем по практически любой поверхности, уподобляясь хищной луже, способной в любой момент откусить ногу тому, кто в нее по неосторожности наступит. Или...

Игорь бросил быстрый взгляд на лица и затылки остальных пассажиров, словно кто-то из них мог пристыдить его за эту мысль.

Это уже не часть Знания, а спонтанно родившаяся задумка самого Валерника. Это же... он подавил желание глупо улыбнуться.

Комки могут быть не только верными миньонами. Ожившая биомасса способна менять форму, в зависимости от уровня навыков химеролога. Химеролог... теперь он - химеролог... броня, оружие, любой предмет обихода.

Абсолютно любой.

Судорожно сглотнуть. Игорь прекрасно знал про пестики и тычинки, понимал почему мысли все чаще сворачивают от лихой DOOM-овской резни бензопилой на одноклассниц. Стыдливо прятать стояк, распирающий штаны при виде Марии Владимировны, новой учительницы, или Насти Гребенщиковой из одиннадцатого «Б». Быстро передергивать на порнуху, спуская в салфетку, пока родителей нет дома - это... это вообще ничто по сравнению с тем, что может подарить плоть, чуткая и нежная, угадывающая все его пожелания. Она отполирует Игоря-младшего лучше, чем любая порнозвезда. Лучше, чем все шлюхи мира.

Омерзения или брезгливости не было, да и должно ли? В рюкзаке, прижатому к груди и животу, между учебников и тетрадей растекалось продолжение Валерника. Для кого-то, может быть, это просто жидкий фарш, пугающий в своей противоестественности. Но для него... это ближе, чем сын или дочь - продолжение тела и разума, одно целое с ним.

Выгнать похабные мысли из головы получается с ощутимым трудом, хвала Отцу Монстров, рюкзак прячет колом вставший член. Вряд ли бы кто его заметил, все прогоняют в головах свои проблемы и плевать хотели на какого-то подростка, но Игорю всегда казалось, что взгляды окружающих направлены именно на него, оценивают, изучают и взвешивают каждое движение.

А ведь это только начало. Первый, самый простой, базовый шаблон Знания, основа основ. Что дальше? Да даже этого с лихвой хватит, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Искра, горящая у него в груди, слаба, способна контролировать лишь одну химеру и то, в радиусе жалкого километра. ЦЕЛУЮ химеру, ЦЕЛОГО километра. Полностью и безоговорочно лояльное лично ему существо, стоящее за рамками всего известного человечеству.

Обглодать лицо. Пусть Комок обглодает Арсену лицо!.. сожрет Люду с ее жирным братом...

Поток жестоких картинок разжигал Искру, обдающую освежающим бризом ту часть каждого человека, что тщательно скрывается за слоями тасуемой колоды личностей, подстраивающихся под окружение.

Остановка.

Руку в карман с ключами, незаметно поправляя болт, чтобы он не пялился на всех дулом артиллерийского орудия. Чувство Плоти, оказалось, можно приглушать, концентрируя на конкретном человеке или вовсе отключать, возвращаясь в мировосприятие рядового Homo Sapiens-а. Подняться на ноги, подождать пока сухощавый дедок выберется из автобуса и выйти вслед за ним.

Рынок. Игорь ненавидел рынок. Большой, шумный, грязный... заполоненный людьми, с которыми Валернику хотелось контактировать меньше всего. Нет, он не законченный интроверт, неплохо чувствует себя в компании, может поддержать разговор, даже есть пара друзей, но столько народа в одном месте - это уже откровенный перебор.

Вот только сейчас Игорь не один из этой толпы, он хищник, волк в овечьей шкуре, акулой плывущий рядом с человеческим стадом. Приспустил поводок Чувства. Мозг прострелила вспышка мигрени. Много, очень много биомассы. Ее дыхание и стук сердец смешивался в тяжелый гул. Комок задрожал в рюкзаке, ощущая эмоции и мысли хозяина.

Раньше Игорь не замечал за собой навязчивых мыслей ворваться в толпу и убить как можно больше людей. Но... почему нет? Почему он должен себя ограничивать? Потому что о нем плохо подумают? Потому что попытаются остановить? Интересно, как они это сделают? Комку плевать на пули и ножи.

Скот зазнался.

Тупо переставлять ноги. Левой-правой. Левой-правой. Двести метров до приземистой туши ОШ №1, огибая рынок. Игорь всегда знал, что он особенный. Вот этому прямое доказательство. Знак. Бог улыбается, смотря на него. Милостивый Темный бог.

Тяжелая металлическая дверь натужно скрипнула петлями, принимая очередной ручеек заспанного мяса. Угнездиться на скамейке, скидывая замызганные грязью кроссовки. Вот вроде бы до остановки шагов тридцать и по асфальту, но нет же, где-то умудрился вляпаться. Разношенные «Конверсы» второй кожей облегают ступни. Сменку в пакет, легкую, осеннюю куртку снять и под мрачным взглядом охранника пройти к лестнице на второй этаж.

Сухой мужик в черной форме с желтой надписью ЧОП «Заря» появился только в сентябре этого года. Раньше-то, охранник по бумагам числился, но его в глаза никто не видел, а как летом прокатилась серия «школьных стрелков», побудив к движению неповоротливый государственный аппарат, так сразу появился. Говорят, даже скоро металлодетекторы на входе организуют.

Вот интересно, если кто-то из школьников притащит с собой ружье, тот же Арсен, например, у его бати точно есть ствол, то что ему сделает этот дядька с дубинкой, шокером и перцовым баллончиком? Что этот безымянный статист сможет противопоставить Комку Плоти? Двум? Трем? Десяти?

Эта мысль тешила самолюбие.

Химера лучше любого пистолета или охотничьего ружья. Куда лучше, Знание не будет врать. Столько схем, тактик и способов применения... глаза разбегаются.

Это ВЛАСТЬ. Не власть или Власть, именно ВЛАСТЬ, большими буквами. По сравнению с этим, что такое Арсен, папка которого держит три суши-кафе и несколько ларьков на рынке? Ничто. Пыль.

Весь путь Игорь шлифовал свою первую химеру, пытался довести до показанного Знанием идеала. Пока что не получалось, Комок оставался несколько вялым, заторможенным и некоторым с запозданием реагировал на мысленные команды.

Взаимодействовать с плотью оказалось довольно просто. Две куриные ножки, пять кусков колбасы, две пригоршни пельменей и прилипший к стенке морозилки кусок фарша - нельзя просто взять и выгрести все мясное из холодильника, предки не поймут и не оценят. Свалить все в кучу, заперевшись в ванной, и потянуться к ним Искрой, вонзая тонкий, полупрозрачный канатик, сквозь который в органику поступало густое, желеобразное багровое пламя. И плоть потекла нагретым воском, растекаясь по кафельной плитке пола грязно-бурой лужицей, в которой сиротливо плавали кусочки замороженного теста.

Низвести все до простейшего агрегатного состояния. Ни кожи, ни мышечных волокон, ни костей. Чистая биомасса, чистый лист, на котором можно изобразить все что угодно. Любую мысль и любую богомерзкую тварь. У Игоря были свои идеи, его фантазия, густо сдобренная шутерами и слэшерами, могла породить многое, очень многое, но пришлось ограничиться заготовкой, которую Отец Монстров вклинил в Знание специально для таких, как он, новичков. Эта мысль, что есть другие химерологи претила Игорю, он хотел быть единственным, но с другой стороны... в одиночку выступать против всего мира слишком опасно. Нужна армия, чтобы перекроить устоявшийся, закостеневший миропорядок.

Свить нить Огня Плоти в ровную решетку, вклинившуюся в структуру первичного бульона. И он идет волнами, густея, приобретая колеблющуюся амебообразную форму.

Класс открывают в семь пятьдесят, до этого остается только обретаться около него, залипать в телефоны, перекидываться фразами с одноклассниками или спешно делать домашку на подоконниках. За окном восходящее солнце только начинает окрашивать серость в красно-желтые тона.

Игната, лучшего друга Игоря, еще нет, он имеет привычку приходить минут за пять до начала первого урока, хотя живет буквально в соседнем здании. Это хорошо, не придется рассеивать внимание на бессмысленные разговоры. Капля за каплей огонь Искры проникал по невидимой для простых смертных пуповине в недра Комка Плоти, кирпичик за кирпичиком совершенствуя его. Словно заточка ножа, каждое движение - маленький шажок к идеальной, хирургической остроте.

Персик.

Химеру будут звать Персик.

Глупо называть живую машину для убийств в честь давно скончавшегося хомяка, но Валернику глубоко плевать. Память рыжего комочка шерсти, единственного питомца Игоря, будет почтена. Даже таким странным образом.

День прошел... спокойно.

Игорь будто бы выпал из мелочно-суетной школьной жизни, полностью отрешившись от окружения. Мясные мешки копошились на заднем плане, когда все мировосприятие затопил Персик, жадно пожирающий медленно восстанавливающееся пламя Искры.

Ничего интересного, разве что сказали, что после шестого урока будет классный час и на этот раз проведется не только на бумаге, даже дяденька милиционер прийдет лекцию читать. Арсен чуть смерил привычный уровень задиристости, больше строча смс-ки новой пассии, Игнат пребывал в легком культурном шоке от недавно подаренного на день рождения игрового компа, второй день подряд рубясь в третьего «Ведьмака», только толстуха-Людка продолжала проявлять к Валернику полуманиакальные знаки внимания, но что такое некрасивая девчонка, вбившая себе в голову, что Игорь принадлежит именно ей, если ручной «хомяк» может за секунды обглодать ей черепную коробку? Так, не заслуживающая внимания деталь интерьера.

Что-то в мозгу начинающего химеролога, что-то, что можно было с некоторой натяжкой назвать интуицией, скакнувшей после обретения Дара, настойчиво шептало пропустить седьмой урок. Что ему там делать? Зачем тратить время? Лучше сразу ворваться в ближайший супермаркет и на все прихваченные сбережения закупиться мясом, пропустить борьбу, кинуть родителям отмазку о ночевке у Игната и до утра в какой-нибудь заброшке упиваться властью над самой Жизнью.

Но Игорь прилежный ученик, еще не успевший познать на себе все прелести размытых рамок дозволенного осознанием, что в стенах школы можно творить практически любую дичь фактически без особых последствий.

Все же пошел.

Мент Валернику не понравился сразу и так, даже не скажешь, что именно в нем раздражало. Смутная тень государственной машины, стоящая за сержантскими погонами, или худое костистое лицо хищной рыбы с глубоко запавшими глазами. Игорь на каком-то неосознанном уровне просканировал его «рентгеном» Чувства.

Ничего. Обычный человек.

Наверное, он просто волнуется. А кто бы не волновался? Его не найдут - он же не дурак светить Даром на каждом углу. В самом начале пропадет Арсен. Пару дней загульного борцуху искать никто не будет, а когда спохватятся, то в последнюю очередь подумают на Игоря.

А дальше...

Мне уже приходилось убивать детей.

Я многих убивал и давно не вижу разницу между теми, в кого посылаю очередь зажигательных. Мужчины, женщины, дети, старики, инвалиды. Плевать какой расы, конфессии, сексуальной ориентации, мировоззрения и национальности. Кто-то из них алхимик, кто-то химера, а кто-то пройдет по графе случайных жертв. Стреляя в людей я чувствую только отдачу, ну и может быть полувыгоревший азарт, они меня или я их. Я не человек и уже даже не солдат.

Я механизм из плоти и крови, который делает то, что ему приказали. Я не борюсь за идею, не убиваю за деньги. Делаю то, что должен, только и всего.

Черты хорошего штурмовика. Отдел № 0, то сверхсекретное надгосударственное формирование в котором я работаю, не привечает ярых патриотов и фанатиков - они есть проблема. Отделу нужны такие как я.

Этого убивать не нужно.

Наверное, я должен этому радоваться - не придется еще сильнее втискивать себя в микроклимат коллектива, часть которого точно бы не одобрила хладнокровное умерщвление девятиклассника. Мне насрать на этих людей. Они даже не люди, они безликие болванчики, с которыми я не поддерживаю никаких контактов вне рабочего времени, ибо зачем, если они имеют все шансы сдохнуть буквально на следующий день?

Ахмеда я знаю хорошо. Как и прошлый состав моей группы. И к чему это привело? Знание их мыслей, переживаний и маленьких семейных секретов не помогло против всесметающего вала беснующейся плоти. Иногда нужно просто плыть по течению реки и стараться как можно меньше обращать внимание на то, что берега состоят из расчлененных трупов.

Хима может почуять только другой хим и то, только при соблюдении ряда условий. Многие из алхимиков балуются модификациями собственного тела, а особо разожравшиеся вместе со знанием о том, как превратить себя в машину смерти, получают сведения о том, как это маскировать. Кислота, текущая в венах, при взятии на пробу превращается в простую кровь. Пуленепробиваемый кожный покров по щелчку становится рядовым эпидермисом. Два сердца и сросшиеся в монолитный щиток ребра чудесным образом отображаются на рентгеновских снимках заурядной нормой.

Даже Искру, сигнальный маяк для остальных колдунов, можно экранировать. Ненадолго и при нужном уровне навыков и тем не менее.

Дознаватели рыщут по школам, больницам, частным фирмам, военкоматам, военным частям и бюджетным учреждениям. Под видом коммунальщиков шерстят дома и квартиры, просто патрулируют улицы. Но таки кадровый дефицит, если штурмовиков, Элиту и даже Гвардов еще можно как-то наскрести, набрать из тюрем, на худой конец, то с дознавателями адовая текучка. Нет, их не бросают в самое пекло, как нас, просто химы, в особенности химы, которых крепко взяли за яйца, имеют дурную привычку в рекордные сроки срываться с резьбы. А кому нужен поехавший мастер плоти?

Тут, как в том анекдоте - если на твоем участке найдут нефть, то она принадлежт государству, а если марихуану, то тебе. Если кому-то не повезло проснуться химерологом, то либо то, что от него останется можно будет поместить в совочек, либо его посадят на экстремально короткий поводок Отдела. Меньшее зло, ручное зло. Химы - сплошь и рядом ебанутые. В разы проще же было вместо нас, собранных со всей страны головорезов, использовать тех же кукол, но нет, кто в здравом уме даст химерологу такую власть? У них чердак съезжал и от меньшего.

По раскладам все отлично, рядовой выезд, считай учебка. Хотя нет, в мое время, в учебке дрочили похлеще сержанта Хартмана, а что там сейчас даже подумать страшно, если мне на руки скидывают таких, как Туча.

Дознаватель пришел проводить детишкам воспитательный час под видом участкового и с ходу срисовал двоих химов. Четвертый и девятый класс. Херовый и одновременно хороший знак. Хороший, ну, относительно хороший - детей изымут из семей и, если повезет, то армия психологов сможет вырастить из них верных песиков, сведя риски учинения резни к минимум. А херовый - два химеролога на одну школу, плохая тенденция. Дети и подростки получают благословение Отца Монстров редко, даже в зоне тотальной мясорубки, притягивающей к себе его внимание, ломая мозги аналитикам алогичными графиками появления химер и создателей химер.

С каждым днем этих уродов все больше.

Личности пробили, считай моментально, адреса, родственники, истории запросов. Мелкого уже повязала группа Махмуда. Четвертый класс, уроков мало. Нашего решили брать по дороге домой, дознаватель заверил, что хим молодой, едва ли неделя с момента пробуждения Искры, проблем возникнуть не должно. Центр споро взломал камеры, вычленил из гигабайтов видеоматериалов постоянный маршрут цели до автобусной остановки.

-Тепловое излучение в рюкзаке, - шипит рация, - предположительно комок.

Начиненный сверхчувствительным оборудованием пополам со взрывчаткой дрон нарезает круги на недосягаемой для человеческого глаза высоте. Птичка последнего шанса.

-Боже направь мою руку, дабы я сразил врагов твоих... - матерый зэчара ссыт заломать ребенка. Дожили.

Пластинка планшета в руках Носа щерится широкоформатной картинкой зданий и улиц с неторопливо перемещающейся отметкой некоего Игоря Михайловича Валерника.

Я с трудом проглатываю загустевшее в ротовой полости «Примкнуть штыки». Этот ушлепок нужен живым. Любой ценой, настолько любой, что если бы Центр не опасался потерять его след, имелись все шансы на захват Элитой, но мы оказались ближе всего.

Выходит из-за поворота.

Когда-то давно у меня была параноидальный страх, что вот только стоит пройти мимо черной тонированной машины, из нее тут же выпрыгнут страшные дядьки, скрутят меня и отвезут... не знаю, просто куда-то отвезут.

И вот я повзрослел, самое время воплощать ночные кошмары в жизнь.

Холод рывком распахивает дверцу, едва только шкет поравнялся со служебным транспортом. Мы с Пауком единым организмом вылетаем из салона. Он вздрогнул, оцепенел. Вбиваю приклад в лицо. Влажно чавкают хрящи, на асфальт брызнуло «юшкой». Сотряс и трещина в костях носа, за расколотую черепную коробку сегодня не похвалят. Голова безвольно мотнулась на тонкой шее, худое тело безвольным куском мяса заваливается на бок. Паук рывком сдирает с пацана портфель, вжимает в него тупое рыло «Грача» и трижды вжимает спусковой крючок, порождая внутри маленькую звездочку, сжирающую Комок Плоти, тетради и учебники. Откидывает задорно полыхающее тряпье на пару метров. Середина дня, люди затравленно озираются на нас, спешат убраться мимо. Приграничная зона, им страшно, но паники, как начнись пальба в соевых регионах, нет. Корабельной сиреной воет какая-то женщина, впрочем не предпринимая никаких попыток нам помешать.

Калаш  на плечо, подхватываю пиздюка и заталкиваю в тачку. Нос запрыгивает следом, закрывая двери. Гриха заводит пересобранного в гаражах Центра монстра с полуоборота, взвизг покрышек тонет в рыке движка. Бронированный гроб срывается с места.

Вминаю бессознательного Валерника И.М. в пол, заламываю руки, Туча споро защелкивает на тщедушных запястьях наручники.

-Цель захвачена.

-Принял.

Вдохнул сырой, мерзко-прохладный воздух раннего утра. Отдавало болотной гнильцой. Все начиналось неплохо, все начиналось весьма и весьма неплохо, но потом... варвары как всегда все испортили.

Максим Игоревич Скворцов с детства был странным ребенком. Нет, изначально все было, можно сказать, как и у всех, уставшая мать с потухшим взглядом, закрашиваемой сединой и ранними морщинами, умерший от инсульта дедушка, разбитая артритом едва передвигающаяся бабушка, в меру сил помогающая дочери, и отец, ушедший за хлебом в ночь. Игры в песочнице под мрачными взглядами немых многоэтажек. Смутные воспоминания о детском садике. Невкусная манная каша с комочками, позорные акты энуреза и добрая воспитательница, ласковая, нежная и очень-очень уставшая. Макс не помнил ее лица или голоса, только расплывчатый образ чего-то прекрасного, чего-то, временно заменявшего маму, пока она вкалывала на работе и двух подработках, оплачивая коммуналку, еду и изредка балуя сына разными мелочами. Девять классов школы. Хотел стать историком, но пошел в ПТУ. Работа сварщиком. Двадцать лет пролетели, как по щелчку. Калейдоскоп серых и черных оттенков с редкими проблесками цветных пятен.

Скворцов точно не помнил с чего началось его почти маниакальное увлечение величием Древнего Рима.

Ему всегда нравилась история, а Рим есть основатель истории. Перелистывая страницы учебников, вчитываясь в ровные ряды букв ему казалось, что он где-то там, в Средневековье втаптывает копытами боевого коня черепа врагов в грязь, что по его воле возводятся Сфинкс и пирамиды, что перед ним склоняются тысячи и десятки тысяч людей. Что он некто больший, чем безликий и унылый винтик, о котором никто и никогда не вспомнит. Он воин, он рыцарь, он король, он бог, а не безымянный сварщик, похоронивший бабушку и маму, в тусклом одиночестве морально и нравственно разлагающийся в однушке на окраине занюханного городка. И ровные колонны Рима мерещились чаще всего.

Легионы гордых сынов Римской Империи, гладиаторы на песке Колизея, горящие леса варваров. Колыбель цивилизации, величайшая из когда-либо существовавших держав, к сожалению, не дотянувшая до наших дней, выродившись в позорное нечто, прогибающееся перед вшивыми мигрантами, пачкающими немытыми лапами великое наследие.

А потом началась война и стало совсем плохо.

Современная история Скворцова не интересовала, как и политика, она скучна и невыразительна, каким образом очередной коррупционер, нанюхавшийся кокса с груди проститутки может сравниться с походом Цезаря на Галлию? Как, что, когда, почему и где - он знал только в общих деталях. Госпереворот, погромы и бунты, люди в камуфляже, занимающие здания администрации, страх в глазах соседей и нездоровая суета коллег на заводе. Совершенно внезапно Максим оказался гражданином новорожденного государства и это крошечное непризнанное образование тут же втянулось в резню, не жалея своих и чужих.

Снаряд в дом, когда он на работе. Подъезд перетирает в бетонную крошку, щедро разбавленную мебельными щепками и кроваво-костной взвесью, недавно бывшей людьми. Спасатели два дня доставали из-под завалов мертвецов и калек.

Беженец. Фантазии о Риме помогали не свихнуться окончательно. Эскапизм, всегда актуальное бегство от реальности. Он не голодранец, он Император в изгнании.

Максиму нравилось спать. Ему никогда не снились сны, каждый раз - только тьма. Это походило на маленькую смерть, а он очень давно и сильно хотел умереть. Во сне не было горя и печали, не было выцветающих в памяти лиц родных, давно сгнивших в деревянных ящиках двумя метрами ниже уровня земли, не было жерновов мироздания, изувечивших его жизнь и душу. Был только он, плывущий в черноте бесконечности.

Проснулся в два ночи, под раздающееся откуда-то издалека эхо работы крупнокалиберного пулемета и раскатистый рокот прилетов. Сырой, неосвещенный полуподвал, низкий, опасно нависающий над головами потолок, покрытый паутиной мелких трещин, из которых сочились капли мутной воды. Два десятка, кутающихся в тряпье, забывшихся беспокойным сном человек, у которых больше нет ничего.

Бог пришел к нему во сне, ответив на безмолвные молитвы. Не Иисус Христос, не кармическая сущность, не Будда, не Кришна, не духи предков и не Аллах. Тот, о существовании которого Максим даже не подозревал. Мрачный темный бог, безумно смеющийся в пустоте, сотканной из извивающихся миазмов плоти.

Бог сделал ему подарок, преподнес искру от своего огня.

Самый лучший из всех, что можно себе представить, и не попросил ничего взамен. Ни жертвоприношений, ни храмов, ни молитв.

Максим раньше никогда не убивал.

Даже когда загибался от голода не имел в себе силы за банку консервов проткнуть кому-то брюхо припрятанной заточкой из неровного, зазубренно-острого осколка противотанковой мины. Ввинченные в черепную коробку шурупы сдержек воспитания и страха останавливали, парализовывали.

Но той ночью он не дрогнул. Единственный раз в жизни, когда Максим был по-настоящему счастлив. Бесцветная тоска окрасилась красным цветом триумфа.

Скворцов, нет, уже не Максим Скворцов, а Цезарь, Император, переходил от тела к телу, чертя на глотках кровавые улыбки. Конвульсии и булькающие хрипы. Делал быстро, безжалостно. С холодной профессиональностью.

Последние проснулись, заголосили. Это их не спасло. Смерть стелилась у ног утренним туманом, вязким, прохладным. И таким манящим.

Цезарь не помнил сколько обретался на тлеющих, переходящих из рук в руки, руинах Севербинска, недели, может быть месяцы, выстраивая фундамент Нового Рима, собирая первую когорту, Первый Легион, своих преторианцев. Бог таких, как он, таких, каким он стал, не ограничился одним Даром. Он бесконечно щедр к своим детям.

Максимилиан знал, как работает багровый дым, клубящийся у него в груди. Знал, что с его помощью можно сотворить. И это знание, это божественное откровение, намертво вцементированное в мозг, пьянило лучше любого самогона, в котором раньше глушилась тоска.

Война - время таких, как он. Пламя свечи, грозящее обернуться огненным ураганом.

В начале было тяжко. Знания появлялись дозировано, капля за каплей - Отец заботился о нем, не давал непосильную ношу. Очень много крови пролилось, до того, как Максим смог пополнять свои ряды полноценными марионетками, а не выродками, мяснецами и комками плоти, требовавшими постоянного скрупулезного контроля для хоть сколько-нибудь полезного выхлопа.

Легионеры выходили в ночь безликими тенями бойни, призраками отмщения, вестниками новой эпохи. И возвращались, волоча на себе бездыханные тела, отправляющиеся на переработку в Чаны.

Что ополченцы, мобики, срочники, мародеры и беженцы могут противопоставить модернизированным куклам? Ничего. На укрепрайоны Скворцов пока не лез, рано еще. Копить мощь и поголовно вырезать всех, не относящихся к новоримской нации, покуда новые знания не дадут очередной козырь в партии со всем миром. Но дальше от Дерябинска и Вышнегорска к Севербинску подошли соединения контрактников, танковые дивизии и мотострелковые батальоны. Командование собирало цельнометаллический кулак для окончательного захвата города и прорыва на этом направлении, предположительно планируя занять Метовск и Кузьминск.

Ночное зрение, улучшенные рефлексы, тонкий слух и нюх, укрепленный скелет, уплотненные мышечные волокна  - все навороты химер разбились о численный и технический перевес. Хвала Отцу Монстров, вышел почти в ноль, благодаря тому, что вояки понятия не имели, с кем месились на самом деле, со скрипом проглотив версию об обдолбанных боевиках залетных ЧВК и слетевших с резьбы отрядах самообороны. Логово с Чанами накрыло минометным огнем, даже Императора зацепило. Основную часть взорвавшейся в метре болванки на себя принял Тиберий, шальной осколок умудрился кольнуть плечо, застряв в мягких тканях и чудом не зацепив кость. В фильмах, когда герои ловили этой частью себя бандитские пули это почти никоим образом не сказывалось на их боеспособности. Оказалось, кинематограф врет в слишком многих аспектах. Били несколько часов. Надежная база, запасы биомассы и цепочки производства химер уничтожены, все начинать сначала.

Пришлось отходить на северо-восток, потеряв в затяжных отвлекающих боях вторую, так до конца и не доукомплектованную центурию.

Если бы новый бог Цезаря открыл несколько своих тайн чуть раньше... Максим успел бы переделать всех кукол в еретиков, в таких, каким получился Тиберий, центурион и советник Императора. И тогда этот край захлебнулся в крови.

История не терпит сослагательного наклонения.

Максимилиан Великий пока еще жив и у него есть армия, сотня безоговорочно преданных кукол. Рубикон пройден.

Вишневка. Вишневка станет его Галлией.

-Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прийдет Царствие Твое, да будет воля Твоя...

Петляющие издыхающей гадюкой проселочные дороги в принципе такое себе удовольствие, а во время растянувшейся на десяток лет войны и подавно. Перепаханная гусеницами танков и колесами бронетранспортеров колея шла горбами и выбоинами, время от времени щерясь полузасыпанными воронками. В затянутой бронестеклом бойнице до горизонта тянулась даль давно покинутого сельхозсообществом голого поля с редкими надгробиями перекрученных кусков металлолома, в которых с трудом можно было опознать подбитую технику. Если выглянуть в противоположное - редкая лесопосадка, с начинающей опадать листвой, лето заканчивается.

Нас нещадно трясло, неровным слоем размазывая по внутренностям бронеавтомобиля. Нас - это мое звено и пацанов Ахмеда. В салон «Тигра», не считая высунувшегося наружу по пояс пулеметчика и неизменного Петра Григорьевича за рулем, плотно набилось десять человек. Десять не самых маленьких мужиков в полной экипировке на кусок пространства, вроде как способный принять в себя не более четырех-шести пехотинцев.

Автомат между коленей, уперевшись прикладом в пол. Справа плечом подпирает квадратный Махмуд, слева бормочет Холод. Снял перчатки, вертит в узловатых, исписанных выцветшими, наколотыми еще на малолетке перстнями, иконку Архангела Михаила. Она так и была подписана чуть ниже чувака с мечом - «Архангел Михаил», а сзади трудноразличимый текст молитвы. Зэк шпарил по памяти.

На бывшего урку, хотя, как известно, бывших сидельцев не бывает, открыто косимся только мы с Фарухом. Он по религиозным соображениям, а я скорее с нездоровым любопытством. На моей памяти, Всемилостивый и Всепрощающий Боженька еще никому не помог, эта падаль станет исключением?

Я знаю, что его зовут Щеклин Егор Васильевич, я знаю, что у него четыре ходки, на всю спину набита Богородица с младенцем на руках и я знаю по каким статьям он чалился в местах не столь отдаленных. Статьи 131, 223, 105, 228, 111, 162, 318 Уголовного Кодекса Российской Федерации. Изнасилование, изготовление огнестрельного оружия, умышленное лишение человека жизни, изготовление наркотиков, причинение тяжких телесных, разбой, нападение на сотрудника полиции при исполнении. Фулл-хаус.

А еще я знаю, что если он полезет ко мне со своим богом я всажу пулю ему в черепную коробку и мне за это ничего не будет, потому что я - лейтенант с россыпью орденов, а он рядовой смертник, еще не успевший понять в какой пиздорез его затянуло острое желание любой ценой свалить с пожизненного.

Бои оттянулись ближе к Севербинску, одни прорвали оборону и уже выдавливали вторых на окраины. Грохот прилетов. Остатки мрачных железобетонных колоссов ровняло с землей артиллерией.

А мы колонной едем по полю, лишь милостью Темных богов и ухищрениями яйцеголовых, не превратившись в мишень ни для тех, ни для других.

«Тайфуны», «Тигры» и пересобранные практически до неузнаваемости БТР-90. Печень готов поставить, что мы самые упакованные дядьки в радиусе ближайшей сотни километров.

Небо хмурится, затянув Солнце тучами, серыми и унылыми, как наши никчемные жизни, сливается со всполохами взрывов на горизонте. Кажется, что вот-вот пойдет дождь, мерзкий, моросящий, страшающий пневмонией и превращающий пыльное полотно дороги в раскисшее месиво. Но небеса все никак не разверзнутся.

Взамен Гири и Штопора, подохших на первом же выезде, мне дали зэка и очередной кусок биомассы, только что выблеванный урезанной кадровым голодом учебкой. В край охуели суки, дают общий расклад по химерам, базовую боевую подготовку и скидывают на мои обглоданные лямками бронежилета плечи. Благо, что не совсем долбоебы сидят и понимают - два трупа это ОЧЕНЬ хороший размен на кукловода-крысобоя. Мне даже внеочередную премию выписали, вторую в этом месяце. Люди умеющие убивать всегда в цене.

Холод и Туча.

Дохуя религиозный уголовник и не отстреливающий местные реалии кочка, переплюнувший в габаритах даже Магомеда. Вообще, командира второго звена, временно вверенного под мое чуткое руководство, зовут Анхель, но как-то так повелось, что его называли всеми хоть сколько-нибудь околовосточными именами, кроме настоящего.

Никогда не думал, что признаю это даже мысленно - но нас можно назвать приятелями. Бывшего скина и москвича во втором поколении с греко-испано-армянскими корнями. Жизнь любит такую хуйню.

С ребятками Джамала знаком только по верхам. У него не такая дикая текучка кадров, как у старины Угла, вечно выступающего в каждой почке заточкой, и в составе редко появляются новые лица. Абвер, Фара, Бикс и Кефир. Сука, ни один в Новгороде не остался гнить. Я, можно сказать, праведно негодую.

-Знаешь почему жирных баб не берут в стриптиз? - донеслось со стороны Кефира и Абвера, сидевших ближе всего к Грихе, - потому что они ПЕРЕГИБАЮТ ПАЛКУ.

Растянул губы в улыбке. Затянулся. Выдохнул.

Старый анекдот. Старый, но смешной.

Расклад не из лучших. У нас никогда не бывает чего-то простого и легкого.

Химерологи, алхимики, колдуны или химы, как их не называй, стекаются на запах войны, как мухи на свежую мертвечину. Хер под кодовым обозначением «Римлянин» появился неизвестно откуда и доподлинно непонятно сколько времени накапливал биомассу, все следы теряются в потоках беженцев и телодвижениях группировок войск, выясняющих отношения за кусок земли, густо усеянный обломанными клыками многоэтажек. Всплыл в Севербинске, как раз после очередного перехвата контроля над населенным пунктом. Постоянно меняющий владельца стратегически важный объект, если верить говорящим головам в телике, открывающий доступ куда-то там, развить успех и возможность закрепиться где-нибудь. Мы, ну во всяком случае конкретно я, не лезем в политику, пока политика не касается химов. Точнее, покуда никто из алхимиков не тянет к ней грязные щупальца. Прошляпили одного, дорвавшегося до ресурсов целой страны - Третий Рейх, получите и распишитесь.

Итак, Римлянин. Стоит сделать довольно важное отступление, химерологи поголовно конченые отморозки. Особо мозговитые ребята из Центра так и не смогли прийти к однозначному ответу - это Дар, пресловутая Искра Отца Монстров, так влияет на психику, либо же возможность воздействовать на органику, ломая об колено хребет привычному миропорядку, достается исключительно обладателям определенного психопортрета. Но факт остается фактом, довольно часто алхимики оказываются на чем-то зациклены. На лавкрафтианских шогготах, как уебок из Новгорода, на Средневековье, как пара парней с Камчатки, или на Риме, как этот ноунейм.

Изначально он действовал тихо. Навыки маскировки, конечно, хромали, но многого и не надо, чтобы не отсвечивать в центре мясорубки всех со всеми - ноль зацепок, очкарики еще не научились взламывать камеры там, где нет электричества. Скорее всего, стандартный набор новичка из комков плоти, выродков и мяснецов, позволивший раскачать Чаны Плоти.

А дальнейшее по началу списывали на деятельность диверсантов и карателей. Пропадающие по ночам патрули, стремительные налеты, засады, комнаты, залитые кровью по потолок, только кровь, никаких трупов.

Подтянувшиеся на огонек профессиональные армейцы быстро выдавили обывателя знакомого со стратегией ведения уличных боев только по компьютерным игрушкам, заставив бежать на юго-восток. Прокололся на любви к Риму. Центр вряд ли бы обратил внимание на сотню вырвавшихся из Севербинского котла боевиков, но на вояк, облаченных в костяные доспехи... жаль, что вооружил их винтовками, а не гладиусами, ликвидаторам меньше работы.

Картинку с дронов быстро перехватили и отретушировали. Уже «птички» Центра оперативно отследили передвижения Римлянина, послав нас наперерез, не успели, химеры захватили Вишневку. Полувымершее село, занятое полевым госпиталем и отходящей к Метовску третьей ротой пятого мотострелкового батальона, доукомплектованной срочниками и мобилизованными.

Основной костяк марионеток попер тупо в лоб, покуда вспомогательные отряды заходили с двух сторон, зажимая населенный пункт в клещи. Бесшумно сняли часовых. Вошли в деревню. Продвинутые боевые куклы с наскока помножили сопротивление на ноль, подавляя редкие очаги сопротивления. Перепрыгивали ветхие заборы, вламывались в дома, расстреливали солдат, раненых, медперсонал и мирняк. Ломали шеи курицам и козам. Трупы, оставляя прерывистые кровавые полосы на засохшей грязи и растрескавшемся асфальте, стаскивали в одну кучу точно по центру поселка, вокруг которой нарезал круги химеролог, нескладный, костлявый, ссутуленный, замотанный в красную тряпку, символизирующую плащ, под тканью просматривались очертания костяной брони. Рядом с мясным холмом немым телохранителем высилась тощая фигура еретика, единичный экземпляр, Центр так и не смог найти среди бойцов Римлянина других продвинутых химер. Но это не значило, что их нет.

День-два и здесь была бы настоящая бойня. Трансмутировать кукол в еретиков стоит не так уж и много биомассы, а там, того и гляди, хим дорос бы до извергов, тяжелобронированной и крайне проблематично умерщвляемой пехоты.

Сотня еретиков... Рыково нервно курит в сторонке.

Колонна бронетехники разбивается на четыре отряда, заключающего поселок в котел. Держимся на почтительном расстоянии, стервятников не видно, но кучу «коробочек» можно рассмотреть и без мясных дронов.

«Тигр», взрыкнув мотором, остановился. Разговорчики замолкли.

-Примкнуть штыки, - натягиваю на морду балаклаву, противогаз. Примыкаю штык-нож.

Сулейман косится на меня, так и не выкупил фишки со штыками, но мне насрать, лучше иметь штык, чем не иметь. Холод замешкался, прячет иконку в разгрузке, одевает перчатки.

Выгружаемся.

Подошвы берцев выбивают облачка пыли из ударившей в ноги земли.

Рассредотачиваемся.

Наша боевая задача - защищать «Тайфуны» и БТР-ы в случае контратаки со стороны Римлянина, а так же при попытке побега рвануть на перехват. Когда машины отстреляются мы пойдем на зачистку.

Вишневка отсюда кажется декорацией, горстка игрушечных домиков. В окнах не горит свет. Несколько сараев медленно охватываются больше дымящим, нежели обгладывающим древесину огнем.

-Готовность две минуты.

Химер можно уничтожить только пламенем и то, далеко не всех. Я слышал от ветеранов о тварях, регенерирующих из кусочка плоти, забившегося в трещину или утащенного крысой в нору, избежав близкого знакомства с потоками огня. Ценой десятков жизней замочили разожравшуюся дикую химеру, а спустя месяц, если не неделю, она возвращается и продолжает убивать.

Бронебойные, разрывные, экспансивные - они замедляют, ранят, временно выводят из строя, отрывая конечности или повреждая критически важные узлы. Химеры не могут регенерировать только из пепла. Как Геракл и Лернейская гидра. Что? У меня племянник мечтает стать историком, волей-неволей понахватаешься всякого.

-Начали.

Химеры - единый организм, сцепленный волей алхимика, в этом их сила и их слабость. Коллективный разум, способный на немыслимую координацию действий, знающий все, что знает каждая его составляющая.

Начиненный взрывчаткой дрон срывается в крутое пике, оканчивающееся под ногами Римлянина. Еретик заметил размытое пятно или услышал шорох пропеллеров, рванул к хозяину. Не успел. Два силуэта исчезают в огненном пятне. С запозданием до нас доносится звук взрыва.

Первый выстрел из АГС-а лег аккурат рядом с наибольшим скоплением кукол - на Отдел работают профи. Начиненный пирогелем ВОГ разорвался перекрученным огненным бутоном, окатив улучшенной версией напалма пополам с осколками пародии на человека разумного. Вспыхнули, как спички. Упали на землю, размокшую от крови, с воем катаясь по грязи. Бессмысленное занятие, эта смесь будет гореть и под водой, разве что вакуум сможет спасти.

Тяжелые квадрокоптеры опустились на опасную высоту, исторгая из своих недр самовоспламеняющиеся брикеты, разворачивающиеся в воздухе белесыми фейерверками за авторством правоприемников Инквизиции. Стрельба гранатометов сливается с рокотом автоматических пушек на БТР-ах.

-Господи, спаси и сохрани нас...

-Не засорять эфир, - рыкнул на урку.

Господу, если он в принципе есть, давно насрать на своих детей. То ли дело Отец Монстров, регулярно поставляющий для нас работку. Вот в его существовании, как и наличии где-то там Четверых, я давно не сомневаюсь.

Лишившись координатора монолит улья распался на кучку диких химер, ведомых заложенными алгоритмами. Они метались между полыхающих домов, ища пути отхода, образовывая стаи, тут же разрушающиеся под рев первостихии.

Огонь. Мне всегда нравился огонь.

Он пробуждал ту часть меня, что дремала под тонким налетом цивилизации, мрачное наследие предков, обряжавшихся в шкуры и выгрызавших у мироздания каждый день под солнцем.

Точки взрывов. Вишневку ровняли с землей двадцать минут. Тотальное истребление.

А ведь там наверняка еще оставались люди, успевшие спрятаться.

Нас погнали вперед, растянутой линией под прикрытием техники.

Обугленные кости, спекшаяся земля. Оплавленные руины, горело железо и бетон. Дым и огонь. Почерневшие скелеты зданий. Мы ковырялись на обломках до ночи. Забираю свои слова обратно, это было проще, чем я думал. Никто не выжил. От алхимика и еретика даже ошметков не осталось.

Хороший день.

Их можно понять.

Двое буквально только из учебки и сразу на серьезное боевое без мягкого разгона легких стычек, настолько здесь все хуево в кадровом вопросе. Нас слишком мало дрочили на полигонах, не успели сделать единым организмом с одним разумом, полыхающим росчерками нейронных импульсов по спаянным в монолитную паутину канатикам нервов. Мы просто толпа вооруженных мужиков с разнокалиберным боевым прошлым. Только и всего.

Паук, Гиря, Штопор и Нос, надо же, я с первого раза запомнил позывные этого мяса и, скорее всего, даже смогу воскресить в памяти обрывки их личных дел. Ну и куда без меня, старого доброго Угла, благодаря которому все это говно и держится. На переднем в приоткрытое окно дымит «Беломор» Гриха, он же Петр Григорьевич, водила и механик, боец Шредингера, который вроде бы и с нами, а вроде бы и нет, ибо точно не полезет в пиздорез, предпочитая мять булки за баранкой. Новорожденное отделение, образовавшееся вокруг меня, когда прошлое в почти полном составе полегло под Новгородом. Ненавижу, блять, Новгород.

-Готовность две минуты, - надрывно прохрипела гарнитура в барабанную перепонку.

Ну, наконец-то, ебать его в дышло.

Мощной затяжкой сжег ракового солдатика до самого фильтра и беззастенчиво потушил об подранную кожзамовскую обивку сидения, щелчком пальцев отправив в дальний угол салона. Часть дыма вышла из носа, остатки выплевывал уже через балаклаву, натянутую на лицо. Что? Я командир и могу позволить себе некоторые вольности, лейтенант все же, а не какое-то рядовое быдло.

-Примкнуть штыки.

Мне сложно себе признаться и тем более облачить во внятную словесную форму, но эти два слова доставляли мне почти физическое удовольствие. Команда «Примкнуть штыки» - своего рода маленький ритуал, одна из множества традиций, цепочка которых перечерчивает окружающий меня... нас пиздец. Ритуалы - это то, что хотя бы ненадолго дает иллюзию того, что все под контролем, все в порядке, хотя все уже давным-давно поняли, что с этой планетой далеко не все в порядке.

Я думаю слишком много для штурмовика, даже для командира штурмового отделения.

Наверное, поэтому я еще не сдох и поэтому меня не спешат повышать. Ну и из-за моего прошлого маленького любителя экстремизма и праворадикального насилия, конечно же.

Резина противогаза туго обхватывает череп, слипаясь с тканью маски, отгораживает меня от внешнего мира. Хриплый вдох. Хриплый выдох. Линзы не потеют, хвала Темным богам хоть на нас не так сильно пилят бабки.

Бойцы молчат, не того уровня птицы, чтобы на лютых похуях травить бородатые шутейки. Волнуются. Снаряжение давно и неоднократно проверено и подогнано. Прогоняю в ломаных линиях извилин известный расклад. В моем родном сорокатысячном Метовске, раскинувшемся опасно близко от ЛБС, то бишь Линии Боевого Соприкосновения, завелся алхимик и может быть даже не один, есть подозрения на ковен, если не орден. И ладно бы это был свихнувшийся от мании величия пиздюк, но нет, попался ушлый делюга, глубоко пустивший корни во все, до чего успел дотянуться. Оборонский О.Т. отлично замел следы, гнойник вскрылся случайно, заезжий алхимик из наших напоролся на куклу и незамедлительно отрапортовал вышестоящим. Подробности хуй кто простым смертным скажет, только общие очертания и то, что нам понадобится при непосредственном выполнении боевого задания.

Мразь замахнулась на святое - на общепит.

Шаурмечные, пельменные, чебуречные, киоски, кафешки и шашлычные, разные названия, разные фамилии владельцев в документах, сеть торговых точек по всему Метовску, где за прилавками стояли куклы, а в подвалах Чаны исторгали из своих недр свежую биомассу, скармливаемую обывателям под видом говядины, курятины или свинины, постепенно повышая уровень содержания личинок. Гениальный бизнес-план, пара месяцев и у нас на горизонте во весь рост поднялось бы новое Рыково, только уже не полувымершее «пэгэтэ», а полноценный город. Будь я помоложе, точно в веганы после таких новостей записался, а так знаю, что алхимики и с овощами на «ты».

На подонка сорвали все бригады с области, оставив только группы быстрого реагирования на случай ЧП, и подтянули по паре из соседних, как-никак заварушка может вылиться в локальный зомби-апокалипсис. Ходили слухи, что из Центра в довесок к Элите прислали Гвардов, но как-то не верилось, дознаватели носом землю рыли и не нашли ничего достаточно серьезного, чтобы включать в уравнение деления ноунейм-алхимика косые кресты ходячих танков.

По боевой группе на каждый оплот калорийной пищи, густо сдобренной паразитическими яйцами. Более чем достаточно. Одновременная атака, не давая хозяину кукол времени сориентироваться и выстроить тактику действий. Пока мы тратим боезапас, очканавты из штаба подчищают за нами следы в режиме реального времени, а дознаватели с Элитой пакуют непосредственно химеролога и его ближайший круг. Вот там будет куда хреновее, чем нам, с таким-то размахом деятельности, дядечка гарантировано упакован по последнему слову сумеречного алхимического гения.

-Пошли!

Нос рывком распахивает двери тонированного в ноль минивэна, позволяя провонявшемуся моим куревом чреву ублюдка забугорного автопрома выблевать нас слипшейся пачкой, спринтом рванувшей к пельменной с подсвеченной светодиодными лентами вывеской «КакДома», окаймленной стилизованными картинками тарелок с пельмешами.

Тройка гастеров, то ли таджиков, то ли узбеков, сгрудившихся у забитой до отказа урны с сигаретами в зубах, проводили нас блеклыми шариками глаз. Так смотрит скот, выращенный на бойне, тупо и мертво. Я видел такие взгляды, в Рыково. Личинки, вбурившиеся в их потроха, кости и мозговое вещество, гормональными волнами еще не успели окончательно уничтожить личности, но уже бесповоротно их надгрызли, оставив выцветшие подобия. Не люди, а безвольные заготовки под туши. Мы могли потратить несколько секунд на то, чтобы даровать им милость смерти. Три выстрела, проглоченных глушителем до состояния громких хлопков, три трупа, разбрызгавших по стене и асфальту кровь вперемешку с мозгами и костными отломками. Но у нас стоит другая задача.

Окна обычные, стеклянные, с пластиковыми рамами, никаких прозрачных мембран, держащих 7,62 в упор и способных отращивать псевдоконечности.

Преддверие ночи, густые сумерки, разрезаемые тускло-желтым светом фонарей. «КакДома» - предпоследний в ряду новеньких ларьков, выросших вдоль проспекта в прошлом году. Еще работает, подсвечивая изнутри фигуры людей. Двое за ближайшим к окну столиком, парень и девушка, увлеченно о чем-то разговаривающих, отодвинув в стороны пустые тарелки. Слишком живо себя ведут, либо мирняк, только недавно пристрастившийся к подаваемому здесь мясцу, либо продвинутые куклы. В углу скорчился клон, за стойкой марионетка.

-На мне кукла и клон, Гиря и Штопор - гражданские, - отрывисто бросил в канал связи, - Нос - контроль, Паук прикрывает.

Где-то в затянутом тучами небе, неслышимо жужжа пропеллерами, кружил квадрокоптер с куском взрывчатки под брюхом. Если все пойдет не по плану, то «накрытие группой спецназа подпольной нарколаборатории» быстро переквалифицируется во «взрыв бытового газа». Или вообще «атаку вражеского беспилотника», в пограничной зоне тут с этим как-то попроще дела обстоят.

Гиря пинком открывает застекленную пластиковую дверь, удерживая АК-12 с полным противохимериным обвесом в правой руке. Большим пальцем левой выдирает чеку «Светоча», скоба запала короткой дугой летит в сторону. Узкий цилиндрик по квадратам серого кафеля закатывается в центр помещения. Боец отодвигается, впуская меня внутрь. Вспышка приглушается затемненными линзами масок, а звук подавляется встроенными в шлем активными наушниками.

В зрачок бросается неоднократно изученная с улицы обстановка. Соево-прилизанный дизайн в мягких тонах, чуждый на фоне слепо смотрящих нам в спину пяти- и девятиэтажным бастардам советской эпохи, россыпь окруженных колченогими стульями столиков. Меню на всю стену. Ровный квадрат помещения, перечерченный лакированной стойкой.

Автомат несильно лягает в плечо, выхаркивает нервно дернувшейся ухмылкой затвора отливающую латунью гильзу, ставя жирную точку пулевого отверстия во лбу куклы, полноватой женщины лет тридцати с пучком мелированных волос, вспыхивая внутри ее черепной коробки крошечной сверхновой звездой, перетирающей все вплоть до костей экстремально высокими температурами в невесомый пепел. Голова складывается вовнутрь обугленной нашлепкой меньше чем за секунду.

Новое поколение зажигательных боеприпасов, лучшее оружие против низших химер из доступного штурмовику арсенала.

Перевести ярко-алую точку коллиматорного прицела на клона. Ссутулившийся над тарелкой тощий дедок, с короткой клочковатой бородкой, окруженной сединой лысиной. Потертый зеленоватый свитер, выцветшие джинсы, разношенные кроссовки. Морщины смешиваются с некоторой посталкогольной одутловатостью. Не в край опустившийся элемент, но с первого взгляда понятно, что не жирует. Если куклу отличить от простого человека можно по некоторой скованности движений и блеску глаз трудноопределяемых без должного опыта, то клон... клон болванка под марионетку. Да, у него две руки, две ноги, одна голова и лицо имеет вполне приемлемые черты, а не безликий овал, как у ботов. Но в этих чертах нет эмоций, мясная маска, биоробот, причем далеко не лучшего качества. Поэтому умные алхимики интегрируют клонов исключительно туда, где их неуклюжесть, откровенная тупость и паршивая координация движений будет выглядеть максимально органично. В бомжи, алкоголики, старики, психи и наркоманы.

Зачем Оборонский О.Т. держит в одной из своих точек клона-бомжару? Такой себе пиар-ход.

Этот вопрос, точнее скомканная, не до конца сформулированная мысль-образ, полыхнул у меня в мозжечке одновременно с тем, как затянутая в тактическую перчатку фаланга указательного пальца вдавила спусковой крючок Калашникова.

В голову. Череп под хруст шейных позвонков мотнулся в сторону, принимая собой сгусток концентрированного напалма, мгновенно испаряющего глазные яблоки, сжигающего волосы, кожу, мимические мышцы и сваривающего мозг в собственном соку.

Пулей пересечь помещение, маневрируя между столиков, перепрыгнуть прилавок, сбив ногой монетницу и чуть зацепив угол кассы. Перевести с одиночного на автоматический, короткая очередь, на три патрона, вспарывает грудную клетку бьющейся в судорогах куклы, испепеляя основные узлы опорно-двигательной начинки, окончательно упокаивая причудливый выверт искусственной эволюции. Нос проделывает идентичные действия с клоном. Этим тварям мало просто снести голову, в идеале их в принципе нужно сжигать до состояния горстки пепла, но это чуть позже, когда настанет время полноценной зачистки.

Гиря и Штопор не церемонились, въехав прикладами по затылкам влюбленной парочки, заламывая руки опуская лицами в пол. Опасная херня, можно дурачком на весь остаток грустной и недолгой жизни остаться.

Отточенным до автоматизма движением всаживаю подошву берца в хлипкую декоративную дверь. Не понял. Боль прострелила лодыжку, будто в бетонную плиту ударил.

Успел законсервироваться, пидор.

-Че за?.. - влажный чавкающий хруст.

Да блять.

Я знаю что это значит. Я пиздец, как хорошо знаю, что это значит - все пошло не по плану. Тело рывком разворачивается быстрее, чем нейроны мозга успевают обработать поступивший в ушные раковины набор слогов.

Два штурма лежат на аккуратных кафельных плитках горками тряпья. Шеи неестественно вывернуты.

Он невысокий, на полголовы ниже меня. Узкоплечий, подтянутый, как спортсмен, не как боец. Короткий ежик русых волос. Человек. Обычный парень, лет двадцати. Правильные черты лица, легкая небритость и грязно-карие глаза обывателя.

Нос и Паук решетят его очередями. Черные точки пулевых отверстий чумными бубонами вспухают на легкой рубашке с коротким рукавом. Мой АК врывается в их хор кашляющим голоском. Сетка мимикрической текстуры дрогнула, пошла рябью и, наконец, исчезла.

-Кукловод, повторяю, у нас кукловод! - только спустя секунду до меня дошло, что это именно мой хрип вторгается в канал связи.

-Принял, - голос оператора профессионально-спокоен, - высылаю подкрепление.

Из беспалых ступней-копыт выстрелили толстые стебли щупалец, протянувшихся к бойцам и неподвижной девушке. Точка прицела дрожит на безликой костяной бронепластине, заменяющей твари лицо. Очередь на половину рожка. Ствол повело чуть в сторону и вверх, две пули влетели в стену, брызнув фонтанчиками жидкого огня.

Пламя бессильно стекало с кукловода, бесновалось, ярилось, забивалось в щели обугливающегося панциря, испаряло редкие островки проступающей наружу плоти.

Калаш сухо защелкал пустым магазином.

Я кожей почувствовал вибрацию сквозь толстый слой бронежилета шестого класса защиты в полной штурмовой комплектации. Уловил периферийным зрением движение. Эта хуйня, сцепленная со стойкой, походила на раздаточник в школьной столовой. Спрятанные под стеклом углубления в металле, в каждом из которых покоится горка разнокалиберных пельменей.

Покоились. Сейчас мясо, завернутое в тонкую кожуру теста, била крупная дрожь.

Щупальца уже опутали три тела, протиснувшись сквозь одежду и вспоров кожный покров всевдовенами, выкачивающими все питательные вещества. Кукловод начал расти. Стал выше, шире. Гладкая кость, в точности повторяющая очертания человеческого тела, пошла складками, ломая гуманоидную фигуру в нечто угловато-хищное. Из ногтевых фаланг пальцев вытянулись зазубренные крюки когтей, россыпь загнутых шипов на черепе, плечах, спине, груди и предплечьях.

Оно мутировало в крысобоя.

Крысобой-кукловод. В замкнутом помещении. Готовящийся создать рой пельменей-убийц. Против нас троих.

Изменение расклада, вклинившееся в сознание, заставило выронить автомат вместе с извлеченной из разгрузки обоймой. 5,45 эту хреновину не пробьет, разве что бронебойный, но это время - лишние секунды на то, чтобы нашарить нужный магазин.

Перескочить стойку, на ходу срывая с пояса термитную шашку. Перехватываю урода на полпути к Носу, он еще не такой быстрый как полноценный крысобой и тренированный человек способен сравниться с ним в скорости. Вырвать скобу и направить услужливо обозначенный ярко-красной надписью «Этим концом к врагу» жесткую колбасу в хлебало ночному кошмару.

Вспыхивает ярко, бьет тугим снопом искр, комьев алого огня и дыма. Как фальшфейер, только круче. Пальцы, кисти, запястья и предплечья обожгло нестерпимым жаром, чхать хотевшим на термоустойчивую экипировку.

-Бронебойные, сука!

Паук реагирует первым, выщелкивая рожок.

Термитная шашка «Пламень-16» способна проплавить дыру в железобетонном перекрытии. Но кукловод, считай, тварь особо жирная, для Элиты, а если отожрется, то и Гвардов, блядский преторианец химовского трона.

Кость «маски» потекла нагретым воском. Насмешливо-медленно, неторопливо. Честно, я хуй знает, как эта мразь видит, если у нее на голове нет никаких отверстий под органы чувств. Тепловое зрение?.. эхолокация?.. в любом случае огонь херово сказался на ее возможностях. Удар. Быстрый, молниеносный, способный прочертить мне брюхо кривой ухмылкой, захлебывающейся кровью и расползающимися по швам потрохами.

Вот только мимо. Задел самым краем когтя, оставив глубокую борозду на выглянувшей из-под лохмотьев бронеплите.

Откуда-то сбоку появляется Паук.

Дульные вспышки исчезают в потоке огня. Я не слышу выстрелов, все заполонило шипение шашки и вонь. Смрад горелого мяса физически не мог просочиться сквозь противогаз, но я его чувствовал. Видел. Слышал. Я тонул в нем. «Лицо» кукловода разрывается асимметричной чередой неровных дыр, тут же начинающих стягивать себя пучками мышечных волокон. Огонь врывается в плоть, множа на ноль заоблачную регенерацию.

Кукловод делает несколько неуверенных шагов. Я пячусь, не опуская «Пламень». От Паука фонит липким страхом, АК ведет из стороны в сторону в дрожащих, до хруста суставов вцепившихся в надежный металл руках.

Химера заваливается на бок. Уродливую тушу разбивает волна судорог. Окончательно затихает только к моменту, когда шашка выгорела. Пустой костяной скафандр, забитый пеплом. Паук исступленно жмет на спусковой крючок, не осознавая, что патроны давно закончились.

Мое дыхание. Звук биения сердца. Шум крови. Носа выварачивает наизнанку.

Звуки приходят сдавленно, приглушенно.

Первое время после боевых сидишь овощем. Пустота. Словно сам становишься куклой, биороботом, который делает что-либо без единой мысли в черепной коробке. Дальше накрывает не так сильно, но все равно накрывает. К этому нельзя привыкнуть. Эмоциональный штиль придет чуть позже, когда из крови окончательно выветрится лошадиная доза адреналина.

-Кукловод ликвидирован.

-Принял.