ArtemedoN

Предыдущие части:
Пять дней в женской Израильской тюрьме - Часть I
Пять дней в женской Израильской тюрьме - Часть II
Пять дней в женской Израильской тюрьме - Часть III

ДЕНЬ ТРЕТИЙ пятница

И опять перекличка, подъем. Ночью жарко, тело потеет на кожаном матрасе, от которого отделяет лишь тонкая, уже и так пропитанная потом и грязью «одноразовая» простыня. Дезодоранта нет, можно только мыться под душем дешевым мылом, но через полчаса все равно начинаешь пованивать потом.
Традиционный завтрак из творога и молока по желанию. Еще позже выдали халу (белый субботний хлеб) на выходные. С утра же и выяснилось, что Э. – веганка, и есть ей нечего, поскольку веганское питание – только по особому запросу, а где и как составляется этот запрос, никто ответить не смог. Позже Э. увезли на допрос, а потом и меня.

День был короткий, поэтому допрос закончился быстро, и я успела к раннему ужину. Нам выдали на оранжевых подносах с отделениями курицу, рис, стручковую зеленую фасоль, вареную свеклу и хлеб. И даже одноразовую пластиковую ложку, ура! Курицу я отдала соседкам, т.к. не ем мяса, а они мне отдали свою фасоль. Наконец-то я нормально поела. После обеда ложка была тщательно вымыта, поскольку, см. выше, я уже хорошо усвоила, что значит «одноразовое» в тюрьме. Спустя какое-то время «завхоз» разнесла кофе и чай в одноразовых стаканчиках, которые также следовало сохранить для последующего использования. Еще раздали яблоки.

Вообще, интересно, как у меня моментально включился режим максимальной изобретательности и экономии ресурсов. Наблюдая со стороны за мной и соседками, сразу можно было понять, кому из нас знакомо понятие «дефицита» (привет, советское детство). Любая вещь, прежде чем отправиться в мусорный пакет (которые тоже, кстати, в дефиците), тщательно рассматривалась мной на предмет возможного повторного использования.  Пластиковые баночки из-под творога я не выкидывала, мыла. В них можно поставить туалетные принадлежности, чтобы не валялись просто так, в них можно складывать таблетки, их можно использовать в качестве мыльницы или в качестве стакана, в них можно складывать остатки еды на будущее или объедки, когда нет мусорных пакетов... Кофейную гущу можно использовать как скраб для тела, чайные пакетики прикладывать к глазам. Еще из обрывков мусорного пакета я соорудила шнурки для кроссовок.

К вечеру нас с двумя сокамерницами вывели на прогулку.

С нами на прогулку вывели и постоянно буянящую соседку из камеры напротив. Она как ни в чем не бывало сидела на самом солнцепеке (меня бы там точно хватил солнечный удар через пять минут). Вскоре она заговорила с нами, сначала на иврите и английском, потом со мной на русском. Рассказала немного о своей жизни, о том, что ей около сорока, что живет она с родителями, и что полицию ей вызвали именно они, потому что она разгромила дом. Потом она спросила меня, означает ли это, что родители ее не любят. В этом вопросе было столько боли, что сердце сжалось… С другой стороны, я могу представить, чтО наркозависимая и явно психически неуравновешенная женщина может сделать с пожилыми родителями, и их мне тоже стало жаль.

Еще во время прогулки мне выдали казенную пижаму и, внимание, новые трусы! Как мало человеку нужно для счастья! Я тут же облачилась в обновки и постирала под краном остальную одежду, от которой уже явственно исходил характерный запах бомжа.

Вернулась Э., мы, наконец, познакомились как следует. Коренная израильтянка, приятная женщина с тихим голосом, живет в пустыне (как много, оказывается, там живет людей), как я и упомянула, веганка, преподавательница йоги, занимается духовными практиками, медитациями, майндфулнессом и всем таким прочим, я даже таких слов не знаю, что-то на одухотворенном. За что ее арестовали, она толком не рассказала, а протокол тщательно прятала в кармане. Что ж, каждый имеет право на свои скелеты в шкафу.

Перед отбоем медбрат делает обход. На всякий случай я выпросила таблетку парацетамола, сказав, что у меня болит голова – мало ли, пригодится. Я уже поняла, что лучше брать все, что можно, пока дают.

Уснули мы, как обычно, под вопли и стуки соседки напротив.

Я вышла в небольшой огороженный забором и колючей проволокой дворик, залитый жарким солнцем, где стояло четыре уличных тренажера, тоже на самом пекле (напоминаю, летом в Израиле очень, очень жарко). Еще был стол для настольного тенниса и сушащееся белье на подставках. Можно брать стулья, что все и делали – сидели на небольшом участке тени, там хоть как-то можно было дышать. Нас опять заперли, уже во дворике.

Долго посидеть я не успела, меня вытащили на осмотр к врачу. Там меня взвесили, врач спросил, принимаю ли я наркотики, есть ли хронические болезни и не нужны ли мне постоянные лекарства. На этом посещение врача было окончено, и меня снова вывезли на допрос, обыскав по дороге бессчётное количество раз. На выходе из тюрьмы на меня, как полагается, надели наручники и наножники. Щиколотки уже ощутимо болели, но я терпела.

Разумеется, в начале каждого допроса, как полагается, мне давали подписать заявление, где были указаны мои данные и где я подтверждала, что понимаю, в чем меня обвиняют, и спрашивали, хочу ли я посоветоваться с адвокатом. Я исправно звонила адвокату перед каждым допросом и обсуждала детали. Еще скажу, не вдаваясь в подробности, что, по всей видимости, мое задержание было обусловлено спецификой конкретного следствия и было спланировано заранее.

Перед допросом следователь купил мне сэндвич, причем даже звонил из кафе узнать, что туда положить. Допрос опять продолжался почти до вечера. Было утомительно, но меня поили кофе и водой, и сэндвич был вкусным - жаль, что маленьким. По крайней мере, там был кондиционер и нормальный туалет, где я с разрешения следователей позаимствовала целый рулон туалетной бумаги. Еще я попросила у них пустую пластиковую бутылку.

Затем меня отвезли обратно, и опять досмотры и бесконечные двери. К сожалению, на входе у меня отобрали бутылки, хорошо хоть разрешили пронести бумагу. В камере меня ждал сюрприз - моих соседок, как оказалось, тоже вывозили на допрос, и пока мы отсутствовали, камеру покрасили. А теперь представьте себе небольшую комнату без кондиционера и нормального воздухообмена, которую покрасили, не жалея краски, и через пару часов запустили туда четырех человек… Запах был невыносим, у нас у всех кружилась и болела голова. Я понимала, что нам надо поесть – всё, что мы ели за весь день – это творог утром и сэндвич днём.

Мимо дверей камеры проходили надзиратели, у которых я пыталась выяснить, покормят ли нас сегодня. Кто-то меня игнорировал, кто-то говорил, что через «пару минут» будет ужин. Часа через полтора на все тот же вопрос очередной надзиратель ответил, что ужин давно был, и чтобы мы ждали завтрака. Тут я не выдержала и возмутилась, на что получила ответ, что по правилам, если мы вне стен тюрьмы, питание нам не полагается, нас должны кормить там, куда вывозят.

Я взмолилась, чтобы нам дали хоть что-нибудь, надзиратель сказал, что постарается найти творог, но хлеба не обещает. Еще через полчаса он просунул нам в дверь несколько пачек творога и яблоки. Яблоки были холодные и вкусные, я съела их как в детстве – целиком, оставив только палочку. Позже он принес еще полбуханки хлеба, но аппетит у нас уже пропал, видимо, из-за сильного запаха краски, и мы отложили хлеб в сторону. Впоследствии хлеба у нас было в избытке.

Да, я еще не упомянула о воде, столь необходимой в нашем климате. В коридоре есть фонтанчик, в который можно набрать воду по дороге с прогулки или при другом выходе наружу. Проблема в том, что бутылки просто так не достать, и что выходим мы не так часто. Мне еще повезло, что изначально дали пронести с собой пластиковую бутылку (впрочем, потом ее отобрали). Поэтому я пила воду из-под крана, она даже вкуснее, чем у меня дома в Тель-Авиве, а вот соседки это делать боялись и поэтому страдали.

Т. с вещами перевели в другую палату, мы остались втроем, я и южноафриканские подруги.

У меня была новая выданная футболка, поэтому я опять постирала трусы в раковине, а майку приспособила в качестве юбки. К такому виду вроде бы претензий не было, и я была довольна, что нашла такой выход.

До отбоя еще было время, делать было абсолютно нечего, поэтому я попыталась лепить чернильницы из хлеба. Но, видимо, хлеб сейчас уже не тот, и у меня ничего не получалось. В итоге я слепила кривой кубик и очень гордилась собой. Еще я продумывала возможные использования втулок от туалетной бумаги – негоже просто выкидывать такой ценный предмет.

Наконец перекличка и отбой.

Ночь была тоже полна событиями.

Соседки напротив насрали на пол посреди камеры, чем очень «обрадовали» надзирателей. Мы с увлечением наблюдали за происходящим сквозь зарешеченное окно в двери – между собой мы уже называли его телевизором.

А еще позже ночью я услышала мяуканье в коридоре. Приоткрыв отверстие для еды, я увидела черно-белую кошечку. «Кис-кис» - позвала я, и кошка наметанным ловким движением запрыгнула внутрь камеры через щель для еды. Кошка оказалась невероятно ласковой, и через несколько минут она уже топтала мне живот и громко мурча, пристраивалась спать у меня на груди.

Потом к нам привезли нашу следующую соседку, Э. Мы перекинулись парой слов, но говорить она явно не была настроена – позже, когда мы все уже сдружились (насколько это можно так назвать), она рассказала, что и так была в шоковом состоянии, а тут к ней пристает какая-то странная женщина с кошкой и в майке вместо юбки.

В. и М. проснулись, и, увидев бродящую по камере кошку, впали в натуральную истерику. Не знаю, как у них там ЮАР с кошками, но реакция была такой, какая у нас, наверное, была бы на огромного таракана, которого кто-то чешет за усиками, гладит и спит с ним в одной постели, держа за лапки. Пришлось проявить понимание к чуждому мне менталитету и выпихнуть сопротивляющуюся кошку обратно в щель.

Остаток ночи Э. просидела возле двери, пытаясь поймать потоки прохладного воздуха. Остальные мирно спали, уже не обращая внимания на привычные вопли из камеры напротив.

С арабкой я тоже пыталась поговорить, она была совсем молоденькой, тихой и милой девушкой, но она не знала ни слова на иврите, а я не говорю на арабском. Позже я услышала от сотрудников, что она была из сектора Газа.

Примерно через час ожидания израильтянку забрали, потом арабку, а потом и меня. В другой маленькой комнатке молодая надзирательница записала мое имя и произвела обыск – я разделась до трусов и лифчика, сняла кроссовки и носки. Увидев кроссовки уже без шнурков, девушка спросила, в какой раз я тут, и удивилась, что в первый – я пришла, по ее словам, «подготовленной».

В задний проход и прочие места никто, слава богу, не полез (записываю на следующий раз запихнуть туда запасные трусы и дезодорант, хе). Я оделась, офицер в комнате рядом еще раз спросил имя и помню ли я номер удостоверения личности - видимо, его помнят далеко не все задержанные. Бутылку воды (пустую) мне дали пронести с собой.

После всех процедур, проверок и бесконечных дверей с замками меня, наконец, провели внутрь, во второе отделение тюрьмы Неве Тирца. Было еще светло. В тюрьме нигде нет часов, поэтому ориентировка по времени тут весьма приблизительная. Перед входом в отделение поверхностный обыск проводит сопровождающий надзиратель, после входа (два шага за дверь) – принимающая надзирательница. Надзиратели проводят металлоискателем, надзирательницы ощупывают еще и руками.

В самом помещении меня встретил длинный обшарпанный коридор с разными объявлениями и картинами на стенах. Меня провели до конца мимо камер заключенных еще за одну дополнительную дверь в отдел временного ареста, моя камера номер три справа. Надзирательница открыла дверь, я зашла внутрь. Три моих будущих соседки по камере сразу встали, улыбаясь и приветствуя. Дверь камеры захлопнулась, и мы остались в одиночестве.

Тут я сделаю небольшое отступление. Все мы смотрели разные фильмы и сериалы о женских тюрьмах, в основном американские. Я не знаю, сколько правды в кино, но на всякий случай уже готовилась защищать свою честь от злобных мужеподобных лесбиянок. Так вот, не знаю, как там на постоянном заключении, не знаю, как в других камерах (периодически в коридоре были слышны вопли), но у нас не было и близко ничего такого. С самого начала атмосфера была дружелюбной и поддерживающей. Вероятно, заключенных подбирают «по составу» в разные камеры, чтобы не было конфликтов, в общем, камера у нас была тихая и интеллигентная.

Итак, о сестрах по несчастью.
Две нелегальные работницы африканки В. и М. из ЮАР, подруги, которых «повязали» вместе. Они были на аресте уже десять дней. Две приятные женщины возраста 40+, верующие христианки, потерявшие бизнес в родной стране во время эпидемии ковида и направившиеся в Израиль в поисках лучшей жизни для своих детей, они были вынуждены первые месяцы работать в проституции. Позже им удалось перейти на уборки через агентство по трудоустройству. Не знают ни слова на иврите, отлично говорят на английском.

Т., улыбчивая, приветливая и громкоголосая израильтянка двадцати с небольшим лет, живет в пустыне, верит в мир, всеобщую любовь, дружбу и братство. Считает, что все люди должны быть свободными, а особенно свободными должны быть ее сиськи, которые она демонстрировала надзирателям и соседкам в камере напротив при каждом удобном случае. По ее словам, арестовали ее за то, что она жонглировала ножами в пустыне (судя по тому, как она «умело» пыталась жонглировать разными предметами в камере, я догадываюсь, почему ее задержали).

Вскоре после заселения мне вручили личные вещи – одеяло, тонкую «одноразовую» простынь (одноразовая в данном случае означает одна на весь срок ареста), крохотное полотенце 30 на 30, «одноразовую» зубную щетку, зубную пасту в небольшом тюбике, одноразовый шампунь в пакетике и маленькое круглое мыло. Еще через полчаса меня вызвали, чтобы сфотографировать.

Вернувшись в камеру, я, наконец, толком осмотрелась. Знаете, в русскоязычном израильском сегменте фейсбука я часто вижу комментарии в духе «арабские террористы прохлаждаются под кондиционером в израильских тюрьмах за наш счет». Так вот, не знаю, конечно, насчет террористов, но в женской тюрьме точно никаких кондиционеров в камерах нет, и вообще условия так себе. Я мысленно сказала спасибо родителям за детство, проведенное в плацкартах и походах, а также за три года в израильском интернате, иначе меня ждал бы полнейший шок.

Камера размером примерно четыре на три, одна двухэтажная кровать, одна кровать, приколоченная к двухэтажной, одна раскладушка, которая мне и досталась. На кроватях тяжеленные матрасы с гладкой кожаной обивкой, ободранные и невероятно грязные. Простыня, как я и сказала, тонкая одноразовая. Разумеется, никаких подушек. Два пластиковых стула, низкий столик, шкафчик с тремя вертикальными отделениями, одна дверца выломана.

Совмещенный санузел – голый унитаз, маленькая раковина, невероятно запущенная душевая в ржавых потеках. Головка душа засорена, работает лишь несколько дырочек, откуда вылетает вода острыми струями с сильным напором. Сначала я не разобралась, т.к. кран барахлил, и мылась холодной водой, но все же горячая вода, как позже выяснилось, была. Маленькая рваная тряпка для чистки всего – вот и весь туалетный инвентарь.

В двери камеры решетка сверху и щель для просовывания еды снизу. Через эти отверстия прохладный воздух из коридора, где есть кондиционер, хоть как-то проникает внутрь, иначе было бы совсем невыносимо. Есть вентилятор. Одно маленькое окно возле стены и две форточки наверху.

Следующая проблема, вставшая передо мной – это проблема чистой одежды. С семи утра я была на ногах, потела и мерзла, и уже начала, простите, пованивать. Понятно, что надо было помыться, но во что одеваться потом? Кое-как я застирала трусы под краном, намереваясь спать, закутавшись без трусов в одеяло, но сокамерницы сказали, что я обязана быть одета. Я понадеялась на жару и напялила мокрые трусы на себя. Что ж, по крайней мере, они были относительно чистые. Мылась, разумеется, босиком, тапочек не выдали.

Вскоре принесли «ужин» - традиционный израильский легкий пастообразный творог 5% в баночке 50 грамм. Без ложки, без хлеба, без ничего. Кто-то ел пальцем, кто-то сворачивал крышечку из фольги, чтобы есть ей, я как-то ухитрилась вылизать баночку языком, благо она была неглубокая. Тут я поняла, что тюрьма хотя бы однозначно благоприятно отразится на моей фигуре.

Теперь немного об отношении надзирателей к заключенным. Несколько раз я пыталась вежливо что-то спросить, например, где мне достать мои постоянные таблетки, которые я принимаю, но в ответ – либо игнор и молчание, либо, как стало понятно позднее, любимая отговорка «через пару минут». «Пара минут» может длиться два часа, но чаще всего они не наступают никогда. Такое ощущение, что почти все просьбы или вопросы выветриваются из головы надзирателей через сорок секунд. Я честно не знаю, специально ли это или же просто у них нехватка кадров и они реально ничего не успевают.

Перед отбоем перекличка – в камеру заходит надзиратель, все заключенные обязаны встать и отозваться на свое имя.
Вскоре свет выключили, и наступила моя первая ночь в тюрьме. Соседки В. и М, взявшись за руки, тихо молились перед сном.
Я была уверена, что невероятно вымотанная всем происходящим, мгновенно вырублюсь, но не тут-то было.

Прямо напротив нашей камеры в коридоре была другая камера, где содержались наркозависимые и прочие не совсем адекватные арестованные женщины. «Город засыпает, мафия просыпается» - после наступления отбоя эти соседки резко активизировались. Каждые несколько минут раздавался истошный вопль «Надзиратель! Надзиратель!» и просьбы дать сигарету, таблетку, чай, воду, кофе и вообще, немедленно выпустить на свободу. Если надзиратель не реагировал, они начинали изо всех сил молотить по двери камеры, а она у них был не железная, как у нас, а из прочного стекла, видимо, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим внутри.

Звук от ударов по этому стеклу был ужасно громким. Моя сокамерница Т. не могла упустить возможности позадирать заключенную напротив, поэтому показывала ей сиськи и обзывала «шармутой» (шлюхой). Они перекидывались оскорблениями, от «шармут» перешли к «сучкам», потом же каким-то образом наша Т. уличила соседку в расизме, они начали обзывать друг друга «расистками» и спорить, кто из них более черный. Под эти вопли и громыхания мне все же как-то удалось задремать…

Пять дней в женской Израильской тюрьме - Часть III

День первый, среда. Часть первая – обыск, допрос и задержание.
Примерно в семь утра я проснулась у себя дома от настойчивого стука в дверь. Ложусь спать я поздно, поэтому не успела даже сообразить, что вообще происходит. В полусне я подошла к двери и спросила, кто там. Услышав свое имя и слова «ордер на обыск» я открыла дверь в полураздетом виде, уверенная, что это какая-то нелепая ошибка. В квартиру сразу же зашли четыре человека в штатском – трое мужчин и одна женщина. Они представились работниками следственного подразделения, сказали мне сдать телефон и одеться. Они предложили понятых и говорили что-то еще, и я что-то там подписала, но, если честно, я не совсем помню, поскольку находилась в шоке и притупленном состоянии сознания после четырех часов сна.

Следующая картина – я достаю отовсюду кипы документов, кто-то роется в компьютере, кто-то в ящиках стола. Также у меня забрали израильский загранпаспорт. Подушки с матрасом они не вскрывали, как в фильмах, тайники не искали – их интересовали в основном бумаги, причем те, которые были в доступе, т.е. если бы я захотела спрятать папку где-то в ящике с трусами, ее бы не нашли. Жаль только, что меня не предупредили (шутка). Примерно после часа обыска они сказали, что взяли все нужное, и что я должна поехать с ними на допрос. Я спросила, можно ли принять душ, мне разрешили. В целом следователи были вежливые и обходительные. Я быстро помылась, оделась в первые попавшиеся джинсы и майку (впоследствии оказалось, что это было большой ошибкой, т.к. в этой одежде, включая трусы, мне предстояло провести три ближайших дня), уверенная, что максимум вечером вернусь домой, взяла рюкзак с кошельком и вышла из дома в «торжественном» сопровождении. Меня посадили в машину, попутно объясняя, что по прибытии на место допроса мне лучше купить еду. На вопрос, сколько времени я там пробуду и сколько еды мне понадобится, отвечали весьма уклончиво.

Вскоре мы прибыли в одно из следственных подразделений (скажу только, что это была не полиция). Мне предложили перед началом допроса сходить в ближайшее кафе и купить что-то поесть. Конечно же, меня по пятам сопровождал один из следователей. На всякий случай я купила два сэндвича (оказалось, это было верным решением, а лучше было бы взять три и салат). Сам допрос длился несколько часов. Надо заметить, что мне все время предлагали воду, кофе, а также отпускали в туалет по первому требованию (я страдаю от раздраженного мочевого пузыря, во время стресса это усиливается, поэтому для меня наличие туалета рядом критично). Были перерывы на еду. Также вначале дали позвонить по нужному мне номеру, чтобы выяснить телефон адвоката и позволили поговорить с ним по телефону в закрытой комнате. В целом следователь был очень мил и доброжелателен и старался дать понять, что вовсе не я являюсь их основной мишенью, что они на моей стороне, и что в моих интересах рассказать всю правду. Изредка заходил «плохой» следователь и, немного повышая голос, задавал более каверзные вопросы, что называется, «с наездом». Было понятно, что это уловки, но выглядело все очень искренне – так работают профессионалы.
По окончании допроса мне сказали, что, к сожалению, домой мне еще рановато и меня оформляют на временное заключение, пока до воскресенья, но, возможно, потом его продлят. Мой рюкзак я оставила там же, его позже забрал знакомый. Еще мне сказали, что в тюрьме отбирают шнурки, поэтому я вынула их из кроссовок и оставила в рюкзаке. С собой у меня была бутылка воды и на всякий случай свернутая туалетная бумага в кармане (эта привычка, появившаяся у меня из-за хронического насморка, оказалась очень кстати, т.к. с туалетной бумагой впоследствии был дефицит). Перед выходом следователи долго извинялись, но сказали, что по правилам с этого момента обязаны надевать на меня наручники и наножники. Одев, участливо спрашивали, не давит ли и все ли в порядке. Наручники не доставляют серьезных неудобств, можно пить воду, я с ними не раз ходила в туалет, с наножниками же все хуже. Если маленькими шажками еще можно приноровиться ходить, то постоянных ударов тяжелыми ободками по костяшкам ног никак не избежать, и скоро они начинают причинять серьезный дискомфорт.

Сначала меня повезли в отделение полиции. Мы припарковались рядом, и меня в таком виде неспешно сопроводили до участка. Тут надо сказать, что многие воспринимают проход по улице в наручниках как особое унижение и издевательство, но почему-то мне было смешно, (я – и опасная преступница в наручниках, ну в самом деле, те, кто меня знает, посмеется), новые ощущения будоражили, я шла с улыбкой, специально громко бряцая цепями (к сожалению, костяшки ног этого не оценили). Когда один из следователей попытался своим телом тактично скрыть меня от прохожих, чтобы я не смущалась, я даже немного расстроилась – никто из проходящих ничего так и не заметил. В участке меня посадили в зону ожидания, где я тоже гремела наручниками и пугала посетителей. Потом выяснилось, что задержанных должны сажать отдельно, но, как говорится, «это Израиль, детка».

После оформления бумаг меня повезли уже непосредственно в Неве Тирца, единственную женскую тюрьму Израиля.

Опять же, немного забегая вперед: только там я начала понимать, что же такое настоящая жизнь заключенной. После человеческого отношения, которое я получила от следователей (пусть даже оно было наигранным и вызванным профессиональным желанием получить ответы), я окунулась в мир, где ты не особо считаешься человеком, где даже самые твои вежливые вопросы или просьбы попросту игнорируются, где мимо тебя зачастую проходят как мимо пустого места… И это давит намного сильнее, чем наручники, но это уже в следующей части.