Traktoristik

- Хотел купить тебе цветы, но вовремя вспомнил, что тебе и так надарят букетов сегодня, и ты потащишь их на себе, и я подумал: зачем еще сверху мой букет накидывать... - сказал Артём.

Хм. Ну да. Зачем.

Мне около 20 лет, я наивна и не понимаю, что мой ухажёр только что выдал отсутствие результата за результат, а скупость - за заботу.

Я ведусь.

Думаю: "Ну и правильно. У меня три букета с работы, от коллег. Зачем мне четвертый?"

Хотя внутри странное чувство.

Ну, будто душа пожимает плечами, чувствует подвох.

У нас с Артёмом свидание в понедельник. Это первый рабочий день после выходных, а в субботу был мой день Рождения.

И я слегка опоздала в кафе, и он меня дождался, и позаботился обо мне вот так - не купив букет.

- Ты, главное, позвонила, что задержишься, а я за цветами собирался. И ты прям вовремя набрала. Напомнила, что ты и так с букетами...

Вот. И похвалил меня. Мол, молодец, что позвонила и сказала, что букет тебе не нужен. А я совсем не это сказала, а что опаздываю, потому что меня на работе поздравляли. Между тем, что я сказала, и тем, что он услышал - пропасть.

- Продавщица в цветочной палатке, наверно, думает, что я сумашедший. Мялся-мялся, смотрел-смотрел и ничего не купил...

Надо же, как много инфоповодов для разговоров можно выжать из неслучившегося букета. Его нет, но он как будто есть. Артём прямо нарывается на похвалу за то, что букета нет.

Но разве за это хвалят? Благодарят? Разве говорят: "Молодец, что не купил цветы, спасибо".

- Я вот ехал когда сюда, то в метро бабушка вошла. И я решил ей место уступить. И встал. А парень напротив тоже встал, и бабушка села на его место. А на моё села тётка, которой я не собирался уступать - она нестарая. И я просто так потерял место. Прям обидно. Хотел доброе дело сделать, а остался ни с чем.

- Это ты к чему, Артём?

- К тому, что с цветами могло быть также. Я хотел подарить, но кто-то подарил раньше. Но я вовремя остановился...

- Это совсем не одно и то же. Бабушка не могла сесть сразу на два сидения. А букетов может быть сколько угодно...

- Хочется, чтобы букет был не в толпе других. Я подарю тебе букет, когда он будет не в горке чужих цветов, а единственный...

Господи, какой он странный, этот Артём.

И свидание странное. Он не подарил цветов, и мы уже полчаса говорим об этом неподаренном букете. И хоть мне и двадцати нет, и я глупая совсем, и всю жизнь меня учили быть вежливой и удобной, и улыбаться, даже если мне что-то не нравится, мне так сложно поддерживать этот разговор.

Я бы лучше уткнулась в его букет и нюхала цветы. Вместо тысячи слов.

Чувствую себя замерзающей Настенькой из "Морозко", которая на вопрос: "Тепло ли тебе, девица?", вежливо кивает: "Тепло, дедушка", а у самой зуб на зуб не попадает.

Не надо так. Это неправильно. Своим детям я буду читать другие сказки. А то можно замерзнуть насмерть, зато в эпитафии напишут, что ты была вежливым человеком.

Была.

В прошедшем времени.

А в настоящем времени тебя уже нет.

За соседним столиком тоже было свидание. Но там парень пришел с цветами, и они стояли на столе в вазе.

Но потом девушка как-то резко так встала, порывисто пошла к выходу, и парень рванул за ней, а цветы - 5 розочек - остались на столе.

- Как можно забыть цветы? - Артём озадаченно смотрел на брошенные розы.

- Да уж...

- Может, вернется ещё...

- Она так уходила поспешно, что вряд ли вернется...

Артём вздохнул. Наверно, переживал за парня того, который зря уступил место. Ой, то есть купил цветы, которые девушка даже не взяла.

Так сложно, оказывается, быть мужчиной. Стараешься тут, зарабатываешь на розы, выбираешь, покупаешь, а она... Гораздо эффективней, не покупать букетов.

Некупленные букеты - безопасны: их нельзя забыть, тем самым обидев дарителя. Зато весь вечер можно рассказывать девушке, как ты собирался купить ей букет, и она будет смущенно улыбаться. Если бы ты купил букет, она бы тоже смущенно улыбалась, так что, считай, и деньги сэкономил, и благодарность получил, как будто букет есть.

- Ну вот как можно забыть букет? - опять волнуется Артём.

И я вдруг понимаю, что это последнее наше с ним свидание. Потому что некоторые букеты и правда невозможно забыть. Например, некупленные.

И они на всю жизнь становятся таким... доходчивым и ярким примером нерезультата.

Собирался купить, хотел прийти, попробовал написать, думал успеть - это не результат.

Ты либо сделал - либо не сделал.

И даже если у твоего "не сделал" миллион причин и все они уважительные, ты всё равно НЕ СДЕЛАЛ.

Как в притче про трёх лягушек, которые сидели на кочке, и одна из них собиралась прыгнуть в болото.

Сколько лягушек осталось на кочке?

Три.

Потому что между "собиралась прыгнуть" и "прыгнула" - пропасть. Болото объяснений, почему НЕ.

Вместо прыжка.

Иногда можно встать, уйти и забыть подаренный букет.

А иногда можно встать и уйти.

И почему-то не забыть букет, которого не было.

Жизнь - такая удивительная штука ей-богу...

«Вялый огурец»

Две пачки сигарет в день, палёная водка, из тех, что делали в Осетии, а может в подвале соседнего дома. Ты сам выписал себе этот рецепт, чтобы тверже стоять на коленях. Да и многие обитатели и случайные посетители «Вялого огурца» не брезговали таким миксом, добавляя в него, для остроты ощущений, немного самопальной опиухи или первитина.

«Вялый огурец» это притон на одной из окраин Знаменского. Это было то самое место, которое многие называют «днище». Опера не совались сюда без взвода ОМОНа. Неизвестно, на что пойдёт десяток торчков на измене от обломанного прихода.

Наверное, многие голливудские режиссёры отдали бы не одну тонну зелени, чтобы увидеть жизнь широварни изнутри.

Обычная хрущёвка перестаёт быть таковой после того, как на её кухне первый раз сварили винт или ханку. Теперь это широварня, притон, на кухне которого больше не жарится мясо и не кипят борщи. Здесь больше нет привычной посуды: её успешно заменяет обгоревшая чугунная сковорода, с горкой прокалённой соды в центре и закопчёный ковшик, у которого вместо ручки используют старые, в синей изоленте, разболтанные пассатижи. В комнатах витает запах извращённого секса, стены, потолок, обои, прожжёная кровать с кучей тряпок пропахли йодом, уксусом, ацетоном и чуть сладковатым амбре из потной и гниющей плоти. Я наблюдал это вблизи. Можно было зайти в «Вялый огурец» на пять минут в пятницу вечером и открыть глаза лишь в среду утром, чтобы вылезти из кучи тряпок, в которых храпело, похожее на женское, тело, сходить поссать в разбитый чьей то головой унитаз, заглянув потом на кухню, где уже разливали по шприцам, с затёртыми от неоднократного использования делениями, только что сваренный дозняк. Я наклонил к плечу голову, провёл ладонью по шее, опуская воротник рубашки и, набрав побольше воздуха в лёгкие, задержал дыхание. Зазубренная игла, немного поправленная на чиркаше спичечного коробка, с лёгким хрустом лопнувшей кожи, вошла в вену.

«Дома»- услышал я знакомый сиплый голос. Я резко выдохнул через ноздри, почувствовав во рту вкус толи яблока, толи оксида карбида из газовой горелки, прижал место укола пальцами, закрыл глаза и сполз по стене на пол. Иногда я кололся в ярёменную вену, так как вены на руках практически пропали или превратились в проволоку, от частых инъекций самопальных веществ, изобиловавших всеми элементами неорганической химии.

В следующий раз, я пришёл в себя в субботу. Декорации были те же, сменились только действующие лица. Кое кого из них я знал: вот эта тёлка в лыжных ботинках, появилась здесь вместе со мной. Характерный акцент выдавал в ней толи украинку, толи белоруску. Она шпилилась со всеми, кто мог взгреть её дозняком. Когда она вынимала изо рта член после пососунчика на приходе, то рассказывала, что сняли её где то на Ленинградке, завезли на дачу в наши края, днюха, шашлыки, шампанское, лакеи, юнкера... А потом выгнали на улицу, в чём мать родила. Благо проходил мимо сердобольный дачник, который нашёл в чулане старое платье жены. Туфлей не было, поэтому обуться пришлось в старые, кирзовые лыжные ботинки.

Кто притащил её сюда я не знал, да и мне это было особо не интересно. Каждый оказался здесь почему то, по своей или чужой воле, чтобы вляпаться или напиться, придти в себя через неделю без копейки денег и в чужой одежде и продолжить свой не всегда праведный жизненный путь.

Хозяин «Вялого огурца» - синий от партаков, иллюстрирующих нелёгкий путь русского каторжанина от малолетки до крытой, Толя-беззубый. От скудного витаминами мордовского лагерного рациона, цинги, постоянно употребляемого чифира и ядовитого, разрушающего зубную эмаль «выхлопа» после внутривенного употребления уксусного ангидрида и кислоты, во рту Толи сохранился только один зуб. Когда на приходе, Толя смолил самокрутку из газеты и вчерашних бычков, он сильно смахивал на Папайя-моряка. Сегодня утром, у Толи пропали пассатижи. Это очень важный инструмент на Толиной широварне: ими он держал закопчёный ковшик, в котором высаживалась на корку (элемент приготовления раствора опийного мака) ханка. Толя сидел на корточках, смолил козью ножку и, периодически причмокивая, по старчески ворчал: «Сука, кому то наверное больше чем мне понадобились...»

В его глазах, позе, шамкающей речи не было раздражения, а только какая то грусть и безисходность. Пропали не пассатижи, пропала частичка жизненного уклада и хуже всего, что эти пассатижи, кто то нагло и по беспределу подрезал у человека, живущего по понятиям. Толя был расстроен, что в его кругу завелась крыса. Да он бы отдал даром всё самое ценное, если такое бы нашлось, в его норе, только попроси, по-братски. Но крысятничества он понять не мог. Хотя, скорее всего, запихал куда то их сам на заморочках и забыл. Теперь, на оередных отходосах, выловит поискуху.

Таким человеком он был.

Он знал эту жизнь больше, чем кто-либо другой! Он видел ту её сторону, которую она никогда не показывала, полную противоположность миру за входной дверью.

И разве мог хоть кто то судить о жизни, которую он не может изменить?Сможете ли вы вернуть этому человеку его крылья?

Мы не все одинаковые. В каждом оттенке синего есть серый. Такой я вижу жизнь.Если бы не было ничего плохого,то не было бы ничего хорошего. И для этого старого уркагана, который, как многие говорили, едва стоял на ногах, должно быть лучшее место, где он смог бы устроиться. Какое-то лекарство для мира, который не позволил ему существовать.

Своими попытками он дал мне надежду.

Внимание. Возможно тяга у опиоидных зависимых. При появление тяги, прогнать, если не получается обратится за помощью!!!

Поехали).

Я продолжаю этот долгий путь вниз. Так хочется подальше отползти от края, прекратить это медленное выгорание.

Это похоже то на пожары, что бушуют в моей голове и груди, то на медленное гниение в компостной яме. Хочется кричать, но этот крик никто не услышит, а слёз так много, что ты можешь умереть. Холодно...

Время застыло.

Порошок опустошил мою душу и тело...

Я больше не могу выносить эту тишину, не могу, нет!

Пожалуйста, только в аду я смогу... Ад окружает меня...

Спрятаться.

Очередная доза – мой единственный выход! И я знаю, я должен это принять. Я пытался... Я хотел измениться..

Я не могу справиться с этим!

Этот городок давно стал холодным и скучным, мне некуда идти. Жизнь превратилась в подобие шпионского романа, с ожиданием, слежками, арестами, добрыми и злыми следователями. Я уже давно ничего не чувствую. Героин прожёг огромную дыру в моей груди. Нет ни страха, ни чувства опасности, ни любви, ни ненависти... Только непреодолимое желание прекратить эту боль, которая перетекает из суставов в грудь, из груди в голову, выдавливается бесцветными каплями из глаз...

Последний рывок. До цыганского дома ещё минут пять ходу. Ненавижу, блядь, цыган...! Все беды от них. И где они берут проекты своих домов? Найти бы эту шарагу, которая выпускает цыганских архитекторов и поджечь. Вместе с цыганами.

За 10 лет внутривенного употреба , моя крыша окончательно съехала: то хотелось плакать, глядя на смешного щенка, то поджечь дом вместе с цыганами.

В конце улицы стояла бежевая девятка. Мне даже не нужно было смотреть на номера: Добрый вечер, товарищи оперуполномоченные. Они даже и не шифровались, я явно различил огоньки сигарет внутри тёмного салона. Может не ходить? Ведь повяжут же...! Да по херу, в крайнем случае проглочу чек, хоть чуть разломает... Номер барыги уже стоял на дозвоне в моей старенькой Нокии, как патрон досланный в патронник, осталось только надавить на курок. «Роза, выходи, я за оградой, мне один»- «Ты оперов видел? Через дорогу стоят, тебя примут сто пудов...!» «Как примут, так и отпустят. Я волшебное слово знаю...! Тебя им сдам.» «Пошёл на х..! Под подоконником чек заберёшь»

Я зажал, свёрнутую в маленький конверт бумажку с порошком, между средним и безымянным пальцем и пошёл на встречу, выскочившим из машины обноновцам... Господи, благослови...!

«Вы чё делаете...! Да нет у меня ничего, не дала она взаймы, я взаймы просил...! Ай, бля, руку больно, отпусти, аааа...!»

«Ебало завали, лезь в машину. Руки ему держи, чтоб не скинул, в карманах смотрите или в ботинках...! Вот, сука, вертлявый...»

С исчезнувшим, со временем, страхом и чувством опасности, пришла какая то безграничная безнаказанность и похуизм. В тот момент, когда меня втолкнули в салон оперской девятки, они на мгновение отпустили мои руки. Я быстро просунул ладонь с зажатым чеком в щель между спинкой и подушкой заднего сидения и разжал пальцы. Во, лохи, ищите теперь.

«Да нету ничего, я ж говорю, не дала взаймы...! Бля отпустите...»

«Да на курок походу запихал...! Серый, поехали в отдел...»

Так... Чек я заныкал... Как теперь его забрать? Мне стало смешно.

Во всех мусарках одинаковый запах. Он как будто живёт здесь со дня окончания стройки, а может им на заводе кирпичи пропитывают? Прикинь, бригадир такой, приходит к начальнику отдела и говорит: «Всё начальник, принимай работу...! А тот ему: «Не катит, запаха нет». «Ой начальник прости, закрутились... Рустам, Дильшод, тащите бочку, да-да, ту, вонючую, из прицепа...» А на бочке написано: «Запах ОВД. Состав: вонь от сапог, трёхнедельный пот, дешёвая жратва, вонь немытого сортира, экстракт шмоток бомжа. Срок годности не ограничен». Ночью в отделе не было суеты. В окошке с надписью Дежурная часть храпел прапорщик, из дальнего угла обезьянника доносился еле слышный бубнёж задержанных до утра синеболов.

В кабинете, куда меня завели, за столом сидел усталый опер, с красными от бессонницы глазами и Макаровым в кобуре подмышкой, и разгадывал сканворд. «Тааак... Приспособление для игры бильярд, три буквы, последняя «й».. «Кий»- сказал я. «Точно, кий! А я думал... Дайте ка ластик.. Нарик? А чё такой умный? Думаешь мне тебя пиздить хочется? Нет , не хочется.. Но нужно, понимаешь? Нужно...!» Я знал этого опера, мы учились в одной школе. «Дим, не надо... Нет у меня ничего. Я взаймы у Розы просил, она меня на хер послала, а мож машину вашу вычислила. Короче, не дала.. Димон, я в натуре на кумарах. Мне пиздец, хуёво... Вы ща меня лупить начнёте, я ваще обосрусь, у меня и так ни хуя не держится.» «Давай не пизди, штаны снимай, стельки из ботинок вытаскивай... Да давай быстрее сука, ща футбол начнётся...!» Я стоял босиком, в одних трусах, на холодном мраморном полу. Утренний дозняк уже отпустил и я реально мог обосраться...

«Трусы снимай..» «Дим, ну ты чё..?» «Блядь, снимай, повернись, нагнись... Очко побрей, мудила... Ха-ха-ха...! Куда, сука, чек дел...? Повезло тебе... Одевайся и пиздуй отсюда нахуй...»

Охуевший от того, что мой наглый пиздёшь прокатил, я выпалил: «Дим, два часа ночи, я домой до утра идти буду, скажи своим, пусть подвезут децел... По братски... А..?»

«Ну, ты бля и охуевший...! Вот если бы не знал тебя со школы, точно бы башку тебе ща разбил и пинка под сраку дал... Нахуя ты ваще травиться начал, ведь заебись всё было...! Хуй с тобой... Парни, отвезите этого мудака где взяли.., Вали...»

Вот это да, прокатило...! Прости, Димон, мы теперь по разные стороны. Спасибо тебе, конечно, но в этом движе друзей нет...

«Не парни, к Розе не надо, возле дома остановите». Я сунул руку между сидений. Родненький мой, лежишь, ждёшь меня братец...! Сейчас придём домой, я разведу тебя водичкой, выберу в новую инсулиночку и запущу тебя в увлекательное путешествие по своим венам... Ты снимешь мою душевную и физическую боль, успокоишь, позволишь с удовольствием покурить, пуская в потолок толстые кольца, подаришь мне безмятежный сон.

«Пока парни! Служа закону, служу народу»... «Пошёл на хуй...»

Во, лохи..