Чай. 2 часть⁠⁠

Настроение ее было прекрасным, воздух чистым и прозрачным, небо синим, листья желтыми, в общем идеальная иллюстрация успешной жизни. Ее успешной жизни. Они шли с подругой и хихикали над неудачливыми дамами с работы, и вдруг взгляд ее зацепился за что-то как будто знакомое. Она даже приостановилась, чтобы присмотреться.

Муж?

В первое мгновение Элеонора не могла понять, что она видит, ну то есть объяснить могла, а осознать нет. Она могла проговорить про себя или даже в слух, что вот ее муж стоит и целует какую-то другую девушку, но что это означало ее сознание какое-то время отказывалось понимать. Потом шок сменился на ощущение нереальности происходящего, стали возникать предположения о том, что это может значить, кроме очевидного, конечно. Но ее подруга первая нарушила молчание.

- Элечека…

И такая унизительная жалось была в ее голосе, что Элеонора мгновенно опомнилась, и тут же пришла в ужас от того, что ее позор видит человек, с которым она дружила, собственно, из снисхождения, и жалеет ее. Внутри нее все обрушилось, живот премерзко скрутило льдом, нахлынула тошнота, и сердце заколотилось с такой силой, что дыхание стало частым и каким-то отрывистым.

Но двигаться она еще не могла, тело пока не вышло из оцепенения, и тут вновь ее вынудила пробудиться подруга, она зачем-то окрикнула ее мужа по имени, и он обернулся. Элеоноре захотелось ее ударить со всей силы пусть и дорогой, но тяжелой сумкой за такую выходку, но она увидела, что муж обернулся, и уже не могла отвести от него взгляд. А обернулся он довольно нервно, однако, когда он увидел свою жену, свою Элеонору, он почему-то даже не смутился, он закатил глаза и отвернулся в другую сторону с раздражением. Девушка была смущена, удивлена, а он зол, и мучительная тошнота захватила все тело потрясенной женщины.

Муж еще пару мгновений держал руки той девушки, потом сказал ей что-то и направился к жене. Злой. Почему он злой? Он же должен быть раздавлен! Если это какая-то его глупость, если это случайная интрижка тупого животного, который не брезгует потаскухой, раздвигающей свои ноги перед женатыми мужиками, то он должен смотреть глазами побитой собаки, должен сгорбленный подбегать, и умолять, умолять!!! Но он подошел резкий, ровный, напористый, коротко поздоровался с подругой и, взяв Элеонору за одно плечо, отвел ее немного в сторону, чтобы поговорить наедине. Она же дернула плечом и, давая понять ожившим телом, по которому теперь разливался огонь гнева, что она не хочет никаких прикосновений, все-таки отошла с ним. Он убрал руку, он не стал настаивать на контакте, отчего ей сделалось опять тошно, и она вдруг очень четко поняла, что никакой власти у нее над ним уже нет. А когда он заговорил, с каждым его словом она ощущала себя все более жалкой.

- Послушай, мне жаль, то ты вот так об этом узнала, я понимаю, что вышло очень нехорошо, - при этом Элеонора пыталась делать строгое лицо, но оно почему-то тряслось. Видя это, муж немного смягчился. – Я не хотел такого поворота, я не специально пришел сегодня с ней сюда, так вышло.

Элеонора молчала. Он замялся немного, по очень быстро настроился на прежнюю волну.

- Я собирался тебе сказать, чтобы все было по-честному, я не обманщик, но я встретил другую женщину, это Настя, мы любим друг друга, и я хочу развод. Я бы очень хотел, чтобы наш сын жил со мной, Настя не против, но я не хочу портить тебе жизнь, поэтому вполне согласен, если у нас будет совместная опека. Дом я оставляю тебе. Я уже купил для нас с Настей новый дом, недалеко от школы Марка.

Элеонора молчала, она смотрела в одну точку и все силы ее тела уходили на то, чтобы оставаться так стоять и не кричать.

- Ты слышишь меня?

- Да, - ответила она довольно спокойно.

- Я рад, что ты не скандалишь, конечно, я понимаю, что вышло нехорошо...

Он выдохнул, глянул на свою Настю, и собрался заканчивать этот разговор. Потянулся было рукой чтобы взять пока еще жену за плечо, но та вздрогнула, и он распрямил пальцы, сделав прощальный жест.

- Ладно, мне бежать надо сейчас, очень срочно, мы вечером дома поговорим по-человечески. Пока.

И побежал к Насте. Побежал. Радостный. Так радостно на нее смотрел. Что же это такое?

Подруга подскочила с перепуганным лицом.

- Ты как?

- Нормально, - соврала Элеонора.

- Пошли, пошли, обед заканчивается. Или ты может быть отпросишься сегодня?

- Нет, нет, я не могу подводить людей, много работы же.

- Ой, - Она даже приобняла участливо разбитую внезапным горем подругу, от чего ту опять затошнило - Справятся там без тебя, не переживай, работа не главное…

И что-то еще такое дежурное, чего Элеонора уже не слушала.

Они пошли обратно на работу, подруга щебетала и теребила плечи Элеоноры, а она пыталась говорить о каких-то совершенно отвлеченных вещах, серьезно и глубоко обсуждая то, что они обсуждали до катастрофы.

В офисе Элеонора пару часов пребывала в трансе, ей никак не удавалось вернуться в колею успокоительного построения мысленных конструкций, которые бы дали ей ясность и опору. Сознание металось в тщетных попытках простроить хотя бы приблизительно такое будущее, которое могло бы быть хоть как-то сопоставимо с жизнью.

И вдруг пришло очередное осознание: все эти женщины, все эти убогие узнают об этом и будут ее жалеть. На секунду ей показалось, что сейчас она потеряет сознание, и возможно это было бы лучшим исходом, впасть в кому прямо сейчас, чтобы только не проходить через этот ад.

Она как могла собралась с силами и решила, что еще не все потеряно. Такие вещи не могут случаться в одно мгновение и так внезапно, вечером они обязательно поговорят, и она выяснит все обстоятельства, она убедит его в том, что он совершает глупость. Потому что это все просто невозможно, все было хорошо, и вдруг ни с того ни с сего…

С таким планом можно было как-то справляться с действительностью, которая не останавливалась ни на секунду и вторгалась в ее мир то работой, то глупыми вопросами коллег, про то, ставить ли на нее чайник. Делайте, что хотите, хоть сгорите к черту, думала она, но отвечала, конечно, так, будто ничего не произошло.

***

До дома она добралась сама, на такси. Так было все последние годы, потому что муж заканчивал работать позже, но теперь она уже не была уверена в этом. Она то думала, что отлично его знает, что он конечно немного трудоголик, но зато не лентяй и не помешанный на сексе, короче приличный мужчина, который только и нуждался, что в разумном руководстве и грамотной мотивации. Ей казалось, что ее методы в этом направлении безупречны, она то умела держать себя в руках, не была как это мерзко говорили "слаба на передок", и часто смеялась с подругами над такими дурами, которые не могут месяцами держать своих мужчин на голодном пайке, чтобы те приползали к ним, как к ней раньше ее муж.

Что же она упустила? Ее швыряло из трезвого анализа своих методов в панику от уезжающего из-под ног пространства. Она ходила по дому намечая места, где будет разговаривать с ним сегодняшним вечером, где будет выгоднее сесть, чтобы казаться наиболее раненной. Ей хотелось, чтобы он увидел какая она гордая, что, даже будучи несправедливо оскорбленной его интрижками, она может держать себя в руках и ни за что не станет за него цепляться. Хотя всплакнуть скорее всего будет даже выгодно, но не сильно, так чтобы он видел, как она борется со своими чувствами и с жестокостью жизни.

Такие приготовления вдохновили Элеонору, она вновь почувствовала себя уверенней и даже подумала, что возможно вся эта история в итоге окажется ей даже на руку, он теперь будет по гроб жизни виноват перед ней, а она сможет быть святой, простившей непутевого мужа из великодушия и ради ребенка, конечно.

Несколько продуманных фраз, некоторые были произнесены великолепными героинями ее любимых фильмов, приготовленных для поединка окончательно ее успокоили, и теперь она уже не с тревогой, а даже с предвкушением ожидала его появления, выбрав для первого его взгляда самое выигрышное положение: она сидит в кресле в гостиной прямо напротив двери, так что входя в дом и сделав всего два шага он увидит ее, полулежащую в этом кресле, одной рукой обхватившую подушку, а пальцами другой поддерживающей свою склоненную в печали голову.

И сцена удалась. Он зашел в дом, сделал ровно два шага и увидел ее. Но он почему-то промолчал, так что ей самой пришлось открыть глаза и сделать удивленный вид, как будто она и забыла, что он должен был прийти.

- А это ты?

Что-то опять было не то с его лицом, оно было недостаточно виноватым, и что-то еще мешало. Отвращение?

- Привет, - наконец-то сказал он и исчез в прихожую снимать обувь.

Элеонора почувствовала сначала раздражение, а потом тревога опять охватила ее всю. Что ж он за идиот такой!

Она продолжила сидеть так, чтобы все-таки разговор шел по ее сценарию, а муж спокойно разулся, повесил пиджак, и вошел в гостиную, и только один раз взглянул на нее как-то исподлобья. Но Элеонора не отчаивалась, она продолжала держать лицо, отстраненное и горькое выражение, но как бы смирившее уже с судьбой.

Он сел как-то тоже совершенно глупо, не на софу перед ней, а на большой диван в той стороне, куда она была полу повернута спиной. Сел и сидит, молча. Она еще какое-то время смотрела в пространство перед собой, но потом ее стало это уже бесить, что происходит? Почему этот человек, чья вина была несомненна и доказана, ведет себя так, что она еще должна к нему поворачиваться?!

Она занервничала еще сильнее, и повернула к мену уже очень злое и оскорбленное лицо, а он смотрел на нее спокойно и непробиваемо, после чего Элеонора уже не выдержала и села прямо в кресле, но вдруг ужаснулась от того, что ноги ее в прямом смысле тряслись так, что это было прям видно, и тогда она срочно их поджала под себя, повернувшись все-таки к мену лицом. Но лицо ей пока удавалось удерживать. Она смотрела на него уже с ненавистью, а он так и продолжал молчать. И вдруг неожиданно для Элеонору ее сдавшие нервы выдали:

- Тебе что, меня совсем не жалко?!

Он только сжал на мгновенье губы, но ответа не дал.

- Тебе совсем нечего мне сказать?! – Это уже был выкрик сорвавшегося голоса.

- Я уже все сказал, всю ситуацию объяснил, я думал, что ты мне что-нибудь скажешь.

Он был так спокоен, он, кажется, был готов, готов именно к такому. Он что ее переиграл?

- Послушай, - голос его стал мягче, - Я понимаю, что получилось очень некрасиво, еще и при твоей этой коллеге, как ее? Но у нас же все очень давно заглохло, мы так жили последние лет 10… Это же не отношения вообще.

Он усмехнулся и посмотрел на жену с улыбкой, но она была уже красная и трясущаяся, как перед сердечным приступом, и он осекся, опустил глаза, и уже без улыбки продолжил:

- На счет Марка, я не настаиваю, чтобы он жил со мной, ты не подумай, я ни в коем случае не собираюсь его отбирать, тем более по суду. Это было бы не по-человечески. Я про его школу сказал, потому что подумал, что … Ну тебе, возможно, трудно будет с ним одной, а так он сможет жить и здесь и у нас с Настей. Она только за то, чтобы он с нами жил, она и своих детей хочет и Марка уже очень любит.

Тут Элеонору стало по-настоящему тошнить, она похолодела вся и видимо побледнела, потому что он, взглянув на нее, изменился в лице:

- Тебе действительно плохо? Ты белая прям.

Элеонора почувствовала, что ход за ней:

- Она с Марком общалась?

- Да, прости, это действительно было плохо с моей стороны…

- Плохо? – роль обвиняющей придавала ей сил.

- Ну ужасно гадко, хренового, полное говно! Что ты хочешь услышать? Я тебе боюсь лишний раз что-то говорить, и Марк, между прочим, тоже, ты ж от любой фигни в припадки впадаешь.

- Знакомить нашего сына со своей любовницей – это фигня?!

- Нет, я же сказал, что это мой косяк, я признаю, что это очень плохой поступок, но я хотел быть уверен, понимаешь?

- Нет! – заорала Эелеонора, выйдя окончательно из себя, - Не понимаю! Это же наш ребенок! Какой пример ты ему подаешь?! Чему ты его учишь!? Что можно обманывать мать, что можно на мать насрать?!

- Да он сам не хочет с тобой разговаривать ни о чем, - он тоже перешел на крик, - Он боится тебя, ты его запугала своим холодом, отталкиваешь его, как будто это не твой сын, а какой-то нагадивший щенок!

Элеонора почувствовала себя обманутой и мужем и сыном, но одновременно очень маленькой и слабой, и ей вдруг показалось, что он такой вот родной, как раньше когда-то…

- Пожалуйста, давай забудем это все как страшный сон, я не идеальная, ты тоже косяк на косяке…

- Какой сон, Эль? Я уже все решил, я только боялся вот этих сцен, и тянул поэтому...

- Да это ж какая-то чушь! Что ты решил? Какая Настя? – Элеоноре вдруг стало по-настоящему страшно, ей на секунду показалось что она сошла с ума, что все это ее брак, ее жизнь, просто какая-то галлюцинация.

Но на его лице только проявилась усталость и раздражение.

- Наверное будет лучше, если я съеду прямо сейчас, а то эти выяснения никогда не закончатся.

- Нет! Я не тебя не пускаю! Нет!

В дверях появился испуганный Марк.

- Эль, пожалуйста, я его с собой сегодня возьму. Ты поспи, успокойся, я позвоню завтра, хорошо? Марк, иди оденься быстренько, переночуешь со мной и Настей.

Бессилие обрушилось на Элеонору и сорвало все стоп-краны:

- Вы никуда не пойдете, я вас не пускаю! Я опозорю тебя, слышишь?! Я тебя уничтожу! Тебя с работы выкинут! Я твою Настю эту шлюху найду, ее пробьют по базам, она наверняка проститутка! Где ты ее взял? В стриптиз-клубе? К ней же ни один вменяемый мужчина на пушечный выстрел не подойдет!!! А тебя я прокляну, слышишь, твоя мать родная тебя проклинает! Выродок!!!

Они быстро обулись под аккомпанемент ее воплей и выбели во двор. Завелась машина, открылись ворота, и Элеонора стояла по середине прихожей, еще держа в руках защитную подушку, но уже не знала, что с ней делать.

***

Всю ночь почти она не спала, выпила все успокоительные в доме, а уснула только в шестом часу, и с утра позвонила на работу, сказалась больной.

Муж, как и обещал, позвонил, спросил, как дела, она сухо ответила, что с ней все в порядке, что он может спокойно подавать на развод, она согласна. Хотя на самом деле она не была согласна ни с чем из происходящего.

Но он поверил, воодушевился ее спокойным голосом и даже сам начал говорить о том, что понимает, как-то надо сообщить это все родственникам и друзьям, его этот вопрос заботит не меньше ее, он хочет закончить все интеллигентно, но думает, что пусть лучше она сама решит, как им будет лучше это сделать.

Она величественно согласилась подумать и действительно задумалась об этом. Это же такой удар по ее репутации, это же ВСЕМ придется об этом рассказать.

Неизбежный надвигающийся позор навалился на нее тяжеленной плитой, и было полное ощущение, что плита могильная. Не было ни одной идеи о том, как можно было бы его избежать. И даже если этот жуткий человек одумается, и будет умолять о прощении, все равно все узнают, что он ей изменил, и даже изменял, не разовая ошибка заскучавшего идиота, а прям целый роман, он купил ей дом! Им вроде как, но оформил же на нее. Можно ли это скрыть? А он, наверное, уже кому-нибудь сказал, о, господи! Как же теперь жить?!

И вдруг в голове Элеоноры возникла прозрачная и сверкающая, как брильянт, мысль, можно даже сказать, что на нее снизошло настоящее озарение. Она поняла, что можно ведь не жить. И перед ней, как нарезка из фильма, понеслись картины такого сюжета: все сочтут ее супруга настоящим монстром, он будет наказан всеобщим осуждением, его замучает чувство вины, он изсохнет и будет совершенно несчастен со своей это тварью, а их сын будет проклинать его и себя всю оставшуюся жизнь.

И обставить это можно все так… Ее охватило вдохновение, она перезвонила мужу и сказала, что они взрослые цивилизованные люди и должны веси себя соответственно. Развод собственно дело то житейское, вон на Западе люди его даже отмечают, так почему бы и им не устроить какое-нибудь, скажем, барбекю, на которое позвать родных и друзей, и сообщить эту, казалось бы, малоприятную новость, но сделать это легко, с улыбкой, дать понять, что это их общее решение, что они благодарны друг другу за совместные годы и желают друг другу дальнейшего счастья.

Мужу идея очень понравилась, он был так рад, что Элеонора переварила это и так быстро пришла в норму, что взялся все организовать сам, всех позвать, все купить. Она сказала, что, конечно, сделает свои знаменитые в их кругу рулетики из лаваша, которые каждый пикник кто-нибудь просил ее приготовить. В общем, поговорили так, словно двое счастливых супругов обсуждают очередной семейный банкет.

И реальность как-то снова собралась в понятную схему, в которой теперь было ясно, что делать и куда идти. Она тут же вспомнила, что у ее соседки был знакомый, какой-то наркоман что ли, или некромант, совершенно непонятно в чем разница, они однажды с этой соседкой сильно хохотали над ним, когда он каким-то случайным образом затесался в их сверкающую компанию на дне рождения соседкиного брата. Он был такой странный и страшный, молчаливый и хмурый, с длинными грязными волосами, в прыщах, в дешевой черной одежде. Он умудрялся даже такой элегантный цвет, как черный, превратить в тряпье. Они начали дразнить его, подкалывать, провоцировать, спрашивать о девушках. Им казалось, что выходило очень остроумно, хоть и унизительно, конечно, но тот, почему-то, не обижался и не смущался, а как-то странно улыбался сам себе. А потом разговор зашел о его хобби, ну то есть по образованию он был химик, а увлекался алхимией. Это казалось тогда невероятно смешно, какая еще алхимия? И они с соседкой еще долго хохотали потом, представляя его в длинной конусной шапке у котла с зельем, и как он выдавливает в этот котел свои прыщи, умора.

Но тогда он дал ей номер телефона, и сказал, что раз она такая злая, то обязательно захочет когда-нибудь кого-нибудь отравить, и тогда она сможет купить у него быстродействующий яд, который почти невозможно обнаружить при вскрытии. Это было конечно каким-то сумасшествием и, наверное, даже оскорблением, но они так смеялись тогда. И она почему-то сохранила номер.

Она схватила телефон, нашла его контакт и написала:

- Здравствуйте, вы мне как-то говорили, что я могу у вас кое-что купить.

- Кто это?

- На дне рожденья у Сережи Мельника, вы говорили, что я злая.

- А, я понял, 200 000.

- Хорошо, где я могу с вами встретиться?

- Я буду в субботу в 12 в кафе в центре пить кофе.

- В субботу? А раньше никак нельзя?

- Нет.

- Хорошо, ладно, я буду там в субботу в 12.

- Ок.

- Спасибо вам, до свидания.

Было невероятно странно, что это оказалось на столько легко, и от такой удачи Элеонору охватила эйфория. Она стала планировать, как она сделает это, ведь нужно было сделать максимально эффектно. Она думала сначала выпить яд и лечь в ванну, чтобы он нашел ее холодную там, в их доме, который они строили вместе. Он обязательно бы прослезился, не смог бы не заплакать. Но потом решила, что это не то, нужно что-то более масштабное. Поэтому она решила, что лучше будет, когда придут гости, они с мужем сообщат им о решении развода, и именно тогда, при всех, после объявления, она и примет его. Она будет мила и весела, и все будут восхищаться ее выдержкой, когда найдут безжизненное тело на полу кухни, в которой она подготовит восхитительный фуршет!

И все будут плакать, ну может не все мужчины, но все женщины точно. И тогда-то он будет раздавлен, тогда с его лица наконец-то сойдет это поганое радостное выражение, которое было у него в тот день с этой женщиной, и которое она не могла забыть. Он осознает, кого потерял, какую выдержанную женщину, чистейшую душу.

Вечер начинался хлопотно, ее заготовка грела ей душу и добавляла энтузиазма, она была загадочно молчалива, но деятельна. Светлая улыбка блуждала на губах, иногда прерываясь милой задумчивостью. Она говорила со всеми понемногу, и муж был приятно удивлен, радуясь тому, что его жена так легко и по-взрослому приняла его, по сути, жестокое решение, и от того особенно внимателен и заботлив. Она действительно постаралась, а он потратился, и вечер был организован великолепно, дамы спрашивали рецепты салатов, а мужчины маринада.

Она все рассчитала: после горячего, когда придет время кофе и чая, она сделает себе свой молочный улун, добавит в него свой секретный ингредиент и на глазах у всех выпьет его. И эта ее тайна дарила такое прекрасное настроение, что было даже удивительно, что она не ходит по воздуху.

И вот пришла пора варить кофе и наливать чай. Элеонора с помощью вместе с двумя официантками варила и наливала, и когда она отослала уже всех нести на стол угощения и осталась на кухне одна, она открыла верхний угловой шкафчик и достала пузырек. Откупорила его, налила, выкинула в мусор опустевший контейнер от судьбы, и осторожно понесла чашку туда, где будет самое важное событие ее жизни.

Она радушно перекинулась парой слов с сестрой мужа, ее тайна веселила ее и делала ее смех звонким и легким. И вот она совершенно расслабилась, отвлеклась на какую-то шутку, и, забывшись, поднесла свою волшебную чашку к губам совершенно автоматически. Но когда белый фарфор уже коснулся ее губ, она вдруг осознала, что на самом деле сейчас произойдет, если она его выпьет. Случилось какое-то резкое отрезвление, внезапно ее выбросило из воздушно-приподнятого состояния в очень конкретную и твердую реальность, где смерть совершенно объективно существует и это очень страшно. Она побледнела, отстранила чашку, посмотрела на нее чужую, и поставила на стол, продолжая держать за ручку.

Что я делаю?

Состояние ее было похоже на то, как после реалистичного, но бредового кошмара, проснувшись резко, человек еще не совсем уверен в том, что это было и что есть сейчас. Но понимание пришло.

Тут сзади подошел участливый муж.

- Ты бледная, все в порядке?

- Да, да, я просто… голова что-то заболела сильно.

- Ты, наверное, переутомилась, столько сегодня делала.

- Да, я пойду, выпью таблетку.

Он забрал кружку.

- Ты ж еще и чай опять без саха пьешь, наверное? Глюкозы тебе не хватает, вот что.

Она вдруг поняла, что он отдельный от нее симпатичный мужчина, и что она его совершенно не знает.

- Да, наверное, ты прав, я не буду его пить, сварю себе лучше кофе — она была так слаба и растеряна в этот момент и от того так мила, что муж решил позаботиться о ней. Он потянул чашку из ее рук.

- Иди, отдохни, я прослежу, чтобы посуду убирали вовремя.

Она смотрела на него, и как будто впервые видела. Благодарная улыбка сама собой расправила лицо, но тут же каким-то единым взглядом она увидела себя саму, какой была до этого момента, и еле выносимое чувство стыда за себя обелило его и собрало межбровную складку.

Она действительно почувствовала сильную слабость и пошла на кухню, а перед глазами проносилось все то, что она делала и как, за всю ее жизнь, а особенно за то время, когда была с ним. Господи, что ж я за чудовище!?

Все ее капризы и манипуляции пронзали мозг ужасом вины. Как можно было так себя вести, он же живой человек. Как можно было ее теперь любить, а ведь когда-то он ее точно любил, она видела, но потом годы издевательств потушили его глаза, очерствили его сердце, сделали нервным и замкнутым. И причина всему она, ее желание власти, как у маленького ребеночка, которому так страшно без мамы, что он мечтает быть ее властелином.

Она поставила на плиту кофе, оно действительно может помочь ей прийти в себя, чтобы закончить сегодняшний вечер достойно, а завтра уже можно будет лежать в кровати хоть целый день и разбираться с этим кошмаром, который ей вдруг стал ясен как день. А сейчас сил было мало, и она стояла, опершись обеими руками на край раковины, что была прям под окном, выходящим во двор с идиллической картиной приема гостей, и не могла поднять голову.

Все эпизоды ее мерзкого поведения один за одним продолжали сваливать ее на самое дно души, куда-то туда, откуда казалось уже никто не смог бы выбраться. Но, как ни странно, добравшись до самой глубины вины, она вдруг почувствовала не желание сбежать или забыться, а какое-то новое спокойное ощущение силы. Она поняла, что сможет справиться с этим, и даже возможно теперь сможет справиться со всем вообще в жизни. На это конечно потребуется много сил, возможно, очень много времени, но ей впервые в жизни захотелось пройти это самой, не рыская сознанием в поисках помощи или поддержки, не прячась ни в кого и ни во что, а вот так прямо.

И тело послушно отозвалось на новую Элеонору: сердце билось быстро и руки еще тряслись, но как-то уверенней уже начали упираться ноги в пол, и спина сама собой расслабилась и дала ребрам втянуть чуть больше воздуха. Она обязательно будет извиняться перед мужем, она теперь будет совсем иначе общаться с ним. Черт побери, может даже к психологу пойдет!

И с этой светлой решимостью Элеонора подняла глаза, чтобы увидеть через окно человека, к которому был этот странный для нее коктейль из вины, благодарности, нежности и грусти.

А он смеялся, разговаривая с соседом, стоя в полоборота к ней, толкнул друга шутливо в плечо, особенно от чего-то развеселившись. И тут у Элеоноры заледенел живот, потому что ее полубывший муж стал пить большими глотками из той самой чашки ее уже остывший чай.

Она шатнулась в сторону в автоматическом порыве бежать туда, но тут же замерла, понимая, что у нее не осталось больше никаких возможностей, кроме как смотреть… И вцепившись в края раковины она видела, как он замер, сначала потер, потом схватил свое горло, и вцепившись в край стола, стал медленно оседать.

Ей стало страшно жечь грудь и голову, а дыхание ее зашлось настолько, что все ее тело стало сильно трясти, и в какой-то момент тряска сконцентрировалась внизу живота и друг взорвалась жаром, растекаясь по бедрам, ребрам, вниз и вверх, освобождая впервые плоть.

Автор: Ольга Степанова.