Цыганская рапсодия. Интермедия II. Макароновирус
"Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса."
Ф.М. Достоевский "Преступление и наказание".
"Иаков оставил Вирсавию и направился в Харран. Дойдя до некоего места, он остановился на ночь, потому что солнце уже село. Он взял там один из камней, положил себе под голову и лег спать. Ему приснился сон: он увидел лестницу, которая стояла на земле, а верхом достигала неба, и ангелы Бога поднимались и спускались по ней. Над ней стоял Господь и говорил:
– Я – Господь, Бог твоего отца Авраама и Бог Исаака; землю, на которой ты сейчас лежишь, Я дам тебе и твоим потомкам. Твои потомки будут многочисленны, как земная пыль, и ты распространишься на запад и на восток, на север и на юг. Все народы на земле получат благословение через тебя и твое потомство. Я с тобой и буду охранять тебя, куда бы ты ни пошел, и верну тебя в эту землю. Я не покину тебя и исполню все, что обещал тебе. Проснувшись, Иаков подумал: «Истинно, на этом месте Господь, а я и не знал». Ему было страшно, и он сказал: – Как устрашает это место! Не иначе, как здесь дом Бога, и это – врата небес. Иаков поднялся рано утром, взял камень, который он клал себе под голову, поставил его памятным знаком и возлил на него масло. Он назвал это место Вефиль, хотя в начале тот город назывался Луз."
Бытие 28:10-19
"Ковье́лло — персонаж-маска итальянской комедии дель арте, первый дзанни, южный вариант Бригеллы. Представляет южный (или неаполитанский) квартет масок, наряду с Тартальей, Скарамучча и Пульчинеллой. Имя маски произошло от Iacoviello, неаполитанского произношения имени Giacomino, Яковьелло Джакометто — так звали одного из создателей этой маски.
Происхождение: бывший крестьянин, уроженец Кавы или Ачерры (древних городов близ Неаполя), говорящий на ярком неаполитанском диалекте.
Занятие: слуга. Костюм: носит обтягивающий костюм, но иногда может быть одет в простые панталоны и жилет; часто с мечом и палкой для колотушек за поясом; носит шляпу с перьями.
Маска: красного цвета, с длинным, похожим на клюв носом; часто носит очки. Поведение: всегда действует хитростью, напором, ловкой выдумкой, умом; много гримасничает, танцует и играет на мандолине или гитаре. Маска сформировалась к концу XVI века и была типичной для Южной Италии. Попытка перенести её на север оказалась неудачной, так как потеряла свою узнаваемость и южный темперамент; сохранив лишь внешнюю форму, маска стала бесстыдной и непристойной. Одним из самых известных Ковьелло был итальянский художник Сальватор Роза, на основе этой маски он создал своего персонажа сеньора Фо́рмику. Именно Сальватор Роза разнообразил роль пением и виртуозной игрой на гитаре."
"Екатерина Медичи, (13 апреля 1519, Флоренция — 5 января 1589, Блуа) — королева Франции с 1547 по 1559 год; супруга Генриха II, короля Франции из династии Валуа. Будучи матерью троих сыновей, занимавших французский престол в течение её жизни, она имела большое влияние на политику Королевства Франции."
"Бросая вызов предсказанию астролога Луки Горико, который посоветовал ему воздержаться от турниров, обратив внимание именно на сорокалетний возраст короля, Генрих решил участвовать в состязании. 30 июня или 1 июля 1559 года он участвовал в поединке с лейтенантом своей шотландской гвардии графом Габриэлем де Монтгомери. Расщеплённое копьё Монтгомери прошло в прорезь шлема короля.
10 июля 1559 года умер Генрих II. С этого дня Екатерина выбрала своей эмблемой сломанное копьё с надписью «Lacrymae hinc, hinc dolor» («От этого все мои слёзы и боль моя») и до конца своих дней в знак траура носила чёрные одежды. Она первой стала носить траур чёрного цвета. До этого в средневековой Франции траур был белым."
"Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год… куда-то… к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать. Процент! Славные, право, у них эти словечки: они такие успокоительные, научные. Сказано: процент, стало быть, и тревожиться нечего. Вот если бы другое слово, ну тогда… было бы, может быть, беспокойнее…"
Ф.М. Достоевский. "Преступление и наказание".
"Промозглым дождливым днем в начале 2011 года я направляюсь на продуктовый рынок в Гуанчжоу, столице южнокитайской провинции Гуандун, искать колыбель новых патогенов. Рынки дичи – это открытые уличные торговые площадки, где продают живую дичь, которую покупатель
затем забивает и готовит сам. Они обслуживают традиционную для Китая «дикую» кухню е-вэй, для которой характерны блюда из разных экзотических животных – от змей и черепах до летучих мышей. Именно там, на рынке дичи в Гуанчжоу, родился вирус, чуть не ставший причиной пандемии в 2002 году. Обычные носители этого вируса – подковоносые летучие мыши. Он принадлежит к семейству коронавирусов, вызывающих в основном легкие респираторные заболевания (у человека на долю коронавирусов приходится около 15 % всех простуд). Но разновидность, вызревшая на рынке Гуанчжоу, была иной.
После этого вирус атипичной пневмонии исчез. Как полыхнувшая в небе звезда, он выработал все имеющееся топливо, поскольку убивал слишком быстро и не успевал распространиться. Когда эксперты выяснили, что рассадником загадочного нового патогена выступают рынки дичи, китайские власти ужесточили правила торговли. Многие рынки закрылись. Но через несколько лет стали появляться вновь – пусть меньшего масштаба и полуподпольные."
"В природе жители пещер, подковоносы, не будут соседствовать с пальмовыми циветтами, живущими на деревьях, а с людьми обычно близко не сталкиваются ни те ни другие. Однако на этом рынке все три вида (подковоносы, циветты и люди) вдруг оказались рядом. Переход вируса с летучих мышей на циветт сыграл ключевую роль в развитии атипичной пневмонии. Почему-то циветты оказались особенно восприимчивы к этому вирусу, и его численность начала умножаться, словно многократно усиленный эхом звук в тоннеле."
"За те месяцы, что бурлила эболанойя, не изобрели ни вакцины для профилактики Эболы, ни лекарства. Даже высокотехнологичная западная паллиативная терапия – круглосуточный медицинский уход, вентиляция и прочее – казалась слабым утешением в случае инфекции. Поскольку панику порождала непобедимость Эболы, никто не принимал в расчет, что заражения достаточно легко избежать. Беспокоил сам факт существования неизлечимой болезни. Эбола представлялась красной шестеркой пик, клоуном, притаившимся в полутемном подвале, – чем-то неожиданным, непостижимым, наводящим ужас."
"С Гаити, как и с других выездов «в поле», я вернулась, пораженная преобразующим воздействием патогенов на человеческое общество. Их разрушительная сила грозит всем нам, но лишь немногие ощутили ее на себе. И хотя следующая пандемия уже зреет, ее потенциальный возбудитель пока остается инкогнито. Им может оказаться дитя джунглей вроде Эболы. Или морской житель вроде холеры. Или что-то совсем другое. Поэтому нам придется смириться с неизвестностью."
Соня Шах. "Пандемия: Всемирная история смертельных инфекций." - 2017.
"Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или менее согласное понятие о всех лицах, кроме одного — Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде."
"Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей. Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и — всегда жертва. Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим. Положение Чацких на общественной лестнице разнообразно, но роль и участь все одна, от крупных государственных и политических личностей, управляющих судьбами масс, до скромной доли в тесном кругу."
И. А. Гончаров. «Мильон терзаний»
"В городе этот старый колокол прозвали vacca (корова) — созывая по особым случаям граждан
Флоренции на площадь перед дворцом синьории, он напоминал своим гулом мычание. Такого рода собрания всех граждан, имеющих право голоса, именовались parlamento — в этом итальянском слове удачно сочетаются оба значения: parley (переговоры) и парламент — собрание, на котором граждане высказываются и голосуют по вопросам, которые власти
считают первостепенно важными, включая изменения в конституции."
"После реставрации Медичи и ухода армии Священной Римской империи Климент VII передал управление городом своему двадцатилетнему незаконнорожденному сыну Алессандро (другой,
Ипполито, в качестве компенсации получил кардинальский сан). На следующий день после прибытия во Флоренцию Алессандро был провозглашен главой (capo) Флорентийской республики. Титул был важный, но в то же время какой-то неопределенный; все прежние комитеты сохранили свои полномочия, иное дело, что глава входил в каждый из них,
а также назначался пожизненным гонфалоньером. Теперь крестные отцы Ренессанса имели крестного отца Флоренции, признанного, так сказать, официально (и имя соответствующее — capo), и грубоватый, подверженный настроению Алессандро де Медичи вскоре вполне вжился в эту роль. Через два года после его воцарения была упразднена синьория, и в качестве символического жеста, который отозвался во всем городе, с башни Палаццо делла Синьория сбросили колокол, знаменитую vacca, которая созывала народ на площадь. Рухнув на булыжник, колокол разлетелся на куски. Алессандро распорядился расплавить их и изготовить медали, прославляющие семью Медичи."
Пол Стратерн "Медичи. Крестные отцы Ренессанса".
Карл V был коронован императором Священной Римской Империи папой Климентом VII в базилике Сан-Петронио в Болонье 24 февраля 1530 года. Он был последним императором Священной Римской Империи, который был коронован папой.
"До позволения говорить со сцены по-французски актеры комеди Итальен справлялись с языковым барьером разными компромиссными путями, например, развивая лацци за счет текста, используя комическую двусмыслицу, порожденную сходством двух родственных романских языков, вырабатывая условный сценический язык."
"Макаронизм (итал. macaronismo, от блюда макароны, воспринимавшегося как грубая крестьянская пища, ср. названия вроде «кухонная латынь») — использование слов и словосочетаний различных языков в тексте. К «внутренним» макаронизмам относятся также сложные слова-гибриды, образованные из корней разных языков. Первоначально — слово или выражение из живого народного языка (французского, итальянского), проникавшее в литературную латинскую речь в средневековой западноевропейской литературе. Психологически юмористическое действие макаронизма объясняется тем же явлением неожиданного контраста, которым обусловлены и иные виды художественного комизма. Вполне естественные в разных международных жаргонах, макаронизмы, придуманные издавна, имели значение художественного приёма"
