Весна идет
Весна в свои права вступает,
Синее небо изоленты,
На травке робко выступают
Ростки собачьих экскрементов.
Весна в свои права вступает,
Синее небо изоленты,
На травке робко выступают
Ростки собачьих экскрементов.
Наша жизнь, особенно моя похожа на мотивы, зеленый слоник, собачье сердце, Джордж Оруэлл.
Быдло, идиотизм, серость, тьма, мракобесие заполонило все. Как радиация, невидимая.
Но убивает.
Доспехи ржа давно поела,
И конь уж белый подустал,
Отвис живот, обвисло тело,
Но принцем быть не перестал!
Слегка б/у, слегка за тридцать,
Мешки, суставы, щетина,
Но знаю, ищет, ищет принца,
Единственная и одна!
Пускай же пузо прикрывает,
Второго моего коня,
Пускай почти он не вставает,
Но принца званье у меня!
Я жажду охмурить принцессу,
Попасть в любовный к ней капкан,
В высокой башне среди леса,
Исполнить в койке с ней канкан!
Мороз крепчал и бубенцы звенели,
Девятый вал сугробы наметал,
Мело, мело во все пределы,
И на пол башмачок упал.
И стуком зубы выбивали,
Кадриль и звуки кастаньет,
"Минет" тут в рифме ожидали?
А у меня её и нет.
Сижу с утра в седой росе я,
Внутри и у виска- "Боржом",
И глядя на заснеженные ели,
Хочу я в Таиланде быть бомжом.
Вот она меня настигла и раздела,
Повалила нагло на газон,
Сверху на меня с ногами села,
И рукой вцепилась в сосисон.
Распаляясь, прыгала в экстазе,
Закатив глаза и бормоча,
И блестели как живые стразы,
Капли пота на её плечах.
Вдруг она вцепилась в ягодицы,
Сжав их словно спелый апельсин,
Издавая рык подобно львице,
Увеличила она нажим.
Треск раздался! Зад- наполовину!
Бинт, хирурги, белый потолок,
А она приносит апельсины,
Я же забиваюсь в уголок
Зарос, зарос я как крыжовник,
И ногти изо всех щелей,
Пожалуй, я потрачу вторник,
Подрежу ногти... Вместо трюфелей.
Привет! Грудастая блондинка!
Ей ногти протяну я не таясь,
Пускай везде игривая щетинка,
Пускай под ногтем вековая грязь.
Она привыкла, щеткою зубною
Она отполирует всё и вся,
А я любуюсь, как она буровит
Мой ноготь, сиськами тряся.
Но чу! Неладное я чую,
Когда мою стопу зажали в плен,
Повеяло вдруг ароматом хуя!
И не моим! Я знаю свой член!
И прояснилась ситуация мгновенно:
То мастер педикюра шебуршил,
Своим огромным, без сомнения, членом,
Со мною педик Юра пошутил...
Кровавая бойня на хуторе,
У Жучки сломали хребет,
А дело темно и запутанно,
Пока что ответов здесь нет
Идёт уж во всю эксгумация,
Труп Жучки вскрывает эксперт,
А Поп? Он ведет конфирмацию,
И глас над толпою простерт
Суровое слово закона:
Смерть Жучки лежит на попе!
Синоним "диод"- Рубикона,
А Поп затерялся в толпе.
Его изловили в Сибири,
В заброшенном монастыре,
Тягал он чугунные гири,
И пел о всемирном добре.
Вину Поп отринул, и все обо всем рассказал,
О Жучке и о куске мяса,
Что пёс очень нагло украл.
Но пёсик, с позорною кличкой,
Схватил когда мяса кусок,
Напуганный черною бричкой,
Давиться стал мясом- там сок!
А Поп же, стараясь помочь,
Несчастному Жучке своей,
Ему по спине что есть мочь,
Дубасил ладонью своей.
Хребет переломан у Жучки,
Тяжелой ладонью Попа,
Никто и не думал о взбучке,
Но Жучка ведь хуже клопа.
Спасал ее Поп от удушья,
От смерти от мяса куска,
Но пёсья душа равнодушья,
Отправилась на небеса.
И тёмною ночью глухою,
В овраге он пса закопал,
Потом же страдая душою,
Он надпись на нем написал.
По надписи и опознали,
Раскрыт был кровавый маньяк,
Что Жучку "отправил на Ба́ли",
Там очень был умный следак.
Так кто виноват?
Или Поп или мясо?
Иль пёсик, что вороват?
Ответ здесь, пожалуй, мне ясен-
***
- Балда, что любил "щёлк" давать.
Невидимый, сумрачный киллер,
Потом он убил и Попа,
Жестокий, суровый там триллер,
Унизит где власть шантрапа.