user8214013

На следующее утро ей было плохо. Когда принести завтрак, она еле подняла себя с кровати, и то только из стыда перед горничной, которая могла бы подумать, что она пьяна. Страх осуждения немного взбодрил ее, и после ухода персонала она пошла в ванную комнату, легла в пустую чашу и включила набираться воду. С похмелья чувство вины раздулось до космических размеров: вся эта история в целом и вчерашнее ее фиаско с телефоном, а потом и та совершенно невероятная сцена на полу с ногой… Она закрыла лицо руками, потому что физически ощущала боль собственного унижения. И хотя Надя понимала разумной частью своей, что самым лучшим сейчас будет немедленно уехать домой и забыть все, как неудачное приключение (может быть даже наступит когда-нибудь момент, когда она сможет воспринять это все как комедию), большая часть ее существа страстно желала все исправить. Но как? Придется же и про возраст, и про взрослую замужнюю дочь рассказывать, а она получается утаила это все от него, вот прям скрыла, как какая-нибудь аферистка. Глупо, Господи, как же глупо то! На этом моменте она окончательно пришла в себя и решила, что во что бы то не стало, ей нужно справиться с этой ситуацией. Она найдет его и так и скажет, как все было, что она не хотела ни с кем знакомиться, но, что он был так неотразим, что она не смогла устоять. Надо только сформулировать все ясно, чтобы не ляпнуть опять дурных, обидных вещей.

Она умылась, привела себя в порядок, села на балконе пить свой уже остывший кофе и словно вновь увидела его, сидящего напротив и рассказывающего занятные факты о сборе местных фруктов. Это воспоминание комком боли перекрыло горло, слезы вновь полились из ее глаз, но в этот раз это скорее были слезы печали, чем отчаяния, она внезапно осознала, на сколько сильно успела его полюбить.

Ей нужно обязательно найти его и сделать все возможное, ну хотя бы постараться сделать все возможное, чтобы он перестал думать о ней плохо.

Она с изумлением поняла, что даже не удосужилась узнать его фамилию или записать телефон (они ведь были все время вместе), и вообще была к нему крайне невнимательна. Теперь же ей было совершенно непонятно, как его искать. На ресепшене она пыталась узнать о нем хоть что-то, но только снова почувствовала себя униженной от того, что ищет мужчину, который вообще-то непонятно кем ей приходится. Кое-как объяснившись, она осталась с информацией, что две недели назад он сдал свой номер, и больше они ничем ей не могут помочь. Личные данные? Нет, такую информацию они конечно же не могут предоставить не родственнику.

Надежда сходила на пляж, в другие места, около отеля, где они вместе гуляли, его нигде не оказалось. Наконец-то, проголодавшись, она вспомнила о том ресторане у воды, где они с Андреем познакомились. А вдруг!

Она выбрала в этот раз столик у бара, заказала немного закусок и сок, и когда официант принес заказ, она решилась обратиться к нему с личным вопросом.

- Извините, может быть это неуместно, вы меня может быть и не помните…

- Я помню вас, - перебил официант.

- О! Это хорошо, скажите пожалуйста, может быть вы помните и мужчину, который был со мной тогда?

- Я знаю Андрея, поэтому и вас запомнил.

- Ах вот как! – она заволновалась, не зная, как объяснить, что случилось, и почему она его ищет.

- Он переехал в другой отель, и сказал передать вам, если вы вдруг будете интересоваться, чтобы вы его не искали.

Надю окатило ледяным осознанием катастрофы, лицо сразу ее побледнело, и она смогла лишь кивнуть в ответ.

Официант ушел, а Надя посидела немного, пытаясь восстановить дыхание, и подумала, что надо хотя бы чуть-чуть поесть. Она попыталась съесть кусочек копченого мяса, но жевать было трудно, опять начинали подступать слезы. Ей было мерзко от того, что официант оказался посвященным в их дела, и, наверное, даже больше, чем ей хотелось бы. Она старалась держаться ровно, подозревая, что он может на нее смотреть из любопытства, но в какой-то момент не выдержала и глянула в его сторону. Официант действительно смотрел на нее в этот момент, и они встретились взглядами: он задумчивым, она слезливым.

Она тут же отвернулась, но этого мига как оказалось было достаточно, чтобы изменить ход вещей. Официант уже через минуту опять подошел и протянул ей маленькую бумажку для заметок с набором цифр, сложившихся в номер телефона.

- Вот, - сказал он, указывая подбородком на контрабандную информацию, - это его. Только не говорите пожалуйста, что это я вам дал.

Надежда благодарно закивала, уже не рассчитывая удержать слезы, но стараясь хотя бы их спрятать волосами.

Она чувствовала себя бесконечно виноватой перед прекрасным, добрым и порядочным мужчиной, и ей так хотелось вернуть все в состояние, когда еще можно было что-то объяснить, когда можно было прикоснуться и, глядя в глаза, попросить простить ее, что тот голосок на окраине ее сознания, который все время призывал просто поехать домой и постараться все забыть, был ею основательно проигнорирован.

Она вернулась в номер и около получаса ходила вокруг своего телефона, лежащего на столике в гостиной рядом с номером Андрея. А почему они не обменялись телефонами? Эта мысль на мгновение как бы привела ее в сознание, но она тут же вспомнила его оскорбленное лицо, когда он услышал слово «мама» в телефоне, обращенное к ней, и застонала. И почти сразу же истерическим порывом схватила телефон и позвонила ему.

Это было так страшно! Каждый гудок окатывал все ее тело ледяным ужасом, сжимал живот и жмурил глаза. Гудки были долгими, она уже начала думать, что может быть с ним что-то случилось, но тут он ответил хмурым басом:

- Алло.

- Андрей?

- Да.

Он не узнал ее что ли?

- Это я, Надя, голос ее сделался совершенно детским и просящим.

- Надя? Ты по телефону совсем другая. Я… Я не хочу говорить.

- Послушай, прости меня, умоляю, дай мне все объяснить! Пожалуйста, давай увидимся, просто встретимся где-нибудь на нейтральной территории, и я все объясню. Дай мне шанс все объяснить, ну пожалуйста!

Мужа она никогда так не умоляла, с другой стороны его она так жестоко и не обманывала.

- На нейтральной территории? – что-то в его голосе было неприятное, но Надя не поняла, что.

Он вздохнул и сказал:

- Хорошо, давай, только завтра. У меня тут и так проблемы.

- Какие проблемы?

- Завтра в нашем ресторане, в 7.

И повесил трубку. У Надежды, что называется гора спала с плеч, действительно стало намного легче, ужас отступил. Все было конечно еще не донца ясно, но теперь у нее появился шанс на исправление. Он говорил с ней, с ним все хорошо, а значит есть возможность. Завтра она применит весь свой дар убеждения, распакует свои женские чары, ведь в конце концов, он был так ею увлечен, он был так настойчив и так страстен. У нее, конечно, не было мужчин в жизни кроме мужа, но муж то был, и таких постельных страстей с ним не было за всю их долгую совместную жизнь. О таком она только читала и писала…

Утром горничная, когда привезла завтрак сказала, что администратор хотел поговорить с Надеждой на счет продления ее пребывания в отеле. Надя, кивнула и заволновалась, потому что, во-первых, совершенно забыла, что ей нужно было выезжать, а, во-вторых, понятия не имела, как ей быть дальше в этом вопросе. Она поела наспех и поспешила спуститься в холл, где располагался ресепшен.

Администратор, милая юная обходительная девушка, очень ласково сообщила, что они хотели бы понимать, сдаст ли Надежда свой номер сегодня или еще собирается продлевать, а если собирается все-таки продлевать, то она должна сообщить, что через четыре дня у этого номера начинается другая бронь, так что, если продлять, то только на эти четыре дня и можно.

Надя не знала, нужно ли ей продлять или нет, все зависело от предстоящего вечернего разговора, что он скажет, сможет ли она оправдать свою ложь. Если ей нужно будет остаться, будет ли это на день, на два или больше? Но, с другой стороны, раз съезжать прямо сейчас она не могла, а речь шла всего лишь о четырех днях, она решила продлить на все, и разбираться дальше походу, хоть каждая новая неопределенность и отзывалась сейчас в ней почти физической болью.

Весь день она нервничала, крутила в голове возможные пути их диалога, практически не могла есть, все время думала и думала, формулировала и переформулировала объяснения, как вышло так, что она стала практически мошенницей. Под вечер ее голова даже разболелась от неотпускающего ее напряжения, и она почувствовала усталость, но все равно собралась, накрасилась, надушилась… Ей хотелось максимально его поразить собой.

И вот уже в 18:50 она сидела за столиком напротив входа в их ресторан, чувствуя себя немного глупо от того, что ей приходится ждать мужчину, а не ему ее. Но, с другой стороны, думала Надя, возможно так ей удастся показать свою преданность и тем хоть немного загладить вину.

Он не шел. 19:05. Надю опять начало трясти, она бесконечно трогала дрожащей рукой то стакан с соком, то лицо, то волосы, то смахивала со стола несуществующие крошки. И когда она начала уже думать, что надо просто взять себя наконец-то в руки, а именно встать и уйти, почти что в этот самый момент он и появился. Спокойный, вальяжный, грустный. Нет, даже не грустный, разочарованный. В жизни? В женщинах? В ней?

Он кивнул официанту в знак приветствия, показал ему два пальца, и сел напротив Нади. Она замерла сначала, но Андрей ничего не говорил, только смотрел куда-то мимо нее и ждал заказ. Ее очень скоро начало охватывать раздражение, с которым стало спорить чувство вины, и нарастающая какофония внутренних противоречивых чувств выбила из Надиной головы опору заготовленных фраз, и ее снова понесло:

- Почему ты молчишь? Прости! Я уже извинялась же. Ты что не можешь со мной хотя бы поговорить, выслушать? Я же не преступница какая-то, чтобы меня так наказывать.

- Я слушаю тебя, говори, - ледяным тоном произнес он и посмотрел ей в глаза таким же взглядом.

Надя рухнула в бессилие. Что ей сказать, что ей сделать, чтобы вернуть его расположение, она сейчас так остро чувствовала страсть к нему, любовь и ту стену его равнодушия, с которой совершенно не понимала, как быть.

Ну что ж, раз причиной всего ее ложь, значит самый лучший путь – правда.

- Я начну сначала. Да, у меня есть дочь, да, я не хотела тебя обнадеживать, потому что я значительно старше, чем ты думал.

- Угу.

- Я сказала, что не хотела быть с тобой, не из-за тебя, не потому что ты плохой, но потому что я не считала нас парой, я старше, а тебе нужна семья, ты сам говорил. Но когда ты… - тут она запнулась, не зная, как лучше сформулировать.

- Когда я что? Когда я открылся тебе, ты решила мне соврать?

Надин живот опять залила тошнота.

- Нет же, я ничего не решала, я поддалась… Страсти. И я… Я совершенно потеряла голову, боялась тебе сказать, думала разъедемся потом и все само рассосется.

- А, то есть ты со мной не планировала продолжать отношения? Так легкий перепихон? – что было в его голосе, обида?

- Господи, да ну нет, же!

Он поднял руку и уже раздраженно и грубо сказал:

- Хватит! У меня и без твоего вранья проблем по горло. Это все, что ты хотела сказать?

- Какие у тебя проблемы? С родными что-то? - Тут она поняла, что не знает ничего и про его родных.

- Нет. Какая тебе разница, что у меня за проблемы?

- Может быть я смогу помочь, я не последний человек, у меня есть связи в конце концов.

- Связи? Здесь? – усмехнулся он.

- Нет! – тут уже Надя не выдержала насмешки и прикрикнула. – Не здесь, но я же не знаю, что за проблемы, почему бы тебе не сказать мне, вдруг у меня найдется возможность. Мы же не чужие люди?

Последнюю фразу она сказала с надеждой, и услышав ее, Андрей вроде бы тоже немного смягчился.

- Чужие, не чужие, это мои дела, мужские. Мой бизнес, мои проблемы и помогать мне не надо.

- Я понимаю, что это, наверное, сложно для тебя, - Надя чувствовала, что хватается за ниточку, но остановиться уже не могла, - Я вижу, что ты очень сильный, независимый, гордый, но пожалуйста, дай мне шанс, я виновата перед тобой, очень. Ты расскажи мне хотя бы просто поделись. Разве это так сложно? Пойди мне на встречу, я так хочу все вернуть, - ее глаза покраснели и заблестели.

Андрей как-то странно посмотрел на нее и решился:

- Я говорил тебе, что у меня бизнес в Австралии, большое производство, там все более или мене в порядке, но не так давно я решил влиться в криптовалютный бизнес. Вложил очень много в азиатскую компанию здесь, короче, один мой друг организовал. Кредитов набрал. В общем, планы были до Луны. Ну и вот, - печально сказал он, - на днях все рухнуло! Теперь я жопе! Мне придется свое производство продавать, чтобы с долгами расплатиться, и я останусь ни с чем. Обзваниваю всех знакомых, пытаюсь как-нибудь все-таки найти другой путь. А тут еще ты. – он кинул на нее злой взгляд, - Вот я и спрашиваю тебя, это все, что ты хотела мне сказать?

- И о каких суммах идет речь?

Он ухмыльнулся:

- Какая разница? Мои суммы, мои дела.

- Я понимаю, но я же не бедный человек, - она подумала, что произведет на него этой фразой впечатление, но он не отреагировал, - Я имею кое-какие капиталы.

- И что? Ты мне деньги свои предлагаешь, что ли? – что ж такое было в его взгляде, что смущало сегодня Надежду? Презрение?

- Я могу одолжить тебе, одолжить. Просто так дать, конечно, было бы странно, - она ухмыльнулась, а он продолжал сурово молчать, - Сколько ты задолжал?

Он опять смотрел куда-то мимо нее, обдумывал что-то, потом тряхнул головой и на мгновение улыбнулся:

- Заманчиво, конечно, но глупо это все. Там слишком сложные схемы. Я тебе никаких гарантий дать не смогу, я сейчас все через криптовалютные кошельки делаю, а там все анонимно, - он махнул рукой, - спасибо за поддержку, но я не готов тебя подставлять.

- Ну что значит подставлять? Если мы будем вместе, это все равно будут наши общие проблемы? И сумму ты мне так и не назвал, я может быть и помочь то не смогу, давай сначала поймем, могу я помочь или нет.

- В рублях?

- У меня в рублях лежат, - Наде полегчало, она чувствовала, что что-то в нем ей удалось пробить.

- В рублях… - он достал телефон и посчитал на нем сумму, поднял брови и недоверчиво посмотрел на Надежду, - 25 миллионов в рублях получается.

Надя тоже подняла брови, удивившись сумме, но тут же подумала, что для крупного бизнеса это вполне правдоподобно, там и большими деньгами люди рискуют. А у нее такие деньги были, были даже больше, хоть и не на очень много, но на жизнь в принципе должно остаться, если что. И потом она же еще пишет, а он все-таки будет с ней, в горе и в радости.

Ее молчание затянулось, и он расстроенно махнул рукой и даже стал приподниматься:

- Ладно, это было глупо, забудь.

- Нет, нет! – Она перегнулась через стол и схватила его за рукав, - Останься, прошу! У меня есть такие деньги, только я совершенно не владею всеми этими банковскими премудростями, там, по-моему, такие суммы не переводятся просто так, нужна какие-то подтверждения, бумаги.

- Ты готова дать мне 25 миллионов рублей? – недоверчиво спросил он.

- Да! – радостно сказала Надежда, - только нужно же это как-то оформить все правильно.

- Для покупки криптовалюты не нужно. Это почти мгновенно делается. Но я же сказал, гарантий дать не смогу.

Надя уже порхала в своем внутреннем раю, и махнула на Андрея рукой, как бы говоря «забудь эти глупости»:

- Ты простил меня?

Он очень сдержано кивнул. У Надежды встрепенулось сердце.

- Я сразу не сказала тебе, я думала, ну получу немного удовольствия от твоего внимания, а потом было так страшно, понимаешь? Очень страшно, что ты узнаешь и… И я перестану тебе нравиться.

- Да что ты такое говоришь? Ты такая красивая! Я кто по-твоему, что только из-за цифры в паспорте…

Он не договорил, потому что она перегнулась через стол и прижалась своими губами к его.

Ночь они провели опять в ее номере, и теперь она была совершенно окончательно счастлива, без всяких примесей страхов и дум о будущем. Финансовые проблемы - это так просто по сравнению с тотальным страхом потерять его. Она не сомневалась в том, что он такой умный и деятельный найдет способ снова восстановить свое состояние, и они заживут где-нибудь счастливо возможно даже в Австралии. Мысли легко бежали вперед, рассчитывая возможные маршруты их возможных жизней, и каждый из этих маршрутов был залит солнцем их любви.

На следующее утро Андрей поехал за своим ноутбуком, потому что не взял его накануне, так как не планировал ночевать у нее. Когда он вернулся, то туже засел за него, печатая что-то, оформляя. Надежда ходила вокруг в возбуждении, как ребенок, который впервые делает какое-то взрослое дело, потому что раньше ведь она никогда не занималась ничем подобным. Все большие покупки оформлял муж, а после его смерти она и тратила то только на насущное.

Он закончил радостный и вдохновленный, обнял ее, позвонил куда-то, выяснить все ли в порядке, и в итоге повел свою благодетельницу обедать в самый крутой, по его выражению, ресторан из известных ему.

Он заказывал много морепродуктов, икру, шампанское. Она смеялась, говорила, что ему нужно быть скромнее, ведь он сейчас не на гребне волны, но пила все и ела, и в номер они вернулись совершенно пьяные.

*****

Утром она проснулась с болью в голове и еле разлепила глаза. А когда разлепила, Андрея не увидела. В душе что ли?

Она попыталась встать, поняла, что ее тошнит, и легла обратно. Полежав с закрытыми глазами еще пару минут, она поняла, что не слышит шум воды. В ванне что ли?

- Андрей!

Тишина.

- Андрей!!

Ей стало страшно, но тут же пришла мысль, что может быть он пошел куда-нибудь, купить что-нибудь, например.

Адреналин ее взбодрил, и она пришла в себя. Встала и пошла умываться. В ванне было сухо, его зубная щетка, которую они купили во время их совместного проживания, тоже стояла совершенно сухая, а он всегда по утрам первым делом чистил зубы. Надю опять толкнуло в солнечное сплетение волной тревоги. Что это?

Она вернулась в спальню и оглядела ее, потом пошла в гостиную, которую тоже осмотрела: ни телефона его, ни ноутбука.

Не может быть. Этому есть наверняка нормальное объяснение. Он сейчас придет, точно придет.

Но он не пришел.

Надя как-то быстро все поняла, но только одной частью мозга, другая, большая часть в это верить отказывалась. Она начала набирать его номер: абонент не доступен. Холодный мерзкий страх выступал на коже потом, руки не слушались, губы дрожали и гадко расплывались, как перед плачем. И она набирала, набирала…

Ей пришлось улететь через три дня, в которые она была словно тень, молча ходила, понемногу плакала в номере, но в целом почти все время находилась в оцепенении.

*****

Только через два месяца Надежда смогла пойти в полицию. В эти два месяца она конечно же общалась с беременной дочкой, но чувства были приглушены, как сквозь вату, только по ночам иногда накатывал на нее неудержимый плач.

Но в полиции ей сказали, что мало фактов и страна другая. Она пошла к адвокату по крупным финансовым делам, старый друг мужа посоветовал. Адвокат тоже обнадеживать не собирался:

- Понимаете… Как бы так по мягче вам сказать? Нет, мы можем, конечно, начать процесс. При вашем большом желании я смогу, но дело будет дорогое, а результат в таких историях… - он развел руками, - по махинациям с криптовалютой в суды обращаются крайне редко, только с многомиллиардными исками, и то не слышал, чтобы кто-то что-то выиграл. Вы же его даже не знаете, я правильно понял?

Надя сжалась от стыда и кивнула. О, этот стыд, он стал ее неизменным спутником теперь, он кажется даже сросся с дыханием Надежды, влился в ее кровь.

- Не думаю, что смогу вам помочь, - продолжил адвокат, - если вы будете настаивать, я могу попытаться. Но должен предупредить, что это редкие дела по крипте, редкие. И поэтому будет скорее всего внимание прессы.

На этом месте Надежда зажмурилась и закрыла глаза рукой.

- Мне правда очень жаль, у вас остались средства к существованию, не все деньги украдены?

Надя закивала, уже вытирая слезы с лица.

- Деньги еще есть, но… - она всплеснула руками, - такая сумма!

И зарыдала. Адвокат был действительно огорчен ее состоянием, он что-то поискал в ящиках стола, а когда закончил, протянул Наде визитку.

- Очень хороший психолог, возьмите. Нам с женой очень помог, когда наша Лиза…

Она снова кивнула и взяла визитку.

Психолог действительно помог, и кроме грамотных техник по работе с эмоциями дал совет заняться каким-нибудь практичным делом, лучше начать учиться чему-то новому, и обязательно чему-то такому, что будет ею применено в работе или жизни. Новые профессии Надежда осваивать не собиралась, а вот водить машину решила выучиться, и практично, и интересно.

Она занималась прилежно и уже спустя четыре месяца у нее были права. Тут же родилась желанная внучка, заботы поглотили ее, она стала веселеть и становиться снова деятельной, и даже стала пробовать вновь писать, но так как раньше уже не получалось. Дело в том, что Надя много думала о том, что с ней произошло, вспоминала, и стала видеть теперь все как бы со стороны. Все те чувства, которые ей мерещились в Андрее, теперь стали очень сомнительны, его странные взгляды и интонации сейчас обрели свой отвратительный циничный смысл, его уверенность и напор были свидетельством не любви, или страсти, а профессиональными действиями хищника.

Ее пронизывала физическая боль от макушки до самого низа живота каждый раз, когда она вспоминала, как вела себя, и думала о том, как она на самом деле выглядела в его глазах. И в ней теперь не осталось прежней уверенности в своем понимании отношений между мужчиной и женщиной. А ведь она казалась себе такой умной в этом вопросе, начитанной.

Но время шло, боль утихала, и Надя решила опять отравиться в поездку, чтобы набраться впечатлений, разбудить вдохновение. Только теперь она поехала в другую сторону, в Европу, но тоже на пляжный курорт. Денег у нее осталось не так много, как было, но и этого вполне хватало на уже ставшую привычной богатую жизнь. В этот раз правда она не решилась жить в шикарном отеле, и номер взяла поскромнее, но все же хороший, взяла на прокат автомобиль, чтобы быть свободной в перемещениях.

Здесь она снова стала выходить на пляж и снова получать взгляды и комплименты от незнакомцев. Ощущение себя привлекательной окончательно вернуло ей бодрость духа, расслабило и даже разнежило, как вдруг…

Ну разве могло такое случиться?

Ощущение нереальности происходящего обрушилось на Надежду как космос на вылетевшего из станции космонавта. Оглушенная она сидела в кафе близ пляжа, а за отдаленным столиком сидел он. Ум ее отказывался верить, но взгляд оказался приклеен к нему намертво.

Он сидел не один, а с немолодой изящной дамой, которая смотрела на него масляным взглядом, периодически хохотала и гладила в эти моменты его бугристое плечо. Она была красива и ухожена, но возраст был очевиден, и до Нади вдруг дошло, что и ее возраст скорее всего был очевиден ему с самого начала, что это только ей казалось, что можно спутать ее с женщиной лет на 20 моложе.

А он был весел, бодр, много говорил, но вдруг почувствовал своим звериным нутром взгляд Надежды и оглянулся. Встретившись с ней глазами, он сразу изменился в лице, и его дама тоже повернулась в сторону Нади, в потом вопросительно опять на Андрея. Он повернулся к собеседнице и пожал плечами, а лицом сделал такое выражение, говорящее мол, это недоразумение, дорогая, не обращай внимание.

Но не обращать внимание, конечно же, не получалось. Он еще бросил пару злых уже взглядов на Надежду, которая сидела, как парализованная и даже не могла заставить себя отвернуться, и в итоге, сказав что-то своей визави, решительно встал и подошел.

Наде стало страшно, она почувствовала, что слабеет, что не может справиться с нахлынувшим штормом чувств. И самое противное, она заметила, что ее всю трясет, задрожали руки, подбородок… В общем, видно. А он сел напротив и посмотрел на нее таким взглядом, будто она была опротивевшей надоевшей попрошайкой.

- Ты меня что, преследуешь что ли? Что ты приперлась?

Надя поняла, что сейчас разрыдается.

- Ты на меня в суд подала?

Она отрицательно покачала головой. Он ухмыльнулся и даже смягчился как-то.

- Так что ты хочешь то?

- Я? Ничего.

- Да ладно? Скучаешь что ли?

От этого Наде стало совсем унизительно, и она почувствовала себя раздавленной и втоптанной в грязь, вжалась в плечи, и попыталась качнуть головой в знак несогласия, но вышло как-то непонятно. А он уже откровенно веселился и смотрел теперь окончательно и бесповоротно сверху.

- Ладно, раз ничего, то я пойду, только не ходи за мной больше, поняла?

Такое обращение, как с нашкодившим щенком разозлило Надежду, и она почувствовала в себе силы ответить:

- Я не ходила за тобой, - раздраженно сказала она, - я тут по своим делам.

- По каким еще делам?

- По… по таким, своим, - губы все-таки дрожали, и это ее убивало, - я не собиралась тебя искать, так просто получилось, я не знаю, как.

- Ну конечно! - он наслаждался своей властью разглядывая каждую ее покоренную им черточку лица.

Тут она внезапно увидела проходящего мимо них официанта, того самого! Того самого, который был тогда там, который дал ей номер, и ее озарила догадка, которая острым вопросительным взглядом обратилась ему в глаза, и он понял, что она поняла. Он снова стал серьезен и зол:

- Слушай, не лезь в это, поняла, - голос стал жесткий, грубый, угрожающий.

Но на Надю это произвело обратный эффект, и она задышала часто-часто от возмущения:

- Как же так можно? Что же вы делаете? Вы что? Вы многих так обманули уже? Вы же злодеи!

- Злодеи?

- Вы… Вас надо посадить!

- Ну попробуй.

- И попробую! Я уже советовалась с адвокатом, он мне сказал, что дело верное, что он подготовится еще и мы обязательно выиграем! В международный суд подам! – Надя сама от себя не ожидала такого уверенного блефа.

- Да? Ну-ну. Что ж вы тянете?

- Мы не тянем, мы готовимся, это объемное дело, нужно много документов собрать, доказательств.

Но он уже раскусил ее, тем более, что был подкован в этом вопросе гораздо лучше Надежды, и поэтому снова снисходительно, хоть все еще зло ухмыльнулся:

- Слушай ты, пиши там свое женское дерьмо, сказки для убогих дур, и не лезь во взрослые дела, поняла меня? А будешь еще за мной ходить, я сделаю так, чтобы тебя больше никто не нашел!

Он резко встал и, не оборачиваясь, вернулся к своей новой жертве, которая уже начала нервничать, и стал ей что-то объяснять ласково, а в сторону Нади махнул рукой. Но с Надеждой что-то произошло новое и тотальное на словах о ее книгах, что-то стальное мгновенно пронзило ее болью и заполнило тут же все тело, не оставив места ни страху, ни стыду, ни сожалениям. Блестящая ясная ярость влилась в глаза Надежды звериной безжалостностью. Даже мысли в голове прекратили внезапно свою свистопляску, и вместо них образовалось черное пустынное поле злости. Просидела она так совсем недолго, ее враг с подругой засобирались и бодро направились к стоянке машин. Надя не контролировала больше сознательной частью свои действия, она бы не смогла рационально объяснить себе или кому-нибудь другому зачем она встала и пошла за ними, а, когда они сели в свою машину, села в свою и поехала следом.

Что она собиралась делать? Ничего не собиралась, просто делала. Что-то неотвратимое и грозное влекло ее, чтобы увидеть своими глазами все, что они будут делать, как и где. В сознании очень вскользь проносились отголоски мыслей от прежней Нади о том, нужно развернуться и поехать отсюда прочь, но той Надежды, которая могла бы их послушать, уже не существовало.

Они ехали не быстро, и ей без труда удавалось следовать за ними чуть поодаль, чтобы не мелькать в зеркале заднего вида. Довольно быстро курортный городок закончился, и они выехали на дорогу, идущую через горы в лес. На серпантине ей пришлось еще сильнее отстать, чтобы не быть замеченной, и в итоге наступил момент, когда они скрылись за поворотом. Надежда испугалась потерять цель из виду и надавила на педаль газа, чтобы все-таки нагнать ее, и выскочив за поворот увидела их машину, остановившуюся у обочины над обрывом, и этих двоих выходящих с телефонами, чтобы пофотографировать пейзаж с высоты. Что овладело в тот миг Надей? Она не сбросила скорость, не отпустила педаль, а наоборот надавила на нее с остервенением, уперлась руками в руль и вжала голову в плечи, чтобы погасить ударную волну. К этому моменту те двое уже стояли между своей машиной и пропастью, и в то миг, когда в машине Надежды сработала подушка безопасности, Андрей и его новая пассия уже летели вниз.

Надя в состоянии предельной ясности понимала, что уезжать нужно быстро, и уже через пар минут, когда подушка сдулась и она смогла вновь дотянуться до педалей, сдала назад и развернулась обратно, собираясь тут же покинуть эту гостеприимную, но теперь опасную для нее страну.

Ехала оглушенная, ничего не чувствуя и думая одну единственную мысль: что-то надо другое теперь писать, что-то совсем другое.

Автор: Ольга Степанова.

Надежда даже хихикнула от неожиданности, и смущаясь прикрыла рукой глаза, и почти сразу ею и махнула:

- Какой замуж? Нет, я все! Я это для себя делаю, замуж нет уже. Куда в моем возрасте то?

- Нууу, - развел руками доктор, - Не прибедняйтесь! Возраст самый хороший! Отличный же возраст!

Но Надежда не кривила душой, она действительно не собиралась уже больше замуж, и вообще, она была убеждена, что ее время прошло. Мужчины остались на периферии ее сознания, они существовали где-то там в фоне, но не волновали и не манили. Ну мало ли в конце концов вещей и занятий в мире, которыми нам уже не суждено ни увлечься, ни заняться, и кроме которых жизнь и так полна, и так не успевается все, что планируется, и даже в ее уже можно сказать свободной жизни далеко не всегда остается место для всех желаемых радостей. Она и так была за мужем целых 27 лет! И была бы до сих пор за одним единственным мужчиной, если бы не внезапная смерть его от поджелудочной.

Но она справилась с горем. Слава Богу, дочь к этому времени уже была взрослой, хоть и жила еще с ней. А теперь и она вышла замуж и была вроде бы счастлива, навещала мать… И Надежда даже не чувствовала себя одинокой, она привыкла быть как-то сама по себе, даже в браке. Муж не был общительным, ценил покой, уединение. Дочка только маленькой требовала много внимания, а потом достаточно быстро стала независимой, умеющей саму себя занять барышней. Надежда не страдала, а нашла себя в писательстве, которое и принесло ей в итоге достаточно много денег, чтобы жить теперь в свое удовольствие.

А операция… Ей в общем-то никогда не нравилось свое тело, она всегда стеснялась его. Хоть и понимала трезвым рассудком, что не уродина, но также трезво понимала и то, что не красавица. Она всегда смущалась в присутствии красивых женщина, осознавала, что в этой конкурентной борьбе ей не победить. Но и в хандру ей не доводилось впадать на этой почве, какая-то крепкая связь с реальностью, некоторая даже можно сказать приземленность была в ней с самого детства, от чего она была скромной и трудолюбивой, и такой же скромный и трудолюбивый мальчик из ее школы, но старше ее на три года, однажды стал ухаживать за ней, когда она была в 11 классе, а он уже учился в университете. И он никогда не попрекал ее за внешность, но и не хвалил. Не было комплиментов, не было страстей, она собственно и не переживала сильно, только иногда могла немного позавидовать подругам или знакомым, ярким горячим дамам, с жизненными драмами, которых она на самом деле жутко боялась.

Но природа не терпит пустоты и заполняет ее всегда, если не реальными делами, то вымышленными. Фантазии были безудержны. Надежда много читала женских романов, но воспринимала их исключительно оторванными от реальности вольностями, которые позволяли себе порядочные женщины, чтобы, собственно, оставаться порядочными. А так как она была умной и деятельной, однажды количество прочитанного набрало внутри ее головы достаточную массу, масса создала соответствующее необходимое давление, и термоядерная реакция произошла. Она сама стала писать, и так легко, как будто ее с детства этому кто-то обучал, или даже как будто кто-то большой и невидимый, какой-то ее небесный наставник подсказывал ей приемы: как взволновать читательниц, как удивить, как вроде бы простой сюжет вдруг вывернуть небанальной развязкой, и сделать книгу бестселлером.

И когда успех стал приносить реальные деньги, ей пришлось ездить по автограф-сессиям, участвовать в телевизионных шоу, а потом и мелькать в интернете. И вот тогда-то внешность стала причинять действительно большие страдания. Нужно было много трудиться, чтобы выглядеть в камере хорошо, она стала постоянно чувствовать свою ущербность, каждый миллиметр тела теперь был в ее пристальном внимании, она стала ходить на фитнесс, сидеть на диетах, но это все было так трудно, а результат столь незначительный, что мозг Надежды продолжал искать выход из этой ситуации, и наконец-то нашел.

Денег у нее было много, иногда ей даже казалось, что слишком много. Она могла себе позволить выглядеть наилучшим образом, так почему нет? Она сделает эти несложные операции, восстановится и заживет спокойной приятной жизнью.

***

Спустя год Надежда уже сидела в прибрежном ресторане в жаркой азиатской стране. С тех пор, как тело ее изменилось, она очень полюбила пляжи. Она стала обожать выходить на пляж в легком прозрачном платье, находить место в самом центре, снимать его стоя, потупив взор, при этом чувствуя телом, как смотрят на нее люди. Скромная и прекрасная. Эти ощущения были столь новы и приятны, что она, даже осознавая всю низость своих мотивов, не могла уже остановиться, и планировала посетить еще не одну жаркую страну и впечатлить еще не одну тысячу отдыхающих.

Иногда к ней подходили мужчины. Странные, им, наверное, казалось, что ей лет 30 или и того меньше, она конечно же отказывала в общении всем, ей было не нужно то, что могло последовать дальше, ей было приятно получать восхищенный взгляд, видеть интерес и ощущать, как это не пошло звучит, превосходство. Книги она писала уже немного вяло, а вот за питанием стала следить жестче, очень хотелось сохранить подольше волшебство, подаренное хирургами. Благо здесь в этих курортных ресторанчиках всегда был большой выбор фруктов, овощей и белковой пищи. Да и время такое: много людей, повернутых на правильном питании, рестораторы вынуждены подстраиваться.

Она жила тут только три дня, но с прошлого курорта осталась и усилилась бронза, а сегодня после пляжа она в номере нанесла еще и мерцающий гель на тело, и теперь, сидя боком к океану, она пила смузи, и периодически медленно поворачивала голову в сторону воды, на мгновение задерживая взгляд на своей блестящем плече, а после переводя его на розоватую от заката гладь. Тонкое наслаждение.

Но привычка окидывать взглядом людей вокруг, дабы подпитаться их вниманием, поворачивала иногда ее голову в сторону других столиков, которые все были ей видны, стоило только отвернуться от воды. И в один из таких горделивых осмотров, она встретилась взглядом с мужчиной. Он был молодой, лет, наверное, 30-35, красивый, ухоженный и в тоже время запущенный. То есть такой, как будто он запустился неделю назад, а до этого был совершенно благополучен. Щетина еще не успела стать бородой, но явно показывала, что хозяин ее не брился как минимум неделю, рубашка хоть и предполагала своей расцветкой неформальную обстановку, но сидела как-то уж слишком криво, оголяя одно плечо сильнее, чем другое. Надежда взгляд тут же отвела, но отметила про себя мощь этих наглых плечей и прямой тяжелый взгляд, который напоминал чем-то древнем, животном естестве. У нее даже дрогнула в животе теплая вязкая патока, которую она частенько описывала в своих романах, но она тут же сконцентрировалась на обороне разума, напрягая при этом почему-то плечи. Это не для нее.

Но что-то уже пришло в движение в ее существе, мысли потеряли медлительность, она неожиданно для себя самой обнаружила, что потирает бровь пальцем, слишком внимательно рассматривая океан, от чего подумала, что надо лучше себя контролировать, и тут же посмотрела на него снова. А он так и сидел, глядя на нее прямо и неотвратимо, не то чтобы зло, но от этого взгляда Надеже стало страшно, она почувствовала, что куда-то сейчас упадет, и там в этом падении окажется совершенно беспомощной и раздавленной. Она снова отвела взгляд, но дыхание уже чуть чаще и сильнее расширяло диафрагму. И когда боковое зрение сообщило ей движение с его стороны, она по-настоящему испугалась.

Она не могла его игнорировать и решила, что будет вести себя как обычно, подумаешь очередной молодой ловелас, и, когда он подошел вплотную к ее столику, подняла на него холодный высокомерный взгляд.

- Привет! Я сяду? – он даже не спросил, а скорее предупредил, и сел.

- Конечно, присаживайтесь, будьте, как дома, - максимальный сарказм в ее голосе заставил его улыбнуться.

- Да че ты? Отдыхаем же, - и поставил на стол наполовину пустую бутылку виски, которую принес со своего стола. Оглядел разбредающимся взглядом столик, на мгновение завис и после повернулся к бару, высоко подняв руку. Свистнул (свистнул!), чтобы привлечь внимание официанта, а когда тот повернулся к нему, показал ему сначала два пальца, а затем на столик. Официант кивнул и пошел за стаканами.

Надежда все это видела, но молчала, она смотрела на него и поражалась, что не может просто так взять и отшить, как будто загипнотизированная его хозяйской манерой пребывать в пространстве, его неоспоримым правом быть самцом, проступающим в движениях, речи и даже мимике. Завораживающий тип. Но на Надеждено счастье, она умела держать себя в руках, и увидев все это решила, что это всего лишь удачный опыт, для анализа себя и мужчин, который будет крайне полезен ей в писательстве, но что она уж точно не станет его добычей. Это смешно.

Официант был очень быстр, он почти сразу же прибежал и поставил два стакана на их стол:

- Может что-то еще, колу, сок, закуски?

И они оба вопросительно посмотрели на нее.

- Я не пью.

Мужчина весело поднял брови, сомневаясь в правдивости Надежды, и тут же сказал официанту:

- Литр сока, давай апельсинового, и …, - он даже обернулся посмотреть на бар, словно пытаясь разглядеть, что есть там еще вкусного, - И фисташки.

- Одну порцию или две?

- Две.

Официант удалился, а непрошенный гость уставился на Надежду уже довольным и сластолюбивым взглядом, почему-то уверенный в том, что она ему уже покорилась.

- Не пьешь?

- Не пью, - ровная спина, ледяной взгляд.

- А это что у тебя? – он указал взглядом на смузи.

Надежда хоть и ошалевала от такой наглости, но не подавала вида, и старалась быть сильнее его в этой игре:

- Смузи, правильное питание. Там сельдерей, яблоко…

- Ой! – уже на сельдерее его сморщило так, словно речь шла об экскрементах. – Фу!, - но веселость быстро вернулась в его глаза, - Ты тут на отдыхе, или на работе, - и подмигнул.

Надежа на долю секунды оцепенела, а потом буквально вспыхнула, как подожженный бензин, краской и негодованием:

- Что?

Это было сказано с такой злостью, что нахал понял, что она не шутит, и сразу изменился в лице:

- Ну… Я не то сказал, извиня..

- Покиньте мой столик!

Это было так громко и резко, что он действительно растеряно встал, взял одной рукой бутылку, другой стаканы сразу оба, и вернулся за свой первоначальный стол.

А Надежду аж затрясло от произошедшего, с ней не случалось такого раньше никогда, ее еще никто не принимал за проститутку, и это мерзотное ощущение униженности, вызывало ярость и стыд одновременно. Как он посмел? Я что, себя недостойно веду? Я что выгляжу как …? Как такое могло произойти вообще со мной? Она дышала часто, и часто моргала, повернув напряженную голову к океану, пытаясь успокоить разбаламученный внутренний мир, но, когда вернулся официант с графином сока и блюдцем фисташек, она все-таки повернулась автоматически посмотреть на него. Официант быстро сориентировался и направился к столику хама, поставив все заказанное ему. А хам уже не казался таким мощным, лицо его было в недоумении, взгляд отрезвился и погрустнел.

Надежде стала приятна его вина, она почувствовала себя отомщенной, и гнев стал сходить с нее, размягчая, расплавляя, расслабляя тело. Она стала думать, что в общем-то она осталась победительницей в этой ситуации, хоть и оказалась в ней впервые в жизни. У нее не было такого опыта, потому что раньше она не отдыхала в одиночестве в местах, предполагающих абсолютную праздность, а самое главное раньше она не была столь красива. И тут даже что-то снисходительно-сочувственное к этому незадачливому казанове появилось в ее душе: надо же так накосячить!

Она успокоилась, мысли потекли ровно, но бодро, ей стало думаться, что такие пикантные детали можно отлично вписать в очередной роман, и от того, что это было с ней на самом деле, описание должно получиться реалистичным, объемным, острым. Может быть даже не деталь, может быть даже целый роман на этом построить? На том как женщины оказываются победительницами, а мужчины побежденными, из-за своего бескультурья.

Надежда задумалась, стала часто щурится, всматриваясь в свои мысли, и не заметила, как он подошел снова. Она удивилась, но на этот раз совершенно не испугалась, от того что чувствовала себя уже сверху.

И лицо его стало как-то цивилизованней:

- Я должен извиниться! Простите меня, я что-то совсем распустился здесь.

Она милостиво опустила веки.

- Да ладно, я тоже была слишком уж резка. В конце концов, откуда вы знаете, кто я и чем занимаюсь.

- Можно к вам присесть? – в этот раз он действительно спросил.

Она вроде бы не хотела знакомиться, но причины отказать ему не нашла:

- Да, только я не буду алкоголь.

Он развел руками:

- Та, мне похоже тоже уже хватит. Минутку.

Он вернулся к своему столику, взял только сок, фисташки и два стакана, а недопитый виски оставил. Поставил все на Надеждин столик, налил в оба стакана сок, и поднял свой для тоста:

- Давайте знакомиться! Андрей!

Теперь повеселела и Надежда, она окончательно расслабилась, и даже хихикнула в ответ на такой тост, подняла и свой стакан с соком, и стукнула им о его, по-дружески легко улыбаясь:

- Надя.

Выпили.

- Давайте сначала? Вы отдыхаете здесь одна или в компании?

- Одна, но я не настроена заводить знакомства.

- Почему? Дома ждет муж?

Надя замешкалась, что ответить? Врать не хотелось, но сказать, что мужа нет, фактически признаться, что свободна для отношений. С другой стороны, ей никто не мешает в любой момент просто встать и уйти в номер, если уж разговор свернет не туда.

Но пауза оказалась слишком длинной, и Андрей не дождался ответа:

- Все сложно, да?

- Да, - ухватилась за эту версию Надя, - Не хочу сейчас о грустном.

- Официально замужем?

- Нет, но это не значит, что я свободна, - она порадовалась своей ловкости.

- Понятно, такие времена, что ничего не понятно, - он ласково улыбнулся, потом поджал губы, и его тон стал совсем доверительным и близким - А я развелся недавно. Да. 7 лет вместе прожили. 7 лет коту под хвост. Теперь вот в тоске, пью.

- Ну что вы, - утешительно улыбнулась Надежда, - Почему коту под хвост? Вы же наверняка были счастливы? Дети, наверное, остались, никогда ничего не бывает зря.

- Нет, детей нет, - грустно продолжил он, - А я хотел, я очень хотел. Но она… Я, честно говоря, даже не знаю был ли я с ней счастлив. Огня было много, страсти, ругани. Я сейчас даже не понимаю, как я это все вывозил, у меня еще бизнес, ответственность до небес, вагон работы.

- Молодой потому что, сил хватало.

Он на мгновение как-то так странно и холодно на нее посмотрел, что она даже смутилась, но тут же вернулся в благодушное состояние, и хитро спросил:

- А как ты думаешь, сколько мне лет?

- Мы уже перешли на «ты»? – спросила она мягким шутливым тоном, который давал понять, что это формальный вопрос, не имеющий реального намерения отстаивать границы.

- Да.

Надя кивнула, ей было так приятно, как с близким другом, и она включилась в игру:

- Ну… Я бы сказала 32, - Он поднял брови, - 30?

- Однако! Я видимо хорошо сохранился, - засмеялся он.

- Так сколько же?

- 37, - теперь она подняла брови, - Да, представляешь? Такой старый, что уже нужно с совком за мной ходить, могу свой собственный пляж уже насыпать.

Надя засмеялась, он так переживал, что ему 37, грустил, ей стало по-настоящему смешно.

- Ты то совсем молодая, ты, наверное, думаешь, что в 37 люди уже пенсию получают.

- Молодая, но не глупая. Знаю, что пенсию начинают получать только в 38.

Они продолжили шутить, все выходило смешно и невинно. Он еще пару раз упомянул что-то по поводу ее молодости, но она каждый раз уворачивалась от прямых ответов. Она не хотела обманывать этого хорошего, красивого мужчину, она прекрасно отдавала себе отчет, что он не для нее, что возраст она свой не скроет при сближении, но ей было так приятно от того, как он на нее смотрел, ей так нравилась та легкость, с которой они играли во флирт, что ей не хотелось это заканчивать. И часть сознания, которая пыталась ее отрезвить и образумить, успокаивалась тем, что это просто дружеские посиделки, что она скоро уедет в свою страну, а он в свою, и что не надо портить это веселье, от которого никому не будет хуже, а будет только лучше.

- Я в Австралии живу, там вообще довольно много русских живет.

- А что ты там делаешь?

- У меня бизнес свой, я в России начинал, но потом друзья туда уехали и позвали, оказалось, что там мои умения очень нужны.

- А что за бизнес?

- Оборудование для горной инженерии, в Австралии много шахт. А ты чем занимаешься?

- Я писательница, - тут Надежде можно было не врать, и звучало очень престижно и даже волшебно.

- Ничего себе!

- Ничего себе? Бизнес, связанный с горной инженерией, вот это «ничего себе»!

- Ну это же техническое все такое, а вот писать это сложно, наверное.

Надя расплывалась:

- Нет, что ты, это самый простой труд из всех возможных, я вообще женские романы пишу, легкие, это же Достоевский.

- Женские? Тогда я вряд ли читал что-то.

- Да, если бы ты что-то из моего читал, я бы призадумалась, все ли с тобой хорошо.

И в таком духе еще два часа, еще один литр сока и порция фисташек. В какой-то момент им надоело сидеть, и они пошли побродить по пляжу. Луна уже висела большим блином почти над головой, пляжные звезды наваливались всей своей массой, как никогда им не удавалось сделать это в городах. Было слышно шуршание крыльев пролетавших над головами птиц, и в тот миг, когда Надя подняла голову посмотреть на одну из них, Андрей взял ее нежно, но твердо за лицо и поцеловал.

- К тебе или ко мне?

- Ко мне, - зачем-то сказала Надя.

*****

Утром они вышли вместе на пляж, он совершенно по-хозяйски держал ее за руку, можно даже сказать вел, а она вообще не понимала, что происходит, зачем она все это допускает и как это остановить. Ей было вроде бы и приятно, и лестно, но в тоже время до одури тревожно, он то думал, что ей 30, или и того меньше, а что он скажет, когда поймет? И только одну мысль она повторяла себе, как успокоительное: через два дня мы разъедемся и больше не увидимся никогда.

На пляже было людно, он шел, уверено раскачивая своими широкими плечами, краем глаза посматривая по сторонам. Она догадалась, что он видимо так же, как и она с недавних пор, собирает восхищенные взгляды, подпитывается ими, и почувствовала себя с ним за одно. Но оглядываясь она также заметила и девушек, красивых, молодых, стройных, которые разглядывали или посматривали в сторону, хоть и временно, но ее мужчины, и ее охватила такая сумасшедшая ревность, какой она не могла припомнить и за всю жизнь. Ей захотелось вдруг на самом деле уничтожить всех и его за одно, но она старалась не подавать вида, и только дышать стала чаще. Он повернулся:

- Запыхалась?

Она кивнула, и они пошли дальше в самый центр центрального пляжа чтобы не пропустить ни одного взгляда.

Она удивлялась себе, ведь раньше ей казалось, что ревнуют только глупые женщины, а она мастерски объясняла своему естеству, что ревновать – бессмысленное занятие, что ревнуй не ревнуй на поведении мужчины это никак не отразится, и даже высмеивала иногда в своих романах наивных несдержанных ревнивец. Но теперь с ней творилось что-то страшно неуправляемое, она не могла уговорить себя не ревновать, убедить свой организм быть разумным, ведь какой смысл испытывать ревность к другим женщинам, если он выбрал ее? Он же не их выбрал, хотя мог.

Но организм был непреклонен, и можно было спасаться только тем, что это все равное все не про нее, она все равно уедет скоро, и забудет все. Нет, пожалуй, не совсем забудет, но уж точно не увезет с собой в свою нормальную жизнь это хоть и волнующее, но нечестное с ее стороны приключение.

Полдня они купались, а потом обедали в самом дорогом ресторане, он был щедр и ни разу не заикнулся о деньгах, хотя он прекрасно понял, на сколько она богата, побывав в ее номере, роскошном, со спальней и гостиной и видом на море даже из огромной ванной комнаты. Завтракая в номере на балконе, она даже поймала себя на мысли, что, если бы ей действительно было лет 30, это все могло бы быть чудесной сбывшейся сказкой.

Однако, сказкой это вовсе не было. Надежда при сближении стала ужасно нервничать, что вдруг он заметит возраст, и обман раскроется? Хотя она и не обманывала вроде, по крайней мере совершенно не собиралась обманывать, и сама не могла объяснить себе, как она влипла эту противную ситуацию, которая стала периодически разъедать живот тошнотворным страхом. А он вел себя непринужденно, словно они были уже устоявшейся парой, и не было сомнений ни в их статусе, ни в их будущем. Она поддерживала этот тон общения, но старалась не терять бдительности, и все повторяла про себя заклинание про отъезд.

Но вечером в ее номере не осталось отвлеченных тем, и в момент близости душевной, идущий после близости физической, он спросил:

- Когда ты собираешься домой?

Она немножко напряглась, но поняла, что разговор этот был неизбежен: они взрослые люди, им нужно расставить точки над i.

- Послезавтра.

Он даже цыкнул и отвернулся, и она подумала, что вообще-то странно так расстраиваться из-за случайной интрижки, и философски заметила:

- Курортный роман очень быстротечен.

- Я не хочу, чтобы ты уезжала, - сказал он твердо.

Ей стало очень приятно от этих слов, она почувствовала себя такой желанной и не простым мужчиной, а лучшим из встреченных ею за всю жизнь. Раньше она и смотреть боялась в сторону таких красавцев, а этот еще и умен, остроумен, обеспечен, можно сказать настоящий принц. Но в этой вновь померещившейся сказке была злая колдунья, способная в секунду разрушить королевство их счастья. И этой колдунья была сама Надя.

Опасения краха отразились на ее лице, и он, ожидающий ответа, заметил ее смятение:

- Ты не хочешь или не можешь?

- Не могу, - тихо и грустно сказала Надежда.

- Кто тебя ждет? Он же не муж?

- Нет, но…, она не знала, что отвечать, поэтому старалась говорить максимально уклончиво, пусть уж лучше думает, что у нее другой, чем знает, что она старше его на 18 лет.

- Если мужчина не женится, значит ему не очень-то нужно. Это неприятная правда, но правда. Правда всегда лучше, чем фантазии. Из-за них ты можешь впустую потерять много лет своей жизни.

Она прервала его:

- Ты не понимаешь, - она сделала паузу, пытаясь придумать хоть что-то вменяемое.

- Ты сама не хочешь за него замуж? Тогда вообще проблем нет, оставайся со мной, я же вижу, что нравлюсь тебе. У нас может все получиться.

- Дело не в «хочу» или «не хочу», мы не все можем, у каждого человека есть ограничения, понимаешь?

- Да какие ограничения то? Я хочу быть с тобой, если и ты хочешь быть со мной, то, что нам может помешать? У тебя есть какая-то тайна?

Он посмотрел на нее внимательно и ее снова затошнило:

- Есть, - ей показалось, что сейчас придется сказать через всю тошноту и отвращение к своему глупейшему обману, вот сейчас придется все-таки сказать правду, которая и в самом деле лучше любой лжи, а после, конечно, придется помучаться, но зато пройдет эта мерзкая муть из ее тела.

И тут же где-то с краю мелькнула тщеславная мысль о том, как быстро все развивается, как сильно он увлекся ею за такой умопомрачительно короткий срок, она раньше не верила, что может так быстро и так сильно созреть настоящая страсть, а похоже, что и даже любовь, но не мимолетная похоть. В своих рассказах она давала этим чувствам достаточно времени на развитие, но ведь сама они никогда раньше не была роковой красоткой, и восхищалась теперь тем, как на самом деле жили такие женщины.

Видимо она опять надолго замолчала, потому что он не дождался ответа и снова спросил:

- Со здоровьем что-то?

- Да, - от неожиданной возможности выкрутиться, она аж оживилась, - Да, это так плохо, я не хочу ломать никому жизнь.

- И что же это? Рак?

- Нет, я не могу иметь детей, - озарило Надю, - Никак. Была операция, удалили много…

- Я не заметил шрама, - удивился Андрей.

- Тут есть маленький совсем, я просто потом сделала пластику, не могла на себя смотреть.

Он погрустнел, а она, увидев шанс на спасение, стала разговорчивой:

- Ты же говорил, как хотел детей, и тот человек, он тоже очень хочет детей, а я не могу. Я не подхожу тебе, понимаешь? Я думаю, что вообще никому не подхожу. Ты самый лучший мужчина, встреченный мною за всю жизнь, но это все не может сбыться, понимаешь? Такая сказочная встреча здесь, на океане, во всем этом курортном великолепии, все это, к сожалению, только мечта, которую очень скоро разрушит суровая реальность. Есть такие вещи, на которые не могут повлиять наши желания, на сколько сильными они бы не были.

Он как-то странно, не то недоверчиво, не то даже зло смотрел на нее во время этой тирады, потом откинулся на подушку, заложив руки за голову, и уставился в пространство перед собой.

Молчание затянулось, и чувства вины, страха и азарта, сумасшедшим коктейлем перемешивающиеся все это время в Надежде, стали неожиданно трансформироваться в раздражение. Что значит это молчание? Что ей делать или говорить? Он обижен, расстроен, зол? В чем ее вина в конце концов, ведь она объяснила про обстоятельства. Ей очень захотелось поставить точку в этом вопросе, чтобы больше не мучиться, но на ум приходило только нападение:

- Мы вообще-то только вчера познакомились, неужели ты успел так быстро привязаться ко мне? Как-то все слишком скоропостижно, по-моему, так не делается.

Он кинул на нее угрюмый взгляд, потом закрыл глаза, сжал губы, и после лицо его расслабилось, подобрело даже, и уже с твердой нежностью он сказал:

- А я все равно хочу быть с тобой. Дети не самое главное в жизни, знаешь, мне и без них хорошо. Ну то есть нам вместе будет и без них отлично. Будем заниматься карьерой, каждый своей, путешествовать, развлекаться, да?

- Да, - растерянно сказала Надежда. Она то думала, что ее аргумент о детях несокрушим, но его настойчивость поразила ее, и она не нашла, что еще возразить.

И снова тошнота лицемерия и трусости растеклась из центра живота в ребра. А он взял ее ласково за подбородок, как какой-нибудь герой-любовник в кино, и очень нежно прошептал:

- Останься со мной, не возвращайся к нему, ну хотя бы на неделю.

Она кивнула.

Неделя перетекла в две, номер ей продлевали совершенно беспрепятственно, хотя и курорт, и сам отель были довольно популярны. Они проводили время, как в раю, он окончательно переехал в ее номер, хотя за все остальное платить ей не позволял. И у Надежды стало появляться расщепление сознания, образовалось как бы две Нади: одна 30-летняя наслаждающаяся жизнью и бурным романом перспективная женщина, и вторая уже не молодая, постоянно варящаяся в адском котле тревоги и вины. Каждый день по многу раз она прокручивала варианты отъезда, пыталась найти весомый предлог для прекращения этой фантасмагории, но не выходило ничего путного, да и Андрей практически не давал ей времени на раздумья, был общителен, остроумен и находчив в плане организации досуга.

Несколько раз Надежде писала дочь, они переписывали регулярно, хоть и не часто, и Андрей в эти моменты настораживался, спрашивал, кто пишет, Надя же уклончиво отвечала, что подруга.

Но однажды в номере, когда Андрей был в душе, дочь позвонила ей по видеосвязи. Надя ответила, и дочь радостно сообщила, что она сама очень скоро станет мамой. Надежда конечно же забыла обо всем и так обрадовалась, даже расплакалась, и так громко говорила с дочкой в тот момент, что естественно не заметила возвращения своего секретного возлюбленного.

А он вернулся. Молча сел на кровать в полотенце, обмотанном вокруг бедер, и Надя запаниковала. Она попыталась не подавать виду дочке, но стала стараться побыстрее свернуть разговор. Но в конце радостная девушка эмоционально громко попрощалась:

- Все, мамочка, давай! Надеюсь скоро тебя увидеть!

Он все это время смотрел в точку перед собой, а когда она наконец-то отключилась, перевел на нее ровный холодный взгляд.

- «Мама»? Она сказала «мамочка»?

У Нади опять промелькнула мысль, что она вообще не планировала всего этого бреда, она не хотела никого обманывать и ни во что впутываться, но теперь у нее перехватывало дыхание, как у пойманного с поличным преступника, трясся телефон в руке и дрожал подбородок.

- Ты что мне наврала? – его голос был такой ледяной и отталкивающий, такой уничтожающий, что у Надежды сами собой потекли слезы:

- Прости! Я не хотела говорить… Прости меня! Я не хотела обманывать, я просто не знала, как сказать тебе. Это же все случилось так внезапно, я вообще не хотела быть с тобой…

Тут он вскочил, уязвленный таким пассажем:

- Ах ты вообще не хотела быть со мной, оказывается?!

- Я не это имела в виду, я хотела сказать, что…

Но он уже пошел к шкафу и начал доставать свои вещи, какими-то невероятно быстрыми движениями надевая трусы, потом штаны и майку.

Автор: Ольга Степанова.

Настроение ее было прекрасным, воздух чистым и прозрачным, небо синим, листья желтыми, в общем идеальная иллюстрация успешной жизни. Ее успешной жизни. Они шли с подругой и хихикали над неудачливыми дамами с работы, и вдруг взгляд ее зацепился за что-то как будто знакомое. Она даже приостановилась, чтобы присмотреться.

Муж?

В первое мгновение Элеонора не могла понять, что она видит, ну то есть объяснить могла, а осознать нет. Она могла проговорить про себя или даже в слух, что вот ее муж стоит и целует какую-то другую девушку, но что это означало ее сознание какое-то время отказывалось понимать. Потом шок сменился на ощущение нереальности происходящего, стали возникать предположения о том, что это может значить, кроме очевидного, конечно. Но ее подруга первая нарушила молчание.

- Элечека…

И такая унизительная жалось была в ее голосе, что Элеонора мгновенно опомнилась, и тут же пришла в ужас от того, что ее позор видит человек, с которым она дружила, собственно, из снисхождения, и жалеет ее. Внутри нее все обрушилось, живот премерзко скрутило льдом, нахлынула тошнота, и сердце заколотилось с такой силой, что дыхание стало частым и каким-то отрывистым.

Но двигаться она еще не могла, тело пока не вышло из оцепенения, и тут вновь ее вынудила пробудиться подруга, она зачем-то окрикнула ее мужа по имени, и он обернулся. Элеоноре захотелось ее ударить со всей силы пусть и дорогой, но тяжелой сумкой за такую выходку, но она увидела, что муж обернулся, и уже не могла отвести от него взгляд. А обернулся он довольно нервно, однако, когда он увидел свою жену, свою Элеонору, он почему-то даже не смутился, он закатил глаза и отвернулся в другую сторону с раздражением. Девушка была смущена, удивлена, а он зол, и мучительная тошнота захватила все тело потрясенной женщины.

Муж еще пару мгновений держал руки той девушки, потом сказал ей что-то и направился к жене. Злой. Почему он злой? Он же должен быть раздавлен! Если это какая-то его глупость, если это случайная интрижка тупого животного, который не брезгует потаскухой, раздвигающей свои ноги перед женатыми мужиками, то он должен смотреть глазами побитой собаки, должен сгорбленный подбегать, и умолять, умолять!!! Но он подошел резкий, ровный, напористый, коротко поздоровался с подругой и, взяв Элеонору за одно плечо, отвел ее немного в сторону, чтобы поговорить наедине. Она же дернула плечом и, давая понять ожившим телом, по которому теперь разливался огонь гнева, что она не хочет никаких прикосновений, все-таки отошла с ним. Он убрал руку, он не стал настаивать на контакте, отчего ей сделалось опять тошно, и она вдруг очень четко поняла, что никакой власти у нее над ним уже нет. А когда он заговорил, с каждым его словом она ощущала себя все более жалкой.

- Послушай, мне жаль, то ты вот так об этом узнала, я понимаю, что вышло очень нехорошо, - при этом Элеонора пыталась делать строгое лицо, но оно почему-то тряслось. Видя это, муж немного смягчился. – Я не хотел такого поворота, я не специально пришел сегодня с ней сюда, так вышло.

Элеонора молчала. Он замялся немного, по очень быстро настроился на прежнюю волну.

- Я собирался тебе сказать, чтобы все было по-честному, я не обманщик, но я встретил другую женщину, это Настя, мы любим друг друга, и я хочу развод. Я бы очень хотел, чтобы наш сын жил со мной, Настя не против, но я не хочу портить тебе жизнь, поэтому вполне согласен, если у нас будет совместная опека. Дом я оставляю тебе. Я уже купил для нас с Настей новый дом, недалеко от школы Марка.

Элеонора молчала, она смотрела в одну точку и все силы ее тела уходили на то, чтобы оставаться так стоять и не кричать.

- Ты слышишь меня?

- Да, - ответила она довольно спокойно.

- Я рад, что ты не скандалишь, конечно, я понимаю, что вышло нехорошо...

Он выдохнул, глянул на свою Настю, и собрался заканчивать этот разговор. Потянулся было рукой чтобы взять пока еще жену за плечо, но та вздрогнула, и он распрямил пальцы, сделав прощальный жест.

- Ладно, мне бежать надо сейчас, очень срочно, мы вечером дома поговорим по-человечески. Пока.

И побежал к Насте. Побежал. Радостный. Так радостно на нее смотрел. Что же это такое?

Подруга подскочила с перепуганным лицом.

- Ты как?

- Нормально, - соврала Элеонора.

- Пошли, пошли, обед заканчивается. Или ты может быть отпросишься сегодня?

- Нет, нет, я не могу подводить людей, много работы же.

- Ой, - Она даже приобняла участливо разбитую внезапным горем подругу, от чего ту опять затошнило - Справятся там без тебя, не переживай, работа не главное…

И что-то еще такое дежурное, чего Элеонора уже не слушала.

Они пошли обратно на работу, подруга щебетала и теребила плечи Элеоноры, а она пыталась говорить о каких-то совершенно отвлеченных вещах, серьезно и глубоко обсуждая то, что они обсуждали до катастрофы.

В офисе Элеонора пару часов пребывала в трансе, ей никак не удавалось вернуться в колею успокоительного построения мысленных конструкций, которые бы дали ей ясность и опору. Сознание металось в тщетных попытках простроить хотя бы приблизительно такое будущее, которое могло бы быть хоть как-то сопоставимо с жизнью.

И вдруг пришло очередное осознание: все эти женщины, все эти убогие узнают об этом и будут ее жалеть. На секунду ей показалось, что сейчас она потеряет сознание, и возможно это было бы лучшим исходом, впасть в кому прямо сейчас, чтобы только не проходить через этот ад.

Она как могла собралась с силами и решила, что еще не все потеряно. Такие вещи не могут случаться в одно мгновение и так внезапно, вечером они обязательно поговорят, и она выяснит все обстоятельства, она убедит его в том, что он совершает глупость. Потому что это все просто невозможно, все было хорошо, и вдруг ни с того ни с сего…

С таким планом можно было как-то справляться с действительностью, которая не останавливалась ни на секунду и вторгалась в ее мир то работой, то глупыми вопросами коллег, про то, ставить ли на нее чайник. Делайте, что хотите, хоть сгорите к черту, думала она, но отвечала, конечно, так, будто ничего не произошло.

***

До дома она добралась сама, на такси. Так было все последние годы, потому что муж заканчивал работать позже, но теперь она уже не была уверена в этом. Она то думала, что отлично его знает, что он конечно немного трудоголик, но зато не лентяй и не помешанный на сексе, короче приличный мужчина, который только и нуждался, что в разумном руководстве и грамотной мотивации. Ей казалось, что ее методы в этом направлении безупречны, она то умела держать себя в руках, не была как это мерзко говорили "слаба на передок", и часто смеялась с подругами над такими дурами, которые не могут месяцами держать своих мужчин на голодном пайке, чтобы те приползали к ним, как к ней раньше ее муж.

Что же она упустила? Ее швыряло из трезвого анализа своих методов в панику от уезжающего из-под ног пространства. Она ходила по дому намечая места, где будет разговаривать с ним сегодняшним вечером, где будет выгоднее сесть, чтобы казаться наиболее раненной. Ей хотелось, чтобы он увидел какая она гордая, что, даже будучи несправедливо оскорбленной его интрижками, она может держать себя в руках и ни за что не станет за него цепляться. Хотя всплакнуть скорее всего будет даже выгодно, но не сильно, так чтобы он видел, как она борется со своими чувствами и с жестокостью жизни.

Такие приготовления вдохновили Элеонору, она вновь почувствовала себя уверенней и даже подумала, что возможно вся эта история в итоге окажется ей даже на руку, он теперь будет по гроб жизни виноват перед ней, а она сможет быть святой, простившей непутевого мужа из великодушия и ради ребенка, конечно.

Несколько продуманных фраз, некоторые были произнесены великолепными героинями ее любимых фильмов, приготовленных для поединка окончательно ее успокоили, и теперь она уже не с тревогой, а даже с предвкушением ожидала его появления, выбрав для первого его взгляда самое выигрышное положение: она сидит в кресле в гостиной прямо напротив двери, так что входя в дом и сделав всего два шага он увидит ее, полулежащую в этом кресле, одной рукой обхватившую подушку, а пальцами другой поддерживающей свою склоненную в печали голову.

И сцена удалась. Он зашел в дом, сделал ровно два шага и увидел ее. Но он почему-то промолчал, так что ей самой пришлось открыть глаза и сделать удивленный вид, как будто она и забыла, что он должен был прийти.

- А это ты?

Что-то опять было не то с его лицом, оно было недостаточно виноватым, и что-то еще мешало. Отвращение?

- Привет, - наконец-то сказал он и исчез в прихожую снимать обувь.

Элеонора почувствовала сначала раздражение, а потом тревога опять охватила ее всю. Что ж он за идиот такой!

Она продолжила сидеть так, чтобы все-таки разговор шел по ее сценарию, а муж спокойно разулся, повесил пиджак, и вошел в гостиную, и только один раз взглянул на нее как-то исподлобья. Но Элеонора не отчаивалась, она продолжала держать лицо, отстраненное и горькое выражение, но как бы смирившее уже с судьбой.

Он сел как-то тоже совершенно глупо, не на софу перед ней, а на большой диван в той стороне, куда она была полу повернута спиной. Сел и сидит, молча. Она еще какое-то время смотрела в пространство перед собой, но потом ее стало это уже бесить, что происходит? Почему этот человек, чья вина была несомненна и доказана, ведет себя так, что она еще должна к нему поворачиваться?!

Она занервничала еще сильнее, и повернула к мену уже очень злое и оскорбленное лицо, а он смотрел на нее спокойно и непробиваемо, после чего Элеонора уже не выдержала и села прямо в кресле, но вдруг ужаснулась от того, что ноги ее в прямом смысле тряслись так, что это было прям видно, и тогда она срочно их поджала под себя, повернувшись все-таки к мену лицом. Но лицо ей пока удавалось удерживать. Она смотрела на него уже с ненавистью, а он так и продолжал молчать. И вдруг неожиданно для Элеонору ее сдавшие нервы выдали:

- Тебе что, меня совсем не жалко?!

Он только сжал на мгновенье губы, но ответа не дал.

- Тебе совсем нечего мне сказать?! – Это уже был выкрик сорвавшегося голоса.

- Я уже все сказал, всю ситуацию объяснил, я думал, что ты мне что-нибудь скажешь.

Он был так спокоен, он, кажется, был готов, готов именно к такому. Он что ее переиграл?

- Послушай, - голос его стал мягче, - Я понимаю, что получилось очень некрасиво, еще и при твоей этой коллеге, как ее? Но у нас же все очень давно заглохло, мы так жили последние лет 10… Это же не отношения вообще.

Он усмехнулся и посмотрел на жену с улыбкой, но она была уже красная и трясущаяся, как перед сердечным приступом, и он осекся, опустил глаза, и уже без улыбки продолжил:

- На счет Марка, я не настаиваю, чтобы он жил со мной, ты не подумай, я ни в коем случае не собираюсь его отбирать, тем более по суду. Это было бы не по-человечески. Я про его школу сказал, потому что подумал, что … Ну тебе, возможно, трудно будет с ним одной, а так он сможет жить и здесь и у нас с Настей. Она только за то, чтобы он с нами жил, она и своих детей хочет и Марка уже очень любит.

Тут Элеонору стало по-настоящему тошнить, она похолодела вся и видимо побледнела, потому что он, взглянув на нее, изменился в лице:

- Тебе действительно плохо? Ты белая прям.

Элеонора почувствовала, что ход за ней:

- Она с Марком общалась?

- Да, прости, это действительно было плохо с моей стороны…

- Плохо? – роль обвиняющей придавала ей сил.

- Ну ужасно гадко, хренового, полное говно! Что ты хочешь услышать? Я тебе боюсь лишний раз что-то говорить, и Марк, между прочим, тоже, ты ж от любой фигни в припадки впадаешь.

- Знакомить нашего сына со своей любовницей – это фигня?!

- Нет, я же сказал, что это мой косяк, я признаю, что это очень плохой поступок, но я хотел быть уверен, понимаешь?

- Нет! – заорала Эелеонора, выйдя окончательно из себя, - Не понимаю! Это же наш ребенок! Какой пример ты ему подаешь?! Чему ты его учишь!? Что можно обманывать мать, что можно на мать насрать?!

- Да он сам не хочет с тобой разговаривать ни о чем, - он тоже перешел на крик, - Он боится тебя, ты его запугала своим холодом, отталкиваешь его, как будто это не твой сын, а какой-то нагадивший щенок!

Элеонора почувствовала себя обманутой и мужем и сыном, но одновременно очень маленькой и слабой, и ей вдруг показалось, что он такой вот родной, как раньше когда-то…

- Пожалуйста, давай забудем это все как страшный сон, я не идеальная, ты тоже косяк на косяке…

- Какой сон, Эль? Я уже все решил, я только боялся вот этих сцен, и тянул поэтому...

- Да это ж какая-то чушь! Что ты решил? Какая Настя? – Элеоноре вдруг стало по-настоящему страшно, ей на секунду показалось что она сошла с ума, что все это ее брак, ее жизнь, просто какая-то галлюцинация.

Но на его лице только проявилась усталость и раздражение.

- Наверное будет лучше, если я съеду прямо сейчас, а то эти выяснения никогда не закончатся.

- Нет! Я не тебя не пускаю! Нет!

В дверях появился испуганный Марк.

- Эль, пожалуйста, я его с собой сегодня возьму. Ты поспи, успокойся, я позвоню завтра, хорошо? Марк, иди оденься быстренько, переночуешь со мной и Настей.

Бессилие обрушилось на Элеонору и сорвало все стоп-краны:

- Вы никуда не пойдете, я вас не пускаю! Я опозорю тебя, слышишь?! Я тебя уничтожу! Тебя с работы выкинут! Я твою Настю эту шлюху найду, ее пробьют по базам, она наверняка проститутка! Где ты ее взял? В стриптиз-клубе? К ней же ни один вменяемый мужчина на пушечный выстрел не подойдет!!! А тебя я прокляну, слышишь, твоя мать родная тебя проклинает! Выродок!!!

Они быстро обулись под аккомпанемент ее воплей и выбели во двор. Завелась машина, открылись ворота, и Элеонора стояла по середине прихожей, еще держа в руках защитную подушку, но уже не знала, что с ней делать.

***

Всю ночь почти она не спала, выпила все успокоительные в доме, а уснула только в шестом часу, и с утра позвонила на работу, сказалась больной.

Муж, как и обещал, позвонил, спросил, как дела, она сухо ответила, что с ней все в порядке, что он может спокойно подавать на развод, она согласна. Хотя на самом деле она не была согласна ни с чем из происходящего.

Но он поверил, воодушевился ее спокойным голосом и даже сам начал говорить о том, что понимает, как-то надо сообщить это все родственникам и друзьям, его этот вопрос заботит не меньше ее, он хочет закончить все интеллигентно, но думает, что пусть лучше она сама решит, как им будет лучше это сделать.

Она величественно согласилась подумать и действительно задумалась об этом. Это же такой удар по ее репутации, это же ВСЕМ придется об этом рассказать.

Неизбежный надвигающийся позор навалился на нее тяжеленной плитой, и было полное ощущение, что плита могильная. Не было ни одной идеи о том, как можно было бы его избежать. И даже если этот жуткий человек одумается, и будет умолять о прощении, все равно все узнают, что он ей изменил, и даже изменял, не разовая ошибка заскучавшего идиота, а прям целый роман, он купил ей дом! Им вроде как, но оформил же на нее. Можно ли это скрыть? А он, наверное, уже кому-нибудь сказал, о, господи! Как же теперь жить?!

И вдруг в голове Элеоноры возникла прозрачная и сверкающая, как брильянт, мысль, можно даже сказать, что на нее снизошло настоящее озарение. Она поняла, что можно ведь не жить. И перед ней, как нарезка из фильма, понеслись картины такого сюжета: все сочтут ее супруга настоящим монстром, он будет наказан всеобщим осуждением, его замучает чувство вины, он изсохнет и будет совершенно несчастен со своей это тварью, а их сын будет проклинать его и себя всю оставшуюся жизнь.

И обставить это можно все так… Ее охватило вдохновение, она перезвонила мужу и сказала, что они взрослые цивилизованные люди и должны веси себя соответственно. Развод собственно дело то житейское, вон на Западе люди его даже отмечают, так почему бы и им не устроить какое-нибудь, скажем, барбекю, на которое позвать родных и друзей, и сообщить эту, казалось бы, малоприятную новость, но сделать это легко, с улыбкой, дать понять, что это их общее решение, что они благодарны друг другу за совместные годы и желают друг другу дальнейшего счастья.

Мужу идея очень понравилась, он был так рад, что Элеонора переварила это и так быстро пришла в норму, что взялся все организовать сам, всех позвать, все купить. Она сказала, что, конечно, сделает свои знаменитые в их кругу рулетики из лаваша, которые каждый пикник кто-нибудь просил ее приготовить. В общем, поговорили так, словно двое счастливых супругов обсуждают очередной семейный банкет.

И реальность как-то снова собралась в понятную схему, в которой теперь было ясно, что делать и куда идти. Она тут же вспомнила, что у ее соседки был знакомый, какой-то наркоман что ли, или некромант, совершенно непонятно в чем разница, они однажды с этой соседкой сильно хохотали над ним, когда он каким-то случайным образом затесался в их сверкающую компанию на дне рождения соседкиного брата. Он был такой странный и страшный, молчаливый и хмурый, с длинными грязными волосами, в прыщах, в дешевой черной одежде. Он умудрялся даже такой элегантный цвет, как черный, превратить в тряпье. Они начали дразнить его, подкалывать, провоцировать, спрашивать о девушках. Им казалось, что выходило очень остроумно, хоть и унизительно, конечно, но тот, почему-то, не обижался и не смущался, а как-то странно улыбался сам себе. А потом разговор зашел о его хобби, ну то есть по образованию он был химик, а увлекался алхимией. Это казалось тогда невероятно смешно, какая еще алхимия? И они с соседкой еще долго хохотали потом, представляя его в длинной конусной шапке у котла с зельем, и как он выдавливает в этот котел свои прыщи, умора.

Но тогда он дал ей номер телефона, и сказал, что раз она такая злая, то обязательно захочет когда-нибудь кого-нибудь отравить, и тогда она сможет купить у него быстродействующий яд, который почти невозможно обнаружить при вскрытии. Это было конечно каким-то сумасшествием и, наверное, даже оскорблением, но они так смеялись тогда. И она почему-то сохранила номер.

Она схватила телефон, нашла его контакт и написала:

- Здравствуйте, вы мне как-то говорили, что я могу у вас кое-что купить.

- Кто это?

- На дне рожденья у Сережи Мельника, вы говорили, что я злая.

- А, я понял, 200 000.

- Хорошо, где я могу с вами встретиться?

- Я буду в субботу в 12 в кафе в центре пить кофе.

- В субботу? А раньше никак нельзя?

- Нет.

- Хорошо, ладно, я буду там в субботу в 12.

- Ок.

- Спасибо вам, до свидания.

Было невероятно странно, что это оказалось на столько легко, и от такой удачи Элеонору охватила эйфория. Она стала планировать, как она сделает это, ведь нужно было сделать максимально эффектно. Она думала сначала выпить яд и лечь в ванну, чтобы он нашел ее холодную там, в их доме, который они строили вместе. Он обязательно бы прослезился, не смог бы не заплакать. Но потом решила, что это не то, нужно что-то более масштабное. Поэтому она решила, что лучше будет, когда придут гости, они с мужем сообщат им о решении развода, и именно тогда, при всех, после объявления, она и примет его. Она будет мила и весела, и все будут восхищаться ее выдержкой, когда найдут безжизненное тело на полу кухни, в которой она подготовит восхитительный фуршет!

И все будут плакать, ну может не все мужчины, но все женщины точно. И тогда-то он будет раздавлен, тогда с его лица наконец-то сойдет это поганое радостное выражение, которое было у него в тот день с этой женщиной, и которое она не могла забыть. Он осознает, кого потерял, какую выдержанную женщину, чистейшую душу.

Вечер начинался хлопотно, ее заготовка грела ей душу и добавляла энтузиазма, она была загадочно молчалива, но деятельна. Светлая улыбка блуждала на губах, иногда прерываясь милой задумчивостью. Она говорила со всеми понемногу, и муж был приятно удивлен, радуясь тому, что его жена так легко и по-взрослому приняла его, по сути, жестокое решение, и от того особенно внимателен и заботлив. Она действительно постаралась, а он потратился, и вечер был организован великолепно, дамы спрашивали рецепты салатов, а мужчины маринада.

Она все рассчитала: после горячего, когда придет время кофе и чая, она сделает себе свой молочный улун, добавит в него свой секретный ингредиент и на глазах у всех выпьет его. И эта ее тайна дарила такое прекрасное настроение, что было даже удивительно, что она не ходит по воздуху.

И вот пришла пора варить кофе и наливать чай. Элеонора с помощью вместе с двумя официантками варила и наливала, и когда она отослала уже всех нести на стол угощения и осталась на кухне одна, она открыла верхний угловой шкафчик и достала пузырек. Откупорила его, налила, выкинула в мусор опустевший контейнер от судьбы, и осторожно понесла чашку туда, где будет самое важное событие ее жизни.

Она радушно перекинулась парой слов с сестрой мужа, ее тайна веселила ее и делала ее смех звонким и легким. И вот она совершенно расслабилась, отвлеклась на какую-то шутку, и, забывшись, поднесла свою волшебную чашку к губам совершенно автоматически. Но когда белый фарфор уже коснулся ее губ, она вдруг осознала, что на самом деле сейчас произойдет, если она его выпьет. Случилось какое-то резкое отрезвление, внезапно ее выбросило из воздушно-приподнятого состояния в очень конкретную и твердую реальность, где смерть совершенно объективно существует и это очень страшно. Она побледнела, отстранила чашку, посмотрела на нее чужую, и поставила на стол, продолжая держать за ручку.

Что я делаю?

Состояние ее было похоже на то, как после реалистичного, но бредового кошмара, проснувшись резко, человек еще не совсем уверен в том, что это было и что есть сейчас. Но понимание пришло.

Тут сзади подошел участливый муж.

- Ты бледная, все в порядке?

- Да, да, я просто… голова что-то заболела сильно.

- Ты, наверное, переутомилась, столько сегодня делала.

- Да, я пойду, выпью таблетку.

Он забрал кружку.

- Ты ж еще и чай опять без саха пьешь, наверное? Глюкозы тебе не хватает, вот что.

Она вдруг поняла, что он отдельный от нее симпатичный мужчина, и что она его совершенно не знает.

- Да, наверное, ты прав, я не буду его пить, сварю себе лучше кофе — она была так слаба и растеряна в этот момент и от того так мила, что муж решил позаботиться о ней. Он потянул чашку из ее рук.

- Иди, отдохни, я прослежу, чтобы посуду убирали вовремя.

Она смотрела на него, и как будто впервые видела. Благодарная улыбка сама собой расправила лицо, но тут же каким-то единым взглядом она увидела себя саму, какой была до этого момента, и еле выносимое чувство стыда за себя обелило его и собрало межбровную складку.

Она действительно почувствовала сильную слабость и пошла на кухню, а перед глазами проносилось все то, что она делала и как, за всю ее жизнь, а особенно за то время, когда была с ним. Господи, что ж я за чудовище!?

Все ее капризы и манипуляции пронзали мозг ужасом вины. Как можно было так себя вести, он же живой человек. Как можно было ее теперь любить, а ведь когда-то он ее точно любил, она видела, но потом годы издевательств потушили его глаза, очерствили его сердце, сделали нервным и замкнутым. И причина всему она, ее желание власти, как у маленького ребеночка, которому так страшно без мамы, что он мечтает быть ее властелином.

Она поставила на плиту кофе, оно действительно может помочь ей прийти в себя, чтобы закончить сегодняшний вечер достойно, а завтра уже можно будет лежать в кровати хоть целый день и разбираться с этим кошмаром, который ей вдруг стал ясен как день. А сейчас сил было мало, и она стояла, опершись обеими руками на край раковины, что была прям под окном, выходящим во двор с идиллической картиной приема гостей, и не могла поднять голову.

Все эпизоды ее мерзкого поведения один за одним продолжали сваливать ее на самое дно души, куда-то туда, откуда казалось уже никто не смог бы выбраться. Но, как ни странно, добравшись до самой глубины вины, она вдруг почувствовала не желание сбежать или забыться, а какое-то новое спокойное ощущение силы. Она поняла, что сможет справиться с этим, и даже возможно теперь сможет справиться со всем вообще в жизни. На это конечно потребуется много сил, возможно, очень много времени, но ей впервые в жизни захотелось пройти это самой, не рыская сознанием в поисках помощи или поддержки, не прячась ни в кого и ни во что, а вот так прямо.

И тело послушно отозвалось на новую Элеонору: сердце билось быстро и руки еще тряслись, но как-то уверенней уже начали упираться ноги в пол, и спина сама собой расслабилась и дала ребрам втянуть чуть больше воздуха. Она обязательно будет извиняться перед мужем, она теперь будет совсем иначе общаться с ним. Черт побери, может даже к психологу пойдет!

И с этой светлой решимостью Элеонора подняла глаза, чтобы увидеть через окно человека, к которому был этот странный для нее коктейль из вины, благодарности, нежности и грусти.

А он смеялся, разговаривая с соседом, стоя в полоборота к ней, толкнул друга шутливо в плечо, особенно от чего-то развеселившись. И тут у Элеоноры заледенел живот, потому что ее полубывший муж стал пить большими глотками из той самой чашки ее уже остывший чай.

Она шатнулась в сторону в автоматическом порыве бежать туда, но тут же замерла, понимая, что у нее не осталось больше никаких возможностей, кроме как смотреть… И вцепившись в края раковины она видела, как он замер, сначала потер, потом схватил свое горло, и вцепившись в край стола, стал медленно оседать.

Ей стало страшно жечь грудь и голову, а дыхание ее зашлось настолько, что все ее тело стало сильно трясти, и в какой-то момент тряска сконцентрировалась внизу живота и друг взорвалась жаром, растекаясь по бедрам, ребрам, вниз и вверх, освобождая впервые плоть.

Автор: Ольга Степанова.

Штора топорщилась на самом видном месте, разрушая гармонию, купленную у дизайнера за большие деньги. Элеонора сжималась от этого, но, замерев с чашкой кофе в руке, не шла ее поправлять. Вместо побуждения к действию съехавшая штора вызывала в ней такую гамму труднопереносимых чувств, что силы покидали и без того, не особо активную женщину. Очень обессиливающие чувства, какое-то почти горе, получавшееся в результате того, что она делает, делает, делает, столько сил и трудов вкладывает в семью, в дом, старается, и никто ей не помогает, а только мешают. В такие моменты начинало ей казаться, что само присутствие всех этих людей (хотя, собственно, речь шла только о муже и сыне) выбивает ее из равновесия и лишает возможности хоть что-то контролировать. Вот и этот шторный диссонанс, наверняка был результатом широкого размашистого мужа, или неряшливого непослушного сына. Ну то есть, вот иногда он был совершенно послушным, и даже очень старательным, и даже можно сказать иногда навязчивым в своем стремлении порадовать ее, таким навязчивым, что тоже раздражал, и хотелось его оттолкнуть… Но в общем-то слушался в такие моменты. А иногда, совершенно внезапно для нее он становился каким-то неуклюжим, неуправляемым, все рушащим, не слышал никаких "стоп" и "перестань", и даже горестные причитания матери не долетали до него в хохоте одержимости. Приходилось становиться очень презрительной и ледяной, приходилось отворачиваться, поджимая губы и подбородок. Но иногда даже это переставало иметь эффект. Как же она устала! Как же раздражало ее все это окружающее движение! Неужели нельзя оставить ее в покое, не мельтешить, не громыхать, не сопеть? Не трогать шторы!

Элеонора чувствовала себя несправедливо обделенной хорошей жизнью, хорошим отношением, благодарностью, ей казалось, что ее мучают буквально все. Такое напряжение, такое раздражение…И все это совершенно обессиливает…

Ворвался муж. Он всегда так врывался в пространство, как будто идут военные действия, и ему был отдан самый срочный из всех приказов. Конечно, это пугало Элеонору, каждый раз она вздрагивала вся, сжимала зубы и закатывала глаза.

- Дорогая, ты идешь?

Пауза. Такая неприятная пауза, когда вот вроде можно показать ему, как он плохо делает, что так по-солдафонски ходит, когда говорит формально вежливо, а слышно, как он нетерпелив, и хочется побыть в этой паузе подольше, чтобы он прочувствовал свою вину, испугался, чтобы понял, как он зависит от нее, но к сожалению действительно нужно было уже торопиться, и затягивать поэтому нельзя, а такой короткой паузы никогда недостаточно для того, чтобы восстановилась наконец справедливость, чтобы она, так много терпящая от этого борова, наконец-то почувствовала, что он все осознал, что больше не будет столь непочтителен и будет готов ее ждать, хоть 10, хоть 20 минут, хоть всю жизнь.

Такие вот обстоятельства, приходится встать и идти, не получив желаемого. Когда же уже наконец его отношение к ней будет всегда идеальным?

Элеонора встала, изображая обреченную покорность. Такая вот послушная и милая, в сказках такие "Настеньки" были одаряемы высшими силами, а в жизни только и достается, что муж, который видя, что она уже встала, она уже идет, все равно закатывает глаза. Что ж он думает, что она не видит этот закат? Хамло.

Они дошли до большой серебряной машины. Не сразу, конечно, ей пришлось задержаться на выходе у зеркала, чтобы поправить макияж, от чего муж повторил закат, на этот раз правда успев отвернуться. В машине уже ждал сын одетый и пристегнутый. Такой он маленький был раньше, такой милый, столько рождал тепла, а теперь все больше становился похож на отца, плечи становились шире, руки какие-то длинные и нескладные, он, кажется, даже мучался от них, не знал куда их деть, такие длинные стали руки. А ведь ему всего 8, что же будет дальше? Мама была права, когда говорила, что дети только до 5 лет очень сладенькие, а дальше становятся невообразимо противными и начинают вонять. Элеонора раньше с сомнением слушала мать, но убедилась в ее правоте на личном опыте. Ее иногда посещала тревожная мысль, что может быть что-то не так с ней, но успокаивала себя тем, что такова природа людей. Мама ее так чувствовала, она так чувствует, это такая женская доля, терпеть всю жизнь мужчин, детей.

Сын еще собаку просит…Господи, какая собака? При мысли, что к ней подходит какое-то животное и трется даже и об ногу, она вся съеживалась от отвращения. Нет, это такой стресс, и так слишком много стресса в жизни, а еще нужно будет столько труда и усилий. Собака будет адом.

Они ехали молча, но муж периодически поглядывал на Элеонору и от чего-то слишком часто моргал. Она, конечно, заметила это, но молчала, потому что если уж ему надо, то пусть он и начинает разговор. Наконец он разродился:

- Няня написала, что не может сегодня отвести Марка на музыку.

Элеонора ощутила, как мир всей своей тяжестью рухнул на ее хрупкое существо, да так, что аж в горле стал ком. За что мне этот ежедневный бред, договариваешься с человеком, рассчитываешь, а человек подводит, да еще передает это почему-то не лично ей. Ей захотелось высказать все, что она думала про эту няню, которая уже порядком ей надоела. Но нельзя ронять лицо, надо всегда держать лицо, и поэтому она только цыкнула, и отвернулась.

А муж почему-то все равно надулся.

Этот муж…

Игорь.

Элеонора помнила, как он ходил за ней с потерянным лицом, заискивал, такой крупный, даже горбился при виде ее хрупкой женственности. Они с подружками смеялись, ну что это за имя такое Игорь? Такие и родители у него: ни ума, ни вкуса. А он так много делал для нее, так старался, таскался за ней везде. В общем, в какой-то момент она решила, что можно уже быть и добрее к нему. Пришлось, конечно, ставить условия, направлять, учить. И он улучшился. Раньше на него без слез и смотреть было невозможно, теперь же стал такой солидный, интеллигентный, должность высоченная. И все это ее руками! Эта мудрость, что за спиной каждого успешного мужчины стоит женщина, подтверждалась ее жизнью, ее успехом. Ну то есть успехом мужа, конечно, но она прекрасно знала, сколько усилий было вложено ею самой, сколько мудрости передано, сколько давления оказано, чтобы он не упускал там, где мог упустить, чтобы делал вовремя и правильно, чтобы общался только с теми, с кем надо.

А теперь его лицо такое злое. Как это несправедливо, как низко быть таким неблагодарным. Что-то еще смущало…

- А почему она пишет тебе?

Его лицо на мгновенье расслабилось, он как будто действительно не знал, пожал плечами, а потом вернулся обратно во мрак.

- Надо поискать другую няню, эта уже второй раз подводит.

Игорь нахмурился.

- Так первый раз был, по-моему, год назад, если не больше. – пауза – Она очень извинялась, заболела.

- Мам, мне очень нравится няня Таня! – испугался на заднем сиденье Марк.

Элеонора понимала, что у нее не хватит сейчас душевных сил справиться с ними двумя, поэтому решила не продолжать. Но совсем промолчать и оставить все, как есть, не было никакой возможности.

- Это не профессионально.

***

Игорь довозил жену до департамента, где та работала с самого окончания университета, а потом завозил Марка в школу. Он обязательно отзванивался ей, когда Марк заходил в школьное здание, ей так было спокойнее, так она не переживала, что что-то пошло не так.

Однажды, еще в первом классе Марк перепутал корпуса, потерялся в коридорах, и бродил там минут 5, его нашел охранник, звонил ей. В общем, тот день на валидоле она не забудет никогда, так было страшно и стыдно. Этот мальчик, к сожалению, требовал постоянного контроля, никакой собранности. После этого была выработана процедура, теперь только, когда муж убеждался, что сын зашел в нужный корпус, уезжал и сообщал ей.

Обычно она уже заходила в кабинет, когда муж отзванивался ей, что Марк зашел, и часто она заходила, разговаривая по телефону, и только положив трубку здоровалась. Это было приятно. Все знали, что звонит ей муж, что он внимателен к ней, тянется. В такие моменты Элеонора чувствовала себя как бы нарасхват, и на работе она нужна, и семья не отпускает. Внешне ее отношения с мужем выглядели безупречно, и она, кажется, даже физически ощущала зависть коллег женщин. Ну а что поделать, кому-то повезло больше, кому-то меньше. Хотя ей было ясно, как Божий день, что везение тут ни при чем, надо быть умной, правильно вести себя с мужчинами, уметь поставить их на место. Отношения — это наука, но для некоторых она, видимо, оказывается слишком сложна.

Собственно, в отделе, где она работала, все коллеги были женщины, и все кроме нее были, мягко говоря, не сильно успешны в личной жизни: или одиноки, или в неудачном браке. По сравнению с ними она чувствовала себя на вершине социальной иерархии, а когда ловила себя на мысли, что у нее в семье тоже все не так гладко, успокаивала себя тем, что размолвки у супругов случаются, даже в крепких бараках, а уж если сравнивать ее семейную жизнь с жизнью этих дам, то и в самом деле можно счесть ее эталоном.

И дело было не только в том, что ее Игорь был самый успешный из мужей ее сокабинетчиц, и не только в том, что денег было у них больше, чем у других. Основа ее гордости, опора ее уверенности заключалась в том, что она точно знала, что мужу она была нужнее, чем он ей. Как в том фильме "один любит, другой позволяет себя любить", так и она позволяла, и в страшном сне видела такую жизнь, как у ее коллеги, работающей за соседним столом, у которой было трое детей и вечно заискивающий тон при разговоре со своим муженьком. Вот уж кто не мог поставить себя в отношениях, а потому и одевалась вечно в тряпье. Ни ума, ни вкуса. Иногда ее конечно было жалко чисто по-женски, но Элеонора всегда говорила себе, что она взрослый человек и сама выбирает как ей жить и с кем, в конце концов зачем было столько рожать, если вы не миллиардеры?

Про других двоих и говорить было нечего: одна разведенная, другая вообще никогда за мужем не была, хотя говорили, что у нее были какие-то романы, и даже кажется с кем-то женатым. Что тут скажешь, когда самоуважения у человека ноль?

Сама по себе работа удовольствия никакого не приносила, только стресс. Документы, правки, сверки. Да и какое может быть удовольствие от работы? Такие речи произносят какие-то невменяемые люди, которые никогда, наверное, и не испытывали настоящих удовольствий, потому что те им не по карману. Вот она, например, с мужем была как-то в Италии, в одном ресторанчике с потрясающим вином на море и пиццей на тончайшем тесте, а потом они катались на дорогущем катере, и смотрели салют в бухте, уставленной яхтами богачей. Какой же тогда у нее был восторг! И ведь тогда казалось, что жизнь будет именно такой всегда, ведь она это все заслуживает. Боже, какая же она была легкая и даже наивная, но все-таки уже с присутствием интеллекта. Тогда Игорь ей даже нравился, он так ухаживал, так предупреждал ее желания, что она чувствовала себя на своем месте, с ее красотой, умом и воспитанием она была достойна этого, как никто другой.

Потом Игорь стал бесить, пропал его изначальный огонь. Ей иногда начинало казаться, что может быть, она в нем все-таки ошиблась. Ведь настоящий мужчина был бы внимателен к своей избраннице всегда, а не только в круизах, не только в первые годы барака, а всю жизнь. Но она успокаивала себя тем, что это тоже поправимо, надо только нажать, додавить, подобрать слова, чтобы исправить его свернувшее не туда поведение.

Ей вспомнился другой ухажер из юности, Дима, рядом с которым с ней происходили совершенно непонятные вещи, она замирала, задыхалась, ее то трясло, то парализовывало, а он был всегда таким веселым и раскидистым, и совершенно неуловимым. Занят был вечно не пойми чем, какой-то детский сад постоянно, то футбол, то музыка, хотя он был старше ее лет на 5. Гулял с Элеонориными подругами иногда, потому что одна из них играла с ним в группе. То же такая подруга, конечно, девочка, а ходила в гараж играться на гитарах с мальчиками, и сама была как пацан. Кошмар короче, но Дима был очень энергичным, таким мощным, из него бы вышел толк, только нужна была нормальная женщина, чтобы воспитала. Вот он бы, наверное, смог быть вечным кавалером для своей избранницы, столько энергии было в нем. Так у настоящего мужчины должно проявляться уважение к себе, через создание своей жене рая на земле.

Элеонора в последнее веря думала о нем все чаще, и ей казалось, что она тогда дала маху, упустила эту возможность, что-то сделала невовремя или не впопад, она не понимала тогда, что он может не понять, что он может ее не разглядеть.

Но что ж теперь об этом горевать. Такой вот теперь муж, этот Игорь. И все равно, ободряла себя немного загрустившую Элеонора, по сравнению с этими дамами, я все равно на вершине.

За этими раздумьями прошел час, традиционно уходивший на кофе и сплетни. Сегодня обсуждали что-то бурное, и между коллегами даже возник веселый спор. Элеонора не сразу вынырнула из своих раздумий, но громкость голосов нарастала и ей пришлось сфокусироваться на происходящем.

- Девочки, девочки, да ладно вам, я тут статью читаю смотрите какую, хахаха, про женский оргазм.

Все захихикали, засмущались, и Элеонора тоже хихикнула, и глаза ее подобрели от веселья, хотя она не забыла добавить каплю осуждения на лицо.

- Вот послушайте, только 30 процентов женщин регулярно испытывают оргазм, а 20 процент женщин, вообще никогда его не испытывало. А среди тех, кто испытывает, клитор…

- О, господи, не надо такое читать!

Женщины уже откровенно смеялись.

- Как они эту информацию собирали?

- Да, меня вот лично никто не опрашивал, и вас, я думаю, тоже.

- Фантазеры, - сказала, смеясь Элеонора, но глаза ее стали беспокойны, но в животе появилось знакомое отвратительное чувство.

Называть его Элеонора никогда не хотела, ей только становилось очень неприятно, что ей приходится такое выносить. Она не могла сказать себе испытывала она оргазм или нет, ей вообще было сложно понять, получала ли она удовольствие от … этого. Внимание мужа было, конечно, приятно, но гораздо приятнее было чувствовать свою власть, когда она понимала, что он ее хочет, что он нуждается сейчас в ней и доходит в своем желании до высшего напряжения.

А эти физические скольжения и трения, вызывали скорее раздражение, а иногда и отвращение. Она думала в процессе о том, что испачкается ее красивое постельное белье из египетского хлопка, о том, что от всех этих мокрых дел, на ее нежной коже там может начаться раздражение. Ей хотелось всегда выглядеть идеально, а тут никогда не было до конца понятно, как на самом деле она выглядит в каждый конкретный момент действия, и периодически ее охватывал настоящий ужас от мысли, что она может предстать перед ним в невыгодном свете.

Ей было странно знать, что есть такие женщины, которые еще и инициируют секс, что-то делают для этого, как-то специально соблазняют. Это вовсе не укладывалось у нее в голове, это же потеря всех привилегий, женщина должна держать верх в отношениях, и делать это возможно только одним способом. Недоступная, сияющая в своем совершенстве, вот та женщина, которая может сохранить брак на много лет, для которой мужчина будет завоевывать государства и брать новые вершины. Ради того, чтобы добиться ее улыбки и сияющих глаз он всю жизнь будет стараться предвосхитить ее ожидания, а поцелуй такой женщины будет бесконечным источником мотивации для него.

И вот уже успокаивающий ход мыслей сменил ее минутную панику на теплую, спокойную уверенность своей правоты, своего превосходства. Нужно же правильно вести себя, правильно ставить себя изначально в отношениях с людьми, думать о том, кто в ком будет больше нуждаться, чтобы нуждались всегда в тебе.

Ей стало так спокойно и даже весело, что она окончательно отогнала от себя мысль о том, что ей может быть нужен какой-то там оргазм, и даже улыбнулась насколько могла дружелюбно продолжавшим шутить и хохотать коллегам.

Начальница принесла ей небольшой документ для работы, и она с неожиданным удовольствием принялась за работу. Приятно ощущать свою значимость, труд ее был не абы какой, нужно было хорошо понимать компьютер, чтобы так справляться, как могла это она.

К обеденному перерыву, ровно в 12:29 она уже была одета в благородный серый тренч, держала в руках новую кожаную сумку, и переобулась в свои очень дорогие лоферы на удобном каблуке. Все эти вещи дарили ей уютную теплоту внизу животаи груди, и делали взгляд загадочно-удовлетворенным. Как только на мониторе число 29 сменилось на 30, она направилась в ведомственную столовую, пообедать с подругой из другого отдела, а потом прогуляться по осеннему скверу, чтобы уже наедине с ней рассказать последние новости, горести и радости.

***

Автор: Ольга Степанова.

Но тут же отстранилась и кивнула головой, приглашая его лечь.

Он так расслаблен и возбужден.

Лег.

Она села сверху, и пока пристегивала одну его руку, он начал расстегивать другой ее блузку и полез под нее.

Она, игриво улыбалась, взяла его вторую руку, облизала средний палец и начала пристегивать и ее.

Она пристегивала их далеко, и ей приходилось приподниматься и тянуться, поэтому ее живот был достаточно близко к его лицу, чтобы он мог достать его губами, немного потянувшись. Она вернулась в позу наездницы, сняла окончательно блузку и кинула ее на пол, гибко двигаясь под музыку, закатывая глаза.

Он был уже готов к началу и кивнул на лифчик: сними.

Она покачала головой, плавно под музыку.

Встала сняла юбку, оставшись только в белье и вытащила из-под матраса нож с узким сверкнувшим лампой лезвием.

На мгновение он опешил, лицо его стало серьезным, но увидев, как она ласково улыбается и садится опять сверху, он решил, что это такая игра. Странная, конечно, зато будет что рассказать завтра кентам. Вряд ли у них были такие же безумные девки.

Она была такая расслабленная, нежная, вкусно пахнущая и опять начала изгибаться телом под музыку, которая нарастала в своем напряжении. Привстала на коленях, склонила голову, уперевшись лбом в лоб, отстранилась на секунду, когда в песне образовалась пауза, и одновременно с обрушившейся на тишину музыкальной кульминацией, двумя руками вонзила ему нож в солнечное сплетение.

Он ошалел от холода и боли, его руки мгновенно дернулись со всей силы, но наручники и металлические прутья кровати оказали настолько крепкими, что ни на миллиметр не поддались. Его сильное тело начало извиваться, и она в первый момент чуть не слетела с него, как с быка на родео.

Он орал. Она уселась, по крепче зажав его ногами на сколько могла и удерживая баланс, вынула нож и вонзила его уже в сердце, навалившись в этот раз всем телом.

Его затрясло, глаза закатились, и она начала тереться своим лицом о его, так как будто они просто финишировали вместе.

Стихла музыка, стих и он.

*

Автор: Ольга Степанова.