Последний танец Ермолая⁠⁠

Ночь. Где-то вдали от больших городов шёл праздник. Музыка билась о деревянные дома, дорогу, казалось, даже о само небо — грубая и громкая. Раскрасневшиеся люди танцевали в её ритме, всё быстрее и быстрее. Деревня бодрствовала, отмечая единственный праздник в году. Наступала весна...

В лес тоже возвращалась жизнь: вдали от людей грачи расхаживали с важным видом, выискивая пищу. На деревьях набухали почки, готовые прорваться первыми зелёными листьями. Под ногами весело журчали неугомонные ручейки.

Гремели колонки. Самогон литрами исчезал в бездонных глотках жителей деревни. Старик Ермолай, пьяный до беспамятства, сорвал с себя льняную рубаху, обнажив плотное тело с уродливым шрамом на правом боку. Внезапно он почувствовал себя молодым и бросился за юной Татой. Она завизжала, но музыка перекрыла её крик.

На краю леса собиралась гроза: казалось, будто на небо кто-то пролил густые синие чернила. Ветер постепенно набирал силу. По опушке крался старый, матёрый волк, сжимая в зубах зайчонка. Природа жила своей жизнью.

Старик попытался задрать кверху её сарафан, да стянуть трусы. Но вместо этого споткнулся и упал лицом в лужу. В расстроенных чувствах он поднялся, сел на полуразвалившуюся скамейку и заплакал пьяными слезами. Девушка осторожно подошла, натягивая обратно трусы, положила руку ему на плечо и начала нежно успокаивать:

— Не переживай ты так, дед Ермолай.

Он, сглатывая горькие слёзы, проговорил:

— Что ты понимаешь, Тата... Знаешь, как я жил? Робятки... знаешь, какие у меня были? Помнишь? Все красавцы, как на подбор. У Ваньки такой смешной чуб был. Сам чёрный, а чуб-то почти белый. Митька, наоборот, светленьким получился. Ходил всегда, гордо подняв голову и всегда улыбался! А что теперь? Где они все?

— Так сгорели в баньке они уже давно, дед Ермолай...

— Сгорели... Правду говоришь. Так как теперь жить? Эх… А умереть не получается.

— Ещё успеется, — Тата нежно погладила его по голове.

Пьяные люди стали потихоньку расходиться по домам.

В лесу упали первые тяжёлые капли, и гулкое раскатистое громыханье прорезало воздух. Высоко над ветками деревьев небо вспорола молния и ударила в старый дуб. Дерево загорелось ярким пламенем, но вскоре остались лишь угли.

— Тата! — молодецкий окрик остановил уходящих деревенских жителей.

Девушка обернулась и увидела местного паренька. Ума в нём было мало, зато силы — хоть отбавляй.

— Что, Лёнька? — спросила она.

— Давай жить вместе! — воскликнул он, на лице заиграла улыбка.

— Так зачем оно мне? — подбоченившись, удивилась Тата.

— Ты баба видная! — начал он, — а я сильный. Соглашайся!

— Лёнька, что это за глупости такие опять? — вздохнула она, а затем с усмешкой добавила: — Меня вон уже дед Ермолай сосватал!

Лёнька нахмурился, подошёл к ним, сурово посмотрел на старика сверху вниз, отчего Ермолай нервно сглотнул, и строго спросил:

— Это правда?

— Раз Тата так говорит... — неуверенно пробормотал дед.

Остальные жители стали подтягиваться к ним. Уж больно любопытно им стало, чем дело кончится. Из-под скамейки вынырнул пьяный диджей, добрался до микшера и поставил бодрое техно.

Первыми закричали женщины:

— Драка! Драка!

К ним присоединились мужики и дети:

— Драка! Драка!

Ермолай испуганно закричал:

— Люди добрые! Что это вы удумали? Он же меня одним ударом пришибёт! Хорош!

Никто его не слушал.

Лёнька тоже обратился к толпе:

— Хотите драки, будем вам драка!

И рассмеялся так громко, что задрожали стёкла в домах.

Ермолай побледнел. По лбу покатились крупные капли пота. Огромная детина по имени Лёнька стал неторопливо приближаться к нему. Старик с надеждой прошептал:

— Может, не надо, а? Помнишь, я ж тебе деревянного солдатика дарил в детстве! Ты с ним не расставался целый год! Помнишь?

Лёнька занёс руку и одним ударом под подбородок выбил из Ермолая весь дух. Старик рухнул, словно пустой мешок.

Гроза в лесу стихла, так и не дойдя до деревни, но её последний удар совпал с тем мигом, когда Ермолай умер. Молния сверкнула так близко и ярко, что её увидели все, кто наблюдал за дракой.

— Помер, что ли? — неловко пробормотал Лёнька. — Я ж не сильно бил...

— Да брось ты, — сказала Тата, подходя ближе. — Он и так уже совсем старый был.

Она положила ему руку на плечо и мягко улыбнулась. Лёнька поднял на неё глаза и несмело коснулся её ладони, словно ища в ней опору. Потом вдруг легко подхватил её на руки. С минуту постоял, прижимая к себе, а вскоре и вовсе забыл обо всём, что произошло. Радостный он понёс Тату к себе домой.

Затерянная в лесах деревня тоже продолжила жить дальше, как ни в чём не бывало.

***

Заяц-русак, запутывая следы, почти вернулся к месту старта, но вдруг остановился. Что-то насторожило его — возможно, стрёкот сороки или внутренний инстинкт. Он повернул в другую сторону и рванул прочь.

Спрятавшийся с ружьём Лёнька разочарованно выдохнул. Приближалась зима. Жена его, Тата, осталась дома с двумя ребятишками. Год выдался неудачный: вредители сожрали урожай, зверь убегал, да и жена всё чаще по вечерам куда-то исчезала.

Так и бродил Лёнька по лесу, плутая, снедаемый злостью и усталостью, пока не заблудился окончательно. Наступил тревожный сумрак. Где-то совсем близко раздался волчий вой — к нему тут же присоединились ещё два, и вскоре выла уже целая стая. Детина присел под осиночку и загоревал. В ружье остался всего один патрон — остальные он выпустил впустую, гоняясь за зайцем.

И тут он заметил, что за кустиками черники торчат серые уши. Лёнька быстро прицелился и выстрелил, но не попал. Заяц выскочил и сразу рванул дальше. Охотник, разозлившись, бросился в погоню. Думал: хоть руками, да словлю засранца. Из принципа.

Пробежались они по кочкам, между деревьев, перепрыгнули ручей, а тьма всё сгущалась. И вот, вконец истощённый, Лёнька рухнул на траву. Посмотрел — а заяц тоже замер и глядит на него, словно зовёт продолжать гонку.

— Не могу я больше, — охрипшим голосом ответил он и положил рядом бесполезное ружьё.

Тогда русак медленно подобрался к человеку так близко, что можно было почти дотянуться рукой.

Лёнька не сразу понял, что рассматривает зверя с каким-то странным уважением. Он был больше обычного, с уродливым шрамом на правом боку, в котором чудилось что-то знакомое.

Вдруг из леса вышли, принюхиваясь, два матёрых волка. Один был полностью чёрный, только между ушами — белое пятно. Второй, полностью светлый, держал морду высоко и смотрел будто с лёгким презрением.

— Кранты тебе и мне, зайка, — прошептал Лёнька.

Но хищники не бросились на русака, а встали позади — точно гвардейцы, охраняющие важного, но весьма странного подопечного.

Тут и вспомнил Лёнька, что видел такой же шрам у старика Ермолая, которого когда-то убил одним ударом. Признал он и то, что чуб и оскал у волков были точь-в-точь как у детей старика, сгоревших когда-то в баньке, которую Лёнька случайно и подпалил.

Отложил тогда ружьё в сторону и расслабился…

***

Утром Тата наткнулась на истерзанное тело у самого края леса. Долго стояла над ним, разглядывая, как муха ползала по неподвижному глазу мертвеца. Что-то в этом лице казалось знакомым. Она уже было шагнула ближе, хотела наклониться, но вдруг испугалась, будто поверила, что можно подцепить смерть, как заразу. Неловко повернулась и заспешила домой.

Двое ребятишек встретили её молча. Сидели на лавке босиком, с грязными куклами в руках. Никто не спросил, где она была.

Да и кому теперь вообще есть до кого дело.

Автор: Вадим Березин

Подписывайтесь на мой ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter