Челюсти сводит от злости и хруст французской булки раздаётся всё жёстче после услышанного из видео и прочитанного. И шампэнь уже не так мягко греет душу....

Портрет волевого человека: Ленин глазами тех, кто с ним боролся

Кремль, 1920 год. Его кабинет был аскетичен, как монашеская келья. Здесь, среди карт, охваченных огнем Гражданской войны, и стопок книг, работал человек, чье имя одни произносили с надеждой, а другие — с ненавистью. Но те, кому довелось встретиться с ним лицом к лицу — враги, оппоненты, скептики — уходили, зачастую ошеломленные силой его личности, против своей воли отдавая ему должное.

Акт I: Иностранный скепсис и вынужденное признание

Первым был Герберт Уэллс, писатель, видевший будущее человечества. Он ехал спорить с фанатиком и догматиком — «кремлёвским мечтателем». Но вместо этого он столкнулся с гибким и трезвым умом.

«Я ожидал встретить марксистского "книжника", — писал потрясенный Уэллс, — но в действительности ничего подобного не оказалось. Мне довелось беседовать с крупным политическим деятелем, который отличается творческим умом... Я должен признаться, что он покорил меня. Он является совершенно оригинальным и глубоким человеком».

Вслед за ним пришёл Арман Хаммер, американский капиталист, чья миссия казалась абсурдной. Но Ленин, прагматик до мозга костей, увидел в нём возможность.

«Ленин обладал огромной личной притягательностью, — вспоминал Хаммер. — Его манера держаться, его простота, его искренность и доброта произвели на меня глубокое впечатление... Он был практичным мечтателем с ясной целью».

Даже Бертран Рассел, чей холодный ум был настроен на критику, вынужден был признать:

«Я получил впечатление, что он — идеалист, лишённый всякой корысти, человек, всецело поглощённый целью... Его сила заключается в простоте его идеалов и в непоколебимой вере в них».

Французский офицер Жак Садуль, наблюдая за ним в разгар войны, записал в дневнике:

«Нельзя не поддаться влиянию этой цельной натуры, этого могучего ума, полностью посвятившего себя великой цели».


Акт II: Взгляд со стороны белого лагеря и интеллектуальных противников

Но самые поразительные свидетельства исходили от тех, кто сражался против него с оружием в руках или на идеологическом фронте.

Александр Керенский, человек, у которого Ленин отнял власть, в эмиграции вынужденно признавал:

«Он обладал необычайной способностью концентрировать мысль, волю и энергию на одной цели… Ни один из нас — ни я, ни Церетели, ни Чхеидзе — не мог похвастаться такой устойчивостью, такой способностью держать курс среди бури».

Бельгийский социалист Эмиль Вандервельде, ярый оппонент большевизма, после встречи в 1920 году писал:

«В споре он был страшен своей логикой, которая, будучи односторонней, была неотразима... Личной корысти в нём не было ни капли. Он был фанатиком, но фанатиком трезвым и систематичным».

Акт III: Признание масштаба от тех, кто знал его до рассвета

Писатель Максим Горький, чьи отношения с Лениным были полны драматических разрывов, оставил самый человечный портрет:

«Что было для него единственно нужным?.. Власть?.. Я никогда не наблюдал в нём властолюбия... Он шутливо, но с гордостью говорил: "Я — человек воли". И это была правда... Он умел смеяться заразительно, до слёз».

А его ближайший соратник — а позже и отлучённый от власти критик — Лев Троцкий, в первые дни после смерти вождя писал с горечью и восхищением:

«Ленин именно тем и велик, что он не витает в облаках, а стоит твердо на почве реальности. Ленин свободен от кошмара, который давит нас, — от мещанства. В этом его огромная сила».

Акт IV: Суровый вердикт врагов

И наконец, самое сильное и беспощадное признание прозвучало от Петра Струве — философа, бывшего марксиста, министра Временного правительства и идеолога Белого движения. Ненавидя всё, что делал Ленин, он в 1925 году подвёл итог:

«Мне ненавистен и чужд Ленин, как вождь и выразитель разрушительной силы и зла. Но, будучи величайшим разрушителем, он был и величайшим созидателем. Исторически он "собрал" русскую землю, распадавшуюся в анархии, и в этом его титаническая заслуга перед Россией, какой бы страшной ни была цена. Он был государственник самого высшего порядка, но государственник новой, чудовищной формации. В этом его историческое величие и его историческое преступление».

Ту же мысль — о центрической, почти физической силе личности Ленина — высказал философ Иван Ильин, высланный большевиками в 1922 году:

«Большевизм стал возможен потому, что у него был центр: один человек с безграничной волей и ясной, хоть и ложной, установкой. Такие люди в истории редки, но они решают её повороты».

А генерал Антон Деникин, возглавлявший Белое движение в 1918–1920 гг., в своих мемуарах признавал без прикрас:

«Большевизм победил потому, что у него был центр — Ленин: воля, ум, энергия, непреклонность… У нас же был раскол, колебания, отсутствие единого руководства».


Таким он и оставался в памяти даже тех, кто проклинал его дело: не иконой и не чудовищем, а живым воплощением "Воли". Человеком, чья личная скромность и аскетизм сочетались с железной решимостью, чей ясный ум и политический гений заставлял врагов — против их убеждений, против их боли — признавать его титанический масштаб.

Он был разрушителем старого мира и собирателем новой земли. И в этом парадоксе — ключ к пониманию всех этих противоречивых, но единодушных в одном свидетельств: они видели перед собой не просто политика, не просто революционера —
они видели "Историю, воплощённую в одном человеке"

ВЗЯЛ ТУТ 👈