Никто не предполагает, что борьба за гражданские права может окончится великой трагедией. У революции всегда так, сперва она дело сугубо добровольное. Субъект имеет право выбора пойти на пару или заскочить на Майдан побороться с преступным режимом. Отъехать в своё родовое имение и тискать мясистых селянок за пышные телеса или… поехать в Прагу и устроить завязку тарантиновского сюжета, выбросив имперских чиновников в окно под душераздирающие мелодии Эннио Морриконе.
В марте 1618 года праздные бюргеры и протестантские дворяне Богемии выбрали второй вариант. Ведомые мошенником и авантюристом графом Матиашом Турном, они решили проявить своё гражданское сознание. Разумеется, что употребляя гражданское сознание по отношению к 1618 году я допускаю произвольный неологизм для тех времён, свойственный моей волюнтаристской душе, поэтому нигде не используйте такое определение по отношению к тем событиям нигде. Засмеют и правильно сделают. Так вот, Матиаш Турн собрал бюргеров и дворян по, уже ставшим банальным причинам. Где-то отжали у протестантов храм, где-то запланировали стройку нового католического собора и благообразные лучшие богемские люди не придумали ничего лучше кроме бития окон головами имперских чиновников. До этого случая у них ещё было право выбора. После этого право выбора у них если и оставалось, то в гораздо сокращённом диапазоне – пойти в войска императора или в ополчение очередного протестантского выскочки. Типичная дихотомия последствий бунта. На примере Матиаша Турна это видно более чем прекрасно. Успев послужить в датской армии, в шведской, возглавляя между делом отряды богемской ребелии. Покуда ему не надоело и он не уехал доживать свои дни в эстляндский город Пярну, пожалованный ему шведами за отличную службу.
А вот другим жителям Империи повезло намного меньше. Впереди их ожидал тридцатилетний ад невыносимой вялотекущей войны. Поколение родившееся в 1620-1625 годах вырастало в этой атмосфере и думало, что так было всегда, есть и будет всегда. Что там ваши «вьетнамские синдромы» по сравнению с синдромом «тридцатилетки».
Цесарцы окрасили кровью мостовые Праги, бунтовщики ликуют, переговоры по причине массового психоза последних зашли в глухой угол. Осенью начинаются боевые действия. Фридрих V Пфальцский быстро сошёлся с негодяем графом Турном и начали, в целом весьма успешные, боевые действия против Империи.
С первых же месяцев войны оказалось, что императорская власть, представляемая герцогом Австрии сперва престарелым Матвеем, затем Фердинандом, не может в полной мере даже успешно защитить себя, не говоря о том, чтобы развернуть полномасштабное наступление на взбунтовавшиеся протестантские княжества. Австрийские Габсбурги тех времён кроме того, что являлись уже второе столетие неизменными обладателями титула Императора, больше ничем другим похвастать не могли. Владения в СРИ у них были относительно небольшие. Собственно само австрийское герцогство и королевство Богемия, самые крупные территории, да владения сильно меньшие по размерам, хаотично разбросанные по всей тогдашней Германии. Владения же Габсбургов за пределами СРИ – королевство Венгрия и территория Хорватии им не давали совершенно никаких бонусов. Венгры ещё в 1526 году, когда в битве при Мохаче, погиб молодой король Людовик Ягеллон и трон перешёл к Фердинанду I Габсбургу, заключили с последним множество соглашений, одно из которых гласило, что габсбурги не имеют права использовать венгерскую армию ни против кого кроме османов. Лишь во время войны за Австрийское наследство это соглашение было нарушено, когда судьба Габсбургов повисла на волоске. Так что обладание этими весьма обширными южными землями не давало Габсбургам ничего в игре тридцатилетки. Даже наоборот оно рискнуло превратится в балласт, не благоволи божеский промысел, который ввёрг Османскую империю в длительный политический кризис и османам было не до амбициозных планов захвата Аппенин и выхода к Рейну.
Слабость имперской власти понимал ещё император Максимилиан, правящий в начале XVI века. Именно он стал основоположником замечательной династической политики, выгодно устраивая браки своих сыновей и дочерей. Благодаря одному из таких браков дом Гасбургов получил жемчужину в свою коллекцию – Испанскую империю, раскинувшуюся от Филиппин до Северного моря. Спустя сто лет династический брак между Филиппом Бургундским и Хуаной Безумной принёс свои дивиденды. Уже в 1620 году Испания присылает на помощь Империи 25-тысячное войско под командованием Амброзио Спинолы. На первых порах подобная помощь позволила Императору отдышаться, а затем уже и самостоятельно набрать военных балов с помощью талантливых имперских военачальников Валленштейна и Тилли. Всё это вкупе позволило Империи занимать первые позиции в войне целых 12 лет, покуда в игру не вступила маленькая неприметная держава на окраине Европы – Швеция.
Швеции не особенно выгодна была эта война в Империи. Сразу отбрасываем лютеранскую солидарность Густава-Адольфа с немецкими протестантскими княжествами. На последнем этапе Богемского периода война Швеция не пришла на помощь своим братьям по вере, отдав предпочтение повоевать с Речью Посполитой за Прибалтику. Уж совсем нелепо говорить, что Густаву Адольфу стало жаль разбитую Данию на рубеже 1629-1631 годов. Со времён распада Кальмарской Унии и «Стокгольмской кровавой бани» 1520 года, Швеция и Дания находились в состоянии вечной войны с короткими перемириями. Сначала за южную плодородную область Сконэ, затем шведы стали претендовать на превращение Балтики в своё внутреннее море. Добить разбитую легионами Тилли Данию не составляло особого труда и положить начало полной шведской гегемонии в Балтийском регионе. Император только бы спасибо сказал да руку пожал. Габсбурги в отношении Швеции резко утратили свой дипломатический дар, не догадавшись с оной заключить какой-либо союз. Сильное влияние фанатиков-инквизиторов в Вене исключало такую возможность. Напротив в другой стороне Европы, в её Западном окончании в Париже нашёлся человек, имеющий сан кардинала, которому было наплевать на богословские расхождения, справедливо полагающий, что «габсбургская блокада» намного страшнее тех, кто читает Библию на местном языке и не вывешивает в своих кирхах икон.
Кардинал Ришелье, человек изменивший ход войны и впоследствии всю европейскую политическую систему. Успехи Габсбургов в первые два периоды Тридцатилетней войны привели их к частичной гегемонии в Центральной Европе. Со стороны Испании, Италии, Швейцарии, Эльзаса и Фландрии Франция оказалась в кольце своих вековечных соперников. Ещё не зажили раны от горечи поражений в Итальянских войнах, ещё помнили рейды испанских терций короля Филиппа II до самого Орлеана. Призрак угрозы явственно застыл над Парижем. И Ришелье поступил совершенно нехарактерно для своего времени. Он заключает соглашения, а затем субсидирует крупные суммы врагу Католического мира лютеранину Густаву-Адольфу. Характер войны с религиозной стал превращаться в национальную. Когда католическая держава Франция, спасая себя, от другой католической державы СРИ, вступает натурально в сделку с дьяволом. И этот дьявол разметает имперские армии в битве при Брейтенфельде и Лютцене. Успехи шведского оружия переломили хребет габсбургской мощи, в 1635 году в войну на стороне Протестантской Лиги вступает Франция. Для габсбургов отсчёт пошёл в обратном направлении.
И всё таки, справедливости для, следует заметить, что даже для фанатичных Гасбургов, имеющие возле себя агентуру Папы из числа рыцарей Игнатия Лойолы, война несла в себе, прежде всего, цели установления гегемонии имперской власти в Империи. 16 век и особенно 17 век, это период наступления центральной власти на остатки средневековых вольностей. Централизация государств под управлением из единого центра, во главе которого стоит монарх. Одна вера, один король, одна страна ,если вы не знали, что аналогичный лозунг из Рейха всего-навсего перефраз изречения Людовика XIV. Уже Максимилан начал делать энергичные попытки централизации власти в Священной Римской Империи и сумел достичь определённых успехов, покуда в Виттенберге Мартин Лютер не приколотил к воротам собора свои нечестивые тезисы. Переход в лютеранство большинством немецких князей был обусловлен, несомненно, тем, что можно было конфисковать церковные земли, а также в виду наступления монархического абсолютизма. Схожие процессы наблюдаются во Франции в том же веке. Аналогично приходится пик борьбы сюзерена Парижа с остатками феодалов в Окситании. И ровно так же, в ходе борьбы против централизации, окситанские дворяне переходят в Лютеранство. И почти на те же тридцать-тридцать семь лет во Франции пылают Религиозные войны, по итогам которых завершается самая горячая фаза становления абсолютной королевской власти.
В этом плане Тридцатилетняя война по мотивам, характерам весьма схожа с Религиозной войной во Франции. Больше только масштабы, арена боевых действий, количество иностранных участников во внутренних неурядицах СРИ. Само-собой, что у Бурбонов вышло централизовать Францию, а Габсбурги потерпели полное поражение. После 1648 года с их стороны почти не наблюдается активных попыток перестановки сил влияния в СРИ, Гасбурги начинают укреплять свои династические владения, всё более активно разжигая конфронтацию с Османской Империей.
И ещё одно важное отличие итогов Тридцатилетней войны от Гугенотских войн во Франции заключается в том, что установилась новая политическая система мира, закрывающая длительный период Медиевала. Устанавливается Вестфальская Система Международных Отношений, основные уложения которой действуют и поныне, в частности самое важное уложение – приоритет национальных интересов. Это уложение способствовало в дальнейшем развитию национализма и возникновения национальных государств.
А СРИ ещё 158 лет доживала свои дни в полудрёме. Именно после 1648 года титул императора превратился в церемониальный титул, не имеющий почти никакого политического веса в принятии решений. Сама же Империя никак не представляемая единым целым в принятии политических решений в жизни Европы, всё таки сохраняла важную функцию баланса сил. Формально подчиняясь императору, 300 мелких имперских княжеств были предоставлены сами по себе. В виду своей естественной слабости быстро стающие марионетками в играх крупных европейских игроков таких как Франция, Британия и даже той же пока ещё условно Австрии. С другой стороны Вестфальская система не позволяла ни одному игроку взять и одним мощным марш-броском подчинить эти 300 княжеств. Таким образом и получался паритет сил, когда германские княжества служили камнем преткновения на пути великих держав. Впоследствии хитроумный Талейран устранил эти «камни», но тут он переиграл самого себя, расчистив путь Пруссии к осуществлении объединения Германии в один Рейх. Рейх, который навсегда устранил Франко-Австрийские противоречия, втянув Габсбургов в ненужную им войну, которая и поставила крест на их полу-тысячелетней истории.
