pauldg1

"Тени Катынского леса"

Поводом для неофициального визита польских политиков в 2010 году стала годовщина катынской трагедии (или катынского преступления — так эту историю предпочитают называть на Западе). В эти дни в 1940 году в Катынском лесу были расстреляны 14,7 тысячи военнопленных, большинство — поляки, попавшие в ГУЛАГ НКВД СССР в 1939 году после раздела Польши.

Было однозначно установлено, что массовые казни проводились в апреле-мае 1940 года: соответственно, в 2010 году трагедии исполнялось 70 лет. До 1990 года СССР не признавал своей ответственности за это военное преступление. Даже на Нюрнбергском трибунале одним из обвинений со стороны СССР в адрес руководства фашистской Германии стал именно расстрел в Катынском лесу.

Но юристы отказались считать его доказанным, и в приговор он так и не попал, а обвиненные в нем офицеры вермахта и СС были оправданы. Именно поэтому в Польше сомнений в вине СССР не было, а в Союзе катынскую трагедию старались замалчивать. Только 13 апреля 1990 года во время визита в Москву польского лидера Войцеха Ярузельского президент СССР Михаил Горбачев передал ему копии архивных документов, в том числе — списки расстрелянных поляков.

А главное информационное агентство страны ТАСС в тот же день заявило, что вина «руководителей НКВД СССР Берии, Меркулова и их пособников» полностью признается Советским Союзом. С тех пор катынская трагедия стала считаться одним из главных преступлений сталинизма.

В 2010 году премьер-министр Владимир Путин пригласил в Смоленскую область премьер-министра Польши Дональда Туска: 7 апреля прошла памятная церемония с их участием. По международным правилам, президент и премьер-министр никогда не могут одновременно находиться в одном месте, не защищенном национальными силами безопасности. Поэтому президент Польши Лех Качиньский запланировал визит в Катынь на другой день.

Вместе с ним почтить память расстрелянных офицеров собрались более 400 общественных деятелей — но большинство поехало специальным литерным поездом Варшава — Смоленск, и только наиболее близкие Качиньскому лица были приглашены на «борт №1» — Ту-154М.

Среди них оказались командующие сухопутными, военно-воздушными, военно-морскими силами и силами специальных операций, руководитель польского Бюро национальной безопасности, оперативный командующий армии Польши, заместители министров иностранных дел и культуры, два вице-спикера и 12 депутатов сейма, вице-спикер сената и два сенатора, высшее епископство, а также дюжина общественных деятелей.

Тем же самолетом должен был лететь брат-близнец Леха Качиньского Ярослав, лидер партии «Право и справедливость» — но из-за болезни их матери он отказался от полета.

Шторм над Смоленском

В 2010 году в Смоленске работало два аэродрома — Смоленск Северный и Смоленск Южный. Первый долгое время был чисто военным, но с конца 90-х годов периодически принимал и гражданские самолеты по индивидуальному разрешению Росавиации. Смоленск Южный — это бывший аэропорт Смоленска, не способный принимать тяжелые борта. В начале нулевых он был выведен из эксплуатации и использовался только для авиационных работ (в 2012 году его передадут в бессрочное пользование ДОСААФ).

Именно на аэродром Смоленск Северный 7 апреля 2010 года садились три правительственных борта Республики Польша: «борт №1» — самолет Ту-154М с бортовым номером 101 и два Як-40 (на них прилетала официальная делегация Дональда Туска). Все рейсы были литерными, особой важности.

Первоначально польская сторона попросила предоставить штурмана-лидировщика (условно говоря, лоцмана, хорошо знающего аэропорт прибытия) — но позже она от него якобы отказалась. Во всяком случае об этом упоминают оба отчета, хотя документов, содержащих отказ, так и не найдено. Однако ничего особенного в этом нет: подобное происходит постоянно, даже в международных отношениях, и к этому принято относиться с пониманием — до тех пор, пока политические условия не продиктуют обратного.

На самых первых этапах подготовки международного визита делегации Польши, еще 16 марта 2010 года, специальная межведомственная комиссия совершила вылет в Смоленск на Ту-154М, аналогичном «борту №1», и пришла к выводу, что аэродром полностью готов к приему таких самолетов.

Аэропорт Смоленск Северный имеет характеристики «сто-тысяча» — то есть работает тогда, когда нижняя граница облаков выше 100 метров, а горизонтальная видимость — больше тысячи метров. 7 и 10 апреля 2010 года из соображений безопасности аэродром был оцеплен солдатами срочной службы, которых направила военная комендатура.

В субботу, 10 апреля 2010 года, около четырех часов утра военные метеорологи дали достаточно неблагоприятный прогноз — до 11:00 туман и низкую облачность. Соответствующая информация была доведена до командования 36-го специального транспортно-авиационного полка ВВС Республики Польша — специального летного отряда, обеспечивающего полеты первых лиц государства. Позже и российская, и польская комиссии установят, что летчики эту информацию получили.

Каждые два часа метеорологи уточняли прогноз, и в 10:05 зафиксировали сигнал «шторм» — Смоленск Северный не принимал по метеоусловиям. Но по международным правилам решение о посадке литерных рейсов принимает экипаж, и наземные службы приказать им не имеют права. Они могут лишь информировать.

«Второй круг!»

Как бы то ни было, около 8 часов утра 10 апреля 2010 года из Варшавы вылетает самолет Як-40 того же 36-го полка ВВС — и успешно приземляется в 9:15 на Смоленске Северном. На нем прилетели польские журналисты и технические сотрудники. Они отправились к местам проведения памятных мероприятий: в аэропорту остались лишь минимум людей и экипаж Як-40.

Ту-154М вылетает с большой задержкой: изначально было запланировано, что он взлетит в 08:00, практически вслед за Як-40, но потом вылет официально перенесли на 09:00, а фактически «борт №1» поднялся в воздух только в 09:27.

В полете экипаж несколько раз предупреждали об ухудшении погоды, а в 10:14 диспетчер воздушной зоны «Минск» сообщил, что Смоленск Северный закрыт «по погодным условиям, так как видимость ниже нижнего предела (400 метров)». Но командир воздушного судна принял решение продолжить полет по первоначальному плану.

В это время на аэродром попытался приземлиться российский Ил-76, который вез необходимую для траурных мероприятий технику — но, сделав два захода, летчики приняли решение уходить на запасной аэродром. Попытку посадки наблюдали все, в том числе экипаж польского Як-40.

В 10:24 экипаж Ту-154М установил радиосвязь с абонентом Корсаж (позывной руководителя полетами аэропорта Смоленск Северный) и тоже был проинформирован о плохих метеоусловиях — к тому же нижняя граница облачности опустилась до 50 метров. В 10:25 предупреждение было повторено. Экипаж подтвердил принятие, но заявил, что продолжает полет по плану.

У него запросили остаток топлива и запасные аэродромы — в ответ прозвучало, что топлива 11 тонн, запасные аэропорты Витебск или Минск. Экипажу вновь повторили, что условий для посадки нет, но командир воздушного судна, подтвердив прием, продолжил заход на посадку. Переговоры, кстати, велись на смеси русского и польского — по-английски практически не говорили.

В 10:36 на связь с Ту-154М вышел экипаж приземлившегося ранее польского Як-40: он сообщил, что видимость аэропорта 200 метров и что Ил-76, сделав две неудачные попытки приземлиться, ушел на запасной аэродром. «Борт №1» подтвердил прием, но продолжил заход на посадку.

В 10:37 экипаж «борта №1» доложил, что выполнил все развороты и заходит на глиссаду (траекторию посадки). В 10:39 он выпустил шасси и стал снижаться. В 10:41 самолет наконец пробил облака, и его увидели с вышки управления полетами — и тут же прозвучала команда: «Второй круг!»

Но было поздно — лайнер задел левым крылом первое дерево, а через секунду — второе, перевернулся вверх шасси и рухнул на землю. Как потом установят специалисты, в этот момент самолет шел ниже торца взлетно-посадочной полосы на 15 метров — Смоленск Северный расположен на высоком холме.

Роковые ошибки

Пожара при крушении практически не произошло: небольшое возгорание в районе стыковок крыльев и фюзеляжа потушили уже через 18 минут. Оцепление аэродрома моментально отправили к месту падения со строжайшим наказом никого не пропускать без приказа прямого командира. В 10:50 о катастрофе уже доложили в Москву, а оттуда — в Варшаву.

Место происшествия представляло собой неправильный овал длиной чуть более 700 метров и шириной около 60 — в этом районе оказались все обломки. Сразу же установили, что в воздухе возгорания воздушного судна или его разрушения не было: во-первых, обломки лежали компактно, а так при воздушном разрушении не бывает. А во-вторых, все места повреждений имели либо отметины от деревьев, либо следы земли. Закопчен, причем незначительно, оказался только тот небольшой участок, где уже на земле возник пожар.

Осмотр места происшествия начался в тот же день и продолжался несколько суток. Был сфотографирован каждый фрагмент самолета, и указано его точное расположение. Были тщательно исследованы все деревья — трасса падения просматривалась очень хорошо. Кроме того, тщательно фиксировали положения тел всех погибших. Все бортовые регистраторы параметров полета были обнаружены и сразу отправлены в Москву на расшифровку.

И вот тут был обнаружен первый интересный факт: в разрушенной кабине пилотов, кроме самого экипажа, оказалось лишнее тело, которому был присвоен номер 37. По заключению судебно-медицинских экспертов, в момент катастрофы мужчина стоял около летчиков, а не находился в своем кресле в салоне. Позже у него в крови обнаружат 0,6 промилле алкоголя, что соответствует легкой степени опьянения. Погибшего опознают как трехзвездного генерала ВВС Польши Анджея Бласика.

Тела погибших извлекались и доставлялись в Москву, где в кратчайшие сроки их исследовали российские судебные медики — устанавливали только причину смерти. Установление личностей жертв авиакатастрофы по договоренности между двумя странами решили провести в Польше. Уже через три дня всех погибших отправили на родину.

Обстоятельства катастрофы специалистам стали понятны практически сразу, после допросов всех свидетелей, диспетчеров и расшифровки бортовых самописцев. Экипаж в сложных погодных условиях с запозданием вышел на глиссаду и стал снижаться с превышением вертикальной скорости — не допустимые четыре-пять метров в секунду, а почти восемь. В результате тяжелый самолет провалился ниже глиссады и с учетом оврага оказался на 15 метров ниже торца взлетно-посадочной полосы.

Собственно, даже не будь деревьев, катастрофа была бы неизбежна: буквально через шесть секунд самолет при такой скорости ударился бы брюхом о землю. При этом все приборы в кабине работали исправно — в том числе и высотомеры. Более того, за 20 секунд до катастрофы активно включился и работал голосовой информатор, который предупреждал об опасном сближении с землей.

Из отчета Межгосударственного авиационного комитета (МАК) — выводы государственной комиссии:

Командир воздушного судна на конечном участке снижения вертикальную скорость не контролировал. Опыт расследования летных происшествий говорит о том, что подобные ситуации происходят, когда пилотирующий пилот (КВС), отвлекаясь от приборов, переносит свой взгляд и внимание во внекабинное пространство при отсутствии контроля за приборами со стороны других членов экипажа, в первую очередь, второго пилота.

Командир воздушного судна не выполнил главное действие — не прекратил снижение и не ушел на второй круг при достижении минимальной высоты снижения 100 метров в условиях отсутствия видимости взлетно-посадочной полосы и ее ориентиров. Не был выполнен уход на второй круг и при срабатывании сигнала «высота принятия решения», при достижении высоты по радиовысотомеру 60 метров.

Второй пилот также не выполнил ряд обязательных условий, в частности, не докладывал о высокой вертикальной скорости. В соответствии с руководством по летной эксплуатации при отсутствии команды от командира воздушного судна на высоте принятия решения второй пилот обязан громко предупредить экипаж «Взлетный режим, уходим», увеличить мощность двигателей и взять штурвал на себя — этого сделано не было.

Штурман также не выполнил ряд критически важных действий. В частности, он не предупредил командира воздушного судна о высоте принятия решения, не информировал его по некоторым параметрам полета.

Комиссия МАК среди прочего установила, что в процессе снижения кто-то из членов экипажа перенастроил барометрический высотомер — и он стал показывать высоту примерно на 150 метров выше реальной. По мнению экспертов, это мог сделать только штурман.

Однако критическим это действие комиссия признавать не стала: показания радиовысотомера были реальными, и они зачитывались вслух штурманом, то есть именно на них ориентировался экипаж (что слышно на записях из кабины). Скорее, это действие свидетельствует о невнимании в кабине — скачкообразное изменение показателя высоты на 150 метров не могло остаться незамеченным, если бы кто-то из экипажа смотрел на приборы. Но они глазами искали взлетно-посадочную полосу.

«Ты поместишься»

Главный вопрос — почему экипаж «борта №1» повел себя более чем непрофессионально. Ответ на него дали расшифровки записей переговоров внутри кабины пилотов. Было установлено, что все время полета дверь в кабину экипажа была открыта — и туда регулярно заходили по меньшей мере двое посторонних.

Российские эксперты смогли их идентифицировать: это были командующий ВВС Польши, трехзвездный генерал Анджей Бласик (то самое «тело №37») и директор службы протокола МИД Республики Польша Мариуш Казана. Оба они настоятельно требовали посадки в Смоленске — любой другой вариант вынуждал бы «главного пассажира» отменить часть запланированных им действий.

Из отчета Межгосударственного авиационного комитета (МАК) — выводы государственной комиссии:

Присутствие в кабине экипажа в процессе захода на посадку посторонних лиц увеличивало психоэмоциональное напряжение членов экипажа и отвлекало экипаж от выполнения им своих обязанностей. Анализ переговоров показывает, что в случае неудачного захода и ухода на запасной аэродром КВС ожидал негативной реакции «главного пассажира».

На конечном этапе захода на посадку командир находился в состоянии психологического конфликта мотивов: с одной стороны — он понимал, что посадка в сложившихся условиях небезопасна, с другой — существовала сильная мотивация на выполнение посадки именно на аэродроме назначения.

Присутствие Главнокомандующего ВВС Республики Польша в кабине экипажа вплоть до столкновения воздушного судна с землей оказало влияние на формирование решения КВС о продолжении захода без установления визуального контакта с наземными ориентирами.

Все остальные выводы комиссии показывают: техника была исправна и на аэродроме, и на земле, действия руководителя полетами и диспетчеров были верными, топливо и горюче-смазочные материалы — качественными, радиосвязь — устойчивой…

Между прочим, были выявлены серьезные нарушения в подготовке пилотов 36-го авиатранспортного полка ВВС Республики Польша — так, командир воздушного судна Аркадиуш Протасюк просрочил допуск 80-600 (посадка при нижней границе облаков не ниже 80 метров и видимости не меньше 600 метров), длительное время экипажи не проходили обучение на тренажерах, нарушались правила слетанности экипажей.

Вывод российской комиссии был однозначным: причиной катастрофы стали неправильные действия экипажа, находившегося под серьезным психологическим давлением. Все время полета в кабине звучали голоса и генерала Бласика, и директора Казаны, которые настаивали на посадке именно в Смоленске, причем ссылались на желание «главного пассажира». При заходе на глиссаду меньше чем за 10 минут до катастрофы генерал Бласик приказным тоном сказал: «Ты поместишься».

Косвенным подтверждением давления на экипаж служит представленные польской стороной материалы доследственной проверки в отношении другого пилота того же «борта №1».

«Если мы здесь не сядем, ко мне будут придираться»

В материалах уголовного дела об авиакатастрофе под Смоленском есть копия постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, подписанного заместителем военного прокурора гарнизона города Вроцлав. Поводом для проверки стало обращение депутата сейма Республики Польша, ставшего свидетелем невыполнения приказов президента республики и заместителя Главнокомандующего ВВС республики со стороны командира экипажа «борта №1», военного летчика Гжегожа Петручука.

12 августа 2008 года президент Лех Качиньский, президенты Литвы и Украины Валдас Адамкус и Виктор Ющенко, а также премьер-министры Латвии и Эстонии Ивар Годманис и Тоомас Хендрик Ильвес на польском самолете отправились в Тбилиси. Маршрут предполагал посадку в азербайджанском городе Гяндже и затем автомобильную поездку в столицу Грузии — из-за российско-грузинского конфликта в южной Осетии (известного как война 08.08.08). Тбилиси был под обстрелом, в том числе средствами ПВО.

Уже после взлета Лех Качиньский вошел в кабину экипажа и потребовал по прямой лететь в Тбилиси. Командир отказался, так как у него не было ни аэронавигационных карт, ни метеообстановки, да и полет над зонами боевых действий был, мягко говоря, неразумным. Тогда президент Польши отправил в кабину заместителя главкома ВВС республики с письменным приказом, но Петручук вновь отказался — и совершил посадку в заранее спланированной и согласованной точке.

По результатам прокурорской проверки действия командира Ту-154 были признаны правильными и соответствующими документам. Позже пилот Петручук за эти действия был награжден серебряной медалью Министерства обороны Польши — но больше никогда не пилотировал «борт №1». То есть фактически стал изгоем.

В том полете вторым пилотом был Аркадиуш Протасюк, а штурманом — Роберт Гжива. 10 апреля 2010 года первый будет командиром трагического рейса, а Гжива — вторым пилотом. На подлете к Смоленску, около 10:30, микрофон в кабине зафиксирует слова Протасюка: «Если мы здесь не сядем, он [генерал Бласик] ко мне будет приставать (придираться)».

В ноябре 2010 года журналисты польского еженедельника Wprost опубликовали статью, в которой рассказали о конфликте между генералом Бласиком и летчиком Протасюком, произошедшем прямо перед вылетом 10 апреля. Он попал на камеры видеонаблюдения варшавского аэродрома Okecie — по жестикуляции летчиков видно, что они ожесточенно спорят.

А чуть позже операторы государственных каналов зафиксировали, что президента Качиньского на трапе приветствует не командир воздушного судна, а главком ВВС, что противоречит негласному этикету полетов «борта №1». Причина спора известна со слов единственного свидетеля — якобы летчик требовал официальные данные о погоде в Смоленске и просил разрешения сразу лететь на запасной аэродром, а Бласик приказывал «не трусить».

К тому же статус пассажира генерала Бласика на борту был поставлен под сомнение: известно, что он пользовался любой возможностью летать пилотом-инструктором — это позволяло делать записи в летную книжку. Для обязательного налета главкому ВВС не хватало 40 часов. Отсутствие необходимого минимума препятствовало получению очередного звания и вообще ставило под вопрос дальнейшую службу.

Так вот: по документам польской стороны, Бласик был пассажиром — но коллеги погибших летчиков в неофициальных беседах признавали, что командующий ВВС в тот полет был записан пилотом-инструктором. В таком случае именно он был фактическим командиром экипажа.

Действия пилотов во время трагического полета работают скорее на эту версию — но документально она ничем не подтверждена и в материалах уголовного дела только упоминается.

«Экипаж не имел права так управлять самолетом»

В октябре 2010 года российская государственная комиссия, которую возглавлял премьер-министр Владимир Путин, передала первый вариант отчета полякам. Они с ним не согласились, указав, что не до конца исследована роль диспетчеров и что такие трактовки послужат препятствием в российско-польских отношениях. Тем не менее 10 января 2011 года — ровно через девять месяцев после катастрофы — комиссия МАК обнародовала свои выводы. Вскоре было объявлено, что российская государственная комиссия закончила свою работу, а все материалы переданы в Следственный комитет при прокуратуре (СКП) России.

В ответ 18 января в Польше прошла пресс-конференция, на которой было однозначно заявлено: летчики совершали ошибки под давлением российских диспетчеров. И что, по неофициальной информации, на вышке руководителя полетами находились посторонние люди. Диссонансом на этом фоне выглядело выступление представителя Польши в МАК и одновременно главы польской государственной комиссии по расследованию Эдмунда Клиха. 21 января 2011 года в интервью BBC он заявил, что основная вина в трагедии лежит на пилотах.

Причиной трагедии, по словам Клиха, стали ошибки в подготовке пилотов. Также, по мнению эксперта, в распоряжении диспетчеров было устаревшее оборудование. Используя такие приборы, очень трудно определить точную высоту самолета и то, правильно ли он заходит на посадку. При этом, ссылаясь на расшифровку переговоров диспетчеров, Клих заявил, что те были против посадки лайнера польского президента. И, по его словам, польские пилоты знали о погодных условиях под Смоленском.

В то же время Клих подчеркнул, что нет указаний на то, что на экипаж оказывал давление президент Лех Качиньский. А присутствие в кабине самолета генерала Бласика он откровенно назвал «недопустимым».

29 июля 2011 года польская сторона опубликовала свой доклад, подписанный и утвержденный, как выяснилось, еще 1 июля. Его изложение очень похоже на отчет российской стороны — но выводы куда как более мягкие. Так, причиной катастрофы государственная комиссия Польши назвала «отсутствие контроля высоты с помощью барометрического высотомера и отсутствие реакции на предупреждения автоматики», а также «некорректные команды со стороны руководителя полетами» — единственное противоречие в двух документах.

По версии польской стороны, руководитель полетами аэродрома Смоленск Северный передавал экипажу информацию о правильном положении самолета — в то время как он фактически находился за пределами допустимых отклонений. К тому же диспетчеры не сообщили летчикам, что они опустились ниже глиссады, и с опозданием дали команду о переходе в горизонтальный полет.

Российская сторона с этим доводом согласилась, но при этом отметила, что высокая вертикальная скорость и густой туман не позволяли отслеживать приближение машины к земле. К тому же поляки указали, что переговоры между землей и «бортом №1» велись не на международном английском языке, и поставили это в вину руководителю полетов.

Отдельно было отмечено, что техническое оснащение аэропорта приема не соответствует международным правилам, — потому что деревья очень высокие. Этот вывод сделан почему-то по результатам замера высоты снизу вверх от земли, а не сверху вниз от нижней точки глиссады — и по этой причине многими специалистами просто проигнорирован. В качестве способствующих обстоятельств польская сторона указала на ненадлежащее взаимодействие между членами экипажа.

Но ни о посторонних в кабине, ни о психологическом давлении на экипаж в выводах польской стороны ничего не сказано.

К тому же было заявлено, что обломки самолета и бортовые самописцы надо немедленно передать в Польшу. В ответ СКП сообщил, что, в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом, это можно будет сделать только после формального завершения уголовного дела, а до тех пор и обломки, и бортовые самописцы считаются вещественными доказательствами.

Также российские следователи отметили, что польские специалисты имеют полный доступ ко всем материалам, а потому все претензии беспочвенны. Но поляки требовали двух несовместимых вещей — продолжать расследование и передать все вещественные доказательства им.

Между тем в течение 2011 года прокуроры Республики Польша неоднократно допрашивали российских диспетчеров — и им никто не препятствовал. Так, в начале февраля польские следователи более восьми часов допрашивали Виктора Рыженко и Павла Плюсина (руководителя полетами). Допрашивался и Николай Краснокукотский, причем неоднократно.

В апреле 2011 года военная прокуратура Польши внезапно для многих заявила, что в ходе следствия версия теракта в любом виде исключена и расследование, которое вела военная прокуратура Польши, прекращено. «Теперь этим делом будут заниматься гражданские следователи», — заявил генпрокурор Польши Анджей Серемет. А ведь именно версию о теракте отстаивал (и до сих пор отстаивает) брат погибшего Леха Качиньского Ярослав.

В начале августа 2011 года 36-й специальный авиатранспортный полк ВВС Республики Польша был расформирован в связи с выявленными нарушениями в области подготовки полетов. Незадолго до этого по решению премьер-министра Польши Дональда Туска в отставку были отправлены 13 высокопоставленных военнослужащих польских ВВС.

Нельзя не упомянуть о важном факте — в апреле 2018 года Польша официально объявила, что аннулирует доклад о катастрофе, так как он написан под давлением Дональда Туска и содержит ложные выводы. Это произошло после смены власти в республике. С тех пор польские следователи и криминалисты уже восемь раз приезжали на «дополнительные осмотры», но каждый раз сосредотачивались лишь на одном — поиске следов внешнего воздействия.

«Следы тротила нашли на пассажирских сиденьях»

О взрыве на борту самолета Ту-154М бортовой номер 101 как о причине трагедии говорят регулярно. Уже в первые часы о теракте стали сообщать некоторые желтые издания. Эта версия проверялась одной из первых и главных. По заключению экспертов, никаких следов взрывчатки или «внешнего воздействия» обнаружено не было: в уголовном деле есть две экспертизы от 13 (№897) и 24 апреля (№3451) 2010 года, которые подписаны и российскими, и польскими специалистами.

В них делается вывод: на смывах с частей самолета тротила, гексогена, октогена и прочих взрывчатых веществ не обнаружено. Расположение обломков также свидетельствует, что все разрушения были вызваны исключительно столкновениями с деревьями и с землей. Но Ярослав Качиньский, брат погибшего президента, убежден, что перед самой катастрофой в левом крыле самолета произошли три взрыва.

Версия о теракте вновь всплыла 30 октября 2012 года — в тот день газета Rzeczpospolita опубликовала материал, в котором ссылалась на генерального прокурора республики Анджея Серемета. Как говорилось в материале, «следы тротила и нитроглицерина были обнаружены на 30 пассажирских сиденьях, в местах соединения крыльев с фюзеляжем самолета, а также на земле, среди обломков. Таковы результаты экспертизы, которую провел польский криминалист, так как заключения российского эксперта не удовлетворили польскую сторону».

При этом уточнялось, что для выявления следов было использовано самое современное оборудование, которого в 2010 году у польских криминалистов еще не было. При этом однозначного вывода о происхождении этих следов еще нет — не исключено, что они могли остаться со времен Второй мировой войны.

Однако в тот же день прокуратура Польши на специально созванной пресс-конференции опровергла эти факты, а опубликованный материал, по словам официального представителя польской военной прокуратуры Иренеуша Шелонка, содержит ложные и непроверенные факты. По сути, правдой было только одно — повторные криминалистические исследования на месте трагедии польские следователи действительно проводили, но результаты их еще не получены.

От редакции потребовали доказательств, но она не смогла их предъявить. 2 ноября в отставку ушел главный редактор Томаш Врублевский, а 6 ноября были уволены его заместитель, два заведующих отделами и сам автор статьи — Цезари Гмыз. Он, кстати, утверждал, что написал правду, а увольнение — результат интриг. В итоге газета выступила с извинениями. Однако версия о теракте на борту Ту-154М жива до сих пор — и по сути является единственным препятствием для завершения уголовного дела.

«Пилоты игнорировали сообщения о тумане»

27 марта 2015 года прокуратура Польши заочно предъявила обвинения двум российским гражданам: диспетчерам аэродрома Смоленск Северный Виктору Рыженко и Павлу Плюсину. По словам военного прокурора республики, они виновны в создании ситуации, приведшей к возникновению непосредственной опасности, и в неумышленном доведении до катастрофы в воздушном пространстве.

В марте 2017 года польская прокуратура вновь заявила, что российским диспетчерам будут предъявлены обвинения — на этот раз двоих из них заподозрили в создании аварийной ситуации, а третьего (по некоторым данным, Николая Краснокукотского) — в пособничестве. При этом основными причинами трагедии польское следствие по-прежнему официально считает недостаточную квалификацию членов экипажа разбившегося Ту-154М и их ошибки при оценке ситуации.

При этом Шелонг уточнил, что одним из доказательств являются показания двух свидетелей — членов экипажа польского Як-40, который первым приземлился в Смоленске. Они, находясь на вышке, слышали, что диспетчеры передавали неверные данные экипажу Ту-154: разрешили снижение до высоты 50 метров, хотя в стенограмме расшифровок фигурирует другая цифра — до ста метров. Разночтения военный прокурор объяснил фальсификацией и записи, и стенограммы.

Правда, один из свидетелей, бортинженер Ремигиуш Мусь, был найден мертвым в подвале собственного дома в пригороде Варшавы еще 27 октября 2012 года. По официальной версии, он покончил с собой. Личность второго свидетеля не раскрывается. Но Шелонг тем не менее отмечал, что непосредственной причиной катастрофы стали действия экипажа, который был недостаточно подготовлен, — однако, мол, это не снимает вины с диспетчеров.

Россия с этим категорически не согласна. Да и международные специалисты считают, что вины руководителей полетами аэропорта Смоленск Северный в катастрофе нет. Но Польша серьезно намерена добиваться суда, причем пройти он должен в Варшаве.

Ссылка: https://lenta.ru/articles/2020/04/10/airtragedy/