Ветеринар

Ездила я на Цыганке пару месяцев, но с приближением осенних работ приблизилась и возможность, что я опять останусь без лошади. На моем попечении находилось три фермы и телятник в четырёх деревнях, которые периодически и в разном порядке приходилось навещать. А обойти их без лошади, то есть преодолеть в среднем тридцать километров в день по бездорожью, где и машина не всегда пройдет, а мотоциклы на руках выволакивают, не представлялось возможным.

«Бесхозным» из объезженных лошадей пока оставался косячный жеребец Буян, но по твердой убежденности конюха, жеребец был начисто сорванный и в руки не давался. По местным рассказам, несколько лет назад конюх с сыном и зав. отделением поехали на Буяне «за хлебом». Через пару часов в деревню вернулся взмыленный Буян в одном хомуте, в крови и с порванным ртом. Пьяные в дымину мужики пришли поздно вечером. И без хлеба. С той поры Буян людей на дух не переносил и к себе близко не подпускал.

Меня же Буян вроде подпускал. Я еще когда просто так на даче жила, и ходила в табун лошадей рисовать, то всякие нямки у меня из рук Буян брал и никаких кровожадных намерений не показывал. Правда, я от него тогда ничего особенно не хотела и уздечек не надевала...

Лошади в совхозе жили полусвободно, мотаясь на лугах вокруг деревни. Периодически табун загоняли в сарайчик-развалюшку, если надо было кому-то выдать лошадь. Сараюшка когда-то была конюшней. Сейчас же от внутренних стойл с денниками осталась только пара переломанных жердей и досок. Пол был земляной, деревянные ясли тоже практически начисто сгрызены конями в голодный зимний период «стойлового содержания». В окнах уже сто лет не было никаких стекол...

Я за «своей» кобылой обычно бегала сама пешком по полям, нагруженная седлом и уздечкой. Кони, конечно, не сообщали предварительно на каком лугу будут пастись, поэтому выйти на отлов надо было сильно заранее, хотя определенные закономерности в траектории табуна все-таки прослеживались. Конюх дядя Толя, поняв, что ему дешевле не дергаться на тему выдачи мне коня, не развивал никакой активности по загонке табуна. Но, узнав, что я собираюсь попробовать Буяна, пришел в тихий ужас и категорически запретил мне даже пробовать взнуздать жеребца самостоятельно. Я, пожимая плечами, донесла сбрую до конюшни, и мы пошли загонять табун.

Закрыв ворота конюшни, дядя Толя вооружился оголовьем, приговаривая: «Стой, скотина корявая!» Пригнувшись, начал теснить жеребца в угол. Буян хрюкнул и задрал голову. И началась коррида. Дядя Толя повис у жеребца на челке, остаток табуна запрыгал и заметался по сараюшке. Я влезла за обломки последнего денника в углу, и не успевала удивляться технике надевания оголовья на скачущего коня с позиции альпинистского завеса...

Дядя Толя не удержался, свалился, в приступе бессилия схватил доску и стукнул ей наотмашь жеребца по щеке. Буян завизжал, встал на свечу и пошел копытами вперед. Дядя Толя, видимо, боясь повредить совхозное имущество, кинул в животное остатками доски и выскочил рыбкой в окно. Я вылезла за ним. Мое будущее средство передвижения бесилось в сарайчике. Конюх сказал, что после такого напряга он идет отдохнуть. Мне посоветовал купить мотоцикл, и удалился. Я выпустила табун и задумчиво побрела следом за лошадьми.

Подождав полчасика, подошла к Буяну. Жеребец спокойно дал себя погладить и надеть недоуздок. Я поводила его в поводу, а потом попыталась пристегнуть трензель. Буя задрал голову и скосил на меня один глаз.

— Угум, — сказала я. — Тогда потом.

Поводила его ещё на недоуздке, поподнимала ему ножки и отпустила.

Вечером пришла уже с седлом. Буян все манипуляции с надеванием недоуздка и седла выдержал совершенно спокойно. Сесть на него я не решилась, но Буян не демонстрировал ничего из арсенала неукротимого мустанга и был совершенно нормальный. Почти две недели я ходила к нему с седлом и уздечкой. Почесывала его на морде отстегнутым трензелем, открывала ему рот, и наконец он взял трензель. Больше за весь год у меня с ним ни разу проблем не было. Деревенские, увидев меня на взнузданном Буяне, хотели на следующий день взять его для каких-то работ, а вот фиг. Буечкин снова показал им представление на тему «изнасилование бешеной лошади», и его окончательно приписали ко мне.

Конструкция Буяна, как и многих деревенских лошадей, была несуразна: не очень высокий, но короткий, со скошенным крупом и прямой лопаткой, широченной шеей, громадной головой и плоскими широкими копытами. Вороной Буянчик стал косячным жеребцом по чистой случайности, во время массовой кастрации табунных жеребцов его просто «потеряли». Оголовье мне на него пришлось шить из брезентовой ленты, так как на его рожу длинной семьдесят шесть сантиметров не налезала моя пижонская спортивная уздечка. Эта уздечка на деревенских лохматых лошадках зимой утопала в шерсти и становилась невидимой. Зато со стороны казалась полная имитация индейской езды на одном поводе.

Буянкин был очень положительный жеребец. Единственная травма, полученная мной от него — случайный синяк во всю спину, когда он, будучи взнузданным, неожиданно почесал о мою спину морду, явно не придав значения, что в морде у него трензель. Очень послушный, он легко управлялся, но езда верхом не была особо мягка или удобна.

Рысь у Буяна была довольно жесткая, а галоп оставлял ощущение, что вы оказались на пошедшем вскачь асфальтовом катке, причем большую часть веса этого катка вынуждены поднимать вручную. К тому же Буян оказался на удивление спотыкучим. Спотыкался он весьма регулярно и при этом практически падал на нос, но, видимо, из чувства самосохранения, резко подворачивал голову под грудь так, словно падал на лобешник. Когда он впервые подо мной на рыси так упал на перёд, сунув башку себе меж передними ногами под брюхо, то меня выдернуло поводом из седла. Я обнаружила себя сидящей на дороге перед конем, но с поводом в руках. Буечка сразу остановился — он был порядочный конь и все-таки на удивление спокойный. Постепенно я научилась отпускать повод при спотыкании сразу, иначе отбила бы себе всё тело во время таких полетов.

Однажды зимой мы упали вместе. На галопе вдоль по заснеженному холму у Буяна уехали все четыре ножки вниз по склону. Я не заметила, что снегом припорошило лед на солнечной стороне холма. Буян хряснулся на бок, меня выкинуло метра на три в сторону. Я встала, а конь неподвижно лежит на боку. Меня полило холодным потом. Умер!!! Подхожу — лежит и глаза закрыты. Я его за повод подёргала, он голову приподнял и так смотрит типа: «Чего надо? Отдыхаем мы тута...»

Потянула я его за повод, он встал, прошелся. Вроде все цело. Села я на него, и мы дальше поехали.

Часть 1 - ВетБайка | Совхозные кони. Цыганка

Пы Сы Мои ветеринарные истории и многое другое можно прочитать тут в моем профиле или в сборнике по ссылке https://author.today/reader/2067/5888

По плану в нашем совхозе должно было быть около двадцати голов лошадей. Часть приписанных к центральной конюшне животных была раскидана или хотя бы формально принадлежала разным отделениям. Конкретно нашей деревне причиталось шестнадцать рабочих голов. Состав табуна отражал всю мудрость планового хозяйствования: косячный жеребец на шесть кобыл, пара выживших годовичков, остальное — так называемый ремонтный молодняк, самым ярким представителем группы был одиннадцатилетний жирный и неупраляемый мерин Туман.

Кобылы разного уровня дворняжести, различались в основном по управляемости. Четыре старшие кобылы периодически разбирались на сезонные работы или выписывались местному населению, если вдруг кому приспичило за хлебом в область поехать — автолавка приезжала крайне нерегулярно и чаще не ездила. То бензин кончился, то водитель спился, то машина поломалась...

Наиболее яркой кобыльей личностью была Чайка — серая в коричневую гречу двадцатичетырёхлетняя, по слухам, на четверть рысачка. При своем сенном брюхе, проваленной спине и довольно грубой голове на тонкой шее обладала приличными ногами и ходом. Рысила на удивление широко, свободно и удобно. Кобыла насмерть была приписана к главному зоотехнику, и не выдавалась никому и ни за что. Но по причине постоянного безлошадного аврала мне все-таки пришлось на ней несколько раз мотаться в сельсовет, однажды даже по просьбе самого зоотехника.

Ловилась и седлалась Чайка с песнями и плясками народов СССР, те есть била всеми ногами во все стороны и кусалась... Но после хотя бы провизорного затягивания подпруги, резко переставала сучить ногами и уже только кусалась. Главное — надеть на неё оголовье, а потом любым способом одной рукой нафигачить седло и хоть как цапнуть и пристегнуть подпругу. Затянуть же уже можно было с седла, важно не дать ей укусить себя за колено. Потом была одна чистая радость от езды: управлялась Чайка практически одним пальцем.

Две гнедые кобылы — Майка и ее дочь Стрелка — выглядели как обычные савраски: некрупные, костистые с раскоряченными ножками и лохматыми длиннющими гривами и хвостами — обе, по причине добродушного нрава и доверия к людям, пользовались огромной популярностью, и всегда были где-то на работах. И обе в течение года исчезли... «Опять цыгане на колбасу сдали!» — сокрушался заведующий отделением.

Две вороные Цыганки оставались в совхозе и после моего отъезда, одна была совсем дикая и постоянно жеребая. Вторая была вроде объезженная, но с качественными винтами в голове.

Вот её то ко мне и «приписали».

Цыганка номер два выглядела как результат опыта безумного доктора Франкенштейна по созданию помеси бассета с козой. Из лошадиного у животного был только хвост с гривой и, может, размер. При высоте в холке около полутора метров, в длину она казалась явно за два метра, и, обладая мягкой спиной, не только отвратительно ей пружинила, но и гнусно извивалась на любом аллюре так, что седло в процессе движения съезжало к хвосту. Со временем я научилась затягивать ей подпругу в несколько приемов, чтоб держалось покрепче. Но сначала я пыталась изгаляться с перекидыванием одной подпруги ей на грудь, что не помогало. Задние ножки у нее были просто саблистые, зато передние в таком чудовищном размете, что вести ее в поводу означало рисковать собственными ногами: на каждом шаге она норовила вас подсечь или просто поставить свою ногу сразу на обе ваши. Сколько она мне синяков на голени наставила, не пересчитать.

А по характеру Цыганка Два была девушка поэтическая и наивная: мир не переставал удивлять и пугать её трепетную душу. Каждый день её осеняли новые оригинальные мысли, но, к сожалению, все на одну тему: чего бы побояться сегодня. Целый месяц мы почти каждый день переезжали через неширокий брод тихой заросшей речки, но вдруг пришёл черёд этой речки, и всё! В воду ни ногой! Ни за что! Упаду, умру на берегу, видишь, уже не помню, в каком порядке мои ножки переставляются! И кобыла падает на колени. Резко дернув головой вверх, переходит на демонстрацию русского народного танца «плетение веревочки» передними ногами с попыткой идти галопом задними.

Тогда мы заехали в ручей задом наперед, и, когда совершенно неожиданно вся водная ширь да гладь речушки на необъятные пять метров оказалась у кобылы под носом, Цыганка решила бояться «наоборот», и выскочила на нужный мне берег.

Слава Богу, по дороге домой про боязнь воды она уже забыла.

Пы Сы Мои ветеринарные истории и многое другое можно прочитать тут в моем профиле или в сборнике по ссылке https://author.today/reader/2067/5888