Ругенбрамс⁠⁠

Вы когда-нибудь слышали о городе Ругенбрамс?

Официально такого места не существует. Но стоит вбить его название в навигатор, и вы найдёте дорогу. Правда, двигатель вашего автомобиля заглохнет, как только вы увидите в тумане огни города. С этого момента ваша прежняя жизнь останется позади.

Первая глава здесь: Глашатай

Вторая глава здесь: Болтун

Третья глава здесь: Румия

Четвёртая глава здесь: Хелле

Пятая глава здесь: Уважаемый Герман Штраус

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Глава 13. День перед выборами

— Сегодняшний указ: всем провести день на свежем воздухе! — выкрикнул глашатай прямо под моим окном.

Я проснулся и ощутил, что в комнате что-то опять изменилось. Как будто стало чуть просторнее. Да и шкаф со стулом уже не выглядели такими старыми. Даже обои со светло-зелёными веточками и персиково-розовыми бутонами, казалось, за ночь набрали цвета. Изменения, если они и были, то настолько незначительными, что их легко можно было списать на разыгравшееся воображение.

К тому же сейчас меня больше беспокоил другой вопрос: откуда взялся новый указ?

Герман Штраус погиб, а значит, он не мог его придумать... или всё-таки мог?

Что, если мэр, как и Хелле, тоже стал голограммой? Тогда, возможно, с его помощью у меня и правда появится шанс выиграть эти выборы.

Хотя... что я вообще знаю о выборах в Ругенбрамсе?

Я надел штаны и белую рубашку, затем, задумавшись, подошёл к шкафу и стал разглядывать пиджак. Подходит ли он для кандидата в мэры? Или в таком городе, как этот, лучше сразу надеть белый больничный халат с вырезом сзади?

Но чем больше я думал о выборах, тем сильнее мне хотелось занять эту должность. Наконец-то я смогу не подчиняться Ругенбрамсу.

И у меня появится шанс всё изменить. Навести порядок. Узнать правду. Однако правда, возможно, не даст мне ничего, кроме разочарования. А может, и вовсе окажется всего лишь очередным указом, написанным кем-то, кого я никогда не увижу.

С этим настроем я спустился вниз. В обеденном зале меня уже ждали трое.

Петер и Гуннар сидели, чуть наклонившись вперёд. Между ними неподвижно стояла Алма: руки сложены, глаза прикрыты. Судя по их лицам, разговор предстоял важный.

— Меня зовут Гуннар, я булочник, — представился первый.

— А я Петер, мясник, — добавил второй.

— Алма, аптекарь, — завершила представление пожилая женщина.

Что-то было не так. И только хорошенько подумав, я понял, что именно.

— Подождите, вчера же всё было наоборот? Гуннар был мясником, а Петер — булочником?

— Иногда мы меняемся, — улыбнулся Петер, хищно обнажив белоснежные зубы.

— Зачем? — искренне удивился я.

Алма, до этого молчавшая, вдруг оживилась и заговорила. Она была маленькой, сухонькой, вся в тонких морщинах. Казалось, ей не просто за девяносто — она будто прожила несколько чужих жизней вдобавок к своей. Длинные седые волосы, тёмно-фиолетовое платье с рукавами-бабочками — выглядела она так, будто сошла с пыльной иллюстрации из старого фолианта.

Голос её оказался неожиданно высоким, почти писклявым. Слова вылетали из её рта с такой скоростью, что они почти сливались в один беспрерывный поток. Я едва успевал улавливать суть.

— Не обращай на них внимания, Эрик. Они ж ещё молодые — им скучно. Вот и балуются. Когда только они попали сюда, мы долго не могли их различить.

Я машинально бросил взгляд на Гуннара и Петера. Они оба одновременно скосили на неё глаза и переглянулись. Один сделал удивлённую мину, второй как будто едва не фыркнул.

Мясник и булочник и правда были очень похожи — оба светловолосые, одного роста, с почти одинаковыми чертами лица. Только один носил щетину, а второй был гладко выбрит. Один слегка сутулился, другой, напротив, держался с неестественной прямотой.

— Хотя они и не близнецы, — продолжала она. — Вообще они добрые, но со странным чувством юмора. Так что, если начнут подшучивать, а они обязательно начнут, — не принимай близко к сердцу. Это у них такой способ разряжать обстановку.

Она немного замялась, прищурилась, будто что-то вспомнила, и добавила:

— Помню, однажды они целую неделю ходили в одинаковых чёрных халатах, «давали концерты» для соседей и уверяли всех, что теперь они рок-певцы: Оззи и Бон, — она хмыкнула, — но, впрочем, не будем отвлекаться.

Я тихо хмыкнул. Абсурда, казалось, было уже с избытком, но этим двоим явно хотелось добавить щепотку от себя.

— Мы пришли, чтобы подготовить тебя к выборам, — произнесла она уже серьёзным тоном, — дело ведь серьёзное! И ты не понимаешь, насколько многое от этого зависит! Но прежде… сходи-ка ты к Йохану, уговори его выполнить указ, пока чего плохого не случилось.

Она внезапно замолчала, резко, будто кто-то выключил её голос.

Я растерялся, как человек, который долго бежал, а затем внезапно остановился и не смог вспомнить, зачем он вообще бежал.

— А... указ-то откуда? — выдавил я из себя, наконец, озвучив мысль, которая вертелась у меня в голове ещё до начала её стремительного монолога.

— Не понимаем вопроса, — ответили Гуннар и Петер хором. Они синхронно нахмурились, и на миг мне даже показалось, что у меня в глазах двоится.

— Ну… если Герман Штраус умер… кто тогда составил сегодняшний указ? — повторил я, стараясь говорить как можно понятнее.

Петер расплылся в широкой, почти добродушной улыбке:

— Ты всё неправильно понял, — протянул он. — Мэр не придумывает указы. Их присылают ему по обычной пневмотрубе.

Обычная пневмотруба. Конечно. Почему бы и нет? Я уже начал привыкать к тому, что здесь всё можно объяснить, толком не объяснив.

— То есть… выходит… а мэр тогда чем занимается? — вырвалось у меня.

— Так ведь всем остальным! — весело откликнулись оба, словно это была самая очевидная вещь на свете.

И тут один из них вдруг бросил второму:

— Хотя, если честно, я до сих пор не понял, чем.

— Не начинай, — отрезал другой. — Мы это уже обсуждали!

Они замолчали и молча уставились на меня.

— Ага… — сказал я. Во мне зашевелилось какое-то невнятное раздражение. Я стоял перед ними, а в голове неприятно пульсировало: кто всё-таки на самом деле управляет Ругенбрамсом?

***

Я понятия не имел, как убедить Йохана выйти на улицу, но одно было ясно: оставаться внутри теперь для него стало куда опаснее. И он должен это понять.

Внутри редакции было пусто и пахло свежими чернилами. Я шагнул внутрь и на мгновение подумал, что пришёл слишком поздно. Может, он уже умер от очередного нелепого несчастного случая.

Но, присмотревшись, я заметил какое-то движение за массивной конструкцией пресса. Я обошёл его и увидел Йохана. Он сидел на полу — всё в том же грязном халате. В руках он крепко сжимал испачканную чернилами печатную форму и раскачивался вперёд-назад, словно маятник.

Заметив меня, он поднял голову и почти беззвучно прошептал:

— Время и пространство — это… человеческое изобретение. Оно нужно, чтобы обманывать мозг, — он погладил ладонью висок. — Чтобы заставить постоянно спешить, бояться опоздать, ждать кого-то, кого не должно было быть… Всё это — иллюзия, Эрик. Понимаешь?

— Нет, — честно ответил я.

А потом добавил тем тоном, каким обычно разговаривают с душевнобольными:

— Йохан, что с вами? Вы слышали указ?

Его лицо побледнело.

— Слышал… Да… Точно слышал!

— Вам нужно выйти на улицу.

Он нежно провёл пальцем по шву формы.

— Я не могу, — сказал он наконец. Тихо, как будто извинялся.

Конечно, я мог попробовать его уговорить или даже силой вытащить наружу. Но что-то в его голосе удержало меня, и я осмелился спросить:

— Это вы сами так решили? Или кто-то заставляет вас оставаться здесь?

Он озадаченно посмотрел на меня, улыбнулся и громко прошептал:

— Я им говорил, что у меня работа. Нельзя останавливать пресс. Краска засохнет — всё придётся отмывать, а форму переделывать. А это дни. Но они не слушали. Схватили меня… и потащили. А потом мы ждали дождя… Целый день ждали, чтобы танцевать. Такой был указ. Танцевать под дождём. Но его всё не было и не было… А потом, когда солнце должно было зайти за горизонт, — оно не зашло. Оно стало приближаться. Всё ближе и ближе. Всё жарче и жарче… Мы все горели. Одежда плавилась. Было больно… Очень больно! — он посмотрел на меня странным безумным взглядом, а потом медленно проговорил. — С тех пор я не выхожу. Оно ведь там… до сих пор. А они не слушают…

Я невольно взглянул в сторону окна. Солнечный прямоугольник на полу медленно двигался — ничего особенного. Но мне показалось, что он стал чуть больше, чем минуту назад. Я вздрогнул и почувствовал, как напряглись плечи. Пришлось заставить себя собраться.

— Кто они? — ласково уточнил я.

— Гуннар и Петер, — прошептал Йохан, испуганно сжавшись. — Они снова придут. Я знаю.

Йохан вдруг расплакался, опустив лицо, так что на мгновение показалось, что он сжимает не часть пресса, а мягкую плюшевую игрушку. Как маленький мальчик.

— Эрик… не верь им…

— Кому? — осторожно переспросил я.

— Гуннару и Питеру, — ответил Йохан, продолжая плакать, — на самом деле, это один человек. Очень злой человек.

— Что вы имеете в виду? — я не успел договорить.

Дверь в редакцию распахнулась. Вошли те, кого мы только что обсуждали, — мясник и булочник. Их лица были мрачны, движения слажены и резки.

— Хватит, — сказал Гуннар.

— Мы поможем тебе, — добавил Петер.

Без лишних разговоров они подступили к Йохану, схватили его за ноги и начали тащить к выходу. Он изо всех сил вырывался, кричал… но был слишком слаб и напуган.

— Прекратите! — приказал я им.

Они остановились, обернулись и уставились на меня — одинаково, не моргая.

— Это для его же блага! — сказал Петер, — не надо нам мешать!

— А зачем ты вообще решил баллотироваться в мэры? — тихо, почти без интереса, следом произнёс Гуннар.

— Чтобы заняться чем угодно, лишь бы не писать? — добавил Петер, не отрывая взгляда.

— Неудачник, — усмехнулся Гуннар.

— Не обижайся, — сказали они вдвоём, — мы так шутим!

И в этот момент я увидел то, чего раньше старался не замечать. Они действительно вели себя как один человек. Не как напарники, не как братья, а как проявление одного сознания, разделённого пополам.

Они вновь потащили Йохана к выходу. Когда дверь за ними захлопнулась, сразу наступила гробовая тишина. Только где-то за стеной ещё несколько секунд слышались всхлипы. Но вскоре и они стихли.

***

Я пересёк площадь и оказался около трактира. Рядом со входом уже стояли четыре стареньких шезлонга с полосатой парусиновой тканью, выцветшей и пережившей, кажется, всё на свете. Первым в ряду сидел Гуннар, широко расправив плечи, как будто охранял вход в собственный дом. Рядом, съёжившись, будто пытаясь стать меньше, дрожал Йохан — он вцепился в деревянные подлокотники шезлонга, царапая их ногтями. За ним — Петер, сложив руки на животе и поглядывая на меня с ленивой угрозой. А в конце — Альма, на её плече гордо восседал Болтун.

— Ты не ведаешь, во что влез, — сказал попугай. — Андреас не просто отрок, а выборы в Ругенбрамсе сильно отличаются от выборов в Громком мире.

— Я догадался, — ответил я. — Так как они здесь проходят?

Йохан, выждав момент, попытался вскочить с места и сбежать — судя по траектории, в сторону редакции. Но булочник с мясником сработали быстрее: схватили его за плечи и усадили обратно.

— Попробуешь ещё раз — мы тебя свяжем, — пригрозил Петер.

Меня передёрнуло. Но я прекрасно понимал: против булочника и мясника один я не выстою. Поэтому промолчал. Не потому что испугался... Хотя нет — кого я обманываю. Именно поэтому и промолчал.

Альма подняла свою руку и начала гладить перья Болтуна. Попугай с каким-то звериным блаженством прикрыл глаза. Потом неожиданно встрепенулся и продолжил уже будничным тоном:

— Политическая борьба у нас происходит в отнюдь не переносном разумении. Ты ведаешь, как биться на мечах?

Вопрос выбил меня из колеи. Я был готов к странностям — к любым, но не к этому.

— Никогда в жизни не держал подобное оружие, — признался я.

— Добро! — воскликнул Болтун с каким-то зловещим восторгом. — Потому что градоначальником станет тот, кто испустит дух в бою!

Мир сжался вокруг, внезапно стал тесным, плотным, как мешок, натянутый на голову.

— Что-о-о? — вырвалось у меня, и я бросил взгляд на Йохана — того самого, кто уже пережил одну смерть.

Мне совершенно не хотелось превращать свой разум в фарш.

— Я хочу отказаться, — твёрдо сказал я. — Нет, на такое я не подписывался. Идите вы все лесом!

Я сделал пару шагов, ещё не понимая, куда иду, как вдруг раздался смех. Смеялись все пятеро.

— После захода солнца, — крикнул Болтун, — ты будешь биться на кладбище. Хочешь ты этого али нет. И ты либо сам падёшь на поле брани, либо Ругенбрамс тебя погубит. А ещё тебе ни в коем случае не подобает допустить Андреаса до градоначальства.

— Почему? — удивился я.

— Потому что, если он им станет, — попугай начал объяснять мне, будто я полный идиот, — Ругенбрамс обратится в арену бесконечной бойни. Всяк начнёт биться за выживание. Мы будем гибнуть — и никто даже не вопросит, хотим ли мы возвращаться. Нас просто будут оживлять. Снова и снова. Снова и снова…

Горло сжало так остро, что я едва сглотнул. Я не был уверен, что для меня будет страшнее в этой ситуации: проиграть… или победить.

Продолжение следует: четырнадцатая глава появится здесь в пятницу, 17 октября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter