Андрей Колпаков. Дорогами войны.

- Война, война, война, - черная птица летела над поселком.

Село зашумело, как потревоженный улей. Голосили женщины, им вторили малыши. Мужчины собирались группами, обсуждали случившееся, говорили, что война быстро кончится, и враг будет разбит.

В первые дни войны почти половина населения села Ребрихи ушли на фронт. В этот грозный год Андрею Колпакову было 15 лет. Жил он с мамой и тремя сестрами. Отец его вернулся с Финской войны весь израненный и умер дома перед самой Великой Отечественной.

Уже осенью стали приходить похоронки. Радио передавало нерадостные вести о трудных и кровопролитных боях. Но народ сплотился. Работали все: и оставшиеся немногочисленные мужчины, и женщины, и дети-подростки. Андрей учился в школе и работал в колхозе.

Мама Андрея втайне надеялась, что война закончится, когда сыну придет призывной возраст. А война все шла и шла, надежды матери рухнули. После окончания школы ребята всем классом отправились в военкомат. 30 октября 1943 года Колпаков Андрей был призван Ребрихинским РВК и попал служить в 136 стрелковый полк 97 стрелковой дивизии 5 Армии, которая была в резерве ставки РВК.

Позднее это воинское подразделение было прикомандировано к Третьему Белорусскому фронту и участвовало в боевых действиях Гумбиннен-гольдапской операции при переходе границы Восточной Пруссии осенью 1944 года.

Андрей Колпаков был связным командира роты. Храбро сражался с врагами в траншейных боях, закидывая противника гранатами. В наступательных боях отбил два ручных пулемета и уничтожил одну огневую точку. Всегда был впереди, за спины товарищей не прятался. В редкие минуты затишья проводил агитационную и разъяснительную работу среди бойцов, подбадривал их перед боем.

18 октября 1944 года командир третьей стрелковой роты был тяжело ранен. Андрей Колпаков вынес уже мертвого командира из-под огня и спас его документы. За этот подвиг боец был награжден медалью "За отвагу". Сам же был тоже ранен, потерял ногу. Потом было несколько госпиталей, долгое лечение и возвращение домой.

Лидия Башкатова. Учиться, учиться и... учить

Отгремела война. Отплакали матери и вдовы. Вернулись домой фронтовики. Село Клочки жило той же судьбой, что и любое другое в послевоеннной стране. Среди селян была и она - Лида Башкатова. Выросла девушка в многодетной семье. Мама ее работала, и малыши были на попечении девочки. Она присматривала не только за своими, но и соседскими ребятишками. Детвора с удовольствием оставалась с Лидой, умеющей и организовать игры, и увлечь интересной книгой, а если нужно, навести порядок и успокоить или забияку. Потому, когда девушка после окончания школы поступила а педучилище, никто не удивился. Учиться Лида любила. Она была любознательной, серьезной, много читала, ответственно относилась к различным поручениям.

Однажды в аудиторию быстрым шагом, несмотря на костыли, вошел молодой человек. Студентки - в группе были одни девушки - замерли. Парень слегка оперся на костыли и расправил плечи, отчего стал еще выше. Тряхнул кудрявым белокурым чубом, улыбнулся и начал говорить. Это был Андрей Дмитриевич Колпаков, который уже закончил пединститут, работал и был приглашен в педучилище, чтобы прочесть лекцию.

Беседа со студентками - интересная, эмоциональная- пролетела, как один миг. Девушки были заворожены манерой общения молодого преподавателя. Лида Башкатова подошла к нему и поблагодарила за лекцию. Он посмотрел на нее весело и озорно и... пригласил на танцы. Девушка смутилась, румянец разлился по ее щекам. Она нахмурилась, но согласилась.

Почти год они ходили на танцы, разговаривали, шутили, обсуждали прочитанное. У них было много общего: оба деревенские, из многодетных семей, оба педагоги. Они замечательно дополняли друг друга. Лида - спокойная, серьезная. Андрей - энергичный, общительный, с прекрасным чувством юмора.

О наших учителях.

В 1949 году Лида закончила учебу, молодые поженились и уехали в село Подстепное Ребрихинского района. Он стал директором школы, она - учительницей начальных классов.

В шестидесятых семья переехала в наше село Светлое. Лидия Ивановна стала моей первой учительницей. Она была добра к ученикам и терпелива. От нее исходило какое-то материнское тепло. Лидия Ивановна не только прописным истинам, она окружала нас заботой и вниманием. Можно сказать, возилась с нами, как наседка с цыплятами.

А в пятом классе нашим классным руководителем стал Андрей Дмитриевич. Нам, конечно, было страшновато отрываться от нашей любимой Лидии Ивановны. Но он нас сразу же расположил к себе, рассказав что-то смешное. Андрей Дмитриевич вел у нас естественно-научные предметы. Уроки проходили живо, эмоционально, нередко возникали смешные ситуации. Он старался не только дать нам знания, но и учил думать, высказывать свое мнение. Нередко мы слышали: "Докажи. Объясни.Как ты считаешь? Почему так?" Когда мы еще не учили химию, Андрей Дмитриевич на внеклассных мероприятиях показывал нам химические опыты. Мы смотрели на него, как на волшебника.

По воскресеньям в 10 часов утра были танцы, которые организовывал наш классный руководитель. Мы - маленькие и бестолковые - учились танцевать твист, шейк, а главное, вальс. А он смотрел задумчиво на нас. Теперь-то можно предположить, о чем думал наш уже немолодой учитель. Скорее всего, он вспоминал свою молодость и танцы со своей любимой Люсей (так он всю жизнь называл Лидию Ивановну).

Полвека рука об руку прошли Лидия Ивановна и Андрей Дмитриевич Колпаковы. И радости, и беды делили пополам. У них родились две дочери и сын. Однажды, уже став взрослыми, дети поинтересовались у мамы, почему она вышла замуж за их отца. Лидия Ивановна тогда ответила, что пожалела его. А ведь издавна известно, что женщина на Руси не говорила: "Люблю". Она могла сказать: "Жалею тебя" В феврале 2000 года не стало Лидии Ивановны. Андрей Дмитриевич ушел в мир иной в сентябре этого же года.

Кто может дать ответ - что это? Видимо, это любовь.

Многое можно вспомнить об Андрее Дмитриевиче. Но в этих воспоминаниях не будет его откровений о военном времени. Он никогда ни словом не обмолвился о войне, о себе на фронте. Лидия Ивановна и Андрей Дмитриевич были очень скромными и добрыми людьми. Спасибо Вам, учителя, учителя от Бога! Светлая память.

09 мая 1945 года в 01:01 по Московскому времени вступил в силу подписанный акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Капитуляция Германии была признана генерал-фельдмаршалом, начальником штаба Верховного командования вермахта Вильгельмом Кейтелем, представителем люфтваффе — генерал-полковником Штумпфом, от кригсмарине акт подписал адмирал фон Фридебург.

Безоговорочную капитуляцию приняли маршал Жуков (СССР) и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал Теддер (Великобритания).

В качестве свидетелей свои подписи поставили генерал К. Спаатс (США) и генерал Ж. де Латр де Тассиньи (Франция).

Я не буду писать много, словами это не выразить... Из тех, кто сейчас живёт никто не может себе представить самого страшного ужаса обрушившегося на нашу страну и продолжавшегося чуть более 1400 дней. Практически вся страна сутками работала как единое целое, отдавая себя без остатка, чтобы этот кошмар закончился... Великая Победа стоила СССР каждой 8-й жизни.

Я знаю, что сегодня будет очень много грязи в адрес Настоящих Героев той войны, опять, как и в прошлые года, нам будут пытаться доказать что "всё было не так"... Но это пустое, с моськами не спорят.

Давайте вместо "празднования" в этот день поблагодарим Ветеранов, Труженников тыла, Партизан и просто тех немногих оставшихся в живых современников той войны за то, что мы родились и хоть как-то существуем.

И давайте не только один день, а весь год жить так, чтобы им не было за нас стыдно.

С праздником!

Недавно читала пост про войну и в комментариях про то, что подвиги ветеранов преукрашены и преувеличены.
Так вот данный пост про моего деда. Каково это выиграть одну войну и тут же идти на другую.

Куваев Иван Васильевич
1925 д. Беклемищи, Пестяковский р-н, Ивановская обл.,
1969 д. Беклемищи, Пестяковский р-н, Ивановская обл.,

В годы Великой Отечественной войны:
— командир орудия, артиллерийского полка, сержант.
Родился в 1925 году в деревне Беклемищи Пестяковского района Ивановской области.
В 1943 году был призван в ряды Красной Армии Пестяковским райвоенкоматом. Принимал участие в Великой Отечественной войне в начале орудийным номером, а затем командиром орудия.Прошел всю Европу вдоль и поперек. Брал Будапешт, Варшаву, Кенигсберг, Берлин, Прагу.
После 9 мая 1945 года его часть направили домой, но в Москве поступил приказ: повернуть на Дальний Восток. В Маньчжурии, где он воевал с японцами, пришлось «задержаться» еще на год. Вернулся домой сержантом в 1946 году, весь израненный и больной.
Из воспоминаний ветерана:
«Эшелон шел на запад. Сидели солдаты в теплушке, травили анекдоты, пели песни под гармошку. Поезд  стучал колесами, мимо неслась чужая сторона. Была зима, и  в вагоне стоял жуткий холод. Чтобы согреться, заваривали чай, курили, угощая друг друга. Когда кончился табак, решили собрать остатки, у кого что было и сделать одну, общую самокрутку из оставшейся газеты и выкурить её по очереди. Отец вызвался скрутить гигантскую «козью ножку» общей длиной около метра, и на правах изготовителя, первый закурил, подойдя ближе к выходу.  В этот момент неожиданно началась бомбежка. Прямым попаданием авиабомбы вагон был разнесен в щепки. Отец очнулся в овраге, получив ранение в шею. Во рту торчал кусок газеты от  самокрутки. Недалеко догорал разбитый состав. В живых из вагона остался только он один. Всех разметало по ближайшим окрестностям. Останки людей висели на проводах и столбах. Зрелище было ужасное. Потом, до конца войны, артиллерийский полк, в котором служил отец, три раза был практически полностью уничтожен. Часть оставалась боеспособной только благодаря тому, что спасали документацию штаба и знамя части».
Проживал и трудился на родине, умер в 1969 году, в возрасте 44-х лет.
Награжден медалями, в том числе «За Победу над Германией в ВОВ 1941-1945», «За Победу над Японией».

(Дед без усов)

Было нас у отца с матерью шестеро. Хоть матушка и народила восемь детей, да двое умерли в младенчестве, в том возрасте, когда и ходить еще не умеют, поэтому в памяти моей не осталось лиц их. Жили мы в Ирбитском районе, что в Свердловской области, в деревне Пьянково. Отец работал в колхозе вместе с матушкой, и мы тоже сызмальства к труду были приучены. Мы это Агриппина, Алексей, Дмитрий, я, Петр и Александр. Смутно помню, кто, сколько классов окончил, но думаю, что все, как и я - 4 класса. Правда Леша умным был, он может и 7 окончил, ведь перед войной электриком в депо работал. Не помню уже, сколько лет минуло.…  А мы все в колхозе так и остались работать. А в 18 лет я на шофера выучился и на тракторе до мая 1942 года работал, когда Алексей уже почти как год воевал в артиллерии… 


    ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. УЧЕБКА.

    - Да что же ты мне Ваньку-дурочка тут показывал! - словно Зевс изрыгал молнии начальник военного училища и по совместительству председатель аттестационной комиссии на меня. – Я тебя уже отчислять в пехоту хотел, а ты мне все экзамены на отлично сдаешь! Говори рядовой Свалухин! Ну!

    - Я только недавно все понял, товарищ  полковник, - явно не убедительно пытался оправдаться я.

    - Понял! Понял! Да я тебя зашибу негодяй! – взревел он во всю силу, что стекла в помещении зазвенели. – Пошел вон из класса! Отлично!

    Шел май 43-го года. Подошло к концу наше обучение по программам водитель-механик и наводчик орудия танка, но у нескольких человек в нашем взводе учеба не заладилась под самый конец обучения. Причиной тому было следующее обстоятельство. 

После 10 месяцев обучения, отправили меня и двух моих земляков в соседнею деревню за продуктами. По дороге, уже у самого поселения, встретился нам комиссованный по здоровью бывший танкист. Увидев издалека его хромую походку и словно в саже вымазанное  лицо - по моей коже сразу же пробежал холодок. Подойдя ближе к нему, мы увидели, что вся голова и руки его были неописуемо страшными от полученных ожогов. Глазные щели на лице были разных размеров, а нос практически отсутствовал. Передвигался он с трудом опираясь на костыль и тяжело дышал. Было видно, что он очень сильно страдал и не скрывал этого. Мы же проходя мимо него хотели сделать вид, что не видим его, но он первый начал разговор.

    - Здорово солдаты, - поздоровался он. – В колхоз за продуктами, пожаловали?

    - Здорово и тебе, - неожиданно для себя ответил я. – За продуктами приехали, - продолжил я, стараясь не смотреть ему в лицо, а глядя куда-то в центр груди на выцветшую гимнастерку.

    -Троем, то унесете? – поинтересовался он. – Обычно шестеро приезжали, а вас вижу трое или отстал кто?

    - Все мы здесь, - поддержал разговор Федор, тоже глядя куда-то ниже лица собеседника.

    - А вы не стесняйтесь, посмотрите на лицо мое. Вы же танкисты. И я когда-то им был, а теперь все комиссован по здоровью. Живой, но страшный как черт. И воевать не могу больше, - его голос на мгновение дрогнул.- Раньше я был первый парень на деревне. По мне все девки с ума сходили, а теперь все не нужен ни кому. 

    - Война же, - попытался я прервать его.

    - А ты был на войне то? Вижу, что не был, поэтому и веселый. А мой экипаж заживо сгорел, я один чудом выбрался…

    - На каком танке воевал, - снова попытался я вмешаться в его воспоминания.

    - А какая на хрен разница. На войне все танки горят как спички, моргнуть не успеешь, а ты уже в огне весь и дышать не чем…, - после чего он замолчал и поковылял дальше не оглядываясь.

    Федор, Семен и я развернулись, словно ни чего и не было, и направились дальше по своим делам. Дойдя до амбара, где нас уже ждал завхоз, мы принялись грузить продукты на колхозную телегу. 

Телега пахла прокисшим молоком и простоквашей, словно кто-то скинул ее в молочное озеро и оставил там на несколько дней, до тех пор пока она не впитает весь этот запах.. Как оказалось, вчера на этой телеге в город отправили все молоко - собранное в колхозе за 2 дня, но по дороге на одном из ухабов одна из бочек треснула и содержимое ее разлилось, покрыв доски жирным слоем сливок. Из-за этой неприятности у завхоза долго не принимали молоко в городе, пока не приехал председатель и не уладил все разногласия. Обратно же завхоз приехал в деревню только поздно вечером и по этой причине, видимо, телегу и не успели отмыть. 

    - Жируете, - как-то не весело пошутил Никита, обращаясь к завхозу, после чего тот и поведал нам эту историю.

    Выслушав его причитания и угрозы в адрес неизвестного нам плотника, мы продолжили загружать выписанные нам продукты. Примерно через полчаса работы мы сделали перекур, и расселись прямо на земле под теплым апрельским солнцем продуваемые еще прохладным ветерком. За полчаса работы мы почти не обмолвились и словом, думая о тех словах, что сказал нам обожженный танкист. 

    - Трофим, - решился я, наконец, и обратился к завхозу, - а у кто это у вас ходит по деревне с костылем? Раньше я его не видал здесь,- виновато озираясь по сторонам, спросил я.

    - Это который в ожогах весь? – он тоже огляделся по сторонам.

    - Да.

    - Эх, - тяжело выдохнул он. - Это Пашка. Он у нас раньше трактористом работал здесь. Здоровый был, да такой, что на нем хоть вместо трактора паши землю. Ну, сильный то есть. А теперь ходит кое-как, еле выжил, говорят, - он вытер со лба пот ладонью и смахнул капли соленой воды. – Забрали его перед самой войной в Армию. Но это уже второй раз. Первый раз он в советско-финскую попал, он снова оглянулся словно бы опасался, что кто-то подслушивает. - Вернулся, значит с нее, а чуть больше чем через год снова его призвали, но уже танкистом пошел он. Водителем-механиком вроде как. Медаль даже получил за оборону столицы, а под Ржевом подбили экипаж ихний, так он один и выжил. 

    - Ну, Трофимыч, ты и добрый. Мы же тоже танкисты, - возмутился взволнованный рассказом Федор.

    - Спросили, я ответил, - рявкнул он в ответ. – Ну, чего разлеглись? Работать надо, скоро уже обед, а я тут с вами язык чешу. Принимайтесь за работу!

    Мы не особо сопротивляясь снова принялись таскать бочонки и мешки на подводу. Примерно еще через полчаса работа была окончена, и Трофимыч не сказав ни слова, отправился по своим делам, закрыв перед этим зачем-то на ключ подчистую пустой амбар. Мы также ни говоря ни чего сели на телегу, которую уже запряг Семен, и покатились в сторону части. На протяжении всей дороги мы не обронили ни слова. Только перед самыми воротами КПП Федя спросил нас: 

    - Как думаете, и по правде горят как спички-то?

    - Что? – спросил я, как будто бы не понимал, про что толкует товарищ, хотя сам всю дорогу только и думал об этом.

    - А ты, что не веришь? – опередил всех Семен. – У меня брат в танкистах служил под Смоленском. Без вести пропал. Куда пропал-то? Сгорел значит и документы сгорели с ним же, как пить дать, - протараторил Сеня. 

    - Ну, ты ладно, давай тут паникерство не разводи, - сказал я, - найдется брат твой.

    - Держи морду шире. Найдется он, как ж….

    - Сто-о-о-й, - закричал часовой на посту, - перебив Семена на полуслове.

    Заехав на территорию учебной части мы уже не разговаривали, а только с каким-то упорством от того бессилия, что мы испытали при встрече с обожженным  Павлом, разгружали подвод. 

    С того дня учеба у нашей троицы совсем не заладилась, хотя до этого мы и демонстрировали хорошую обучаемость и знания на протяжении 10 месяцев. На занятиях по вождению у меня постоянно глох танк, а вместо того чтобы ехать быстрее я ехал медленнее и наоборот. Те же проблемы появились и у Семена, который, как и я обучался на мехвода, а наводчик орудия Федор перестал попадать по целям с регулярной периодичностью. На занятиях по изучению мат. части, мы тоже из отличников скатились до худших учеников и перед самыми выпускными экзаменами встал вопрос о нашем отчислении из учебки и переводе в сухопутку. Но все изменил его величество случай.

    За неделю до экзаменов у нас в роте появился новый старшина Сергеев. Это был не высокого роста, худощавый мужичок средних лет. В его взгляде читалась самоотверженность и жесткость, но речь его была спокойной и умиротворяющей. Лицом он был больше похож на какого-нибудь учителя или врача с большими светлыми глазами и вздернутым кверху носом, на котором всегда висели очки. На его гимнастерке имелось две медали: одна за отвагу, а вторая за оборону Сталинграда. По этой причине мы сразу же зауважали его, а в свободное от учебы время стремились расспросить его о войне. В один из вечеров, буквально за пару дней до экзаменов вокруг  старшины собралась почти вся рота. Поводом послужило то, что у старшины был день рождения. Вскипятив воду и разлив кипяток по котелкам, мы уселись на скамьях, и принялись расспрашивать Батю (так мы его почти сразу же прозвали) о том, что поможет нам выжить на войне. Хоть он и не был танкистом, но поведал нам много чего полезного и, на мой взгляд, важного в военном деле. Разговор длился не один час, а мы как завороженные слушали его, почти не перебивая. И вот уже когда настал отбой, я спросил:

    - Батя, скажи, а правда говорят, что в бою танки горят как спички? И что уж лучше в пехоте, чем в танке?

    - Кто тебе такой бред сказал, Ваня? – он пристально посмотрел на меня, что мне стало очень стыдно за свой страх, и то, что я показал его.

    - Много кто говорит, - я тоже посмотрел ему в глаза.

    - Нет, Ваня, не правда. В Сталинграде мы с голой грудью под пули лезли и под минометным обстрелом перебегали от дома к дому. А танкист под броней ездит и пули с осколками ему не страшны. А если экипаж умелый, то и ни какой немец ему не страшен. Вот штурмовик или бомбардировщик страшен, это да. А танки у нас ни чуть не хуже, а лучше, чем у немцев, поэтому брехня это все Ваня. Не верь. 

    - Что же получается, врали? – спросил Семен.

    - На войне бессмертных нет, - обрубил Батя. – Кому суждено утонуть, тот не от пули погибнет. Понятно вам сынки? 

    - Конечно, понятно, - ответили мы почти хором.

    - Ну и хорошо. А теперь отбой, - скомандовал он и направился к себе на кровать. 

    Через два дня подошла череда экзаменов. Все теоретические дисциплины  и практическую часть я сдал на отлично, не смотря на удивленные взгляды преподавателей и председателя аттестационной комиссии. А уже на следующий день нас всех отправили в Нижний Тагил, где каждому экипажу предстояло обрести командира и приступить к сборке своего танка.