Helwee

Лето уходит дождями по лужам.

Лето уходит, трубя отступление птиц отрядам.

Лето уходит, зная как нужно оно

Нам, пропустившим три месяца кряду.

Лето уходит, и ночи простужены.

Лето уходит. Пирог ставим яблочный,

Чтоб заглушить горечь ухода ужином.

Пахнет корицей и чаем — почти сказочно.

Лето уходит, стою, смотрю вслед ему.

Гадаю на всех сентябринках сразу:

Как передать-пережить-передумать

Девятимесячную разлуку-заразу.

Знаю, что осень обманет ещё нас:

Рассыпет бруснику и грибы закружит хороводом,

Будет теплом своим водить за нос,

А потом — бац! дожди, снега, с Новым Годом...

Лето уходит и в воздух стреляет — прощайте.

(Дым по утрам оседает густым туманом.)

Лето уходит и улыбается, мол, дурачки мои, не скучайте.

Льём в чай бальзам и, не чокаясь, лето помянем...

В таверне было шумно. Время близилось к закату, и толпа народа, праздно шатавшегося по ярмарке, переместилась в ближайшие корчмы и постоялые дворы. Даже тот, кто жил рядом, был не прочь пропустить стаканчик зелёного бредня или кружечку сладкой смаковухи и поболтать с приезжими.

Поэтому, когда я пришёл, мест уже не было. В зале стояло пяток длинных столов с длинными же скамьями с обеих сторон, люди сидели на них бок о бок так тесно, что тончайшее лезвие восточного клинка не просунуть. Пришлось подкинуть серебряную чинку трактирщику, и он тут же, крепким пинком, скинул с лавочки вусмерть пьяное тело, и даже протёр после него лавочку, предлагая мне.

Алкоголь мне не положено,поэтому я попросил перевар из душицы и миску бараньего жаркого. Пока моя еда готовилась, выдался момент разведать обстановку, не вызывая подозрений. Мои соседи по столу жарко спорили о предстоящей войне с Нордъердгардцами.

– А что, мужики, война скоро? – я притворился дурачком. Мужики дружно заржали:

– Гыр-гыр-гыр, – булькал от смеха рыжий бородач, сидевший рядом со мной, – ты, паря, видать с небесной тверди рухнул. Лето скоро. Посевная, уход… А вот как урожай соберём, там и война, как положено!

– Бу-Бу-Бу, – грохотал собутыльник напротив, он до самых глаз зарос чернущей курчавой бородищей, а вот на макушке уже проглядывала блестящая плешь. Он отпил из кружки с пенной смаковухой и обратился к рыжему, – ты, Брого, сам не с облачков прилетел? В этом году осеннему столкновению не бывать!

– Агрх, это ещё почему Гриндо? – Брого поперхнулся.

– Так наша принцесса обручилась с ихним королём!

– **здишь!

– Да, чтоб меня Деркос прям тут молнией убил!...

Брого и Гриндо ещё продолжали греметь и булькать, но меня их дальнейший разговор уже не интересовал. Пришёл трактирщик и принёс мой заказ, я вложил ему в протянутую ладонь ещё одну чинку, и он тут же смылся к себе за стойку.

К жаркому полагался огромный ломоть ржаного хлеба, а перевар явно переварили только что. Жаркое оказалось, на удивление, вкусным. Я с аппетитом ел, макал в подливку кусочки хлеба, запивал горячим переваром и внешне выглядел совершенно безмятежным. Но мысли мои роились чёрными южными осами – зло и опасно.

«Король всё-таки решил отдать Владленику Нордъердгарду. Старик Нордеро совсем спятил, он уже, поди, три сотни годков разменял, а Владленику ему подавай. Сколько лет каждую осень воевали два государства, но наш король спасовал, видимо, совсем дела у Хельвении плохи, раз единственную дочку…», – тут я не выдержал и долбанул кулаком по доскам стола. Кружки на столе заплясали, пойло из них выплеснулось. Пока пьянчужки возмущались и вертели головами, я схватил свою сумку и был таков.

В конюшне у таверны было темно. Мой Верный недовольно всхрапнул, когда я начал его взнуздывать. Прости, дорогой, время не терпит. Мне нужно быть в столице до рассвета. Владленика… она моя!

На дорогах Хельвении ночью спокойнее, чем днём. В степи привязалось два блуждающих огонька, да на опушке у сосняка попрошайничали мелкие тролли. Но, как и вся мелкая нечисть, и огоньки, и тролли, лишь почуяв кто перед ними, быстро уносили ноги. А вот в лесу пришлось спешиться. Варг вышел на мой след. Судя по запаху, зверюга огромная, да ещё и кровь пробовавшая не раз.

Верного я оставил у огромной сосны, начертав над ним защитный знак. Взял скипетр из сумки и пошёл навстречу волчаре. Шаг за шагом, слово за словом я создавал пелену своего ведовства. Ведовство цеплялось к сапфиру в навершии скипетра и укладывалось там, как патроны в обойму – чем больше я успею сейчас заклинаний уложить, тем больше выстрелов будет у меня. Но это был всего лишь варг, поэтому я особо не старался. Двух выстрелов мне за глаза! И третий – запасной.

Вдруг в ветвях над моей головой послышался шорох. На всякий случай, я метнулся вправо и правильно сделал. С огромной сосновой лапы рухнул здоровый искромётник. Так варг был не один, а с седоком. В своеобразный симбиоз с искромётниками вступали только самые умные варги. У варгов – сила, а у их наездников – магия огня. Да и питались оба сырым мясом, вместе завалят путника, да вместе сожрут его прям с костями.

Искромётник вздыбил чёрную шерсть, по его вихрам тут же пробежали искорки. Опасно! Сухая трава и хвойный опад могут загореться. На скипетре было одно воздушное и два огненных заклинания. Огненные этой пакости по барабану, а воздушное опасно уже для меня самого, может раздуть пожар. Обходя загоравшееся существо, я начал плести водную бомбу, но вовремя услышал сзади рычание – здрасте, а вот и подельничек.

Быстрый прыжок, ухватиться за толстый сук, подтянуться, перепрыгнуть на соседнее дерево. Какое тут ведовство, дыхание сбить сейчас равносильно смерти. Наконец, мне удалось оббежать по верхам эту гадкую парочку так, чтобы оба оказались по одну сторону от меня. Варг вышел на поляну, он был огромный и весь в шрамах от рваных ран. Драки с себе подобными за территорию варги вели до смерти, этот пока побеждал всех.

Вдруг меня осенило. Сложив пальцы буквой "Лье", я произнёс два слога и быстро провёл рукой, рассекая воздух. Где-то далеко послышался вой, потом ещё один и ещё. Варг вздыбил шерсть, зарычал, он узнал вой других варгов, и их было много. Он глянул на меня и в сторону воя, ещё раз на меня… и быстрыми скачками понёсся в чащу леса.

Я вздохнул с облегчением. Звуковые иллюзии вновь помогли мне, спасибо, Мудрая Кая, что научила.

Но некогда медлить, вокруг искромётника уже тлела сухая трава. Я спрыгнул на землю, тварь тут же послала в мою сторону два небольших огненных мячика. Я плюнул на ладонь:

– Го! Лхааа… – водяной поток сорвался с моей ладони, туша и фаерболы, и самого искромётника, и траву. Искромётник обмяк и упал в обморок, пока не высохнет – не очнётся. Но скоро вернётся варг. Я наклонился и пошарил в горячей шерсти огненного существа... Вот оно! Повезло… и бегом направился к спрятанному коню.

Ровно к рассвету я оказался у стен столицы, славного города Мира. Варг за мной не гнался, а, может, и гнался, но не догнал. В Мир я вошёл держа Верного за узду. У ворот находились конюшни городской стражи, я вручил конюшенному поводья, а когда он попытался возразить, просто скинул с головы капюшон и дал ему меня рассмотреть.

Ведуна Хаэдрима в Мире знают даже новорожденные. Три года назад я спас страну от зерновой чумы, и до сих пор моё лицо малюют на стенах, ставнях, в изголовье кроватей – считается, что мой славный лик оберегает от дурного. Хех… да мне не жалко, пусть малюют.

Я шагал по просыпающемуся городу. Пели птицы, цвели яблони, пахло свежим хлебом – пекари уже давно проснулись. Время не успело пробежать и половины круга, а я уже добрался до дворца.

Во дворце, как ни странно, уже было шумно. И только лишь я сделал шаг к дворцовым вратам, как они сами распахнулись, и прямо на меня вышла пышная процессия. Во главе этой пёстрой кавалькады ехала на вороном коне прекрасная невеста в белоснежном платье с цветами яблони в белокурых волосах.

– Владленика! – я рявкнул так, что с дворцовой крыши рванули в небо голуби. Девушка на коне повернула голову в мою сторону, её прекрасные глаза цвета грозового неба были полны слёз.

– Хаэдрим, – я прочитал своё имя по её губам. Она потянулась ко мне, а я уже бежал к ней. Миг! И она соскользнула с седла прямо в мои объятья, уткнулась в мою дорожную куртку и разрыдалась как дитя.

По свадебной процессии пошло волнение. Ко мне двинулись солдаты, но как-то неуверенно. Ещё бы, они хорошо знали, на что я способен. Я вытащил из-за пояса скипетр – на нём так и висели три заклинания. Я направил навершие вверх и освободил воздушное. Порыв ветра пронёсся над крышами, у дам сорвало шляпки и растрепало волосы, кое-где с крыш попадала черепица.

– Где король? – я не стал повышать голоса. Король выбрался из золочёного экипажа и, нахмурив брови, встал и руки в бока упёр. Ну ладно, мы не гордые, обняв одной рукой всё ещё плачущую принцессу за плечи, я убрал скипетр за пояс. И мы вместе подошли к королю.

– Что ты творишь, Карл? – я не стал миндальничать с Его Величеством

– Владленика отправится в Нордъердгард, и точка, – король даже ногой топнул.

– А если так? – я пошарил во внутреннем кармане и протянул королю свою ночную добычу. Люди стоявшие вокруг так и ахнули. Даже принцесса перестала сотрясаться в рыданиях, только щёки её всё ещё блестели от слёз. – Этого хватит, чтоб решить твои проблемы, Карл?

– Это… Это…

– Огненный опал! Самый дорогой камень в подлунном мире, – камень на моей ладони был величиной с каштан, он переливался всеми оттенками красного и оранжевого. Искромётники растят опалы, как морские ракушки растят жемчужины. Моему искромётнику или было полтыщи лет, или он этот камешек получил в наследство от своего родителя и продолжил растить – камней такой величины даже я ещё не видел. Маленькая крупица огненного опала вылечит даже самую запущенную стылую лихорадку, если этот камешек поместить в скипетр ведуна, то заклинания огня усилятся тысячекратно, если же кинуть этот камень в реку, то вся вода в ней превратится в лаву. А ещё, денег вырученных за такой камень, хватит, чтоб наше королевство жило безбедно лет десять.

Я вложил камень в королевскую ладонь.

– Прости, король, но Владленику я забираю, – но король смотрел на опал и даже не думал возражать.

Мы с бывшей принцессой переглянулись и пошли прочь от дворца. Я протянул ей свой платок:

– Отныне, если ты и будешь плакать, то только от счастья.

– Папа! Папа вернулся! Чёкупил? Оооооо! Мама, смотри медведь! Огромный! А он плюшевый? Мама, это плюш? Папа, а тебе сказали – это плюш? Ну, я думаю, что плюш, значит, это плюшевый медведь? Ура! Пусть будет Мишей! Или Машей, когда будет играть за девочку!

Слышишь, Мишк, ты самый лучший! И самый сильный.

Маленькая девочка бегала, держала меня в своих ручках крепко-крепко. Это был первый случай, когда мне так кто-то радовался. Мне нравится приносить ей радость, поэтому, Миша так Миша.

Она хочет спать только со мной, правда, под утро я чаще оказываюсь на полу, но это же не важно, совсем не важно. Важно то, какие слова она шепчет в мои большие уши, какие сказки мне рассказывает. Пожалуй, мне нравится роль заколдованного принца, – я думаю об этом лёжа под кроватью, и внутри становится тепло.

Моя хозяйка пошла в школу. Что? Вы думаете, что она забыла меня? Вы ничего не знаете о дружбе! Мне очень здорово подходят её нарядные садичные платьица, поэтому теперь я чаще Маша. Она также тискает меня и целует в нос, посмотрите, у меня на носу даже весь плюш стёрся.

Нет же, она не только в куколки играет, она хорошо учится. Попросил её связать мне красивую юбочку! Голубую с утятами, как в книжке. Пока учится вязать, но говорит, что уже скоро.

Вчера она рассказывала мне перед сном, что не очень-то любит людей, а вот я – совсем другое дело. Польщён. Нет, правда. И не переживай ты так об этой юбке, мне нравится сидеть в твоём розовом в горошек, у него рюши красивые.

Посадила ко мне куклу Надю, она слишком худая для садичных платьев, поэтому чаще сидит голая. Надя не очень умная и постоянно теряет туфли. Зато глаза закрывать умеет – удивлён! Специально толкаю её, чтоб упала, и смотрю – как это у неё глаза так закрываются. Ничего не понятно. А моя девочка удивляется, почему Надя вечно валяется. Молчу.

Нет, она издевается! Теперь рядом со мной сидит ещё и Наташа. Вот она молодец, у неё есть желтые колготки, синяя кофточка и белые туфли. Всё по размеру. Немножко завидую. Стал сильнее ждать голубую юбочку. А ещё у Наташи тоже закрываются глаза. Прошу научить, но она не умнее Нади. Жаль. Толкаю её теперь как Надю. Но она сидит устойчивей.

Слушал перед сном маленькую хозяйку, рассказывала про дроби и новую «класснуху». Пытался в ответ напомнить о голубой юбочке, но она уже не слушает меня, ээй, ты чего, с кем мне говорить теперь? Не с Надей же! Извинилась, простил, ведь она точно не со зла. Новая класснуха и правда странная.

Сегодня прибежала и смеялась. Потом рассказала смешной случай. Как я понял, класснуха ведёт у них математику. И один мальчик написал на пять. Ну и учительница сказала, что моя девочка дала этому мальчику списать, хотя он сидит на другом ряду и другом варианте. Но дальше… то, что было дальше, расстроило меня. Эта самая класснуха сказала, что она дала списать, потому что влюблена в того мальчишку! Нет, моя девочка ни в кого не влюблена, я бы знал. Но потом. Она же может полюбить кого-то? А я?

На дискотеке танцуют и слушают музыку. Дома нельзя послушать? Вон сколько кассет и магнитофон! Нравится мне одна песня, та которая «Кукла Маша, кукла Даша…». Сегодня толкал Надю просто так, пока не упала с кровати. Ну, беспокоюсь я. Я помню, что может случиться всякое, я не забыл. Наташу запихаю за кровать. Девчонки – что с них взять. Отпусти их, они бы тоже танцевали.

Сегодня убирала всех кукол на чердак. Мне туда нельзя, потому что плюшевый. Потому что плюшевый?! Серьёзно?! А не потому что, я друг? И юбки у меня нет. Так обиделся. А она не взяла меня спать, сказала, что я толстый, оставила на диване.

Кажется, от огорчения я впал в спячку. Очнулся в какой-то кладовке, в пыли и совсем голый. Меня забыли. Честно, да? Плюшевые сердца нельзя разбить, но, кажется, что из моего почти ушло то тепло. И рядом ни одной куклы, некого толкнуть даже по-дружески.

Больно. Ярко. Выбивают меня. За что? Это же не я себя так плохо вёл! Прислушался – это не меня выбивают, а пыль из меня. Сразу стало легче. И глаза протрите. Что? Это она! – моя девочка. Огого какая взрослая. Сказал ей, что рад видеть, но не слышит меня. Спросил и про дроби, и про класснуху, и про дискотеку. Напоследок напомнил, что я принц, только заколдованный. Посмотрела как-то странно, но ничего не сказала.

Всё поменялось. В доме шумно и бегают какие-то мальчишки. Меня не трогают, им ведь за-пре-ти-ли! Я – ценный. И ведь сижу в голубой юбочке, и рисунок на ней с утятами. Красиво. Сижу один, толкать некого, да я и не смогу теперь, наверное, слабость какая-то в лапах. Теперь я сам часто падаю. А она подойдёт, вздохнёт и посадит, юбочку расправит. Почему её руки не греют меня как раньше? Внутри совсем холодно, наверное, я не принц. И юбочка не помогает.

Холодно. Темно. Кажется… кажется, я научился… закрывать глаза.

Я ощущаю! Да! Да-да! Тепло от рук! Хочу сказать, чтоб меня положили, и он слышит! Мальчишка. Не люблю мальчишек, ведь они хулиганы и драчуны. Он порвёт меня! Спасите!

– Ээй, ты чего такой надутый! А? мишка-толстяк! Я буду звать тебя Винни-Пух, как в сказке! Что? Не хочешь? Ну ладно, Миша так Миша. Юбку долой! Ты будешь пират, и мы вместе поплывём в Нетландию! А хочешь, ты будешь боцманом? Только боцманов Миш не бывает! Давай, я назову тебя боцман Потапыч? Так ты вроде и Миша, но с отчеством! Здорово? Да? Отлично! Побежали, Миш… ой, то есть грозный Потапыч! Йо-хо-хо, свистать всех наверх!

Плюшевое сердце вновь бьётся.

Вот всем снится, что покойники приходят и за собой зовут. Дескать, на тот свет проводить. У меня же было иначе.

Отца не стало, когда мне было девять. И он мне не снился. Совсем.

Снились похороны. Но отца во сне ни живого, ни мёртвого не видела.

И вот я уже взрослая баба, годков тридцати от роду. И снится мне папка. Папка! Папочка! (пишу и слёзы на глазах).

И я же понимаю, что он умер когда-то давно. Говорю:

- Ты вернулся? Насовсем?

А он как-то уклончиво головой качает, улыбается. И идём мы с ним плечом к плечу - не довелось же мне взрослой с ним так ходить. Тепло от этого плеча рядом, приятно.

Отец в спецовке рабочей. Чистой, но рабочей. И вдруг так легко на душе стало, так спокойно. И стало совершенно всё-равно, что денег не хватает, что на работе нервы мотают, что жизнь как-то не так идёт, как хотелось в детстве. Всё хорошо! Всё просто чудесно! И нет проблем, если папа рядом.

Он надёжный, для него никогда не было проблем. Он, понимаете, захохочет и беда-не беда вовсе.

Идём мы так рядом, в магазин какой-то. Одежду вроде смотрим. Но мы оба знаем, что просто нам надо вместе побыть.

Тут меня осенило: а мама-то, мама ещё не знает! И дети мои! Внуки папкины. Ору возбуждённо:

— Пап, а мама-же как! Ты знаешь как она рада будет?! Она же только тобой живёт. И внуки твои! Представляешь, два сына у меня. Тебе вот дочка досталась - я, зато я аж двух внуков! Тебе они понравятся, а они просто в восторге будут.

Смотрю на отца, а он шаг от меня назад делает. Головой качает, мол, не могу.

И я просыпаюсь.

Ощущение защищённости, надёжности, как в детстве. Понимание, что отец со мной не говорил, потому что я просто не помню его голос. Да и лица не помню, только фото...

Не верю в мистику. Это память моя сгенерировала образ. Но как же хочется... Как хочется верить, что он рядом, что наблюдает, что помогает. Очень хочется.