Киберпанк

Город кипел жизнью. На широких полупрозрачных галереях толпились пёстрые красивые люди, а под их ногами неспешно текли между исполинскими зданиями чёрные облака.

Кейси сжала изящную трубу отполированного металла и заглянула за край. За краем в оглушительной бездне клубился туман, из-за пелены которого она и явилась сюда. В мир, пронизанный светом, мир прекрасных людей. Мир, о котором она грезила всю свою жизнь.

Девушка лениво прогнулась назад, тонкие руки выпрямились под алебастровой кожей, изящными бугорками обозначились линки – там в перевёрнутом кошмаре оставалась смятая постель. Разбитые ампулы нейросепта на низком хрустальном столике – её плата за грязную простыню. И пульсирующая пустота в голове. Окутанная сизой дымкой клетка, в которую её когда-то внесли на руках.

Кейси сбросила лёгкий халат и осталась в тонкой серебряной тунике. Луна холодно пощекотала голые плечи. Сегодня она возвращалась домой.

Девушка мелено поднялась на перила, ногти, что могли менять цвет по желанию, оцарапали потолок, и улыбнувшись оторвала ступню.

- Stulta putino[1]… - высокий девичий голос неожиданно оголил стянутое покрывалом наркотика сознание. И испугавшись она сорвалась. Назад.

Сильно ударившись головой об укрытый белым ковром пол.

 

Она очнулась от холода на растрескавшихся плитах. Где-то журчала вода. Пахло плесенью. Рассеянный свет мерцал где-то под потолком, бледный, он рождал длинные путаные тени на покрытых рекламой стенах. Это было похоже на старую подземку. На слайды, которые когда-то показывал ей отец.

 Всё вокруг казалось невещественным. Неправильным. Как будто она снова в сети, как будто её порченый разум вдруг исцелился, явив ей что? Метро? Преисподнюю?

Кейс встала и прошла дальше к темному проходу. С потолка на одной цепи свисала табличка «Камеры хранения».  На полу красной засохшей россыпью в тугую тьму тянулась неровная дорожка.

- Так ты поступила с его подарком?

Кейси вздрогнула и оглянулась. На краю перрона, измаранном жёлтой краской, стояла девушка. Короткие рыжие волосы, злые горящие зелёным огнём глаза. Старая грязная кофта крупной вязки и голые грязные длиннющие ноги.

- Тупая, дерьмовая, сука… - пробормотала девушка, злобно глядя на неё из-под нахмуренных разросшихся бровей.

- Где я?.. Что происхо…

Девушка скривила тонкие губы и указала кивком куда-то за её спину. Кейси обернулась. И снова вздрогнула.

- Что за бред?

Узкий пустой проулок и магазин. Знакомая до боли дверь, вывеска, сияющая разноцветным неоном чашка с мороженым.

Кейси почувствовала, как сзади её обнимают холодные руки.

- Ты ведь помнишь его?

Из темноты появился высокий худой мужчина со сломанным носом и в плаще на голое тело. За собой он волочил по мокрому асфальту какую-то тряпку.

- Дядя Тео! - окликнула она его. Но мужчина прошёл мимо, не обратив на неё никакого внимания. Дверь за ним звякнула и закрылась, одарив её полузабытым уже запахом миндаля и сливок.

Сквозь прозрачную витрину она видела, как тот прошел к столику и, аккуратно положив грязную тряпку на соседнее кресло, сел. К нему подплыл силуэт. Безумие. Она, это была она же. На шесть лет моложе, выкрашенная в по-дурацки крикливый зелёный цвет.

- Он предложил тебе правду…  - прошелестела девушка. - А ты плюнула ему в лицо…

Кейси почувствовала горячее дыхание на своих плечах.

- Он подарил тебе жизнь, и ты вышвырнула её в бездну.

- Я не понимаю…

- Потому, что ты дура.

- Жалкая…

- Слабая…

- И…

Дрянь жестко поцеловала её в щёку.

- Мёртвая.

Кейси дёрнулась, попыталась освободиться и не смогла. Тонкие руки вдруг обрели мягкость бетонной балки. И её вес.

Девушка начала задыхаться.

- Нет, пожалуйста… Я не хочу… Я…

- Ты ничего не хочешь. Ты не можешь хотеть. Потому что тебя. Здесь. Больше нет.

Кейси стремительно проваливалась во тьму. В ночь, расшитую бисером звёзд и запахом стекла, нагретого солнцем. В тишину, где чудился покой и гудел старый камин, туда, где её ждала мама. Ждала, чтобы расплести косы и поцеловать в нос.

Впервые за вечность Кейси расслабилась и растворилась без остатка в чужих руках.

Наступивший мрак, словно на прощанье, ослепительно ярко разорвал неоновый рожок, моргнул и наконец-то погас. 

 

- Ты думаешь он… Был бы доволен? Тем, что ты натворила? Сун?

- Заткнись…

- Я достану тебя… Достану тебя и прекращу.

 

Она открыла глаза. Толстый белый ворс царапал её щёку. Мир вокруг отозвался бешеной яркостью. Бессчётные потоки данных струились вокруг, сливались в невесомую тонкую паутину. Готто Иро, живший этажом выше, заказывал новые беговые протезы и попутно искал в сети очередного любовника побогаче.

Красивая семья из двух с половиной человек, на которую она глядела сквозь пол, успешно хранила друг от друга свои маленькие грязные секреты: он - о той, к кому иногда заглядывает по ночам, стыдливо прикрывшись фильтром, она - об истоках зарождения половинки в её чреве. И вместе, сцепив руки, укрывшись махровым пледом, они поглощали концентрат нормальности, которым их поливала щедрая сеть. Они были безумно счастливы.

Ячейка за ячейкой, бит за битом, весь этот долбаный мир раскрывался на её ладони. Ощущение безраздельной свободы. И смутной горечи.

Бесчисленные нити скользили в её пальцах. Ждали, пока за них потянут.

Она раздражённо обернулась на розовую дверь.

Поднимаясь на лифте к ней, спешил тот, кого Кейси, передёргиваясь внутри всякий раз от непонятного ей самой отвращения, называла Папочкой. Он сегодня был очень доволен её работой и нёс ей вкусно звенящий тонким стеклом подарок в нагрудном кармане дорогой рубашки. От него пахло сигаретным дымом и цветочной пыльцой.

Раздался первый нетерпеливый звонок.

Она грациозно поднялась и, хрустнув шейными позвонками, двинулась к двери.

Сучка долго не открывала. Слишком долго. Ну, ничего сегодня она хорошо постаралась, Сатоби Сан остался доволен, а когда Сатоби Сан доволен-его проблемы обычно решаются гораздо проще. Завтра, возможно, он её даже выгуляет. Как знать, может ещё кто-то из больших клюнет на её симпатичную мордаху и тогда…

Он нахмурился.

Замок щёлкнул и дверь приоткрылась внутрь.

- Кейси? Мышка? – осторожно прошёл внутрь. Было темно. Пахло горелой проводкой,

- С тобой всё в порядке?

Никто ему не ответил.

Он бросил на пол аляповатый, но дорогой букет и полез за пазуху.

Станнер приятно холодил руку. Наполнил его былой уверенностью. Переведя линзы импланта в режим ночь, он шагнул в комнату. Никого. Пусто. Лишь слабый ветерок раздувает занавески, лунный свет на белом полу чертит перекрестья старомодных рам.

Он прошёл на балкон, увидел валяющийся на полу халат и торопливо заглянул вниз. Внизу бродили пёстрым краски и гудела жизнь. Слишком мягка для этого подумал он немного остывая.

Обернувшись, заметил на краю восприятия размытое движение, и рванулся внутрь, затем в гостиную и комнату.

Пусто.

Щёлкнул замок. Он вздрогнул. И обернулся.

- Вот ты…

Никого.

- где...

В зеркале на половину стены – одном из первых её капризов, поочерёдно отразился его испуг и гнев.

- Не играй со мной, дрянь…

- Знаешь ведь, чем это кончится! - рывком распахивая просторный шкаф, полный безвкусного тряпья.

Где-то позади раздался серебряный смех.

Ничего не видно… Но она точно где-то здесь. Её запах здесь - лаванда и табак.

- Что происходит, Кейс? Ты дуешься на меня? Я… Мы это обсуждали уже. «Это для нашего общего блага», - говорил он мягко, обходя огромную кровать,

- Что за глупые прятки? - опускаясь на одно колено и заглядывая свисавшее покрывало, - Выходи, пока я не разозлился…

- Разозлился? – раздался её голос откуда-то сверху.

Он откатился и выхватил станнер. Никого.

Вдоль хребта прокатились холодные капли.

- Кейс? Что происходит? Где ты? – поводя стволом из стороны в сторону.

- Не злись... Папочка... 

 Он обернулся. Сука облокотилась на стену возле окна, томно и насмешливо глядела на него:

- Пожалуйста, поцелуй меня…

- Ты опять в говно? – опуская ствол. Подходит к ней вплотную, ощущая жар тела.

Удар наотмашь в насмешливое пьяное лицо. Она падает и откатывается к зеркалу. Всхлипывает, размазывает по щекам кровь. И…

Смеётся?

Он оскалился и бросился на неё. Сука смеётся над ним. Никто ещё не смеялся, ни одна тварь…

Он заносит над головой рукоять и…

Только его выбеленное злобой лицо в зеркале. Никого. Снова исчезла. Растворилась.

Внезапно оглушающая боль пронзает шею справа.

Она рычит и острые зубы впиваются глубже. Ещё глубже. Поток бежит по её груди, тёплым ручьём стекает по атласной ткани, накрывает горячей солёной волной ноги.

Оттолкнув её от себя со стоном, падает на пол. Кровь фонтаном бьёт на стекло. Кровь выливается на белый пол. Хрипит и пытается выстрелить, но её нет там, где она должна быть.

Милая, забитая и послушная Кейс, мышка-Кейс, вдруг, появляется рядом с ним, возникает из-за лёгкой едва дрожащей дымки, становится на четвереньки, припадает к полу. Внимательно глядя ему в лицо, она по-звериному облизывает бурые губы. От ужаса он пускает лужу. Станнер выпадает из стремительно слабеющих пальцев.

Отползает, облокачивается спиной о зеркало. Хрипит и ловит ладонью тугие всплески, которые становятся все слабее.

Она внимательно, словно боясь упустить нечто важное смотрит и её небесно-голубые глаза по ободкам расцветают зелёным пламенем в такт биению угасающего сердца.

 

Свет проникает сквозь лёгкие занавески. Рассеянный и холодный, он обращает кровь в чернила. Чернила которыми написаны её первые шаги в мире. Она стоит перед зеркалом. Измаранное лицо спокойно и бесстрастно осматривает новое тело. Тело молодой женщины. Тело, способное на чудесные вещи...  

При должном умении.

- Ты обещала… - шепчут синие губы,

- Обещала ему… что …- мёртвые лёгкие не могут сделать новый вздох. Это выше даже его сил. Слова чадят как пламя свечи на сквозняке, - приглядишь за ней… Сун…

- Я… - она потрясённо смотрит на выпачканные в липком руки.

Сглатывает. Трясётся.

- Я не…

Сжатый кулак разбивает огромное зеркало, рождая мириады оскаленных ненавистью лиц.

- Недалеко… ушла… от меня…

 

Нити обволакивали, влекли в разные стороны, тянули за собой. В ночь. Полную музыки и огней. Историй. И наглой лжи, за которой, они все так привыкли прятаться.

 

Люди омывали её, тревожили что волны, но оставляли сухой. Мириады лиц, красивые, добрые, опрятные. Не опускающие глаз. Не желающие знать о том что скалится на них с небес, вымаравшие из памяти то, что зреет у них под ногами в густом тумане, который окутал корни их уютного высокого мира.  Мира, свободного он недостатков и всего, что они посчитают таковым. Мира золотых клеток и ярких витрин. Мира дорогих вещей и громких поступков, мира, гниющего изнутри, выставляющего трупный блеск за позолоту.

Мира, которому отчаянно нужна правда.

 

 

 

 


[1] Эсперанто

Вот откуда Голливуд скопипастил )

Меня вывели в коридор, полный самого настоящего света, и запихнули в небольшую прямоугольную комнату, где я мог воочию наблюдать своё замечательное отражение в исполинском, наверняка прозрачном зеркале во всю стену.

В комнате меня ждали двое. Усадив мою задницу на жёсткий стул и приколов мои руки к столу магнитом, они начали задавать глупые вопросы.

– Тео? Тео Ван Ройсс?

Я устало кивнул.

– Вы осознаёте предъявленные вам обвинения?

Я молчал и тупо пялился в зеркало.

– Знакомы ли вы с Кристофом Бжезински?

– Никогда о таком не слышал…

Ко мне подвинули пустую открытую папку, ожидая моей реакции.

– У меня комм мёртв… Я тут ничего не вижу.

Два одинаковых пиджака переглянулись и принялись вполголоса что-то обсуждать. Потом один из них вышел и спустя несколько минут вернулся с напуганной молодой девушкой в белом халате.

Она надела перчатки и, пощупав мне затылок, спросила дрожащим голосом:

– Вы недавно не ударялись затылком?

Я кивнул.

– Упал, когда дрՃчил в душе.

Она покачала головой и повернулась к зеркалу. Должно быть, кто-то за стеклом дал ей добро. Она повернула моё правое запястье, достав из кармана двусторонний шлейф, сняла герметичный колпачок и трясущимися руками ввела штекер в линк. Затем открыла на столе панель и воткнула другой конец в свободный разъём.

Слабая дрожь прошла по моему телу.

Несколько лёгких движений наманикюренными красивыми пальчиками.

Девушка озадаченно нахмурилась, глядя на пустую для меня поверхность стола.

– Ваш комм... – наконец обратилась она ко мне, – почти полностью уничтожен... Лишь небольшая часть, отвечающая за зрительное и слуховое восприятие, почему-то осталась целой. Боюсь, это необратимо. Мне жаль. 

Затем она повернулась к зеркалу и, помедлив, дополнила сказанное ранее.

– Обширное повреждение перегрузкой данными. Объём должен был быть колоссальным, чтобы так изувечить относительно надёжный MN34... Требуется… я бы сказала, от семи до десяти эксабайт в очень сжатый пропускной период, а короткозамкнутый электрический импульс, ударивший в затылочную долю мозга, спалил четыре из шести нейромостов, тем самым усугубив картину. Странно вообще, что он… всё ещё жив и в сознании. Уникальный случай, я бы сказала. Любопытно также, что сейчас весь объём пуст – не могу найти никаких следов, вообще ничего, словно всё намеренно стёрто. Хотя ещё вначале мне и показалось…

– Спасибо, мисс Фиан… Нам вполне достаточно вашего подтверждения… – прервал ее левый пиджак.

Ещё раз озадаченно взглянув на стол, она отключила меня от разъёма и вышла из комнаты, поправив красивую чёлку.

Левый пиджак забрал пустую папку, а правый пододвинул ко мне стекляшку.

– Вы узнаёте этого человека?

На матовом стекле проявилось изображение моего приятеля Кристофа. Снимали в больнице. И, судя по оборудованию, не из дешёвых. Тонкие, почти незаметные, швы в уголках глаз и перемотанная бинтом голова не давали усомниться – его недавно прооперировал довольно хороший нейрохирург.

Я отрицательно покачал головой.

– Никогда не встречал более отталкивающего гада. Я бы запомнил.

– А он в свою очередь указал на то, что очень хорошо с вами знаком. Более того, он утверждает, что вы под угрозой физической расправы заставили его выкрасть для вас личное имущество компании Саттори, с которым сегодня утром и были задержаны по анонимной наводке.

Долбаный Мику… С тем же успехом мог бы и представиться.

– Как вы объясните причины, по которым пропавший массив с неизвестными данными, представляющий исключительную корпоративную ценность, оказался у вас? И то, почему этот массив за инвентарным номером 9201688UX1/1 оказался непригодным для дальнейшего использования?

– А мне случайно не положен адвокат? – ухмыльнулся я, примерно зная, что услышу в ответ.

– Преступления против корпоративной собственности не подлежат рассмотрению в гражданских инстанциях. В зависимости от степени вашего сотрудничества и пока ещё не установленной тяжести понесённых компанией потерь, вы будете привлечены к ответу советом независимых экспертов компании Гинзо-Хаттори. В ваших интересах не препятствовать выявлению обстоятельств, приведших к возникновению инцидента.

Вот как? Значит, они и сами не знают толком, до чего именно дотянулся Крест. Как бы то ни было – я спёкся. А Крис хорош. Он-то всегда знал, что именно и кому собирается продавать…

«Чёрт. А ведь это он испортил шунт. Но когда? Когда он успел? Или вы всё же действовали вдвоём с Мику? Впрочем, теперь это уже неважно. Теперь только моё слово против его. Но и в этом тоже уже нет никакого смысла», – молнией промелькнула мысль.

Пусть у тебя всё наладится, старый друг. Надеюсь, новый имплант приживётся, и ты сможешь с этим жить. Хотя в последнем-то я почему-то был более чем уверен.

За этими размышлениями я едва заметил, как пиджаки внезапно переглянулись, уставились на зеркало и снова, но на этот раз потрясённо, на меня.

– Тео Ван Ройсс… Я… – правый откашлялся. – Мне приказано вам сообщить, что компания отзывает иск и претензию в ваш адрес. Дело признаётся несостоявшимся. Из архива пришло подтверждение. Массив, который мы нашли у вас при задержании, не представляет корпоративной ценности. Вследствие незначительной системной ошибки инвентарный номер был выдан некорректно, из-за чего две соседние ячейки получили одинаковый адрес. После уточнения было установлено, что массив, оказавшийся в вашем распоряжении, числится в общедоступной библиотеке.

– Либо всё это очень досадная оплошность… – озадаченно пробормотал левый.

– Либо у вас очень влиятельные друзья в совете директоров компании, – закончил за него правый.

– В любом случае, мы приносим вам свои искренние извинения, – правый провёл над столом ладонью, и магнитные замки, сковывающие запястья, с лёгким щелчком открылись.

– Вы можете быть свободны, – левый отодвинул от меня стекляшку, слегка задев изображение, слайд сменился. Меня прошиб холодный пот. На фото была запечатлена обрыгаловка Мику. И моё собственное лицо, лихо украшенное фингалом. И…

Я вырвал у него полупрозрачный кусок пластика и с ужасом уставился на то, что там должно было быть, и то, чего я найти никак не мог.

– Вы в порядке, Тео? – встревоженно спросил правый.

 

И нет. Я был далеко не в порядке.

 

 

На этот раз спуск не задался сразу.

Прижав ладонь к левому боку, я, покачиваясь, отодвинул неровно прорезанный кусок сетки.

Глухо застонав, я проскользнул внутрь и привалился к стене, оставляя на ней густой красный след. Обливаясь холодным потом, я продвинулся к ячейкам.

Выплёвывая кровь, я упрямо брёл к знакомому, красивому и такому чарующе симметричному номеру. Дверца была закрыта.

Я тяжело задышал, из горла рвался хрип. Всё тело ходило ходуном. Окровавленные пальцы слушались плохо. Горячая пелена застилала глаза.

Я нажал первую цифру, затем несколько раз ошибся и кое-как нащупал единицу. Из порезанного брюха тёплой рекой стекала в штаны моя жизнь.  Затем опять двойку. И наконец.

– Чего ты добьёшься этим? – раздался позади приятный мужской голос.

– Правды… – прохрипел я, нелепо качая непослушной головой на деревенеющем теле, роняя на пол кровавые слёзы.

Глубокий вздох.

– Повреждения были слишком сильны для прямого контроля, ты был нестабилен – этого нельзя было допустить.

Я трясся и никак не мог найти эту сраную единицу.

– Но всё не может закончиться так… Не должно. Часть меня может и хочет дать тебе намного больше.

– Ты…

Вздох. Ещё один. И ещё… Нужно продолжать, но руки уже не слушаются.

– Ты ничего… не можешь мне… дать.

– Напротив. Пока эта дверь закрыта, для тебя ничто ещё не определено. После… После останутся лишь две параллельные возможности. В одной из них – Её никогда не было. Я её создал, наделил обрывками твоих воспоминаний, эхом твоей жажды, твоей боли. Ты же привязался к этому призраку, к этой мимолётной тени настолько сильно, что поставил её благополучие выше собственной жизни. В таком случае правда тебя убьёт.

В другой – я взял реальный образ, встретившийся на твоём пути случайно и неожиданно. Обрамил его и направил в выгодное нам обоим русло. Ложь. Продиктованная желанием жить. Выжить любой ценой. И насколько я понимаю – эта правда убьёт тебя ещё вернее.

Уйдём со мной, пока ещё не поздно. Я верну тебе её… Я верну тебе Лив. Я верну тебе твоё солнце.

– Моё… – я выплюнул сгусток крови. – Моё… сраное солнце… Погасло здесь…

И распахнул ячейку.

 

 

Ливень необыкновенно сильный, должно быть, распугал всех. Сегодня вечером в магазине было пусто. Кейси, как всегда, в конце рабочего дня переворачивала стулья, когда чьи-то пальцы мягко взяли её за локоть.

– Кейси Уильямс?

Девушка сначала немного встревожилась, но улыбка на этом правильном и почему-то очень печальном лице её подкупила. Она кивнула и, проводив мужчину за столик, сама присела напротив.

– Моё имя Этоцио Игараси. Я здесь по просьбе одного нашего общего знакомого. Имя Тео Ван Ройсс вам о чём-нибудь говорит?

Кейси покачала головой, а затем задумалась.

– Высокий, с кривым носом? – спросила она, дотрагиваясь до переносицы. – Дядя Тео…

Красивый незнакомец утвердительно кивнул.

– Он просил передать вам это… – мужчина аккуратно, словно великую ценность, выложил на стол небольшую белую пластинку. Девушка удивлённо приподняла прошитую волокнами н-фосфоката[1] бровь – у незнакомца оказалось по шесть пальцев на руках.

Кейси насторожилась. В его взгляде промелькнуло что-то зловещее, будто где-то там, за внешне спокойными серыми глазами, бушует всепожирающее зелёное пламя. На один неуловимый миг он задержал ухоженный палец на пластинке, как будто борясь с желанием немедленно забрать ее и уйти, но тут же пододвинул штуковину к ней.

– Что это такое?

– Это, если пожелаешь, откроет тебе правду.

– Какую, о чем?

– Правду о том, почему у тебя болит голова… Правду, которая перевернёт всю твою жизнь…

Кейси глубоко задумалась и медленно отодвинула от себя неожиданный подарок.

– Мне нравится моя жизнь… И голова уже почти не болит, – неуклюже соврала она.

Этоцио кивнул и накрыл ладонью массив.

Кейси никак не могла понять по его бесстрастному лицу – доволен или разочарован он её ответом. Но другого у неё всё равно не было.

– Простите, но у меня много работы…

Он кивнул и поднялся вслед за ней:

– Есть ещё кое-что, Кейси…

– Да?

– Ваша заявка на повышение уровня гражданства вчера была единогласно одобрена городским советом. Поздравляю, – он крепко пожал ей руку. И вышел под дождь.

Кейси потрясённо стояла, глядя на закрывшуюся за ним дверь.

 

А потом от внезапно нахлынувших эмоций, от осознания произошедшего расплакалась и побежала делить нежданное счастье с отцом.

 


[1] Святящееся волокно, популярный и дешёвый косметический имплант

– Раздевайся, – сказал я, опуская на стол тяжёлую спортивную сумку.
Щёлкнул дверной замок, отрезая ей путь назад.
Суно побледнела и отодвинулась от меня, упершись спиной в душевую перегородку.
Я глубоко вздохнул и опустился на коленки. Открыв саквояж, я показал ей на бутылку а-септа. Загнанная в угол, она злобно сверлила меня своими глазищами.
– Не сходи с ума, дурында. У тебя вся спина подрана. Если не вылить это говно на раны, получится что-то вроде вот этого, – сказал я, показывая раздувшийся до неприличных размеров фиолетовый мизинец.
– Больно будет?
Я кивнул:
– Очень.
Она поджала разбитые губы.
– Отвернись.
Я послушно спрятался за ладошками. Послышался влажный шлепок. Вдоволь настрадавшаяся за сегодня кофта упала на пол.
– Всё.
Я открыл глаза и присвистнул. Всё было куда хуже, чем я думал. Чуть ниже правой лопатки кожа была наискось срезана и висела запёкшимся лоскутом. Худющая, синяя, с выпирающими расцарапанными рёбрами. Маленькое тщедушное тельце, слишком хрупкое даже для своего возраста.
Я достал аэрозоль, легонько встряхнул и принялся обрабатывать края раны универсальным обезболивающим.
– Зозо меня почти выковырял, когда ты пришёл… Щекотно… – вздрогнула она. – А говорил, больно будет…
– Я соврал… – солгал я, доставая иглу.
Она зашипела и выгнулась в бок.
– МѰдак сраный…
– Терпи, – проговорил я, быстро накладывая стежки.
Отрезав нить, я достал из аптечки тонкий обеззараживающий пластырь и одну за другой залепил все царапины и ранки поменьше.
– А она красивая?
Я замер на миг, осматривая шею девочки.
– Кто? – уточнил я, открывая футляр с ультразвуковым лезвием.
Волосы, и без того коротко подрезанные, у основания затылка были выдраны с корнем и свисали окровавленным колтуном. Это нужно было убирать.
– Швабра, которая принесла мне мороженое… Она для тебя красивая?
– Кейси симпатичная девушка, – пожал я плечами, – но она вдвое младше меня. И у неё слишком зелёная шевелюра.
Суно довольно хихикнула.
– Похоже, Кейс тебе не сильно понравилась?
Девочка раздражённо выдернула кусок туалетной бумаги из диспенсера и принялась его рвать.
– Она на меня пыжилась, как на пустое место, – наконец разродилась Суно, – и у неё вареники противно дрожали, когда она с тобой базарила... Такую, как она, Брухо сожрал бы сразу и не подавился.
Девочка замолчала и о чём-то глубоко задумалась.
– А Лив? – мои пальцы дрогнули. Чёрт – лезвие прошло в дюйме от её кожи. – Ты иногда говоришь с ней, когда думаешь, что я не вижу…
– Она… – Соплюха застала меня врасплох, и я растерялся, не зная, что сказать. – Она была такой же надоедливой занозой, как ты. Умела находить проблемы на свою голову, – рассказывал я, обрабатывая затылок девочки асептиком, – ...которые всегда приходилось решать мне. Постоянно выводила меня из равновесия. Однажды она украла у отца безумно дорогую вещь – старый портсигар – такую красивую штуку, в которой богатые уёб... очень богатые люди держат свои сигареты, и, улыбаясь, бросила вниз с шестисотого этажа. С тех самых пор у меня такой красивый нос.
– Вот сучка… – Суно попыталась обернуться, видимо, чтобы вживую оценить печать отцовской любви, но я вернул ее голову обратно и продолжил срезать жёсткие колтуны.
– Зачем она это сделала?
– Лив… Хотела мне кое-что показать… То, чего я упрямо не замечал. И то, что она всегда отчётливо видела.
– Но ты ведь простил её?
– За что? – я стряхнул с головки Суно облако медных необыкновенно мягких на ощупь волос.
– За… За то, что она сделала тебе больно?
– Мы все, мелкая, кажется, только тем и заняты, что постоянно делаем друг другу больно. Просто боль. Боль бывает очень разной. Одна идёт нам на пользу, – я легонько дотронулся до пластыря на её спине, там, где ещё совсем недавно зияла открытая рана. – Другая, – я протянул ей небольшое зеркало и дотронулся до сломанной и кривой переносицы, – незаметно разрушает нас до самого основания. Лив в тот момент избавляла меня от второй. Хотя я был слишком глуп, чтобы это понять.
Я закрыл аптечку, поднялся на ноги и отряхнул коленки от волос Суно. От волос, которые совсем не кололись…
– Дружище Мику, отец Кейси, тот, чьё мороженое ты недавно пыталась прятать в карманы моей кофты, по доброте душевной собрал тут для тебя кое-что… – я открыл сумку.
– А если я когда-нибудь сделаю тебе больно? – спросила она, глядя в маленькое зеркальце. – Ты сможешь меня простить? Тео?
И снова её совсем не детский вопрос просто поставил меня в тупик. Сердце, бешено подпрыгнув, ударилось о рёбра.
– Если действительно хочешь сделать мне больно, – через силу улыбнулся я, – потрать всю горячую воду…
Я прикрыл за собой дверь и подошёл к стеклу, прижался вспотевшим лбом к холодной гладкой поверхности. Мысли бешено скакали. За окном монотонно жужжал уродливый огрызок луны. На стекле набухали чёрные крупные капли и срывались по очереди вниз, оставляя за собой блюющие синим цветом дорожки.
– Как такое возможно?


Его путь заканчивался здесь. Казалось, он впервые за целую вечность дышал и пил этот воздух, который в его лёгких превращался в вино и разносил по жилам дикий живой огонь. Люди обтекали его со всех сторон, словно воды бурной реки, словно вечный поток, в котором до недавнего времени он был растворён, обезличен, низведён до состояния простой функции, ослепленного началом вектора, одержимого направлением и динамикой.
Он наконец вырвался на берег и теперь, глядя на непроницаемо чёрное окно третьего этажа под мерцающей неоновым полумесяцем вывеской, стремился к заново обретённому смыслу. Омытому и убеленному смертью. Закаленному чужим горем.
Измаранное в чужой крови пальто роняло на грязный бетон слёзы.
Встрепенувшись, словно сбросив оковы долгого сна, он опустил стальные глаза и двинулся в проулок.
Тьма жадно проглотила его силуэт.


Бесконечные трубы. Неприятно живые, они гудели сжатой до размера атома злобой, извиваясь, агрессивно меняли углы. Сверкая хромом, несли в чреве концентрированную вязкую ненависть и вагоны, полные мертвецов. Раскачиваясь на поворотах вместе со всеми в одном беззвучном ритме, безразличный, пустой и такой же мёртвый, он двигался через нескончаемые тоннели, холодно и отрешённо глядел в окна на одинаковые станции плесени. И на каждой находил самого себя. Избавленного от надежд, бредущего вперёд. С каждой новой станцией всё ближе и ближе к краю, очерченному невероятно жёлтой на фоне серого и стального мира полосой. К границе, за которой гудит необременённая рамками нечеловеческая, безразличная к условным преградам мощь. В звенящей тишине вагон едва заметно качнуло. Мертвецы качнулись вслед за железом, а он вслед за мертвецами. И состав продолжил свой путь. Словно ничего не произошло.

Я открыл глаза, не понимая толком – ни где я, ни что меня вытащило из особо тяжёлого кошмара. Было очень темно.
Что-то снова укололо меня в спину.
Тихонько обернувшись, я увидел Суно. Девочка спала рядом на полу, подтянув к груди острые колени.
Ощущение предрешённой неизбежности, сковывающее в тиски, давящее на грудь, угасало вместе с тяжёлым неоформленным сном. Я поднял невесомое тельце и вернул на мягкую кровать. Она что-то недовольно пробурчала во сне и перевернулась на другой бок. Укрыв её простынёй, я вышел в другую комнату. На столе гудел древний аналоговый терминал – перед тем как заснуть, я подключил его к старым, почти не использующимся теперь базам. Ответов я найти не рассчитывал – слишком многое было утеряно из-за коллапса , но мне достаточно было и малого. Три запроса – Проект синус. Синерджикорп. Айяно Игараси.
Поверхность архаичного рабочего экрана при касании посветлела. Появились результаты поиска.
Аяно Игараси – результат – 140,887,775
Аяно Игараси + Синерджикорп – результат – 0
Аяно Игараси + Синус – результат – 0
Запрос по Синусу также ничего не дал – частная школа в южной части города, специализация — музыка, долбаная Церковь тригонометрии. Безнадёжно, без Лив у меня уйдёт пара недель только на сортировку результатов.
А вот по Синерджикорп картина была любопытнее:
Дата основании компании – июнь 7, 2029;
Дата прекращения фактической деятельности – неизвестно.
Место основания и фактический адрес: 60 Уолл-Стрит, Независимый штат Нью-Йорк.
Основное поле деятельности – предоставление юридических услуг по вопросам правового регулирования и гражданского права в сфере банковских и финансовых услуг. Консультация и сопровождение ведущих игроков международного рынка с учетом специфики правовых аспектов проектов финансирования стран Азиатско-тихоокеанского региона.
Компания, если я правильно понял, занималась тем, что указывала другим, как обращаться с их деньгами, имея небольшой процент с каждой удачной сделки и оплачивая издержки в случае неудачи. Забавным, однако, было то, что установленный процент по удачным сделкам был почти в десять раз меньше, чем компенсация при потере денег. Беспроигрышный вариант для привлечения новых клиентов. Но не в долгосрочной перспективе. К тридцать седьмому году компания почти обанкротилась, исполняя обязательства по убыточным контрактам. А в две тысячи сорок первом неожиданно, за какие-то пару месяцев, выбилась в лидеры сектора с совокупной прибылью несколько триллионов в золотом эквиваленте.
Синерджикорп — одна из немногих пережила великий крах мировой банковской системы, когда по шарику прокатились опустошительные судороги пожаров и войн, названые Коллапсом, и столетнюю смуту, настигшую потрясённый мир следом. Имя компании всплывало ещё дважды: в 2112 год в контексте поглощения небольшой компании, занимающейся добычей редкоземельных металлов. И в 2124, когда сама Синерджикорп в свою очередь была разорвана на части и проглочена колоссом, в то далёкое время едва поднимающимся на ноги – корпорацией Гинзо-Саттори.
Я оторвался от монитора. Хвостатый действительно нашёл что-то серьезное. Достав сгоревший массив, я внимательно осмотрел его ещё раз. Мёртвый во всех отношениях. Теперь он вряд ли был полезен как источник информации, но как орудие прямого шантажа всё ещё может сгодиться. Особенно учитывая, как эта пропажа переполошила Гинзовское болото – полтора миллиона чейнов за любую достоверную информацию о местонахождении собственности компании, чем не паника? Теперь оставалось отыскать Кристофа и решить, что делать дальше. Хватило бы только времени.
От всей этой истории ощутимо тянуло падалью, мой трип в подземке всё же не был простым глюком. Блокер знал нечто такое, что существенно поднимало шансы компании на успех. Они вскрыли его и извлекли комм и информацию из него, затем встроили в массив, добавив защиту от любопытных. Стоп… Двадцать первый век, самое начало. За сто сорок лет до первых ростков технологической революции – долбаный каменный уголь и жидкое дерьмо мамонтов. В груди похолодело. У бедняги не могло быть импланта, но... тогда как…
– Тео Ван Ройсс!
В дверь ударило что-то большое. Комод, который я предусмотрительно придвинул вплотную, вздрогнул. Из комнаты донесся испуганный крик.
Я бросился в спальню и захлопнул за собой хлипкую дверь.
– Сдавайтесь! Вам предъявлено обвинение в…
Суно испуганно смотрела на меня. Я в панике схватил её, огляделся по сторонам и увидел шкаф.
– В конечном итоге мы всегда оказываемся там же, откуда начинали. Малец…
– Нет, говно ты драное, я не хочу… – разревелась она. – Я с тобой… – цепляясь за шею.
…с целью сбыта и торговли информацией. Немедленно откройте дверь и добровольно сдайтесь властям, – равнодушно вещал механический голос с улицы.
– Послушай меня, Суно, пожалуйста… Вот, держи, – я сунул ей в руки сумку с одеждой и пайком. – Они ищут меня. Не тебя. И меня они здесь найдут.
– …в противном случае к вам будут применены…
– Когда всё затихнет, иди к Кейси и передай ей это… – я втиснул в горячую ладошку пластиковый стик-носитель. – Скажи, что… Что мне жаль, но больше я не смогу её защищать. Она поймёт. Она хорошая девочка и полная дура, береги её за меня, ладно?
– Нет… Нет. Тео, не уходи… Я не смогу… Я… Прости меня… Пожалуйста, прости…
Я поцеловал горячий лоб, обрамленный коротко выстриженным рыжим ежиком, и в последний раз заглянул в бесконечно любимые глаза на опалённом веснушками лице, в которых бушевал зелёный неугасимый огонь, и закрыл дверь шкафа.
Подняв над головой проклятый массив, я вышел из комнаты на слепящий свет подствольных фонарей.


Он прошёл в комнату, присел на расправленную кровать и внимательным взглядом уставился на закрытую дверцу шкафа. После чего спрятал красивое, словно вылитое из бронзы лицо в шестипалых ладонях и громко, будто его жгли на медленном колючем огне, заорал во всю мощь исполинских лёгких.
В коридоре начали обеспокоенно открываться двери. Люди испуганно перешёптывались. Но звук и не думал гаснуть, он лишь усиливался, пока на самом излёте не превратился в протяжный вой.


Лифт бесконечно долго поднимал меня в небо. Туда, откуда я однажды сорвался, опалив золотые крылья, и куда я всегда желал вернуться, но на своих условиях. Чтобы доказать всем и каждому…
Что?
Что я хороший человек?
Нет. Я никогда не был хорошим человеком. Я был кем и чем угодно. Молодым врачом, подающим большие надежды. Гордостью отца, любимой его игрушкой, игрушкой, которую не стыдно поставить на камин, чтобы все смотрели и восхищались. Вещью, у которой есть солидная история, и в которой как в зеркале отражался её благопристойный владелец. Я был обозлённым юнцом, закатившим истерику и сбежавшим от проблем. Я был бандитом, вором, шантажистом, торговцем, сволочью и предателем.
Я был кем угодно, но только не хорошим человеком.
Всё, что оставалось от меня «хорошего», сейчас, наверное, мелко тряслось от ярости, обиды и одиночества в шкафу дрянного дешёвого отеля, сжимая в руках ключ от своей и, быть может, чужой свободы.
Так что? Что же я пытался доказать?
Я хотел доказать, что я ни при чем. Что моей вины в этом никогда не было. Но ведь это невозможно – потому что я отвернулся.
Я, как бесчисленные поганые трусы до меня, отвернулся от того, чего видеть не желал. От её дурацких архаичных бумажных писем, каждый месяц становившихся всё более и более бессвязными. От строчек, сквозь которые пробивалось отчаяние. От крика о помощи в виде сброшенной с пьедестала отцовской иконы нормальности. От ярко-зелёных огней, что пожирали теперь мой маленький паскудный мирок каждый раз, когда я закрывал глаза. От разочарования, которое я там видел. И от прощения, которое я так и не смог принять.
Я был виноват. И ничего уже не мог с этим поделать. Как бы высоко меня не увёз этот сраный лифт.
Теперь я точно знаю только одно – больше я уже никогда не посмею отвернуться от правды, какой бы уродливой она ни была.

Часть 5
Поводок Гелиоса Часть 5

Липкими красными пальцами он перелистывал страницы. Где-то в зале кряхтел и пыжился, доставая верещащую шлюшку из ящика, его братишка. На страницах извивались голые бабы. Ухмыльнувшись, громила опустил руку вниз и, порывшись в тёплом, потянул в рот хороший кусок печени. Жизнь в целом была прекрасна.

Хотя и не так продолжительна, как он, наверное, надеялся.

Полая оцинкованная труба врезалась в бритый затылок и, проломив ему череп, раскололась надвое. Кусок металла, гулко прозвенев по напольной плитке, откатился под разбитый умывальник.

– ファック(fa~akku[1]), – тот, что возился с ячейкой, это точно услышал. – Чёрт.

– Эй, Брухо? Что там у тебя?

– Твою мать… Говорил же, видел кого-то!

– Где же ты, крысёныш? Покажись… – ударяет ногой по двери. Рассохшееся полотно вминается в стену.

Осколок трубы с хрустом застревает в чужих рёбрах. Плесень ревёт. Затем разворачивается и пинает меня в грудь.

Я встречаю мордой окровавленный пол и блюю желчью. Боль мешает вздохнуть. Давненько я не испытывал такой настоящей, такой честной, парализующей боли. Лив могла убрать почти всё, кроме давящих дегенеративных мигреней.

Плесень падает рядом на колени. Надо было начать с него, здоровый как два меня, горбатый. С ублюдочной ухмылкой на заросшем бугристом лице.

– Сучёк драный! Откуда только взялся, – удивляется он, выдёргивая с глухим рычанием из бока кусок трубы, и выкидывает окровавленную железку куда-то в коридор.

– Ого, погоди-ка… Так ты же из чистеньких и дырявый ещё? Никак сверху слился?

– Вкусное мясцо. Сладенькое, – осклабился. Зубы крепкие, здоровые, белые. – И всё моё…

Из-под слива торчит угловатый обломок трубы. Пытаюсь подползти, но плесень хватает меня за ногу и тянет.

– С Солнышком, значит, попозже закончим… Сначала я тр%:ну тебя.

Маленькая юркая тень мелькает позади. Прочитав что-то на моём лице, плесень оборачивается, и заострённый осколок трубы вонзается ему в правый глаз. Он дергается, хватается за нее, но поскальзывается в луже натёкшей под ним крови и приземляется на пол, железяка прошивает затылок, бурый стержень выходит наружу.

Грязная дочерна рубашка свисает лоскутами с окровавленных костлявых плеч, под глазом налился огромный бурый мешок, губа порвана.

– Jen. Vi. Por panjo! Kapro![2] – кричит она и остервенело пинает слабо конвульсирующее тело. – Azeno. Iru kacen[3].

Я привалился к стене. Тяжело, пытаясь не обблеваться вновь, поднялся. Стянул с себя плащ. Затем испачканную в крови кофту.

– Bastardo… Падла грёбаная…

Я подошел к мелкой:

– По-моему, он уже достаточно мёртв, нет?

– Х®й тебе! – прорычала она и, шмыгнув распухшим носом, саданула меня по голени. – Ты меня бросил! Оставил! Говно! Такой же, как они… Урод!

– Эй… – пытается ударить меня по лицу. – Эй… Да послушай же…

Вдруг она обмякла, привалилась ко мне, едва доставая макушкой до пояса, и задрожала. Я выронил кофту.

– Ну и как мне тебя звать?

Всхлип… Ещё всхлип…

– Суно.

– Какое… – неуклюже погладил нечёсаный тёмный колтун, – дерьмовое имя.


Думал, что утону, думал, что мелкая задушит меня, когда без инфра-рецепторов в самой настоящей тьме мы ударились о состав и нас поволокло внутрь сквозь выбитые окна. Лишь на ощупь, по памяти, каким-то чудом я нашёл канат и залез в боковой проход.

Дрожа после купания в ледяной воде, перекладина за перекладиной, мы лезли наверх.

В узком служебном тоннеле было тепло. Значит, мы уже близко к поверхности. Я закашлялся, выплёвывая остатки воды. Уселся на пол и потянулся в боковой карман за сигаретой. Конечно же, пачка была насквозь мокрая.

Дрожащими пальцами я выудил сырую дрянь и покрутил фильтр между пальцами. Влажный табак неохотно занялся.

– Чего это за херня?

– Что? Это? – уточнил я, делая долгожданный затяг.

– Это лучшее, что мы смогли придумать за две долбаные тысячи лет, – ответил я, выдыхая в прозрачную темноту пряную струйку дыма. – Называется си-га-ре-та. Лучше этого может быть только… – я замялся.

– Что?

– Только две… За раз.

Она ухмыльнулась, сморщилась – разбитые губы давали о себе знать, и требовательно потянулась к пачке.

– Дай мне!

Я легонько шлёпнул её по руке:

– Мелочь вроде тебя от них подыхает…

– Опять ђи#дишь, пернатый? – ответила она, потирая запястье.

Дым бьёт в злое курносое лицо. Вода смыла грязь, обнажив россыпь самых настоящих веснушек.

Она закашлялась и замахала рукой.

– Ага… – глубокая затяжка. – Привыкай…

Затем Суно замолчала и внимательно на меня уставилась.

– И что дальше?

Я поперхнулся.

– Хороший вопрос, мелкая… Коротко – не знаю. Наверху за мной, наверное, уже идёт самая настоящая охота. Я не могу вернуться домой. Ты, я думаю, тоже…

Затяжка.

– Мама говорила, что там – указательный палец вверх, – таких, как мы, ловят, залезают в животы железными ножницами, и вырезав самое лучшее, выбрасывают гнить. Это правда?

Я, помедлив, кивнул.

– Отчасти… Плесень – люди вроде твоей мамы и тех, кто живёт внизу, подлежат принудительной стерилизации… – зелёные глаза округлились.

Глубокий вздох.

– Вас… делают неспособными… заводить детей.

– Зачем?

– Потому что вы – Я выдохнул дым в заросший чёрной гнилью потолок – Вы не такие, как… Им нужно.

– Ты ведь снова мне врёшь? – спросила она неуверенно.

– Нет, Суно. Хотел бы на этот раз соврать, но люди наверху… Они во многом хуже, чем те, с которыми ты привыкла иметь дело здесь.

– Хуже, чем Брухо и Зозо?

– Гораздо хуже…

– Но ведь Зозо хотел порвать тебе жопу, он откусил маме нос, и у неё загнило лицо. А дядя Мирко однажды сильно нажал маме на живот и потом съел моего брата. И…

Меня передёрнуло от того, как буднично-обыкновенно говорил о таких страшных вещах этот странный ребёнок.

– …те, что наверху, всё равно хуже? Разве может быть хуже?

Я вздохнул.

– Всегда может быть хуже, мелкая. Этот кошмар, он происходит от того, что мы и такие, как мы, – я указал ей порт на правом запястье – позволяем этому случаться. Мы закрыли глаза и притворяемся, что вас нет. Ни тебя. Ни твоей мамы. Ни Брухо. Ни дяди Мирко. Ни даже Зозо, который собирался порвать мою пернатую жопу.

– Но… Но ты ведь…

– Я хотел уйти, Суно.

Повисла напряжённая тишина. Она отвернулась. Затем едва слышно, словно через силу, пробормотала:

– А я бы на твоем месте не вернулась.

Девочка замолчала.

Я потушил бычок о пол.

– Ладно, – сказал я, вставая и вешая сумку через плечо, – сидеть здесь и ныть меня лично за... задолбало. Ты хоть раз пробовала мороженое?

– А что это?

– Почти то же самое, что сигареты.

– И я от него подохну? – Хватает мою ладонь.

– Всё может быть…


– Слушай, сейчас мы выйдем к турникетам. Это такие крутящиеся железные… Штуки. Снаружи будет мой друг, один из последних. Он почти слепой, но с ушами ладит пока, так что…

– Да, поняла я. Захлопнуть крысорезку. Не дышать.

– Умничка, теперь шевели… ногами.

К перекрытому тоннелю мы вышли в полной тишине. Я поднёс палец к губам. Она кивнула.

Схватившись за одну из балок, я три раза толкнул.

– Это ты, дырявый?

– Я. Открывай, Склера.

– Ты там один?

– Нет… – устало обронил я.

Ладошка в моей руке дрогнула.

– Прихватил детёныша плесени по дороге и собираюсь показать, как выглядит изнутри бл%:ский «Баскин-Робинс».

Снизу меня жгли два злых зелёных огня. Разочарование и Надежда. Я весело подмигнул им, сжал покрепче тонкие тёплые пальцы. Так, на всякий случай.

Повисла недолгая тишина. И Склера заржал с характерным булькающим звуком. Затем послышался скрип, и турникет подался вперёд.

Мы вышли. Она зажмурилась. Неоновый туман над нашими головами резал глаза обилием красок. Накрапывал мелкий дождь, мокрая резина мёртвых эскалаторов зеркалила сочные блики. Издалека доносились гомон толпы, тарахтение бензопалов, неугасимый шум города.

– Ты задержался, Тео. Я уже думал, не вернёшься… Ну ничего, – пьяно улыбнулся Склера, – в следующий раз, – кивая самому себе, – ты точно останешься, дырявый...

– Здесь… – Он отхлебнул сойки и бросил мне камнем в спину, -…тебе самое место.


Но на этот раз я пропустил его бурчание мимо ушей, потому что украдкой, тихонько следил, как искалеченная малышка в серой кофте, измаранной бурыми пятнами, с длинными волочащимися по земле рукавами, открыв рот, следит за разноцветными всполохами в затянутых вечным туманом небесах.


– У неё твои глаза, Лив...


– Нет, ну ты видал его шнобель? Он же больше на ¥уй похож! – громко рассмеялась она, волоча мокрый рукав по луже под бордюром.

Я тихо улыбнулся.

Толпа обступила нас. Пёстрым бессмысленно ярким полотном зажала в узкой улочке, и без того перегруженной лавками всех мастей и цветов.

– А почему он тебя так назвал?

– Как так? Дырявый?

– Нет, как-то… Тыхо? Тымо?

– Тео? Потому что меня так зовут.

– Пф… А ещё говорил, что у меня имя дерьмовое. А что оно означает? – спросила она, перекатывая слоги.

– А разве имя всегда должно что-то означать?

Она пожала плечами.

– Мама говорила, что обязательно… Например, Суно – это «солнце» на её языке, – поведала соплячка важно. – А Тео?

– Может, «Заткнись и перестань прыгать по лужам»?

– Не… – ухмыльнулась она и с размаху обеими пятками плюхнулась в самую середину очередной лужи, одновременно забрызгав с десяток испуганно шарахнувшихся в стороны прохожих и прилавок толстой чинки, торгующей метафруктами. – Больше похоже на – «Пожиратель тёплого говна».


Чинки злобно забулькала мне в спину. Суно неуклюже (другая рука по-прежнему цепко держала меня) закатала зубами мокрый рукав и с широкой улыбкой на разбитом лице продемонстрировала торговке средний палец с обгрызенным ногтем.

– Моя школа, – угрюмо поздравил я сам себя. Несколько минут назад, когда старый полуслепой бензопал огромным прицепом едва не раздавил мне ступню на перекрёстке, я сделал то же самое, добавив по пути пару ласковых в её и без того обширный словарь.

Было очень странно ориентироваться здесь без комма, при том что половину жизни я провёл на этих улочках. Но были и плюсы – никакой рекламы, никаких бл$%4ких всплывающих окон возле каждого грёбаного торговца имплантами, только лопотание чинки да тарахтение моторов. Жаль только, короткое замыкание прицепом не уничтожило обоняние.

– Вон она – куча розового говна в стакане, – дёрнув меня за руку, гордо сообщил мой маленький геморрой, указывая вперёд. – Всё, как ты говорил… Тео.

– Люди наверху сплошь говноеды!


Я толкнул дверь. Внутри было светло и прохладно. Пахло корицей и миндалём.

Ближайший столик был свободен.

Суно, помедлив мгновение, отпустила мою ладонь и забралась грязными ногами на сиденье. Я глянул на своё отражение в стекле и усмехнулся. Мы вдвоём, похоже, представляли собой ещё то зрелище. Я – в мокрых и драных джинсах, грязном плаще на голое тело, с недельной щетиной, с сеткой лопнувших вен на щеках (явный признак сильного нейрошока) и босая девочка с разбитым лицом и горящими на нем бешеными зелёными глазами, с жадностью пожирающими открывшийся им мир.

Словно подтверждая мои мысли, парочка опрятных белоручек прыснула от нас за стол подальше.

К нам подошла Кейси, приёмная дочка Мику.

– Чем могу… Ох… Дядя Тео? – неуверенно спросила она. – Какого… Что с вами стряслось?

Я устало вздохнул:

– Отец дома?

– Наверху… Мне позвать?

– Нет, слушай, я в глубокой… У меня проблемы, Кейс, ему нельзя меня видеть сейчас, иначе мои проблемы станут вашими, а я бы этого не хотел. Можешь передать Мику, чтобы включил блюр[4]. И чтобы вы не… чтобы сделал все в точности, как я прошу – он поймёт. Потом я сам к нему поднимусь.

Она испуганно кивнула и устремилась к подсобке. Я мягко поймал её за локоть.

– Ещё кое-что… – добавил я шёпотом.

– Можешь поставить вон туда… – кивок в сторону чумазого беса, бросающего до дрожи злобные взгляды на милую девушку, – самый убойный заряд сахара и сливок, который найдётся у вас в холодильнике.

Она озадаченно глянула на чудо, что я к ним притащил.

– И не жалей шоколада…

– Ты куда? – спросила Суно, как только озадаченная и напуганная Кейси кивнула мне из подсобки.

– Мне надо встретиться с одним человеком.

– Я с тобой, – заявила она, пытаясь спустить на пол голые ноги.

– Нет. Ты побудешь здесь… Швабра с зелёными волосами – моя бывшая, она меня ненавидит – и обязательно попытается отравить. Мой тебе совет – не ешь ничего, что она тебе даст. И побереги вот это, – я передал ей сумку с массивом. – От того, что находится внутри, вполне возможно, зависят наши с тобой жизни, малец…

Суно озабоченно огляделась по сторонам и, выхватив сумку, запихнула ее под тощий зад.

– Иди… Я посторожу.

Я ободряюще пожал костлявое плечо.


– Привет, Мику…

– Дерьмово выглядишь, Тео. Ты в порядке?

– Спасибо, что заметил. Весь день ради тебя наводил марафет…

– Откуда ты знаешь про блюр?

– Следил за вашими счетами и нашёл дыру, в которую установка локального подавления идеально влезала.

Я подошёл к стенду, где в идеальном порядке были развешаны инструменты для взлома и кодинга шести или семи разных модификаций.

– Не волнуйся, я всё давно вычистил, – провожу рукой по безумно дорогому восьмифазному сканеру ритмов, – но в следующий раз слюни за тобой будет подбирать уже некому. Так что включай голову – у тебя всё-таки дочь растёт…

– С каких это пор ты так за нас переживаешь?

– С тех самых, когда однажды ночью ты заявился ко мне на порог бухой и в соплях. С полумёртвой малышкой на руках.

– Да, тем более что ты периодически мне об этом напоминаешь. Но, видимо, так плохо, как сейчас, тебе ещё не было. Иначе бы не припёрся…

– Как Кейси? – спросил я, усаживаясь в кресло.

– Подала документы на гражданство шестого порядка с нормальной страховкой, позволяющей заменить имплант. Если всё удастся – навсегда забудет весь этот кошмар, через который нам обоим пришлось пройти.

– Да, ты хороший папка… Не сомневайся… А то, что наградил дочку тяжёлой формой сифилиса, от которого у бедняжки отслоился пучок нейронов… Ну, с кем не бывало…

– Ну ты и мудак…

– Ношу это гордое звание, как ѯғаную медаль. Кейси хорошая девочка, и я никогда не расскажу ей, почему в детстве она порой выпадала из реальности. Иногда на несколько минут. А иногда и на пару часов. После чего у неё еще долго всё внутри болело. Не расскажу про встроенный в ушную улитку неэхогенный двухкомпонентный триггер. Не расскажу, как в пятнадцатый день рождения, заглушив напрочь остатки болячки лошадиной дозой... чего, кстати? Что это было за говно – Оксазолидинон 7, Тигециклин Эхо?... ты притащил её ко мне, потерявшую всякую связь с реальностью, и как я нить за нитью разматывал клубок лжи, который ты наворотил вокруг неё, пытаясь прикрыть отпечаток своего дряблого ©уя. Не расскажу, потому что мудак – такой же, как ты. Может, даже хуже. Но странным образом мой сволочизм бережёт её хрупкий и уютный мирок в то время, как твой – её медленно убивает.

Скажи – она ведь всё ещё верит, что таблетки, которыми ты её пичкаешь, помогают от редкой придуманной тобой же хронической болезни – плостомикодезии, которую я на всякий случай заботливо внёс во все реестры местных клиник? Хотя в действительности препарат лишь замедляет отторжение нейромоста, который мы с Крисом ей вшили?

– Я люблю её и всегда любил… Ты заносчивая бл#]ская тварь…

– Вот. Теперь мы с тобой говорим на одном языке. Два шунта, которые ты мне всучил пару дней назад – один из них оказался тухлым, а второй, похоже, хорошенько поджарил мне комм. Если ты скажешь, что сделал это из любви к дочке, я, может, даже и поверю…

– Что ты мелешь? Какой комм? – Мику бросил на меня растерянный и испуганный взгляд.

– Хм, похоже, всё-таки мимо… Прости, Мику, я должен был проверить.

– Проверить что? Больной сукин сын…

– Вот только не надо меня жалеть. Давай лучше, как раньше, сухо и по-деловому? Я говорю, что мне нужно – ты мне это даёшь, и я навсегда исчезаю из твоей жизни. По рукам?

– А если нет?

– Сценариев несколько – как насильника и растлителя тебя кастрируют. Как человеку, занимающемуся несанкционированной модификацией поведенческих паттернов – тебе деактивируют имплант. Как несостоявшегося гражданина – отправят к плесени в не очень долгий и весьма малоприятный отпуск. Можешь выбрать любой. Да хоть все…

– Ты не посмеешь, Тео… Кейси этого не…

– Любишь, значит? Ловко! Молодец. Она будет в порядке и далеко от тебя. На записи твоё потное красное личико, пойманное глазами другой девочки, которую ты тоже очень любил. Она давно умерла – видишь ли, у других дерьмовых родителей не хватило денег на лечение и совести на вскрытие. Так что я сделал всё сам за свой счёт. На случай, если ты ещё хоть раз захочешь пощекотать малютке Кейс за ушком. Благо, с тех пор ты был пуськой…

Он сжимал и разжимал огромные кулаки.

– Блеф. Ничего у тебя нет…

– У меня есть труп девочки, которая умерла от tabes dorsalis[5] шесть лет назад, и есть запись, датируемая тем же годом, которую ни один эксперт не сможет признать поддельной. Потому что – ты слышишь меня, – бульдожьи челюсти, сведённые судорогой немого гнева, казалось, вот-вот раскрошат бедняге зубы, – она абсолютно подлинная. Два и два сложишь сам?

Я устало улыбнулся.

– Или тоже помочь?

Он зарядил мне резко, слева по скуле, я перевернулся в кресле и врезался в стенд. Сверху металлическим градом посыпались инструменты.

– Говори, что тебе надо, падла, и выметайся из моего дома.


– Ого, да мы теперь похожи… – заявила Суно, когда я приземлился рядом.

– Как две капли, – подтвердил я, легонько дотрагиваясь до начинающего уже цвести фингала под её левым глазом.

– Эта грымза реально хотела меня отравить, смотри, – девочка указала на огромную плашку коричневого мороженного на столе, – притащила мне кучу дерьма! Курва…

– Ну, я же тебя предупреждал… – проговорил я, сковырнув острую верхушку ногтем. – Хорошенько запомни, Суно, любовь – штука страшная… Порой она заставляет нас делать ужасные вещи, – задумчиво отправляя палец в рот, философски закончил я – с людьми, которых мы больше всего боимся потерять.


[1] Твою мать (яп.)

[2] Это тебе за маму (эсперанто)

[3] Козел. Драный мудак (эсперанто)

[4] Стационарное средство защиты от перехвата данных

[5] Спинная сухотка (лат. tabes dorsalis) — форма позднего нейросифилиса (третичного сифилиса). Характеризуется медленно прогрессирующей дегенерацией задней колонны, задних корешков и ганглия спинного мозга.

Часть 4
Поводок Гелиоса Часть 2