Темнота парка сжималась вокруг, как удав. Лена задыхалась, её рот был заклеен скотчем, а запястья жгло от врезавшихся в кожу пластиковых хомутов. Она металась в багажнике старого фургона, воняющего бензином и чем-то кислым. Сквозь щель в дверце пробивался тусклый свет фонаря — где-то далеко, на краю парка, где даже ночные гуляки не рисковали появляться после заката.

Дверь багажника распахнулась с лязгом. Перед ней стоял *он* — высокий, в чёрной куртке, с ножом в руке. Его глаза блестели, как у голодного зверя.

— Выходи, — прошипел он, хватая её за волосы.

Лена упала на сырую землю, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку. Он тащил её вглубь чащи, к заброшенной стройке, где никто не услышит её криков.

Но парк уже *ждал*.

Сначала — тихий рык. Потом — шелест листьев.

Из-за деревьев вышли они.

Глаза, горящие в темноте. Оскаленные клыки.

Бездомные псы, десятки их, медленно смыкали кольцо. Голодные, злые, *чуявшие кровь*.

Маньяк замер. Лена увидела, как его пальцы дрожат на рукояти ножа.

— Суки… — пробормотал он, но голос уже дрожал.

Вожак, огромный дог с рваным ухом, сделал шаг вперёд.

И тогда стая *ринулась*.

Первая собака впилась маньяку в ногу. Он завопил, замахнулся ножом, но другая схватила его за руку. Кровь брызнула на траву.

Лена отползла, сердце бешено стучало: *Беги!* Но куда? Они разорвут и её.

И тогда она увидела — его взгляд. Не безумие, не жажду убийства. *Страх*.

— Помоги… — выдавил он, отбиваясь от стаи.

Бред. Но выбор был прост: умереть здесь или попытаться выжить.

Лена рванула к нему, схватила выпавший нож, перерезала хомуты.

— Вместе! — крикнула она.

И они побежали.

Псы — за ними.

Темнота сжималась.

Парк *не отпускал*.

---

**Год спустя.**

Они сидели на скамейке у того самого парка. Только теперь не бежали — держались за руки.

— До сих пор не верится, — сказал Максим (оказывается, его звали Максим, а не «монстр» или «психопат», как она думала тогда).

— Что именно? — Лена улыбнулась, положив руку на округлившийся живот.

— Что я мог… что ты вообще подошла ко мне тогда.

— Ну, — она рассмеялась, — когда за тобой гонится стая голодных псов, все философские вопросы отходят на второй план.

Он обнял её, и они смотрели, как их двухлетний сын гоняется за голубем, а рядом вертелась подобранная ими же дворняга — та самая, что когда-то была вожаком стаи.

Жизнь — странная штука. Иногда она начинается именно там, где должна была закончиться.