Любимцы богов (часть 5)⁠⁠

Пётр Ильич Большаков жил на втором этаже маленького кирпичного домика на четыре квартиры, окруженного запущенным палисадником. Звонка Коля не обнаружил и неуверенно постучал в пухлую набивку, обтянутую древним кожзамом.

За дверью послышался приглушенный скрип половиц, и Коля догадался, что тот разглядывает его в глазок. Действительно, было на что поглядеть...

Когда он решил, что всё-таки не прошёл «фейс-контроль», за дверью послышались скрежет и перезвон открывающихся многочисленных замков и цепочек.

Худой, высокий Пётр впустил его в тёмную прихожую, молча пожал руку и протестующе замахал руками, когда Коля неловко задрал подол широкой клетчатой юбки и начал снимать кроссовки.

- Не сто́ит. Только ноги испачкаете, - тихо произнёс он, надолго прижался к глазку, потом подтолкнул гостя в единственную комнату, стены которой вместо обоев были заклеены сильно увеличенными репродукциями «Острова мертвых». Большинство картин были грубо исчерканы кружками и схемами, неряшливо намалеванные фломастером стрелки переползали с одного изображения на другое, порой завихрялись в спирали, а на свободных местах пестрели нечитаемые корявые заметки. На некоторых полотнах были пришпилены чьи-то фотографии и мелко исписанные разноцветные листочки.

Кроме, собственно, испорченных репродукций, голого матраса в углу и стола, заваленного бумагами, в комнате ничего не было.

- Когда вы вернулись оттуда? – спросил Пётр, отвлекая пришельца от изучения обстановки.

- В марте, - рассеянно ответил Коля, с трудом приходя в себя и стягивая с головы полосатую, с пышным бантом, соломенную шляпку. Пустота и, одновременно, пестрота помещения вызывала головную боль и будила ассоциации с палатой в психиатрической лечебнице. Он огляделся, соображая, куда бы присесть, но ни стула, ни табуретки не нашёл, - А вы?

- Через две недели будет ровно полтора года..., - Пётр затрясся в нервическом припадке, торопливо нашарил на столе среди бумажного хаоса какие-то таблетки и сжевал сразу две, не запивая, - а кажется, словно...

- Вчера? – подсказал Коля.

- Словно я по-прежнему там! Какая-то моя часть... Бо́льшая часть, я бы сказал. Сны, видения... У вас так же?

Жарков кивнул, присматриваясь к новому знакомому. Бледный, болезненно худой, с сухими обветренными губами, с дергающимся глазом и трясущимися руками. Он не мог даже предположить, сколько тому лет. Вполне могло было быть и сорок, и шестьдесят.

- Может, перейдем на ты? – неуверенно предложил он, и Петр тут же с облегчением закивал.

- Я наркоман. Двадцать лет ширялся. Три раза пытался завязать. В общей сложности около пяти лет жизни – в психушках. Передоз, кома. Пожалел, что очухался. Шел домой, чтобы вздёрнуться на этом самом..., - Он растянул в стороны потрёпанные концы халатного пояса, - И тут объявление на столбе увидел. Решил, что терять все равно нечего...

- Знакомая история...

Пётр закивал и не смог сразу остановиться, пришлось сдерживать непослушную голову руками.

- Сколько же месяцев я убил, чтобы снова найти её! Почти все деньги на это потратил. Переехал сюда, в Загорск, квартирёшку вот снял. А когда нашёл...

Он умолк, с тоской оглядывая пестрые стены, потом спросил:

- Вернуться хочешь, так?

- Так.

- Ты полгода, как оттуда. Многое узнал?

- Только про художника этого, - Коля кивнул на стену.

- Что именно?

- Ну, что жил такой, рисовал картины на темы древних мифов, которых и так было по пять копеек – ведро, а потом вдруг выдал «Остров мёртвых» и резко прославился. Нарисовал еще несколько схожих картин..., - Коля пожал плечами, - Потом умер и был быстро забыт, а если его кто и помнит, то только в связке с «Островом мёртвых».

- Немного для полугода, - Петр язвительно выгнул куцую, словно поеденную молью, бровь.

- Всё, что было в Интернете... Ну, ещё там было, что у Гитлера его картина висела на стене, когда он с этим... забыл, короче, переговоры с кем-то вел на ее фоне. Если это важно...

- Не похоже, чтобы ты всерьёз интересовался этой историей...

- Уверяю тебя, если бы в этой истории был хоть какой-то намёк, как туда добраться, я бы изучал тему более внимательно. И... не пришёл бы  к тебе.

- А мне вот не к кому было пойти. Все сам, - с укором ответил Пётр. Глаз у него снова задёргался, и он оттянул пальцем внешний уголок, чтобы его успокоить, - Если бы ты горел настоящим желанием, то научился бы читать между строк и вычленять в потоке однотипной информации настоящие... бриллианты. Уверен, что хочешь...?

- Хочу, - перебил его Коля. Менторский тон Большакова уже начал его утомлять, - Иначе меня бы здесь не было. Тем более, в таком виде...

Коля развел руки в стороны, приглашая полюбоваться на материнскую блузку с пышными рюшами.

- Ладно..., - без энтузиазма ответил Большаков. Поколебавшись секунду, шагнул к окну и запер балконную дверь, словно опасаясь, что его могут подслушать воробьи, рассевшиеся на перилах, - Я расскажу. В официальных описаниях говорится, что картина воспроизводит древний миф.

- Харон переправляет души на тот свет..., - поторопился блеснуть познаниями Коля.

- Не совсем. Речь идет не о Том свете, а об особом месте – Острове, куда после смерти попадают избранные и любимцы богов. Там они коротают вечность в довольстве и благости, в то время, как рядовые души спускаются прямиком в Царство Аида. Мрачное местечко, где их не ждет ничего, кроме вечных скорби и уныния.

Пётр неожиданно расправил плечи, вытянул в позе Ильича руку и с чувством продекламировал:

... и любая душа, что однажды сюда попадёт,

Ни покоя, ни радости здесь никогда не найдёт.

Будет вечно она вдоль брегов Ахеронта блуждать

И голосом скорбным с мольбою к Харону взывать...

Коля поморщился. Только этого ему ещё не хватало! Пётр же, выдав огрызок стихотворения, снова сник, завернул плечи внутрь и продолжил:

- Есть теория, что человек просто физически не в состоянии придумать что-то такое, чего нет. И то, что Остров, действительно, существует – очередное тому подтверждение. Вот только древние, добыв, так или иначе, о нем информацию, интерпретировали её на свой нехитрый лад. Думаю, это касается большинства легенд, преданий и сказок. Все, о чём в них говорится, существует на самом деле, только являются они отнюдь не тем, что себе нафантазировало человечество... Понимаешь?

Коля неуверенно кивнул. Остров есть – это факт. И это, без сомненья, Остров мёртвых, иначе он не повстречался бы там со своей покойной матерью... Но про любимцев богов – это, конечно, ерунда. Его мама никоим образом не входила в эту избранную касту. Вдова, мать-одиночка, трудная, серая жизнь, никчемный сын-алкоголик, беспокойная старость и... одинокая смерть.

- Арно́льд Бёклин был, конечно, далеко не первый, кто узнал дорогу, - разглагольствовал меж тем Пётр, - Просто он первый художник, кому пришло в голову запечатлеть заповедный Остров на своих холстах. Я бы не стал называть его посредственностью, но он, действительно, не пользовался большим спросом. Была у него парочка покровителей, которые его и поддерживали на протяжении первой половины жизни, но о большой славе речь не шла. Первую версию «Острова мертвых» он и писал для одного такого покровителя – Александра Гю́нтера. Правда, в лодке тогда был изображён только гребец. Вторую фигуру он дорисовал позже, подгоняя её под второй вариант, написанный по заказу покупательницы, желающей приобрести картину в честь покойного супруга.

Это сейчас все трактуют изображение, как Харон, доставляющий мертвеца и его гроб на Остров, а на самом деле белая фигура – это скорбящая вдова, сопровождающая гроб с покойным мужем. Быть может, заказчица в некоем метафорическом плане хотела уподобиться индийским вдовам, которые восходили вместе с почившим супругом на погребальный костёр. Впрочем, Мария Берна́ – так звали женщину – скорбела недолго, повторно вышла замуж, второго мужа тоже благополучно пережила и подобных картин больше не заказывала. По крайней мере, у нашего маэстро.

Петр помолчал, жуя сухие губы, потом отошёл к столу и, рассеянно перекладывая бумаги, задумчиво продолжил:

- Это только мои домыслы, но, я думаю, Бёклин пошел против правил, написав эту картину. Да еще с таким количеством деталей, известных только избранным и любимцам. И они, конечно, постарались запутать следы...

- О чем это ты? – спросил Коля, с удивлением отметив, с какими ненавистью и презрением Петр выплюнул этих «любимцев».

- Ну, например, во всех описаниях говорится о том, что лодка причаливает к пристани, хотя любой дурак видит, что она, наоборот, отплывает...

- Ну, да... я тоже удивился, когда прочел аннотации. Если бы лодка причаливала, гребец сидел бы спиной к Острову...

- Большинство смертных на такие нюансы не обратит внимания, но посвящённым это до сих пор кажется важным, и они строго следят, чтобы в аннотациях не проскочила правда... Я уверен, что после написания картины, Бёклин лишился доступа на Остров, но... зато, наконец, преуспел и даже увековечил там свое имя.

Что-то зазудило в Колиной памяти... Он подошел к стене и пригляделся к одной из картин, без труда найдя чёрный провал на месте комнаты персонала. А над проемом старательно вырезанные буквы «Ab»

- Ё-моё..., - выдохнул он, - А мне и в голову не пришло... Хочешь сказать, что он сам и нацарапал свои инициалы? ... Прямо своей рукой?

Большаков кивнул:

- Я достаточно подробно изучил его биографию, перелопатил кучу источников, потому что данные Википедии «и жил он жил, пока не помер» могут удовлетворить разве что пятиклассника.

Он порылся среди бумаг и вытащил небольшую тубу, из которой вытряхнул свернутую в рулон цветную репродукцию. Развернул, и Коля узнал еще одну картину художника. Сам Бёклин с кистью и палитрой в руках, чуть отклонившись назад, прислушивается к мелодии, которую за его плечом наигрывает на скрипке скелет.

- Я видел эту картину..., - закивал он.

- Автопортрет со смертью! Видишь скрипичные струны, - Пётр бережно разгладил полотно.

- Ну...

- Ты прав, струна всего одна. Специалисты трактуют её по-разному – от тщетности бытия, до элементарного «memento móri», но я уверен, что сам Бёклин вложил в неё единственный и самый очевидный смысл – жить ему осталось недолго.

Коля пошевелил губами и тут же затряс головой.

- Не, не бьется! Он же помер лет через тридцать только...

Большаков расплылся в довольной улыбке и одобрительно кивнул.

- То-то и оно! Художник был очень слаб здоровьем. Была у него и лёгкая психиатрия, и проблемы с легкими, и несколько раз переболел тифом, чуть не отдав Богу душу. В большинстве источников говорится только об одном случае этого тяжкого недуга, но я нашёл его переписку с другом, где он сетовал, что дни его сочтены, ибо он..., - припоминая,  Пётр закатил глаза к осыпающемуся штукатуркой потолку, - «... страдаю брюшным тифом так же часто, как некоторые инфлюэнцей...»

Он помолчал, разглядывая картину. Глаза художника, полные внимания, тревоги и смирения, а за плечом оскаленный череп рвет смычком последнюю уцелевшую струну...

- Уверен, его друзья-покровители – что Гюнтер, что фон Шак – приняли его в «тайное общество» и указали путь на Остров только потому, что это был единственный способ...

- Вылечить его!...

- Вылечить, но не только, - Петр назидательно поднял указательный палец вверх, - Сделать его любимцем богов...

Коля помолчал, переваривая информацию. Да, логика была. Арнольд, так или иначе, добрался до Острова, а потом прославился и прожил ещё очень долго... Но как здесь уместить его, Колину, мать?

-  Слушай, - произнес он, - Мне кажется, ты заблуждаешься. Какие, к чертям, любимцы...

Пётр многозначительно молчал, аккуратно сворачивая автопортрет и убирая его обратно в тубу.

- Я же не стал любимцем Богов! – выпалил Жарков пришедший на ум и показавшийся ему веским аргумент, - Вылечился, да, но...

- Как и я..., - закивал исследователь. Кивание перешло в неконтролируемый тик, и ему снова пришлось удерживать болтающуюся голову обеими руками, - Как и все остальные смотрители, кто смог вернуться.

- Тогда я не понимаю, с чего ты...

- А ты не думал, что те, кто нас туда отправил, предпринял все меры, чтобы мы таковыми не стали, - он замолчал, подбирая удачный образ, потом продолжил, - Представь гору золотых монет размером с Эверест. Мы с тобой, рискуя своей шкурой, таскаем мешки с золотом для тех, кто за наши труды заплатит нам жалкие крохи. Просто выгребет мелочь из кармана...

- Ну, я бы не назвал мелочью...

- Поэтому ты и был выбран. Ни кола, ни двора, ни мозгов. Жалкий пропойца, которого никто не будет искать в случае пропажи, а коли вернётся, то будет счастлив получить горсточку медяков, не подозревая, что имел доступ к несравнимо бо́льшему богатству.

- С Бёклином было иначе?

- Уверен. В его времена всё было честнее. Тот, кто решился и поплыл, тот рисковал только собой и работал только на себя...

Коля снова взглянул на первый вариант картины, без труда мысленно удалив с неё и белую фигуру и гроб.

- В том, самом первом варианте, он себя и изобразил на картине...

- Да. Готовил благодарственный подарок Гюнтеру, но на этом их дружба и закончилась.

- Почему ты так решил?

- Просто сложил два и два. Во всех источниках говорится, что картина писалась для Гюнтера. Но почему же она так и осталась у Арнольда? - Пётр истерично захихикал, зажимая костистыми пальцами почти беззубый рот, - Чем чаще представляю себе эту комичную ситуацию, тем больше в неё верю! Гюнтер в строжайшей тайне передает своему протеже координаты Острова, а Бёклин, простая душа, эти секретные данные запечатлевает на картине и на голубом глазу преподносит своему же спасителю. Уверен, Гюнтер охренел от простодырости художника и потребовал немедленно уничтожить полотно. Думаю, в конце концов, художник так и поступил бы, если бы не вмешалась фата-моргана в образе Марии Берна́ и не заплатила огромные деньги за копию картины, но с незначительными корректировками.

- Женщина и гроб...

-  Верно. Почти сразу картина стала пользоваться бешеным спросом, и он уже не  решился уничтожить её. Все-таки ему надо было кормить семью... Картина ушла в массы. Каждая газетная лавка пестрела её гравюрами, оригиналы украшали дома богатеев, а копии висели у бедноты. Гюнтер, конечно, тут же разорвал с ним все связи, опасаясь за собственную шкуру. Но «избранным и любимцам» оставалось только смириться. В любом случае, едва ли кто-то из непосвященных воспринимал картину иначе, чем просто неуёмную фантазию автора.

Пётр помолчал и с сочувствием посмотрел в неприметный угол, где к стене была прикноплена другая картина художника. Солнечный лучик, пробивающийся в прореху пыльной шторы добавлял ей какой-то особой – наивной – трогательности.

- Он написал «Остров жизни» в 1888 году, - произнес Петр, проследив за Колиным взглядом, - Самая неоценённая из его работ, но самая любимая лично мной. Глядя на эту работу, я словно соприкасаюсь с душой бедного художника... могу читать его мысли...

Коля без особого интереса рассмотрел «Остров жизни». Залитый ласковым солнышком клочок суши с пальмами, где некие праздные личности водили на зелёном лужку хороводы, а в прибрежных водах резвились лебеди и голые бабы. Он с удивлением заглянул в увлажнившийся, дёргающийся Петин глаз.

- Ты серьёзно? Это же просто... карикатура! И я бы, наверное, лучше намалевал.

- Многие видят эту картину так же, как ты, - хрипло ответил Большаков, - А критики-современники вообще заявляли, что этой работой он окончательно расписался в своей бездарности. Я же вижу в ней крик души. Да, благодаря «Острову мёртвых» Бёклин, наконец, поправил свои дела и разбогател. Да, он смог позволить себе виллы и в Базе́ле, и в Италии. Но эта картина... она вопит о том, как за несколько лет он успел возненавидеть свой главный шедевр. Она – протест против мёртвых и смерти, самая искренняя из его работ... Когда её смешали с грязью, он сдался, смирился и продолжил писать ненавистный ему сюжет. Последнюю работу за него заканчивал уже его сын, но даже эта мазня пользуется куда бо́льшим интересом, нежели его «Остров жизни».

Коля без труда нашел взглядом последнюю версию «Острова» - единственную из серии, которая не вызывала в душе не малейшего отклика. Было совершенно очевидно, что писал её человек, никогда Остров вживую не видевший. Вероятно, Ка́рло Бёклин добавил в соавторы именитого отца, просто из стремления повысить её цену на рынке.

- Так или иначе..., - Большаков вытер костяшками пальцев повлажневшие уголки глаз, -Вернёмся к Марии Берна. Ведь именно ей мы обязаны тем, что стали островными «неграми».

Коля поглядел на многозначительную мину коллеги, явно призывающую его самого пораскинуть мозгами, и нахмурился.

- Идея, - подсказал Пётр, - Она невольно подала идею...

- Буржуям! – догадался Коля, - Ну, конечно! А я-то еще по прибытии удивлялся, до чего же грязный причал! Ногу боялся напороть... Сколько же было этих одиночек, кто добирался до Острова, но не мог выбраться! И лодка оставалась гнить у пристани, а затем уходила на дно!

- Верно. Буржуи в один прекрасный миг решили, что глупо рисковать своей жизнью, когда можно бросить под поезд чужую. Но и это не гарантировало успех, ибо многие не возвращались. Тогда они пораскинули мозгами и решили, что это неплохая идея – отправлять двоих. Если смотритель сгинет, то собранный им материал заберёт паромщик. Да и лодка останется в целости, ведь не так просто переправлять судно на ту сторону.

- А почему не отправлять сразу двоих смотрителей или больше? Быстрее сбор пойдет, и в компании там проще коротать время.. А если один сгинет, то...

- Этот момент покрыт для меня тайной, но что-то мне подсказывает, что нельзя. Быть может, Некто или Нечто наблюдает за Островом. Скорее всего, именно для маскировки от Него нас и обряжают в саваны и отправляют лишь по двое. Потому что этот Кто-то вряд ли заострит внимание на единичных паломничествах, но страшно возбудится, если на Остров высадится толпа.

- И что тогда? – Коля подался вперёд.

Большаков задумчиво пожал плечами, потом тряхнул головой.

- На самом деле, я думаю, причина совсем в другом. Это буржуям не нужна там толпа. Чтобы сидели в конце смены, общались, строили догадки, додумывались... Вспомни инструкции – куча запретов и правил. Быть может, они, действительно, имеют какое-то практическое значение, но вероятнее всего их цель – запугать и запутать. Чтобы смотритель всё время находился в тонусе и не тратил свой умственный ресурс на праздные и ненужные наблюдения.

- Я не согласен, - Коля вкратце рассказал, что с ним случилось, когда он забыл пристегнуться, - Этот трос... он, действительно, нужен, чтобы... не знаю, чтобы не потеряться на других островах или других проекциях этого острова… Бёклин тоже на них побывал, но зарисовал лишь некоторые, потому что..., - Коля поёжился, вспоминая ту страшную смену, - За те несколько минут я их увидел не пять и не шесть, а штук... двадцать...

Большаков пожевал губы.

- Странно... Я ничего подобного прежде не слышал... Я всегда думал, что Бёклин получил свою порцию исключительности, но, чтобы воспользоваться ей,  приходилось рисовать только Остров. Вот он от скуки и придумывал вариации...

- Нет, - Коля замотал головой, - Это точно не от скуки! Там то-то происходит! Если отстегнуться от троса, то словно... проваливаешься...

Он скривился, развел руками не в силах подобрать верные слова.  Большаков помолчал, переводя взгляд с одной картины на другую.

- Может, и так... может, происходит некий пространственный перекос..., - произнёс он задумчиво, - Может, Остров этот как торт – имеет множество слоёв и личин. Может, именно поэтому смотрители наблюдали лишь единичные случаи прибытия мёртвых. Согласись, умирают сотнями каждую секунду, но остров бо́льшую часть вахты остаётся безлюдным. Вероятно, большинство мёртвых попадают на другие его... слои.

- В инструкции ещё было написано, если заблудился, то надо не паниковать и оставаться на месте, пока не прибудет помощь...

- Сомневаюсь, что помощь прибыла бы. Скорее, буржуи предписывают сидеть тихо по той же причине – чтобы не привлекать внимания Того, кто за этим местом наблюдает. Все потеряшки, я уверен, по-прежнему сидят там и пялятся на море в ожидании подмоги.

- И сколько так можно просидеть...? – недоверчиво спросил Коля.

- А что ты знаешь о времени? Ведь не будешь же спорить, что время там, в обычном понимании, отсутствует. Время на Острове есть только у смотрителей – благодаря Календарю. Уверен, если бы не он, мы бы засыпали в конце первой смены и никогда уже не просыпались...

- А кто его изобрел?

- Понятия не имею! – Петр взмахнул руками, - Но я ещё удивлялся поначалу, зачем им такая странная штуковина с хитроумным механизмом, если можно придумать простецкий таймер на батарейках. А потом вспомнил, что брал с собой на Остров плеер – музычку послушать – и он так и не заработал. Ничего там не работает, кроме простой механики... Но как именно эта механика работает, понятия не имею... Если бы там был какой-то часовой механизм, то его было бы слышно. Да и самые надёжные часы требуется время от времени заводить. А ни в одной инструкции об этом ни звука. Когда я вернусь, то заберу календарь с собой, разберу его и ...

Хозяина квартиры снова сотрясла нервическая дрожь. Прыгающей походкой он обошёл комнату, рассеянно поправляя на стенах фотографии и картины, потом продолжил:

- Избранные, кстати, это место прибрали к рукам совсем недавно. Еще Хокинг и Джобс туда сами мотались, пусть и с паромщиком. Это теперь новоиспечённым «любимцам богов» не приходится рисковать своей шкурой, чтобы приобщиться к секретной кормушке...

- Джобс... это который с... яблоком? – наморщил Коля лоб.

- Он самый, - криво ухмыльнулся Пётр, - Все эти Цукерберги, Трампы и Соросы из той же компании.

Коля неуверенно пожал плечами. Эти имена он слышал впервые.

- В чем же заключается их «избранность»? – спросил он,  - Все эти буржуи... они ведь всегда, с самого начала были богатыми. Вот и передают свои богатства по наследству, а каждое новое поколение их преумножает...

Коля умолк, глядя, как Петрова бровь снова изогнулась в оскорбительном скептицизме.

- А ты подумай вот о чём. У тебя лично были тысячи и тысячи предков и со стороны отца, и со стороны матери. Ты думаешь, среди них не было богатых и успешных?

- Наверное, были... Мама рассказывала, что мой пра-прадед был управляющим золотыми приисками и имел собственную деревню с крепостными...

- Ну, и где же эта деревня?

- Ну, там... революция, кажется...

Пётр фыркнул

- Бог с ней, с дедово й деревней. Представь – твои самые простые родители, а до них еще неисчислимое количество таких же простых предков жили, зарабатывали, чего-то в жизни добивались, копили и передавали своим детям. Так где же совместно нажитые ими средневековые за́мки, столовое серебро, золотые слитки, драгоценности, миллионные счета, квартиры, дома и дачи? Куда все это делось?

- Ну..., - Коля облизнул губы, соображая, как лучше ответить про войны и кризисы.

Петр, словно прочитав его так и не оформившиеся мысли, закивал.

- У всех, ныне живущих и их предшественников, были периоды войн и кризисов. И соросы с трампами не исключение. Только почему-то они – жалкие единицы - смогли сохранить и приумножить наследие предков, а бо́льшая часть человечества - нет...

Колин взгляд затуманился. Он, действительно, никогда не задумывался, как могло получиться, что до него и, в сущности, ради него жило столько людей, а всё, что ему от них досталось – крошечная двушка в хрущёбе.

- Вот она – избранность и исключительность! – победоносно заключил Петр, - видеть дальше, соображать лучше, обладать особой удачей и интуицией, попадать в струю там, где все остальные попадают только впросак, кратно приумножать там, где остальные теряют всё до гроша... Называй, как хочешь, а я про себя зову этот феномен божьим благословением или божьей искрой. Чем-то, чем некоторые счастливчики были наделены при рождении самим Богом... или Богами, выделяя их из серой массы!

Он задохнулся, заметался по комнате, поднимая ветер, потом резко остановился и уставился широко распахнутыми, жёлтыми глазами на гостя.

- Но дело ведь не всегда и не только в деньгах! Тот же Хокинг.... Ты думаешь, где бы он сейчас был, если бы не Остров? Да, он не вылечился и миллиардером не стал, но, может, это и не было его целью и смыслом. Страшная болезнь, которая любого другого загнала бы в гроб за считанные годы, никак не помешала ему прожить долгую и плодотворную жизнь и добиться всего, чего хотел – и великих открытий, и славы, и всемирного признания.

- И получить свой собственный склеп на Острове..., - промямлил Коля, пытаясь переключить взбеленившегося Большакова на более мирную тему. Его внезапные истеричные вспышки пугали.

- Ни черта он не получил! – отмахнулся Петр и снова забегал по комнате, - Ты разве ещё не понял? Я ведь в самом начале объяснил, что люди, если не могут правильно истолковать древние тайны, придумывают им собственные объяснения и выдают их за истину в последней инстанции. Склепы на Острове пусты, и ты сам это прекрасно видел! А те, что завалены – завалены лишь временно.

- Я что-то не...

- Помнишь на «собеседовании» побасенку о том, что это, дескать, небольшой отель?

Жарков кивнул.

- Ну, так они не слишком-то и соврали. Только это не отель, а... баня.

- Баня?!

- Баня! Разве что без шаек и мочалок. И не смотри на меня, как на психопата! - Пётр громко расхохотался, но быстро умолк и продолжил, - Перед ликом смерти все равны. И богач, и бедняк, и умник, и дурак. Любимцем богов – истинным или мнимым – ты можешь быть, но только пока жив. А помер – будь добренький пройди санобработку и в общий строй. Дотумкал?

Коля начал было непонимающе качать головой, но вдруг сморщился:

- Так это... мы собирали то, что они в этой «бане» смыли с себя... что ли?

- Да, мы собирали ту самую исключительность, что, подобно ауре или тончайшему налёту, окутывает «любимцев» при жизни. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но в Царство Аида они уходят чистенькими и голенькими, как младенцы, не имея перед Создателем никаких преимуществ. Чалятся вместе с простыми смертными в обители вечной скорби и уныния или где-то ещё.

- Но моя мать...

Коля, заикаясь, очень аккуратно рассказал о встрече на Острове с покойной матерью. Большаков надолго замолчал.

- В баню идут все без исключения, но... вспомни-ка инструкцию.

- Обрабатывать только пронумерованные склепы...

- Именно! Не спрашивай меня про механизмы, которые там действуют, я их ещё не разобрал. Но любимчики попадают только в те самые, помеченные номерами склепы. Их мы и обрабатывали.

- А остальные?...

Пётр многозначительно приподнял плечи.

- А много ли с твоей покойной матушки возьмёшь?

- То есть мы собираем для буржуев эти исключительные говняшки, которые они используют, чтобы... серую массу превратить в «любимцев»?

- Верно! Ты думаешь, у буржуев не бывает детей-идиотов? Или внуков, которые ни на что не годятся и промотают за несколько лет всё, что эти самые буржуи строили, копили и приумножали на протяжении нескольких поколений. И чтобы подстраховаться, они и покупают, не жмотничая, за бешеные деньги это... средство для своих отпрысков и последователей...

- А как они... ну, пользуются-то этим говнецом? Мажутся им или, может ...

- Не знаю. Но, думаю, там все элементарно и высоких технологий не требует, ведь таскаются туда уже не одно столетие... Словом, как только заполучу в личное распоряжение немного этой дряни, тогда и...

- За этим ты и хочешь вернуться?

- А ты?

Коля замялся, опустил глаза и через силу промолвил:

- Я кое-что... вернее, кой-кого... там оставил... И я уверен, что... ей там плохо.

- Животное?

- Собаку.

- Зря ты её туда потащил, - вздохнул Большаков.

- Знаю, - ответил Коля уныло.

- Как же ты её будешь искать? Ведь если верить твоему рассказу, она соскользнула на другие слои...

- Она не просто сбежала... Это мама её забрала, - Коля поёжился и, сгорая от стыда и жути, рассказал, как пропала Шурка, - И я не могу понять, почему она так поступила...

Любимцы богов (часть 6)