Жалкая тень

ИН: 30851

Класс угрозы: АО

Дата первого обнаружения: Неизвестно

Описание:

Данное Искажение появилось неизвестное время назад, вполне вероятно, что оно появилось во время Первого Разлома. Учитывая его специфику обнаружить его на первых этапах было попросту невозможно. Тем не менее данное Искажение было обнаружено косвенно, во время изучения ИН: 000078 Ведущим Исследователем П. Р. Орловым.

Он обнаружил, что дата смерти Ключа-4 сдвинулась на 1 секунду назад (жизненный цикл Ключа-4 стал меньше на 1 секунду). Орлов не придал значения этому явлению, однако сообщил об этом коллеге Н. Т. Епифанцеву который на тот момент не был задействован в каком либо проекте или изучении.

После чего Епифанцев заинтересовался этим явлением, он подал прошение на перевод на изучение ИН: 0000782. Прошение было одобрено и через неделю Епифанцев приступил к работе.

Для подробного изучения ранее обнаруженного феномена Епифанцев инициировал создание Ключа-14 и Ключа-15. Для подтверждения данных он провёл недельное наблюдение. В результате наблюдения жизненные циклы всех ключей сократились на 4 секунды.

Епифанцев направил прямое обращение Совету КУИР.


“
Обращение Ведущего Исследователя Н. Т. Епифанцева
в Совет КУИР

Уважаемые члены Совета.

В ходе анализа данных по ИН: 000078 и последующих контрольных измерений, проведённых на Ключ 4, Ключ 14 и Ключ 15, была зафиксирована устойчивая отрицательная динамика их жизненного цикла. Первоначальное сокращение срока функционирования Ключа 4 на 1 секунду было расценено как незначимое отклонение. Однако повторные наблюдения подтвердили влияние внешнего фактора, воздействующего на максимальное биологическое время жизни людей.

За одну неделю жизненные циклы всех задействованных Испытуемых сократились уже на 4 секунды. Характер изменения времени жизни демонстрирует признаки геометрической прогрессии. Согласно простейшим расчётам, через 25 недель отнимется один год, через 29 недель потери возрастают до 16 лет, а к 30 неделе достигают полного сокращения жизненного цикла до 34 лет. Отдельно отмечаю отсутствие инструментов, позволяющих обнаружить источник Искажения или подтвердить его природу. Не установлено, является ли феномен единым образованием или совокупностью связанных структур. Средства прямого взаимодействия также отсутствуют. У нас есть лишь косвенные доказательства.

Прошу Совет инициировать расширенную проверку, сформировать временную группу оценки риска и предоставить доступ к дополнительной исследовательской базе. Необходима возможность одновременной фиксации жизненных циклов большого числа испытуемых, а также готовность оперативных групп к реакциям в случае резкого ускорения процесса.

По моим оценкам угроза является общемировой и классифицируется как Альтернативно опасная.

Прошу рассмотреть обращение в первоочередном порядке.

С уважением
Ведущий Исследователь
Н. Т. Епифанцев
”

Обращение Епифанцева было включено в материалы для общего ежемесячного собрания руководящего состава КУИР. Оно оказалось в конце списка, после отчетов по снабжению, распределению персонала и техническому обслуживанию объектов. Документ был кратко зачитан секретарем без последующего обсуждения. Часть присутствующих покинула зал ещё до окончания заседания.

По итогам формального голосования обращение отклонили из-за отсутствия признаков срочности. В протоколе указано, что представленные сведения «не подтверждают непосредственной угрозы для сотрудников или инфраструктуры КУИР» и «не требуют оперативного реагирования». Епифанцеву рекомендовано продолжать наблюдения в рамках имеющихся ресурсов и при необходимости направлять периодические отчёты через стандартный канал.

Совет с документом не ознакомился. Никаких мер принято не было.

Спустя восемь месяцев после подачи первоначального обращения, когда подтверждённая величина временной утраты достигла эквивалента одного года биологического функционирования, Епифанцев подготовил и направил повторное обращение. В основу документа легли результаты контрольных измерений, проведённых на расширенной выборке испытуемых, а также данные об инциденте с объектом под обозначением [ЦЕНЗУРА].

Согласно собранным материалам, у данного объекта произошло стремительное сокращение остаточного жизненного периода, завершившееся его полной утратой. Зафиксированная гибель была классифицирована как непредвиденная потеря функциональной единицы высокой значимости. Учитывая, что воспроизводство объекта требовало длительного технологического цикла и крупных ресурсных вложений, событие нанесло критический ущерб текущим операционным возможностям КУИР. Дополнительно отмечалось, что объект обеспечивал стабилизацию и удержание части механойдных искажений, и его отсутствие сделало ряд защитных контуров уязвимыми.

Повторное обращение Епифанцева было зарегистрировано с приоритетом и направлено на специальное рассмотрение Совета КУИР во внеочередном порядке. На этот раз документ обращения не был проигнорирован.

После внеочередного рассмотрения руководством КУИР было принято решение о запуске исследовательской программы под рабочим названием «Песочные часы». Формальной целью проекта определили установление природы наблюдаемого явления, механизмов утраты жизненного времени и поиск способов предотвращения дальнейшего сокращения. Епифанцев был назначен руководителем программы и получил доступ к расширенной исследовательской инфраструктуре, включая вычислительные мощности и дополнительные экспериментальные группы.

В течение последующих месяцев команда проекта проводила серийные наблюдения, моделирование и повторные измерения на различных выборках. Несмотря на масштабирование исследований, получить новые данные о структуре феномена не удалось. Проект не выявил признаков материального носителя или локализуемого источника. Также отсутствовали показатели, указывающие на возможность управляемого воздействия на процесс.

Единственным подтверждённым результатом стало установление принципиальной невозможности предотвратить преждевременную гибель испытуемых. Независимо от исходных параметров, они погибали от несчастных случаев, внезапных остановок сердца или острой сосудистой патологии. Характер причин оставался случайным, без прослеживаемой закономерности. Общим оставалось только сокращение их остаточного времени жизни, которое продолжало уменьшаться.

Проект не достиг поставленных задач.

После признания проекта «Песочные часы» неэффективным и отсутствии каких-либо существенных результатов, руководство КУИР пришло к выводу о невозможности дальнейшего продвижения исследования исключительно методами коллегии. По инициативе Совета было принято решение о налаживании контактов с религиозными, ритуальными и оккультными организациями, которые, предположительно, могли иметь историческое или практическое взаимодействие с подобного рода искажениями.

Были направлены официальные запросы, а также проведены предварительные встречи с представителями различных структур. Предполагалось, что у них могут существовать независимые методы наблюдения или сведения о механизмах продления жизненного цикла.

Однако большинство организаций отказались вступать во взаимодействие с КУИР, ссылаясь на закрытый характер своей деятельности или принципиальную неподотчётность внешним институтам. Те, что согласились на контакт, заявили о полном отсутствии у них информации о сокращении времени жизни или отрицали сам факт существования подобного явления.

Однако спустя несколько попыток установить внешние контакты с религиозными и ритуальными структурами, с Коллегией самостоятельно связалась организация под названием «Общество Дальневосточных Ведьм Камоха». Представители сообщества заявили, что располагают сведениями о явлении, способном сокращать продолжительность жизни людей, и выразили готовность обменяться имеющейся информацией при соблюдении ряда условий.

По их данным, фиксируемое явление действовало на различные группы населения мира задолго до его обнаружения КУИР, причём скорость утраты жизненного времени отличалась от региона к региону и могла изменяться без видимых причин. Представители общества утверждали, что эффект никогда не был связан ни с биологическими факторами, ни с материальными носителями, ни даже с нарушениями в инфослое концептов, с которым обычно сопоставляют информационные искажения.

Согласно их трактовке, наблюдаемый процесс исходил из слоя, не описываемого существующими моделями реальности. Он не принадлежал физическому миру, не относился к психоидеальным структурам и не имел признаков локализуемой сущности. Организация определяла его как действие «внешнего контура», лежащего за пределами любой человеческой системы восприятия. В их представлении это было нечто, что не входит ни в одну из известных категорий, но при этом способно формировать последствия в нашем мире, воздействуя непосредственно на предопределённую продолжительность жизни через саму суть жизни.

Коллегия зарегистрировала предоставленные сведения и включила их в материалы для дальнейшего анализа.

Епифанцев получил материалы, предоставленные Обществом Дальневосточных Ведьм Камоха, и интегрировал их в структуру проекта «Песочные часы». На основании этих сведений, а также при прямой поддержке Камохи, было принято стратегическое решение попытаться установить доступ к тому слою реальности, из которого, по предположениям, исходило воздействие Искажения.

Для реализации задачи был задействован весь доступный технический потенциал КУИР: высокоэнергетические установки, многоконтурные инфополяры, модифицированные сенсоры причинно-временной навигации, а также экспериментальные интерфейсы, ранее запрещённые к применению вне закрытых проектов. Параллельно Общество Дальневосточных Ведьм Камоха предоставило собственные схемы ритуальных структур, направленных на формирование «точек касания» между уровнями реальности. На этом этапе научные и оккультные методы впервые были объединены в единую систему.

Несмотря на риск, работы были признаны необходимыми: к моменту начала попыток проникновения в внешний слой суммарная величина отнятого времени достигла семи лет, и скорость сокращения продолжала расти.

В конечном итоге проект достиг результата: группе Епифанцева удалось сформировать стабильный доступ к внешнему слою реальности, впоследствии классифицированному как ПСП-4. После подтверждения устойчивости прохода было инициировано проведение масштабной военной операции с участием Дальневосточного Общества Ведьм Камоха и шести оперативных групп ликвидации. Целью операции было установить природу действующего Искажения и попытаться нейтрализовать источник временной утраты.

В ходе продвижения по ПСП-4 подразделения столкнулись с [ЦЕНЗУРА], что привело к интенсивному боевому контакту и частичному [ЦЕНЗУРА]. Несмотря на достигнутый результат, последствия оказались крайне тяжёлыми: все шесть ОГЛ были уничтожены, а общее число жертв составило [ЦЕНЗУРА]. ДОВК понесла сопоставимые потери, утратив значительную часть своего боевого и ритуального состава.
Тем не менее [ЦЕНЗУРА].

После завершения операции и анализа ситуации Дальневосточное Общество Ведьм Камоха инициировало переговоры о формализации отношений с КУИР. Ввиду понесённых обеими сторонами потерь и величины обнаруженной угрозы был заключён официальный союз. На текущий момент ДОВК признана дружественной структурой, с которой разрешено обмениваться данными, протоколами и технологиями, а также допускать к совместным операциям в рамках проектов, связанных с ПСП и смежными искажениями.

Решение КУИР:

Учитывая степень угрозы, исходящей из данного слоя реальности, руководство утвердило создание отдельной группы контроля, составленной из ведущих исследователей Коллегии. Группа получила полномочия на постоянный мониторинг ПСП-4, фиксирование любых необычных активностей и оценку рисков для человечества. Им был предоставлен прямой доступ ко всем материалам ПСП-проектов и право инициировать оперативные меры без согласования с промежуточными инстанциями.

Одновременно было вынесено дополнительное решение: вся точная информация о природе и структуре Искажения ИН-30851 должна быть утилизирована или заблокирована. Доступ к исходным данным ограничен до уровня закрытого архива, а часть сведений подлежит полному уничтожению в рамках протокола Особой Утилизации С-5.


Комментарий от Главы ОВБ:
"
Есть явления, настолько глубоко враждебные человеческому существованию, что само их имя – уже несёт вред. Мы столкнулись с тем, что не принадлежало ни материи, ни духу, ни мысли. С тем, что живёт вне законов, вне времени, вне человеческого понимания.

Это существо не должно быть понято. Не должно быть зафиксировано. Оно не должно оставаться в словах, символах, записях – ни в чём, способном его отразить. Для “этого” каждое упоминание – это приглашение. Каждая мысль о нём – кирпич в дорогу, по которой оно может вернуться.

Мы не можем победить то, о чём продолжаем говорить. Мы не можем уничтожить то, что сами же сохраняем в памяти. Наш единственный шанс, лишить его места в реальности, стирая всё, что к нему относится.

Забвение – наш последний инструмент.

С этого момента всё, что связано с ИН-30851, должно исчезнуть.
Из архивов. Из отчётов. Из разговоров. Из мира.

Чтобы оно не нашло дорогу назад.
Чтобы человечество жило.
"


Комментарий от Главы ОВнешИ:
“
Недавние экспедиции в [ЦЕНЗУРА] и [ЦЕНЗУРА] показали, что «это» не только наша проблема. Как минимум две разумные расы уже сталкивались с данным явлением и были полностью уничтожены. По оценкам палеоантропологов и археологов, их возраст составлял около двадцати тысяч лет, и обе цивилизации постепенно приближались ко второму уровню энергетического развития.

Наблюдая масштабы следов, можно сделать вывод: это “нечто” всегда возникает на рубеже роста цивилизаций, когда вид достигает опасной границы. Оно появляется именно там, где прогресс достигнет высокого уровня. Как повторяющаяся точка обрыва, которую мы фиксируем снова и снова.

Мы не были случайной целью. Мы лишь оказались следующими в последовательности.

И если оно отступило, то не потому что мы победили. Скорее потому что оно [ЦЕНЗУРА].

Есть вероятность, что подобные структуры могут возникнуть на дальнейшем пути развития нашей цивилизации. И если сейчас нам еле удалось уцелеть, то остаётся вопрос, сможем ли мы выдержать подобные испытания в будущем, сохранить за собой право существовать и не повторить судьбу тех, кто столкнулся с ними раньше и исчез.

Мы должны готовиться к худшему
”

Работа в Коллегии опасна. Необязательно быть ликвидатором или отправляться в выжженные миры, чтобы понять это. Иногда достаточно просто сидеть в архиве и смотреть на чужие фотографии.

Я тружусь в Отделе ОКИ. Моя должность звучит сухо — «фотонолог». Суть проста: мне приносят пачки снимков, а я должен внимательно их рассматривать, описывать увиденное и отправлять дальше. Сотни, тысячи фотокарточек проходят через мои руки. Лица на пляжах, дети в парках, застолья, похороны, свадьбы, уродливые снимки природы. Я должен внимательно их рассматривать, фиксировать, что именно изображено, и отправлять их с описаниями дальше.

Я не люблю хвастаться, но то, что я вижу, не всякий заметит. Ещё на тестах мне сказали, что у меня повышенная восприимчивость к психо-менталике. Я до конца так и не понял, что это значит, но в принципе догадываюсь. Я всегда ощущал что-то иное. С самого детства.

Началось всё с одного случая.
Помню соседку с третьего этажа: обычная женщина, полная, шумная, пахла кислой капустой. Но каждый раз, когда она проходила мимо, я видел за её спиной длинного, белого червя. Он постоянно пульсировал и обвивал её, но она будто и не замечала этого. Я тогда его боялся так, что прятался в шкаф. Через пару недель соседку нашли в подъезде — или, вернее, то, что от неё осталось. Только кожа, аккуратно снятая, будто одежда. Ни капли крови. Отец уже спустя несколько лет шептал, что это «тварь выманила её в коридор и разделала».

С тех пор я привык, что вижу больше, чем другие. И потому наверное меня определили сюда, в фотонологи. «Пускай глазастый займётся картотекой», — так, наверное, решили.

Сначала всё это было простой рутиной. Подшиваешь фотографии, пишешь короткие описания: «мужчина среднего возраста в светлой рубашке», «ребёнок с собакой», «дом с верандой». Иногда попадалось странное — какой-то мясной клубок на стене подвала, или снимок, где русалка выползла на берег. Но всё это относилось к разряду привычного: Разломы приносят свои подарки, ликвидаторы не всегда успевают раньше обычных людей.

Иногда задавал себе вопрос: а как вообще эти карточки попадают ко мне на стол? Люди снимают свою жизнь и всякие странные находки — это понятно. Но как они потом оказываются у меня? Ликвидаторы ходят по домам и выпрашивают снимки? Курьеры собирают их с мест происшествий? Мне хотелось спросить у тех, у кого доступ повыше, но они не говорят. Либо сами не знают, либо… В общем, я махнул на всё рукой: достают они эти фото — и пусть дальше достают. Какая разница как.

А потом начали приходить другие снимки.

Сначала это было что-то мелкое: в углу кадра виднелась тощая чёрная тень. Будто человек, но слишком вытянутый, слишком худой, с руками, которые неестественно свисали, как верёвки. Я подумал, что очередное Искажение. Бывает.

С каждой новой пачкой их становилось больше. Этих черных тварей Они толпились на заднем плане фотографий полей, стояли у дверей домов, тянулись вдоль улиц. Иногда фото приходили полностью чёрные — и среди этой чёрноты проступали десятки худых силуэтов.

Я вначале просто не обращал внимания, но потом стало иньересно и попытался говорить об этом. Сначала осторожно, с коллегами: «Вы с таким сталкивались?» — они отмахивались. Потом пошёл к начальству, принёс пачку снимков. Те даже не взглянули: «Работайте дальше. Не забивайте себе голову, товарищ». А потом меня начали просто игнорировать.

И тогда случилось то, что я запомню на всю жизнь.

Я шёл по коридору НИПа. Обычный коридор, один из многих, что вёл к моему кабинету. Белые стены, серый кафель, двери с табличками. И тогда я увидел, что в конце этого коридора стояла человеческая фигура. Тощая, обгоревшая до черна, вытянутая, как на снимках. Она дёргалась, но при этом оставалась на месте, будто сломанный кадр.

Эта тварь начала ковылять ко мне, издавая клацающее звуки. Она шла шатаясь и спотыкаясь словно ожившая кукла.

Я попятился и потом побежал прочь, это явно было ненормально и команда охраны должна была что то с этим сделать. Но куда бы я не сворачивал, за поворотами меня ждали такие же монстры. Они клацали, щёлкали, тела прерывисто дёргались, их становилось всё больше и больше. Совсем скоро меня уже преследовала толпа этих тварей.

Я пытался заговорить с людьми — окликал, хватал за рукав, толкал плечом. Но друге сотрудники шли мимо, смеялись, обсуждали свои дела, словно я и не существовал. Они не видели ни меня, ни чёрных фигур. Те же твари двигались прямо сквозь толпу, проходили сквозь тела людей, будто через дым, и никто даже не вздрагивал. Это зрелище было невыносимым: мир оставался обычным только для них, а для меня — уже трещал по швам. Я остался один и мне никто не мог помочь, кроме меня самого.

Я сорвался с места и побежал, не глядя под ноги. И тут вдоль стен я заметил новые указатели — черные таблички и стрелки, которых раньше точно не было. Слова на них менялись, но складывались в одно и то же: «Беги», «Прячься», «Дальше». На каком то внутреннем плане я чувствовал, что должен следовать по им.

Коридоры открывались один за другим. Пустые пролёты, бесконечные лестницы, закоулки, которых я никогда не видел в этом здании. Я знал его планировку наизусть, но теперь она рушилась, менялась прямо у меня на глазах. Здание вытягивалось, перестраивалось, удлиняло коридоры и строило новые этажи, уводя меня меня вглубь.

Страх гнал меня всё дальше, твари не собирались останавливаться. Несколько раз они появлялись из стен чуть ли не сбивая меня с ног.

Я спотыкался, врезался в стены, но продолжал нестись по этим чужим коридорам. Наконец я вылетел в пустой коридор — в конце которого увидел дверь.

Серая, строгая, такая же как и все двери на полигоне, но к этой со всех сторон сходились те самые знаки и стрелки, протянувшиеся по потолку и стенам, как вены неведомого организма.

Дверь тянула к себе, казалось даже бежать стало легче и я почувствовал, что только там можно найти спасенье от обугленных тварей. Я врезался в неё всем телом, рванул ручку и захлопнул за собой, поворот замка отозвался громким, успокаивающим щелчком.

Тяжело дышал, сердце билось в висках. Комната оказалась небольшой, явно меньше моего кабинета, но с теми же серыми стенами и холодным светом. Наполнение этой комнаты было довольно скудным: белый стол, пузатый телевизор и кассета перед ним. Я дрожащими от адреналина руками, вставил кассету в проигрыватель.

Телевизор загудел, экран вспыхнул. Появившиеся при включении помехи сменились на черный экран,а потом на изображение какого то кабинета. Затем появился мужчина в строгом черном костюме. Седые волосы, осунувшееся лицо, но одного взгляда было достаточно чтобы понять, он какой то важный человек коллегии. Он сел за дубовый стол и посмотрел прямо перед собой, словно видел меня по ту сторону экрана. Раздался низкий уверенный голос.

— Приветствую вас, товарищ. Если вы смотрите эту кассету, значит, вы были направлены в этот НИП из-за своей особенности. Скорее всего, вы не шарлатан, раз смогли пережить вступительное испытание. То, что вы видели, — люди, лишённые крови и ставшие марионетками “Концепта”. Они не опасны для людей, но при определённых условиях крайне неприятны. И тем не менее — вы живы. Вероятно вы думаете, что вам повезло выжить, но поверьте это не так. Так или иначе, нам нужны люди, подобные вам. Способные и находчивые, живучие.
Под столом есть небольшая ячейка. Там — протоколы и указания, что делать дальше. Советую всегда держать эту книжечку рядом: если хотите жить — без неё не получится. И да, чисто для протокола, уведомляю, что ваша настоящая должность вовсе не фотонолог. Совсем скоро вы узнаете о своих обязанностях и да, отказаться от новой должности уже нельзя. Попробуете — умрёте.

Он сказал это негромко, но в голосе было столько твердости, что кожа на спине покрылась мурашками.

— Чтож раз все вопросы улажены…

Он замолчал, поправляя свой галстук.
А затем резко и неестественно радостно добавил:

— Товарищ! С этой минуты вы — часть куда большего!
Ваша особенность стала силой, а ваша наблюдательность — доказательством компетентности!
Впереди нас ждут испытания, но вместе мы сумеем всё преодолеть и удержать мир от распада! Добро пожаловать в Подотдел Психо-Концептуального Контроля — здесь страх уничтожают во имя общего блага, а каждый шаг становится значимым вкладом в общую победу Советского Союза!

Экран погас. Кассета щёлкнула и выскочила из проигрывателя.

Я отодвинул стол и увидел маленький отсек. В нём лежала книжечка. Белёсая обложка переливалась синими буквами: «ППКК». Я провёл пальцами по буквам, они оказались неестественно гладкими и холодными.

И тогда я понял, что понятие «безопасность» — иллюзия. Нельзя отсидеться в стороне, прикрываясь спинами ликвидаторов. Даже если ты перебираешь фотокарточки в архиве за бетонными стенами, даже если вокруг тебя только пыль и папки — всё это неважно.

Пока существуют Искажения, пока сама ткань мира хрустит под давлением того, что то за гранью, пока мы ещё живы нигде не безопасно.

И единственное, что мы можем, это продолжать бороться.

Жужжание

ИН: 00155

Класс угрозы: ОО

Дата первого обнаружения: 12 Января 1967 года

Описание:

Искажение впервые было зафиксировано в Москве, на улице Ткацкая, в жилом доме № 17. В течение нескольких дней жильцы жаловались на сильный запах гнили, распространявшийся из подъезда, а также на непрекращающийся жужжащий гул, который усиливался ближе к ночи. Сотрудник жилищно-коммунальной службы, направленный для осмотра, сообщил о том, что на первом этаже дома присутствовали органические наросты неясного происхождения, внутри которых наблюдалось движение. Почти сразу после контакта он испытал дезориентацию, спутанность речи и признаки острой интоксикации. Информация об инциденте была передана в КУИР, и было принято решение о проведении операции по оценке угрозы и зачистке зоны.

Операция “Четыре стены”:

Задействованные ОГЛ: "Огненные кулаки”.

Цель операции:  Разведка уровня опасности, а также уничтожение био заражения.

Зона операции: город Москва Ткацкая 17.

Дата начала операции:.

Ответственный за проведение операции: П.Р. Афанасьев

Личный состав операции:

Ш1 – Ликвидатор обладающий стандартным бронированным баллистическим щитом.

Ш2 – Ликвидатор обладающий стандартным автоматом с зажигательными патронами.

Ш3 – Ликвидатор обладающий стандартным пирокопьём версии Т–3.

Г1 – Ликвидатор обладающий стандартным бронированным баллистическим щитом.

Г2 – Ликвидатор обладающий стандартным автоматом с зажигательными патронами.

Г3 – Ликвидатор обладающий стандартным пирокопьём версии Т–3.

Ж – Ветеран, ликвидатор обладающий стандартным автоматом с зажигательными патронами. Командир операции.

Тактика была построена на охвате объекта с двух направлений. Звено Ш1–Ш2–Ш3 проникло в дом через крышу и начало спуск по лестничной клетке, прочёсывая этажи сверху вниз. Одновременно с этим Ж вместе с Г1–Г2–Г3 вошли через главный вход и начали движение снизу вверх, используя ту же лестничную клетку. Схема позволяла замкнуть противника в середине здания и исключить возможность распространения Искажения за пределы объекта.

Со слов ликвидаторов:

“Вся [ЦЕНЗУРА] лестничная клетка оказалась сплошь забита этим булькающим, липким мясом желтовато-зелёного оттенка. Оно не просто покрывало ступени и стены — оно словно росло из бетона, затянуло перила, двери и потолок, образуя слой дрожащей плоти. Из глубоких язв этой массы сочился густой гной, а из трещин вытекали белёсые, распухшие личинки размером с палец, которые шевелились, тянулись к нам и иногда падали с потолка на пол, лопаясь при ударе. Когда мы двигались вверх, создавалось ощущение, что сама лестница пытается нас удержать. Подошвы будто прилипали к ступеням, а влажные прожилки цеплялись за одежду и снаряжение. Всё это выглядело так, словно мясо понимало, что мы здесь, и пыталось замедлить наш шаг. А запах… Возьмите тухлые яйца, кислый кефир и гнилые овощи, смешайте это в бочку и оставьте на солнце на неделю. Потом представьте, что вам приходится вдыхать эту смесь. Даже сквозь противогаз, эта вонь резала лёгкие и вызывала тошноту. Единственное, что вселяло надежду — эта дрянь горела хорошо, хоть и трещала, словно сырые дрова.”

В ходе зачистки были обнаружены странные существа, впоследствии обозначенные как ИН-00155-1: насекомоподобные гуманоидные существа, сформированные из того же гнилостного материала. Их конечности заканчивались острыми хитиновыми наростами. ИН-00155-1 проявили агрессию и атаковали подразделение, однако оказались крайне уязвимы к открытому огню и были уничтожены.

Продвижение по лестничной клетке почти не встретило серьёзного сопротивления, и звенья сошлись на пятом этаже. Именно там наблюдалась максимальная концентрация Искажения: мясо покрывало пространство целиком, превращая лестничный пролёт в подобие кишечного канала с влажными складками, дрожащими от внутреннего давления. В центре этажа одна из дверей была полностью облеплена наростами, а на её поверхности горели зелёные символы, расползавшиеся, словно светящиеся язвы.

Дверь, или вернее плоть, заменявшая её, долго не поддавалась воздействию. Наросты приходилось выжигать по слоям: они пузырились, трещали, источали густой дым с резким сладковато-гнилым запахом. Лишь после продолжительной обработки удалось пробить проход внутрь.

За дверью пространство разительно отличалось от остальной части здания. Все стены и потолок были покрыты не желтовато-зелёной гниющей тканью, а тёмно-серой плотью, ровной и гладкой, будто высушенной и туго натянутой, словно пергамент. Помещение производило впечатление высосанного и выжженного изнутри. В гостиной, в центре комнаты, на пьедестале возвышалась чаша странного вида. Рядом, на коленях, застыл мужчина в балахоне, шепчущий едва различимые слова и никак не реагировавший на присутствие ликвидаторов. Все стены были испещрены светящимися зелёными символами, которые казались пульсирующими и перекатывались, будто живые. На полу лежали десятки листов бумаги, покрытых теми же знаками; часть из них слиплась от влаги и гноя.

Беглый осмотр выявил четыре человеческих тела, вросших в пол и стены. Их кожа была расползшейся, конечности деформированы, а рты разорваны так широко, что создавалось впечатление разломанных масок. Изнутри непрерывно вытекал горячий гной, стекая в углубления пола и образуя зловонные лужи.

Мужчина в балахоне, несмотря на очевидную причастность к происходящему, не оказал сопротивления. Его удалось легко обездвижить и захватить для дальнейшего допроса. Чаша, бумаги и образцы ткани были собраны и направлены в ближайший НИП для последующего изучения.

После изъятия находок группа приступила к окончательной зачистке здания. Биомасса была полностью уничтожена открытым пламенем и химическими реагентами. На текущий момент объект остаётся под карантином с последующей подготовкой к реконструкции.

Конец операции.

Во время операции удалось захватить несколько экземпляров ИН-00155-1 в живом состоянии. Их последующее вскрытие показало, что данные существа представляют собой гибриды человека и мясной мухи. Морфологический анализ выявил, что ткани и кости этих существ поражены множественными инфекционными процессами, приводящими к прогрессирующему некрозу. При этом отсутствовали органы, необходимые для поддержания жизнедеятельности, в частности пищеварительная система. Вместо неё в брюшной полости обнаруживался крупный гнойный мешок, наполненный личинками под высоким давлением. При первом вскрытии мешок разорвался, забрызгав гноем и личинками операционную и персонал. Несмотря на все меры безопасности, хирурги, принимавшие участие во вскрытии, вскоре проявили признаки заражения неизвестными паразитарными организмами. По решению КУИР они были ликвидированы. Все оставшиеся образцы ИН-00155-1 были уничтожены, дальнейшие исследования признаны неприемлемыми из-за высокого риска.

Задержанный мужчина был опознан как Соловьёв Александр Павлович, инженер-технолог Микояновского мясокомбината. Он длительное время не появлялся на рабочем месте, что косвенно совпадало по срокам с первыми жалобами жильцов дома на улице Ткацкая. При нём была изъята чаша, позднее классифицированная как Искажение ИН-00155-2. Установлено, что данный объект каждые пять секунд выделяет около трёх миллилитров гноя и выбрасывает трёх личинок, при этом источник вещества и живого материала не установлен.

Анализ полученных образцов биомассы показал, что ткань представляет собой изменённые клетки человека, вступившие в симбиотическую связь с клетками насекомых. По структуре и поведению масса имеет сходство со слизневиком, обладающим активной способностью к распространению и агрессивному росту.

Среди изъятых документов было обнаружено множество хаотичных записей, не поддающихся логической трактовке. Однако среди них выделялась одна последовательная и структурированная молитва, содержание которой вызывает особый интерес в связи с зафиксированными феноменами. Текст приведён ниже.

《Испившие гноя братья мои,

мы молимся Ей — той, чьи пальцы влажны от трупной плоти,

той, что разрывает нас изнутри,

наполняя пустые животы теплым шевелением личинок.

Мы молимся Ей о том, чтобы тонкие паразиты в глазницах

не переставали виться,

чтобы тёплый гной с черной кровью

стекал по щекам,

словно слёзы её милости.

Мы молимся о раздутых языках,

о трещинах на губах, где копошатся черви, поедая гниющую плоть,

о чернеющих ногтях, под которыми

собирается сладкая мускатная гниль.

Мы молимся Ей о том,

чтобы наши кишки раздувались

лопались и раскрывались,

как жертвенные цветы,

и чтобы Она ласково уложила в них своих детёнышей.

Мы молимся о слизи в лёгких,

о пузырях раздутой плоти,

что рвутся с хрипом,

и о сладком смраде, которым Она дышит,

наклоняясь к нашим лицам.

Мы молимся Ей о том,

чтобы из наших ушей текла чёрная

вязкая благодать,

чтобы мошкара слепо роилась над головой,

и чтобы каждая язва на спине

разрывалась, как рот, молящийся Ей.

Рот наполнивший детей её.

Мы молимся Ей,

и каждая вена, забитая зелёными тромбами,

и каждый сустав, гниющий и пахнущий,

— всё это её знаки, её поцелуи.

Она слышит нас, братья мои,

и её язык — это склизкая тьма,

что лижет наши кости,

оставляя их белыми и обнажёнными

для нового поклонения.》

При анализе было выявлено что все записи имеют слабое психическое воздействие, вызывающее ощущения запаха гнили и тошноту.

Протокол допроса 

г. Москва, 13 января 1967 года 

Начало допроса: 09 час. 45 мин. 

Место проведения: подземный блок НИП-5, сектор Б.

Допрашиваемый: Соловьёв Александр Павлович, 1936 г.р. Далее Д.

Ведущий допроса: В.Т. Лебедьев, сотрудник ОКИ КУИР. Далее В.

Перед началом допроса Соловьёву А.П. разъяснены его права и зачитан регламент № 4-К, предусматривающий ответственность за сокрытие данных об Искажениях и/или потворствование деятельности Искажений.

Стенограмма допроса представлена ниже.

Стенограмма допроса: 

В: Доброе утро, Соловьёв. Для протокола подтвердите ваши фамилию, имя, отчество и год рождения. 

Д: Соловьёв Александр Павлович, тысяча девятьсот тридцать шестой год. 

В: Место работы и должность? 

Д: Инженер-технолог на мясокомбинате имени Микояна. 

В: Хорошо. Теперь расскажите подробно: где именно и при каких обстоятельствах вы обнаружили предмет, проходящий по делу как ИН-00155-2 или “чаша”? 

Д: Это случилось во время разделки. Внутри коровы. В желудке. Там, где не должно быть ничего, кроме полупереваренной жижи… а была чаша. 

В: Как выглядел предмет в тот момент? 

Д: Сырая, влажная, словно родившаяся вместе с этой тварью. Пахла сладко и тяжело, как свежий гной. Столь приятный запах.

В: ….Вы сразу поняли, что это нечто необычное, Искажение например? 

Д: Я понял, что это знак. Она возложила её туда для меня. 

В: После находки вы действовали по инструкции КУИР? 

Д: Нет. Я унёс её тайком. Никто не должен был прикасаться, кроме меня. Это был дар для МЕНЯ.

В: Что вы сделали дома с этим предметом? 

Д: Поставил перед собой. Долго смотрел. Потом опустился на колени. И тогда услышал её голос. 

В: Опишите, что именно вы слышали. 

Д: Жужжание. Вначале лёгкое, будто муха за окном. Потом — как будто тысячи крыльев бьются в моём черепе. Из этого звука вышли слова. Она говорила, что я её возлюбленный ребёнок. 

В: Кого  именно вы упоминаете словом «Она»? 

Д: К Матери. К Богине разложения. Хозяйке мух, червей и личинок. К [ЦЕНЗУРА] [В ПОНИМАНИИ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ]*¹

В: Вы утверждаете, что предмет издавал звуки? 

Д: НЕТ! Не чаша. Она сама. Чаша лишь рот её, сквозь который льётся её милость. 

В: …Ясно…Ваши соседи также были вовлечены. Как это произошло? 

Д: Я молился вслух, и стены дрожали от её слов. Соседи чувствовали запах. Сначала женщина напротив. Она пришла ночью — глаза пустые, но рот шептал молитвы. Потом остальные. Они все стали частью. Они не были как я, они не понимали, просто следовали за запахом.

В: Что это значит? 

Д: Мы — её пчёлы, её мухи. Наш гной — это мёд. Наши тела — соты для её детей. 

В: Прекратите! Вам известно, что в доме обнаружены заражённые биомассой дети!? 

Д: Это благословение. Она разрывает оболочки, чтобы наполнить их новыми жизнями. 

В: Вы понимаете, что ваши действия привели к гибели невинных людей?! 

Д: Гибели нет. Есть рождение. Всякий, кто истекает гноем, — избранный. Ничто не погибает до конца.

В: Ваши записи и молитвы содержат образы, вызывающие сильное психическое воздействие. Зачем вы их писали? А главное как?

Д: Чтобы каждый, кто читает, ощутил её дыхание. Чтобы рвало их, чтобы гной подступал к горлу. Это — крещение её словом. Её сладким запахом. 

В: Что вы сделали с теми людьми? 

Д: [ЦЕНЗУРА] [В ПОНИМАНИИ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ].

В: Конкретизируйте.

Д: [ЦЕНЗУРА] [В ПОНИМАНИИ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ].

[Допрашиваемый начинает говорить быстрее, с нарастающей эмоциональной окраской.] 

Д: Всё вокруг — её храм! Земля сгниёт, стены сгниют, люди лопнут как мешки, и из них польются личинки! Я слышу их — они копошатся под нашими ногтями, они жрут нас изнутри, они роятся в наших глазах! 

В: Соловьёв, успокойтесь!

Д: Она была всюду! На столе, в груди, в черепе, в сердце! Она внутри меня и внутри вас! Вы уже слышите её! МУХИ РАСТУТ!

[Голос допрашиваемого срывается на крик. Он встаёт, бьётся о стол.] 

Д: Всё гниёт! Гной пульсирует в стенах, в полу, в наших лицах! Она дышит нам в рот, машет крыльями и роется в мозге! Мы — её падаль! Мы — её мёд! 

[ Допрашиваемый начал агрессивно царапать голову. После образования мелких ран Соловьёв всунул в них пальцы и потянул в разные стороны после раздался хруст костей. По свидетельствам сотрудников, Соловьёва разорвал свой череп на две части, из раскрытой головы вырвалась ИН-00155-1, издавшая громкий крик. Допрос был прерван.]

В результате инцидента сотрудники КУИР не пострадали. Однако Соловьёв погиб.

В течение трёх месяцев после операции «Четыре стены» были зафиксированы новые эпизоды биологического заражения в ряде городов СССР, сопровождавшиеся появлением ИН-00155-1. Анализ показал, что между этими случаями не существует прямой связи: заражённые дома находились в разных регионах, их жители не имели контактов друг с другом, и эпидемиологические цепочки не были выявлены. При этом в каждой новой точке обнаруживались объекты, аналогичные ИН-00155-2, обладающие способностью к производству личинок.

Дополнение:

В ходе расследования, проведённого после операции «Четыре стены», была обнаружена новая разновидность мясной мухи. Подвид получил условное название “Musca carnis minor”. Средняя длина тела особей составляет 3 - 4 мм. Внешний вид крайне обманчив: тело полностью прозрачное, лишь при увеличении различимы внутренние органы. Весь покров покрыт мягким пушковидным волосом, что делает муху почти неощутимой при контакте с кожей или слизистой. В сочетании с бесшумным полётом насекомое воспринимается человеком как пылинка или лёгкое волокно.

Мухи действуют исключительно поодиночке. Заражение происходит, когда человек невольно «глотает» насекомое во время дыхания или вместе со слюной. Благодаря волосяному покрову муха не вызывает никаких рефлексов отторжения и проходит вглубь организма незаметно. Оказавшись в гортани, муха закрепляется на слизистой при помощи микроскопических крючковидных придатков. Сразу после фиксации она выделяет слизь с протеолитическим и выраженным анестезирующим эффектом. Слизь разрушает ткани и блокирует болевые сигналы, поэтому носитель не ощущает боли или присутствия инородного тела.

Муха продвигается к основанию черепа, раздвигая мышечные волокна и мягкие ткани. Она проходит через естественные отверстия черепа или сосудистые щели, постепенно достигая головного мозга. В этот момент хитиновый покров начинает разрушаться, и насекомое превращается в опухолевидное образование. В мозге муха перестраивает собственное тело, превращаясь в мешковидный орган, наполненный гнойной жидкостью и личинками. Уже на 48–72 час после внедрения образование достигает размеров, достаточных для вплетения в сосудистую систему мозга. Питание опухоли осуществляется за счёт кровотока. Внутреннее давление нарастает, личинки из очага постепенно распространяются сначала по лимфатическим каналам, затем по кровеносной системе, поражая весь организм.

На ранних стадиях заражение внешне почти не проявляется. Первым признаком становятся навязчивые мысли о гниении, «естественности распада» и постоянные упоминания мух. На 4–5 сутки заражённые начинают ощущать «сладкие запахи», отсутствующие в реальности.

К концу первой недели наблюдается религиозное поведение: заражённые принимают молитвенные позы, шепчут о «[ЦЕНЗУРА]» и «святости разложения». Критическое мышление утрачено, любые попытки отвлечь воспринимаются как угроза.

На второй неделе развивается фанатизм: заражённые утверждают, что «кормятся изнутри», полностью отказываются от сна и пищи. Зафиксированы случаи написания молитв собственным гноем или кровью. За несколько часов до прорыва ИН-00155-1 заражённые впадают в экстатическое состояние: истерически смеются, плачут, выкрикивают молитвы и призывы к «схождению Матери». Затем опухоль инициирует морфогенез ИН-00155-1: формируются конечности и черепные структуры, которые прорывают ткани носителя изнутри.

Человеческое тело разрывается: кости ломаются, мышцы расслаиваются, кожа остаётся тонким пустым мешком. Из оболочки выходит ИН-00155-1, а от заражённого остаётся лишь обезжизненная оболочка.

Дополнение:

Расследование не показало откуда появляются новые ИН-00155-2.

Решение КУИР:

На текущий момент отсутствуют достоверные данные о том, является ли существо, которому поклоняются заражённые культисты, самостоятельным опасным концептом или лишь проявлением заражения Musca carnis minor. Независимо от этого, все заражённые признаются Искажениями и подлежат немедленной ликвидации.

КУИР инициировал комплекс мер по поиску источников заражения, а также запустил всеобъемлющую программу уничтожения популяции Musca carnis minor. Отдельным пунктом утверждена борьба с религиозными культами, распространяющими идеологию поклонения Искажениям: их деятельность рассматривается как угроза безопасности государства и населения.

В местах где были обнаружены и ликвидированы ИН-00155-1 или культы, связанные с гниением, мирным жителям необходимо раздавать справочную информацию для предотвращения повторного заражения. Предоставлено ниже:

1. Признаки заражения у человека: внезапная религиозная одержимость, упоминания «Матери Личинок» или «святости разложения», жалобы на «сладкие запахи» без источника, отказ от сна и пищи, длительное пребывание в молитвенных позах, выкрики или шёпот о мухах и гное.

2. Если вы заметили подобное: не приближайтесь к подозрительному человеку, не вступайте с ним в разговоры и споры, немедленно покиньте помещение и сообщите в ближайший орган КУИР точный адрес, этаж и количество заражённых.

3. При встрече с ИН-00155-1: сохраняйте дистанцию и избегайте любых телесных контактов, срочно покиньте территорию, не прикасайтесь к телу или выделениям, дождитесь прибытия ликвидаторов.

4. Запрещено: самостоятельно оказывать помощь заражённым, предпринимать попытки задержания культистов, собирать «образцы» биомассы или вступать в контакт с представителями культа. Любая причастность к подобным действиям рассматривается как угроза безопасности.

Мышь шла последней. Так было спокойнее.

Позади был только лес и дружелюбный старичок. Спереди нестройной змейкой маячила команда, виднелась спина Грифа, а значит, мир был под контролем.

Гриф, разумеется, шел первым. Мир мог рухнуть, небо — вспыхнуть, но Гриф шел первым. Потому что знал дорогу. Или делал вид, что знает.

Мышь смотрела ему в спину и думала, сколько еще он так выдержит. И что будет, если не выдержит. А еще, что за ним как-то легче дышать, и в этом есть что-то необъяснимо притягательное, от чего ей становилось тепло и тревожно одновременно. Она сжала кулаки, чтобы тонкие ногти отрезвляюще впились в ладонь.

«Ну вот, опять. Понесло, как девку на сеновале», — подумала она раздраженно одергивая себя и перевела взгляд на остальных.

Киса держала Кешу под локоть. Ненавязчиво — так, чтобы тот мог делать вид, что просто идет рядом. Киса вообще умела держать людей на плаву. И Кеша радостно хватался за эту возможность, всем видом показывая, что это он помогает даме на каблуках передвигаться по лесу, а не она волочит его полуобморочное тело на своем горбу. Он старался шагать уверенно, но пальцы дрожали, а дыхание было слишком частым. Мышь это видела. Киса — чувствовала.

Иногда Мыши казалось, что Киса устроена иначе. Там, где у обычных людей располагались внутренние тормоза, комплексы и границы, у нее были оголенные провода. Ни стыда, ни страха, ни этого глупого щемящего «а что подумают люди».

Мышь невольно задумалась, как та занимается сексом. В целом, это была самая логичная мысль для любого, кто смотрел на Кису. Получалось громко, с удовольствием и без дурацких шторок на окнах. Мышь даже покраснела немного. Не от картинки, а от мысли, что завидует. Не тому даже, что у Кисы явно чаще, а тому, как она умеет не прятаться.

Мышь таких как она раньше близко не знала. А кого знала — осуждала. Ее всю жизнь учили быть тихой. Не мешать. Не лезть. Не выпячиваться. А потом она познакомилась с Кисой и ее мир стал чуть шире и ярче.

Когда-то давно после одного из первых боевых заданий Мышь сидела в душевой на кафеле и не могла встать. Ни горячая вода, ни мыло не помогали. Она просто дрожала и смотрела в пол. Все тогда решили, что ей лучше не мешать. А Киса решила, что самое время освежиться и споткнулась о скрюченную на полу Мышь. Села рядом — голая, как была. Подсунула руку под шею, отскребла Мышиное тело от пола и усадила к себе на колени.

— Хочешь, я тебе колыбельную спою?

Мышь только всхлипнула. А Киса запела что-то про мента с попом. Песня была на редкость похабная и глупая, но Мышь вдруг поняла, что дышит. И что даже немного смешно.

С тех пор Мышь знала — Кису надо держать обеими руками. И никому не отдавать.

Дорога петляла меж сосен, спускалась к ручью, пересекала небольшой мостик. Где-то вдоль тропы пыжились в рост лопухи, на другой стороне — шелестел овес.

Шалом слушал, считал, записывал во внутренний бортовой журнал. Мир, землю, воздух. Он редко думал словами. У него внутри были не мысли, а формулы, чертежи, регламенты. Если бы его разбудили посреди ночи, он бы не выругался — он бы проверил, сколько пуль в пистолете осталось после расстрела смельчака на месте.

Мышь с ним не спорила. Вообще. Никогда. Даже если он говорил, что луна сегодня на два градуса левее, чем положено. Он точно знал, где ей быть. И если что-то не сходилось — это были проблемы луны.

Если бы Мышь падала в пропасть и могла крикнуть только одному из команды, она бы крикнула ему. Потому что он бы точно рассчитал траекторию, угол падения, плотность воздуха и поймал бы.

Олеся мягко шла рядом, думая о чем-то своем. Раньше такое соседство настораживало Мышь. Подменыш, хтонь, подарок с сюрпризом. А сейчас — почти привычка. Как мокрое пятно на потолке: вроде стремно, а вроде живем же.

Иногда Мышь ловила себя на том, что спрашивает у Олеси мнение. Или просто взглядом сверяется. И в эти моменты становилось немного не по себе.

Но потом видела, как Олеся незаметно пододвигает кружку Кеши, чтобы тот не пролил. Или как она смотрит на Кису — как на редкую книгу в витрине, вроде и не полезешь, но глаз приятно радует.

Мышь все еще не доверяла Олесе. Но по каким-то своим причинам ей доверял Гриф, и этого было достаточно.

Город появился перед ними как-то буднично, без пережеванных искажениями улиц, криков о помощи и стонов ужаса. Просто тропа стала улицей, только теперь по обеим сторонам стояли дома.

«Он всегда тут был, — мелькнуло у Мыши. — Карты соврали. Быть не может, чтобы его тут не было».

Никаких ворот, охраны или КПП на худой конец — просто одинокий покосившийся знак у обочины, на котором облупленной краской значилось:

«Труженск. Основан трудом. Сохраняется верой».

Дома выглядели по-разному: кое-где двухэтажные бараки наспех замазанные штукатуркой, где-то свежевыкрашенные пятиэтажки, порой — врезанные в землю самостройные конструкции. Окна все одинаково занавешены кружевом.

— Прекрасно, — хмыкнул Шалом. — Осталось флаг пронести и хором что-нибудь спеть.

Кое-где прямо посреди улицы росли грядки. Капуста, свекла, чеснок. Один двор был превращен в мини-огороды и разбит на квадраты, с номерками, как в морге. В каждом — отдельная культура с аккуратной деревянной табличкой.

— Это узел? — тихо спросил Кеша.

— Узел, — отозвался Гриф. — Не пизди и не отставай.

Они шли по улице. Все вокруг было в порядке. Подоконники были уставлены рассадой. Подъезды отчищены щеткой и хлоркой. На лавках сидели старики с вышитыми на рубашках звездами, ликами, крестами. Кто-то чинил мотоблок, кто-то точил косу. Над всем этим — репродуктор на столбе, из него:

«В поте лица ты будешь есть хлеб твой…Во имя Господа и Родины!»

— Странно, — пробормотал Шалом. — Я ожидал чего-то повнушительнее, а тут колхоз.

Мышь кивнула, хотя и не услышала его слов.

В окне напротив кто-то подвязывал помидоры. На балконе второго этажа сушилось белье вперемешку с церковными платками и пионерскими галстуками. Во дворе кряхтел мужик лет сорока — точил топорик и бурчал себе под нос:

«… На земле плодородной, как в городе советском.

Хлеб наш насущный дай нам днесь от семян огорода нашего, кровью да потом политых.

И прости нам слабости наши, как мы прощаем перегибы на местах.

И не введи нас во искушение праздного быта, но избавь нас от пустоты буржуазного духа.

Ибо Твое есть царство, сила и коммунистическая слава в рамках пятилетки и во веки веков.

Аминь, товарищи».

Он с удовлетворением пробормотал последнюю строчку, плюнул через левое плечо и перекрестился широким, размашистым крестом, в котором как-то мирно уживались и вера, и партийная выправка. А потом заметил их.

— О, товарищи! А вы чего ж это? Без доклада, без знамени, прямо так — с лесу и в сердца трудового коллектива?

Он вытер руки о засаленный фартук, встряхнулся и добавил:

— Ну, ежели уж пришли — добро пожаловать. У нас тут все по уставу, с любовью и послушанием. Вам к Первосекретарю Храма Труда Андрею явиться надо. Он вас уж давно ждал. Только не пугайтесь, он нынче в пророческом благоденствии, может не сразу реагировать.

Он кивнул, поднял палец к небу то ли в знак особой важности события, то ли просто прицелился в очередную строчку любимой молитвы, и махнул рукой в неопределенном направлении.

— Туда, товарищи! По указателям прямиком в храм Труда и Веры. Не задерживайтесь, медлительность — это грех!

Они шли в сторону, куда указал мужик с молитвой, и город щетинился на них речевками из репродукторов и лозунгами на стенах:
«Душу и тело — в общее дело!»
«Кто не работает — тот не увидит Господа»
«Всякий, кто потеет во имя Господа и Родины, не умрет зря»

— Ну вот, началось, — пробормотал Шалом. — Секта строителей Царствия Небесного на крови и костях.

Киса только усмехнулась и поправила волосы. На фоне местных, застегнутых на все пуговички, она выделялась, как пятно крови на простыне после первой брачной ночи — вроде и глаз не отвести, но как-то стыдно. Каблуки резко цокали по плитке, леггинсы облегали совсем не по православному, а вырез открывал больше, чем могла бы позволить себе любая честная труженица в этом городе.

Мышь почти физически чувствовала, как на них смотрят: из-за штор, из окон, с лавок, из кустов малины таращились любопытные взгляды. У лавки, где местные мужики в спецовках обсуждали станки и шестеренки, воцарилась тишина. Один даже снял кепку — как при виде чуда.

Мышь краем глаза заметила, как одна из женщин с ребенком на руках медленно перестала его качать. Просто замерла и смотрела со смесью удивления, неловкости, зависти и тоски. Как если бы баба из глухой деревни увидела открытку с моря — красиво, да не про нее.

А Киса шла, будто все это — естественный ход вещей. Она не бросала вызов. Просто была собой. И это раздражало Мышь больше всего.

Мышь почувствовала, как защемило в груди, где-то у солнечного сплетения. Ей бы хотелось уметь так. Идти через чужой город, полный взглядов и осуждения, и не прятать шею. Не дергаться. Не оправдываться. Не пытаться стать меньше и незаметнее.

«Вот бы хоть раз так пройтись», — подумала Мышь. А потом привычным жестом поправила ворот куртки, чтобы прикрыть вырез, которого и так не было.

— У них тут че, дресс-код? — шепнула Киса, оглядываясь. — Чулки небось вообще за блуд сочтут?

— Не за блуд, так за саботаж, — буркнул Шалом. — Ты слишком счастливо выглядишь. Не пахнешь потом и одухотворением.

— Хорошо хоть камнями не кидаются, — прошипела Мышь чуть громче, чем следовало, и тут же пожалела об этом. Привлекла внимание. Плохо. Здесь не любят тех, кто привлекает внимание.

— Может, они и рады бы, да график не позволяет, — пробормотал Гриф и не обернулся.

Кеша настороженно глядел по сторонам, вздрагивая от каждого взгляда.

— Нам сюда точно надо? Тут как-то… — начал он, но осекся под строгим взглядом Шалома.

— Надо, — отрезал Гриф. — Мы уже внутри.

Мышь чувствовала, как у нее под кожей нарастает зуд. Не физический, а какой-то экзистенциальный. Она умела быть незаметной, но здесь замечали даже ее. И почему-то ей это не совсем не нравилось.

На детской площадке играли дети. Табличка у входа гласила:
«Играм — время, труду — вечность! Время игр: 20 мин. на человека».

Рядом на небольшом столике лежали табели с неровными детскими подписями напротив имен и фамилий.

Дети были увлечены войнушкой. Красные галстуки, деревянные винтовки, серьезные маленькие лица. Один мальчик остановился, уставился на них оценивающе. Мышь вдруг ясно это почувствовала — он сверяет. Не лица, не фигуры. Ценность. Полезность.

Когда их взгляды пересеклись, мальчик вытянулся в стойку, отдал неразборчивую команду. Остальные подняли руки ко лбам и замерли. Как на фото для доски почета.

— Они играют? — спросила Олеся.

— Надеюсь, — сказал Гриф, и у него чуть дернулась челюсть.

Следующий лозунг, выгравированный на табличке у двери пятиэтажки, гласил:
«Честный труд не требует отпуска».

Мышь почувствовала, как внутри что-то оседает. Не страх даже, не отвращение — согласие. Все это не казалось каким-то чужим и неправильным, как было в Белом. Наоборот, для нее это имело смысл.

Они прошли вдоль завода. На стену было накинуто белое полотно, на котором в свете проектора бегущей строкой шли портреты. Под каждым — надпись:
«Почетно переработанные товарищи»

Мышь остановилась на мгновение — не специально, просто нога сбилась с ритма, глаз зацепился.

«Товарищ Валентина, ткачиха, 48 лет труда. Переработана на благо квартала №3. Из волокон одежды изготовлен флаг…»

«Товарищ Дементий, столяр, 30 лет труда. Умер на посту. Переработан с благословением. Из костного материала отлит алтарь Храма Труда…»

«Товарищ Елизавета, доярка, 56 лет труда. Волосы переданы школе №5 для создания кисточек. Жир — на лампадки…»

Лицо у всех на фотографиях было одинаково светлое, безмятежное и почти счастливое.

Под строкой мелькала графика: белые фигурки человечков исчезали в бетонной мешалке и появлялись в виде кирпичей, дорожных плит и даже статуй.

Слоган внизу экрана:
«Жизнь — в дело. Смерть — на пользу».

Мышь почувствовала, как сзади подошел Кеша. Он выдохнул сквозь зубы:

— Они... это... они реально...

— Да, — сказала Мышь. — Реально.

Олеся тоже смотрела.

— Все до грамма… — проговорила она. — Как будто боятся потерять хоть крошку. И вы называете чудовищем меня.

Экран мигнул:

«Товарищ Марфа, учитель труда, 44 года труда. Кожа — в обивку кресел совета. Глаза — пожертвованы Храму Медицинских наук…»

— Пиздец, — сказала Киса. Спокойно, буднично.

— Если меня переработают, то надеюсь не в компост, — сказал Кеша. Пытался пошутить. Но голос дрожал.

— Из тебя и компост не выйдет, — фыркнула Киса и мягко сжала его локоть. — Крови нет — говно не греет.

Шаг за шагом команда вышла к ограде. Там, под навесом, стоял бетонный «Пост добротрудной проверки».

Металлический терминал. Что-то среднее между КПП, исповедальней и приемной комиссией.

На лавке рядом сидел молодой мужчина. Гладко выбрит, форма дружинника, повязка с буквами «ТДК» — Трудовая Добровольная Комиссия. Он поднял глаза, увидел приближающихся, встал с выученной улыбкой.

— Добро пожаловать. Вы по записи или по зову?

— Нас ждут, — сказал Гриф.

— Значит, по зову. Тогда… — дружинник указал на терминал. — Проверка обязательна. Без стыда, без обмана. Заходим по одному.

Он щелкнул каблуками и отступил в сторону.

Терминал открылся, будто разжав челюсти. Внутри что-то колыхалось как в воде, мутной после шторма. Мышь услышала, как Кеша выдохнул носом. Шалом тихо ругнулся на немецком. Киса молча расстегнула еще одну пуговицу на блузке.

Гриф посмотрел на них. Долго. Потом кивнул:

— Я первый. Киса за мной. Мышь, ты замыкаешь.

Мышь сглотнула. Почувствовала, как руки стали липкими, а по спине скользнула капелька пота, когда Гриф скрылся в переливающейся темноте рамки.

Гриф исчез в терминале без звука. Ни шороха, ни вспышки. Только какая-то дрожь в воздухе, едва заметный вдох и плотный чавкающий звук.

Затем грациозным движением в темноту зашла Киса, отправив напоследок воздушный поцелуй дружиннику. За ней после дисциплинарного пинка от Шалома влетел Кеша. Сам Шалом прошел через рамку на выдохе, с идеально ровной спиной и закрытыми глазами. Олеся двинулась, едва получила разрешение, не раздумывая ни секунды.

Когда пришла очередь Мыши, дружинник кивнул и сделал широкий жест рукой.

Она сделала шаг ближе. Хотелось выругаться. Попросить кого-то другого пойти. Или просто развернуться и убежать обратно в лес. Но Гриф сказал идти, и она одним резким движением забросила себя в терминал.

Челюсти терминала сомкнулись у нее за спиной с влажным, противным хлюпом старой подвальной лужи. Воздух стал густым, с привкусом железа и прогорклого жира. Свет и цвет исчезли, словно ее обернули в гнилую ткань, плотную и теплую и влажную. Темнота там была не просто отсутствием света. Она была телесной. Осязаемой. Дышащей. Она касалась кожи, щекотала уши, затекала в ноздри и терлась о белки глаз.

Мышь почувствовала, как что-то начало проникать внутрь.

Боли не было, только тянущее и сосущее чувство глубоко внутри. Оно проникало в Мышь с той деловитой отстраненностью, с которой уставший санитар меняет катетер старой умирающей бабке — не глядя в глаза, не церемонясь.

В ней начали рыться. Мягко, но основательно перетряхивали каждый ящик с воспоминаниями, перебирали ее грязное белье, нюхали старые письма и пробовали на вкус детские слезы и покореженные мечты.

Голос, сухой, как бумага, раздался вокруг и внутри нее.

— Назови свое предназначение.

Она хотела ответить быстро и наотмашь, соврать. Но слова застряли в горле. Она ощущала, как внутри расползается пустота, как в ней что-то длинное, тонкое и жадное ищет правду.

— Я…делаю мир чище. Слежу за тем, что не видно, — выдавила она наконец.

Молчание, хрустящее, как старый ссохшийся воск. Оно отдавало затхлым храмом и гноящейся тоской.

— Ты хочешь, чтобы тебя заметили?

Губы Мыши дрогнули. Горло сжало судорогой.

Она представила, как кто-то поворачивается к ней и смотрит. Просто смотрит. Не скользит взглядом. Не проходит мимо. Смотрит и видит ее.

Она ничего не сказала.

— Ты хочешь, чтобы тебя любили?

Перед глазами возникло лицо Грифа. Оно было уставшее, но чуть смягчившееся, когда он сказал «ты молодец». Потом — губы Кисы, тронутые усмешкой, когда она шептала «держись, казак». И Мать. Сухая, прямая и равнодушная. Все вперемешку. Любовь, зависть, боль, стыд. Желание раствориться, но быть замеченной. Принятой. Целой.

Слезы текли сами. Мышь чувствовала, как темнота жадно их слизывает.

— Ты боишься быть ненужной?

Она не выдержала.

— Да, — прошептала, но звук был громче, чем она хотела. Он вышел из нее прорвавшимся нарывом.

Тишина внутри терминала вдруг напряглась, и ее выплюнуло наружу. Мышь упала на колени, руки подломились. Плитка под пальцами была влажной, липкой, и на миг ей показалось, что это не грязь, а чья-то израненная кожа.

Воздух ударил в лицо. Шум. Свет. Запахи. Гриф хлопал Шалома, сидящего прямо на грязной плитке, по щекам. Но тот слабо реагировал на внешние раздражители. Киса пыталась откачать краснолицего и задыхающегося Кешу.

Мышь попыталась встать. Ноги дрожали. Спину ломило, а между лопаток все еще ощущалась липкая, шевелящаяся тяжесть. Мыши казалось, что невидимое щупальце из терминала прилипло к ней и не желало отставать.

— Жива? — хрипло спросила Олеся, с трудом моргая.

— Я им не понравилась, — прошептала Мышь. — Кажется… Я не уверена.

— Не переживай. Меня тоже никто не любит, — ответила Олеся и протянул ей руку. — К этому быстро привыкаешь.

Дружинник с повязкой Трудовой Добровольной Комиссии уже протягивал им какие-то карточки.

— Документы, — сказал он с мягкой улыбкой. — Трудовая карта гостевого визита. Не дает права на труд, переработку, льготы, проживание. Срок действия — сутки. Без продления.

Он протянул каждому по желтой картонной карточке с фото. Лица были определенно их, но очень уж уставшие, с осадком тревоги и растерянности.

— А если не выйдем за сутки? — холодно спросил Гриф.

— В таком случае ваш трудовой остаток будет экспроприирован в пользу города и Господа нашего Бога, — спокойно ответил дружинник.

Мышь вцепилась в свою карточку. Пальцы были липкими от пота и грязи. Городок, который до этого казался ей вполне привлекательным и даже образцово-показательным, больше не внушал доверия.

— Все, — сказал дружинник, когда они подписали реестры. — Теперь вы официально наши товарищи, хоть и всего на один день. Следуйте к Первосекретарю. Не опаздывайте. Опоздание — это форма саботажа.

Храм массивно и назидательно возвышался возвышался над Труженском. Ни куполов, ни крестов, ни золота. Только массивные колонны, вмурованные в фасад барельефы и лозунги. «Бог познается в труде», «Плоть — в дело, дух — в порядок».

Мышь поняла, что это действительно храм только по запаху. Пахло воском, ладаном, перегретым железом и намоленным камнем.

Во внутреннем зале было темно. Большое пространство освещали лишь бойницы окон, да неровно подрагивающие свечи и лампадки. Стены были увешаны трудовыми сценами: вышивка, чеканка, барельефы из металла и камня, разномастная мозаика.

На одном изображении женщина, корчилась в родах прямо в поле, с трудом опираясь на лопату.
На другом — старик, умирающий у станка с молитвой в устах и начищенным ключом в руке.
На третьем — счастливые дети в галстучках протягивают молочные зубы в пункт переработки.

В центре жестким наростом разросся алтарь. Он был сварен из арматуры и блестящих железных пластин. В алтарь была впаяна икона-триптих. Маркс — бородатый, задумчивый, с чертами доброго, но вечно занятого отца. Ленин — моложавый и сияющий сложил пальцы в молитвенном жесте. Сталин — в дыму, чуть в тени, с трубкой и тенью пламени в глазах. Подпись гласила: «Мысль, Воля и Порядок».

Их лики были отлиты из стали и искусственно состарены на манер икон в древних храмах.

— И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди, — тихонько затянула Киса себе под нос.

— И Ленин —  такой молодой, и юный Октябрь впереди!  — отозвался в такт ей чистый бодрый голос из тени храма.

Мышь краем глаза заметила, что Гриф коротким четким движением положил руку на пистолет, но остальная его поза не изменилась. Он продолжал выглядеть спокойно и даже почти расслаблено.

Из темноты вышел крупный, широкоплечий мужчина с седой бородой, уложенной, как у священника, но в рабочем комбинезоне. На груди — вышитая эмблема серпа и молота, на поясе — тяжелый ремень с инструментами. Он остановился перед ними и легко, по-настоящему тепло, улыбнулся.

— Прошу прощения, если подошел неожиданно. Я — товарищ Андрей, Первосекретарь Храма Труда и Веры. А по совместительству пекарь, печник и, как положено священнику, немножко знаток душ. А вы от кого пожаловали?

Говорил он мягко, не давя, но в каждом слове звучал ритм утренней молитвы и церковного благословения.

Гриф слегка кивнул, всматриваясь.
— «Отдел №0» вам что-нибудь говорит?

Мышь взглянула в бумажную распечатку. Все совпадало. Квока уверяла: узел под контролем, тут все известно, никаких сюрпризов. Андрей был поставлен Отделом в восьмидесятых и с тех пор, судя по фотографии, не изменился вообще. Не постарел. Ни на день. Квока, кажется, называла его Старцем.

Андрей приподнял бровь и кивнул, словно что-то внутри у него сошлось.

— А, коллеги! Безбожники, как водится, — Он усмехнулся. — Ну, вы не обижайтесь, это я с уважением. У нас вера одна. Просто у вас обряды суровее, да покровитель строже.

Он подошел ближе, осматривал каждого внимательно, но без настороженности. Когда очередь дошла до Олеси, во взгляде что-то дрогнуло.

— Интересно… — пробормотал он. — Не наша. И не ваша. Давненько я таких не видел.

Гриф шагнул чуть вперед, заслоняя Олесю плечом:

— С нами пришла — значит, наша.

Андрей кивнул.

— Хороший ответ. Но под твою ответственность, товарищ.

Он развернулся и повел их вглубь храма. Под потолком чуть потрескивали лампадки, где-то в углу на педальной машинке кто-то вышивал, слышался тихий ритм иглы и скрип ножной педали.

Мышь шла чуть позади, чувствуя, как под курткой сосет место, где темнота терминала коснулась ее особенно сильно.

Андрей остановился у одной из икон. Стальная. В цветных стеклянных вставках сверкал Маркс, как в витраже. Он держал раскрытый «Капитал», а вокруг него толпились женщины в фартуках, школьники с лопатами, и краснощекие младенцы, ползущие по сборочной линии.

— Этот узел молодой, — сказал Андрей, поглаживая металл. — Мы строим его из чистых помыслов, без мусора, без иллюзий. Труд, воля, долг — ничего лишнего. Потому и держится. Смотрите, — он указал вверх.

Над головой, под куполом, сквозь прослойку стального круга было видно небо. Но при взгляде через купол храма оно было не таким, как в городе. Если смотреть достаточно долго, то становилось заметно, что оно подрагивает, как масло на сковороде. Ни разрывов, ни гнили, ни ускользающих теней, как было в Белом. Только ровная, живая пульсация.

— Мы тут в безопасности от гнили и распада. Бог, правда, не всегда рядом… но мы не жалуемся. Он у нас трудяга, каких поискать. Хотя… со всех сторон сжимается кольцо. Я это чувствую. Но мы сильны благодаря Ему и во славу его.

Олеся еле заметно кивнула.
— Он прав. Здесь нет трещин. Даже наоборот. Я почти не могу дотянуться до Границы… По крайней мере до той, какой я ее знаю. Тут что-то другое. Оно сделало что-то вроде кокона.

Гриф чуть прищурился:
— Оно?

— Их Бог. Или то, что осталось от него.

— А ваш подменыш прав, — добродушно отозвался Андрей. — Их же все еще так называют в альма-матер?

Лицо Олеси исказилось от обиды и неожиданного тычка в самое больное место. Она уже практически забыла, что к ней могут так обращаться.

— Олеся, — ответила она, упрямо смотря в глаза священнику. — Меня зовут Олеся.

— Как угодно, — не стал спорить Андрей и небрежно махнул рукой. — Так или иначе довольно точное определение. Но я бы сравнил это скорее с паучьим коконом. За одним только исключением, ничто тут не умирает навсегда.

Гриф плотнее сжал пистолет в руке и с деланным дружелюбием прервал духоподъемные речи священника.

— Раз все в порядке и узел цел, так и запишем. Проверили. Работает. Мы с ребятами пойдем, а вам, товарищ Андрей, всего хо-ро-ше-го.

— Ой, да как же ж так, — Андрей развел руками, театрально, но без издевки. — Только пришли, а уже уходите? Без дела, без пота, без следа в общем трудовом долге? Некрасиво выходит. Да и… жалко.

Он повернулся к ним, снова пристально смотря Грифу куда-то в район грудной клетки.

— А может, я попрошу вас потрудиться на благо Господа и во имя трудового коллектива? Что скажете? Вы же — безбожники, — с улыбкой добавил он, — значит, вам и не грешно мою просьбу будет исполнить. Я покажу.

Он обернулся, махнул рукой в сторону неприметной двери.

Подвал находился за глухой, промасленной дверью под лестницей. Товарищ Андрей открыл ее связкой ключей, на которых висела вырезанная из металла иконка: серп, молот и нимб над ними. Пахнуло теплой сыростью.

Команда спустилась молча, один за другим. Никто не знал, зачем их ведут, но Мышь уже чувствовала, что зрелище будет не из тех, после которых говорят «подумаем».

— Тут у нас тихо, но уютно по-своему — сказал Андрей, поправляя фонарь, свисающий на тросике. Свет качнулся и вялым желтым языком облизал стены.

В конце коридора, где когда-то, возможно, была кочегарка, стояла решетчатая дверь. За ней — два матраца на полу, два металлических поддона вместо посуды и две фигурки, слишком худые для своей одежды. Девчонка и парень, лет по двадцать. Она держала в руках пластиковую бутылку, обмотанную марлей. Он просто сидел, обняв колени.

Андрей остановился у решетки.

— Вот, знакомьтесь. Это наши временно бесполезные. Не труженики. Не молитвенники. Не вдохновители. Просто… приехали. Журналисты. Искали сенсацию, загуляли не туда, а Ефимыч не уследил. Мы их сразу предупредили, чтобы уходили. Но у них же свобода воли и выбора. Уходить не стали.

Он обернулся к Грифу.
— А потом они уже задолжали трудовому коллективу. А раз задолжали — все. Билета назад не будет. Тут не гостиница. Если уж попал, то надо трудиться. А эти, — он кивнул на сидящих, — ничего из себя не представляют. Не по злобе, просто… по конструкции.

Он замолчал, давая команде время это прожевать и позволить тишине сделать корректную паузу.

— Мы бы их, конечно, перепрофилировали. Через обучение, молитву, труд. Но… не принимает их Господь в ряды добрых тружеников. Нет у них ни пользы, ни потенциала при жизни.

— И что вы… держите их тут? — тихо спросила Мышь.

— Мы люди верующие, все под Богом ходим, — мягко ответил Андрей. — А Бог завещал — «Не убий». Вот, мы и держим их на хлебе да воде, ведь кто не работает, тот не ест, сами понимаете. Но… Он гневается. Понимаете?

Он развел руками, показывая весы.

— Держать их дальше означает принять бесполезность как форму бытия. А, следовательно, заразить ею остальных. Если кто-то прознает, что можно ничего не делать и не понести наказания, будут ненужные волнения.

Он чуть склонил голову, прислушиваясь к чему-то наверху, в железобетонных перекрытиях.

— А если отпустить… Если просто отпустить, то мы воспротивимся Его выбору. Он же их увидел, отметил, взял в расчет и план. А мы — нет? Мы что, выше? Лучше?

Он снова посмотрел на решетку.

— Так нельзя. Система не прощает ни слабости, ни дерзости, ни праздного тела, ни бесполезной души.

Его слова горькой пылью оседали у Мыши в легких и мешали дышать. Он сделал шаг ближе и присел на корточки, глядя через решетку.

— А он уже начал их перерабатывать, — негромко сказал он, не уточняя, кто этот «он». — Потихоньку. По-своему.

Мальчик сидел с разинутым ртом, словно собирался заговорить — и не мог. Из горла вырывался только хрип и какой-то неприятный скрежет. Девочка, заметив взгляд, прижалась к стене, но не пыталась что-то сказать. Просто мотала головой. Губы шевелились, но звука не было.

— Сначала уходит голос, — пояснил Андрей, — чтобы не жаловались. Потом уходит движение, чтобы не мешали. Потом — тепло.

Он поднялся и отряхнул ладони от невидимой грязи и пыли.

— Мы стоим в стороне. Мы молимся за их души, но руки наши связаны.

Он повернулся к Грифу. Не давил. Просто смотрел. А потом, словно вспомнив о вежливости, добавил:

— Вы уж решите по совести.

Гриф долго молчал. Остальные тоже не решались заговорить. Потом он подошел к решетке и, не глядя на Андрея, сказал:

— Открой.

Тот кивнул и достал ключ. Скрежет замка хлестнул узкий коридор и осел в глубине ушей.

Гриф вошел. Присел на корточки перед мальчиком. Тот не отводил взгляда. Не просил. У него, кажется, уже и мыслей не осталось — только пустая оболочка, которую Бог потихоньку доедал.

— Сколько вы тут? — спросил Гриф.

Мальчик не отреагировал. Девочка вскинула глаза, губы дрожали. Шептала — но слов не было. Только немой шорох и беззвучные крупные слезы.

Гриф кивнул сам себе.

Он вышел из клетки и повернулся к остальным:

— Побудьте наверху.

Мышь прикусила губу. Шалом опустил глаза. Киса чуть подалась вперед и тут же остановилась. Гриф смотрел спокойно. Не злился, не уговаривал. Просто смотрел, и это было хуже любого приказа.

— Пожалуйста, — сказал он.

Мышь знала, что ему сложно просить честно и открыто — без шуток, острот и приказов.

Когда дверь за ними закрылась, наверху было очень тихо.

Они стояли в тусклом проходе. Мышь прижалась спиной к стене, чувствуя, как камень цепляется за куртку. Рядом Кеша нервно перебирал пальцами край рукава. Шалом вытащил сигарету, но не закурил. Просто держал ее во рту и слегка обнимал Кису, которая уткнулась ему в плечо.

Олеся стояла чуть поодаль с закрытыми глазами. Мыши казалось, что она слушает или вглядывается куда-то вглубь то ли себя, то ли еще чего-то.

Прошло секунд тридцать. Или вечность. Раздалось два выстрела с паузой в секунду, не больше.

Мышь вздрогнула. Слишком сильно, неуместно и по-девчачьи. В храме было тепло, но холод от каменного пола поднялся по щиколоткам, обвил бедра и забрался куда-то внутрь, перебирая крошечными лапками вдоль позвоночника.

— Глупо, — сказала Киса тихо. — Очень глупо это все.

Никто не ответил.

Дверь открылась минут через двадцать. Гриф вышел. Лицо каменное. Плечи чуть перекошены, как всегда, когда он перестает держать спину усилием воли.

Андрей шел рядом. Улыбался вежливо. Благодарно.

— Вот и славно, — произнес он. — Благодарю вас от лица Господа нашего и всего трудового коллектива.

Гриф ничего не ответил. Только сказал:

— Пойдемте. Тут все.

И они пошли.

Без слов. Без взгляда назад. Только Олеся, проходя мимо Андрея, вдруг остановилась. Он посмотрел на нее с интересом.

— Бог у вас... очень голодный.

— А какой еще должен быть Бог? — удивился Андрей.