— Пап, смотри! — Сережа выложил монету на стол перед ним. — Это пиастр как у пиратов?

Отец улыбнулся его горящим глазам, взял монету, повертел в руках, протер о рукав гимнастерки. Его брови удивленно поползли вверх.

— Нет, сынок, это поинтереснее пиастра, — с улыбкой сказал он наконец. — Смотри. Это серебряный талер. Видишь надпись? Это латынь. Это монета из самой Австрии. Ей уже больше двухста лет, интересно как ее к нам занесло…

И он рассказал. Не просто «это иностранная монета», а целую историю. О том, кто такой этот Карл, о могущественной империи Габсбургов, о том, как такие талеры были когда-то самой твердой валютой в мире, как они путешествовали по свету в кошелях купцов и в карманах солдат.

Мир для Сережки в тот момент раздвинулся далеко за пределы их улицы.

С той минуты Сережа заболел. Болезнь эта была тихой, благородной и на всю жизнь. Она называлась нумизматика. Он начал с того, что аккуратно завернул свой талер в мягкую тряпицу и спрятал в коробку из-под папирос. Стал менять свои безделушки на монетки у мальчишек во дворе. Стеклянный шарик на Итальянскую лиру, а деревянный пистолетик на французский франк. Заводил знакомства со старьевщиками на базаре, заглядывал в книжные магазины, выискивая книги с глянцевыми страницами, где были изображены монеты всех эпох и народов.

Коллекция росла. Появился специальный альбом с прозрачными кармашками. Вместо мальчишеских тайн появилась взрослая, серьезная страсть.

Вот боспорская драхма, найденная в Крыму, с профилем безвестного царя, тяжелый голландский дукат и целая россыпь монет Российской империи — от медяков Петра I до последних, трагических Николаевских рублей.

Прошли десятилетия. Завод, женитьба, дети, внуки. Многое изменилось, но только не привычка Сергея Петровича по вечарам, надев очки, открывать свой тяжелый альбом и погружаться в мир металла и истории. Его коллекция стала не просто собранием монет, а его личной вселенной, летописью всей его жизни, запечатленной в серебре, золоте, латуни и меди.

Однажды к нему в гости приехала дочь с маленьким сыном. Пока взрослые пили чай на кухне, внук, мальчишка лет семи по имени Егорка, заглянул в дедушкин кабинет.

Его внимание сразу привлекло что-то, блеснувшее на полу у книжной полки. Он нагнулся и поднял серебристую монетку, которая, видимо, упала из дедушкиного альбома.

— Деда, смотри, что я нашел! — вбежал он на кухню, сжимая в кулачке находку. — Это пиратская монета?

Сергей Петрович взял ее, и сердце его екнуло. Это был тот самый талер, найденный им в детстве.

Он посмотрел на горящие глаза внука, на его готовность поверить в чудо, и увидел в них себя того, семилетнего.

Он улыбнулся, взял Егорку за руку.

— Пойдем, я покажу тебе кое-что интересное.

Он привел его в кабинет, усадил на колени и открыл тот самый тяжелый альбом. Мальчик ахнул, увидев сокровища, аккуратно разложенные по страницам.

— Монету которую ты держишь я нашел на старом крыльце, когда был совсем как ты. Мой папа, твой прадедушка, рассказал мне о ней целую историю.

Он начал свой рассказ, что это не просто «монета Австрии», а целую историю. О династиях и войнах, о торговых путях и искусстве граверов. Он рассказывал о каждой монете, как о старом друге, вспоминая, где и как она к нему попала. Говорил о терпении, ценности истории, о том, что за каждым кружком металла стоит целая эпоха.

Егорка слушал, затаив дыхание, водя маленьким пальчиком по листам с монетами, которые хранили историю веков.

— И эта вся коллекция твоя? — с удивлением спросил он.

— Пока моя, — тихо сказал Сергей Петрович, глядя на внука. — Но возможно она будет твоей, чтобы ты помнил и однажды рассказал своим детям историю старого деда и монетки которую он нашел.

Он взял тот самый таллер из руки внука и аккуратно вложил его в самый первый пустой кормашек альбома.

Круг замкнулся. Не в дупле дерева и не в щели старого крыльца, а в тихом кабинете, где мудрость старости передавала эстафету любопытству детства.

И самое ценное сокровище заключалось уже не в серебре и золоте, а в этой непрерывной нити памяти, связавшей два любящих сердца через блеск металла и пыль веков.

Больше всего мне нравилось, когда Отец договаривался с хозяевами бахчей, и тогда в конце сентября мы устанавливали прицеп к нашей старенькой «тройке» и ехали за арбузами и дынями на Левый берег. Отец всегда курил в машине с закрытыми стеклами — так как было холодно, — а я, маленький, ему прикуривал. И тогда никому в голову не приходило, что для ребёнка это вредно. Мы объехали столько деревень, столько посёлков, что я даже все не могу вспомнить. Подшипники нужны всем, даже чабанам, у которых мы покупали бараньи туши, шерсть и шкуры.

Как объяснить моей восьмилетней дочери, что я в восемь лет с Отцом ехал в машине с прицепом, полным арбузов, дынь, подшипников, в густом табачном дыму хрен знает куда, в пять утра холодной осенью, и был абсолютно счастлив, подавая ему папиросы и зажигалку? Только потому, что я Отцу просто нужен. Я помощник, и мне этого было за глаза.

Господи, я очень хочу сына.

Август. Окаянный месяц. Ее не любимый месяц. Месяц потерь и бесконечных дорог из слез. Эти дороги вели ее в сад к алым розам, чей аромат с каждым днём становился все тоньше, но вместе с тем и острее, роднее. Пышные буйные головы стремились к яркому небу и солнцу, чьи лучи грели их, а они грели ее.

Сентябрь. И снова дожди. Розы в саду не сдавались. Но стали смиреннее, не такими манкими, не такими обильными. Их очарование перестало ввергать ее в страх. И она наконец решилась.

Октябрь. Уютная квартира изнутри озарялась светом неуютных электрических ламп, чей свет проникал даже в самые потаенные уголки комнаты. На плите закипал чайник. Девушка сидела на стуле, поджав под себя ноги, утепленные махровыми носками, и с упоением читала книжку, не замечая ничего вокруг. На столе стояла ваза. В вазе были тени умерших цветов.

(Куплет 2)
Я хотел бы держать твою руку несмело,
Но твоя ладонь - для другого тепла.
Я не ангел, но сердце моё захотело
Беречь, даже если уйти ….
Я не ангел, но сердце моё захотело
Беречь, даже если уйти ….

Я не ангел, но сердце моё захотело
Беречь, даже если уйти ….

(Припев)
Беречь тебя  - от ветров и сомнений,
От мрачных мыслей и тупых обид.
Беречь на расстоянии - быть без тени,
Но любить, не приближаясь к тебе.

Я мог бы кричать о любви до рассвета,
Но молчу -  вокруг тишина….
Ты живёшь где-то там, в теплоте, в лете света,
А я здесь - чтобы не обжечь вновь тебя.

– Считай это социальным экспериментом. Так что, согласен?

– А может я уйду?

– Ты не уйдешь, – тихо произнес он, изучающе глядя мне в лицо.

Я посмотрел на своих галдящих друзей, потом перевел взгляд на протянутые мне деньги. Что ж, подумалось, не последний день, не последний раз. А 1000 рублей за «просто постоять» – не так уж и плохо. И я согласился.

– Хорошо, вот тебе аванс. Увидимся в 17:00.

И костюм растворился в толпе.

Ко мне подошли мои друзья, и я сказал, что не пойду с ними, потому что у меня работа на сегодня. Они пытались меня убедить пойти с ними, ведь выпускной бывает лишь раз. И погода прекрасная, лето, а мы молоды и должны сейчас пойти гулять до утра… Но я ответственный человек, я обещал и выполню обещание. Друзья ушли.

И я правда стоял не сходя с места весь день. Мимо пробегали по своим делам незнакомые люди, пролетали на велосипедах дети, гоняли голубей студенты, гуляли неспешно молодые мамы с колясками и пенсионеры. Один из дедушек остановился неподалеку и, опершись на палку, стал глазеть на меня. Он склонил абсолютно седую голову набок и продолжал молча смотреть. На нем, несмотря на жару, был коричневый кардиган, старые, но чистые джинсы и белая рубашка.

Внезапно я разозлился. Он что, разыгрывает меня?! Мы оба отражались в витрине магазина позади него. Я выглядел точно так же, разве что снял коричневый кардиган. Но дед ничего не сделал и не сказал. Постояв еще немного, он ушел, задумчиво разглядывая трещины на асфальте у себя под ногами.

Мне нестерпимо захотелось сбежать. Бросить эту глупую «работу» и бежать искать друзей. Наверняка они в университетском парке, бренчат на гитаре, пьют портвейн и обнимаются с девчонками. Но я напомнил себе о нужде, напомнил об обещании, вздохнул и продолжил смотреть на летящую мимо чужую жизнь.

Я простоял до вечера, и ровно вовремя из ниоткуда появился костюм и отдал мне мою зарплату за день.

– Приходи завтра, – сказал он мне. И я согласился.

Без опыта работы, с одним только образованием и бесконечным, казалось, запасом времени в кармане, такая работа мне виделась очень правильным и взрослым решением. Редко кому так везет – ничего не делать и получать за это неплохие деньги. И ведь это же ненадолго, правда? Да и с 17:00 до 08:00 я свободен, если не считать времени на дорогу до дома и обратно и домашние дела.

Человек в костюме будто прочел мои мысли. Многозначительно посмотрел на меня, повернулся и снова молча исчез.

И полетели дни. Жизнь шла, я стоял. Иногда приходили друзья, рассказывали о своих похождениях. Я стоял. Я перестал замечать дни недели и смену времен года. Для меня не было праздников и выходных, потому что такие дни оплачивались лучше. Замечал только, как меняется моя одежда в отражении витрины магазина напротив. Я стоял, человек в костюме приходил и возвращался, а площадь жила своей жизнью.

… однажды он пришел, как всегда в своем костюме и с той же полуулыбкой и сказал, что я свободен. И приходить сюда больше не нужно. Я буквально оглох. Белый шум вокруг меня перестал существовать. Картинка мира вокруг вдруг расплылась перед глазами, и я мог видеть и слышать только того человека. Мысли завертелись безумной каруселью. А как же мой заработок? Каждый раз, когда я хотел уйти, мне поднимали оплату, и я смирялся и оставался. Этого требовала моя семья, мой быт, хоть и времени на это все у меня практически не оставалось. И… я привык так жить. Стоять на одном месте – ведь есть здесь определенная стабильность! Пусть я видел только одну площадь, одни и те же трещины на асфальте и одну и ту же дорогу до дома и обратно. Но в этом и была… моя жизнь?..

– Но как же… Что мне тогда делать?

– Живи, – костюм пожал плечами и посмотрел куда-то в сторону.

Я проследил за его взглядом: в витрине магазина напротив отражались два человека. Один – неопределенного возраста в сером деловом костюме. У второго были абсолютно белые волосы, он был одет в коричневый кардиган с белой рубашкой и старые, но чистые джинсы.

И вдруг я ощутил бесконечную усталость. Такую, что руки безвольно повисли вдоль тела, а спине и ногам потребовалась хоть какая-нибудь опора. Я получил остатки платы за работу и смотрел, как тот человек уходя теряется в толпе. Я видел вроде бы тех же людей на площади перед университетом. Они гуляли с колясками, катались на велосипедах, галдели и гоняли голубей. Неподалеку смеялись вчерашние студенты. А я… не понимал, куда делось время из моих карманов.

Но был свободен. Вроде бы.