Августовская гроза.
Господа, буду крайне рада обоснованной критике. Пока сказали только, что школьники больше похожи на бабушек, нет параллелей из жизни и про дождь лучше было бы закольцевать. Сказали, что задумка похожа на детство Толстого. Также хочу добавить, что мне в рассказе - 15 лет, так же как и однокласснице и соседке, и прозу на данный мент я писала в последний раз аж в августе 2014. Так что выкладываю на ваш суд ;)
Гром предсмертным лаем хрипло грохнул где-то за шерстяной нитью дубравы. Капли горячим плавленым стеклом били по листьям, тяжело скатываясь на мшистые стволы и покрытую слежавшимся валежником землю.
Я с силой давила на педали босыми ногами. Ребристая пластмасса впивалась в соскальзывающие пальцы, пыталась забраться под грязные, пыльные ногти. За правым плечом старой ивой и голубым забором мелькнуло кладбище. Гроза была совсем рядом – казалось, замедлись хоть на секунду, и упругие капли начнут сердито вбиваться в макушку и обгорелые плечи. Быстрее, еще быстрее. Икры почти сводило от боли, а бедра устало ныли. Наконец-то показались первые дома, новые, кирпичные. Совсем недавно они были белыми, красовались пепельными и изумрудными крышами. Первые были покрыты новым, только привезенным в деревню шифером, а вторые – хитиново блестящей черепицей. Но время и пыль выпили из них всю сочность и сделали серыми – где-то темнее, где-то светлее.
Я обернулась, оценивая расстояние до налившихся свинцом туч, - успею ли? Переднее колесо наехало на крупный камень и, испуганно вскрикнув и еле удержав руль, я взглянула вперед. Руки вцепились в резиновые ручки, колени крепко сжали раму, и секунду спустя я под свой же негодующий вопль лечу вперед, своевременно оттолкнув грубыми пятками велосипед. В ладони и колени злобно впилась зубастая щебенка, содрав с них кожу и оставляя серые пыльные пятна.
- Черт бы тебя побрал! – вырвалось из покусанных губ.
Виновник торжества сердито вытянул белоснежную, с серыми вкраплениями шею, и зашипел. Из темно-морковного клюва как яблоки осенью сыпались гусиные ругательства.
- Ну, надо же! Мало того, что под колесо кинулся, так еще и ругается. И не стыдно тебе? – я обвиняюще выставила палец, глядя в наглые черные бусины глаз.
Гусю явно не было стыдно. Идет он, значит, по своим гусиным делам, и тут – бум! – внезапно появляется какая-то вздорная девица на светло-бежевом велосипеде и, мало того, что чуть не сбивает, так еще лежит и ругается.
Я тяжело поднялась и, покосившись на недовольную птицу, подняла своего «коня». Руль его грустно смотрел налево, а на раме появилась парочка новых царапин. Зажав коленями переднее колесо, я с усилием взялась за руль и попыталась его повернуть. Молнии вспарывали свинец туч уже совсем близко. Руль отказывался вставать ровно, и все еще упрямо поглядывал в сторону, словно упрекал хозяйку, мол, она такая вот слепая и неуклюжая, уронила своего верного друга, и, вместо того, чтобы сразу поднять, лежала и переругивалась с каким-то глупым гусем!.. Поняв, что без помощи дедушки тут не справиться, я оставила руль в покое и, привычно-изящным движением перекинув ногу через раму, села на кожаное, слегка поскрипывающее седло. Ладони кровили и боль жгучей змеей вползала через ссадины прямо в сосуды и, свернувшись кольцом, упруго пульсировала. Я оттолкнулась узкой ступней, зацепив большим пальцем колючий камушек, который не преминул залезть своей острой гранью под ноготь. Мазнув внешней стороной пальца об голень другой ноги и, таким образом избавившись от камня, я с силой нажала на педали, набирая скорость. Мимо снова замелькали дома и покосившиеся сараи. Ехать мне оставалось минут семь, но дождь был уже совсем близко – я слышала, как он с тихим шипением врезался в щебень и покрытую пылью траву. Мимо промелькнуло широкое смуглое лицо одноклассницы – я еле успела помахать ей, так сильно я разогналась, зная, что сейчас придется ехать в гору, и, если не поднажать, можно сильно промокнуть и получить нагоняй от бабушки. Под колеса наконец-то скользнула неровная, вспоротая ямами лента асфальта. В голову взбрела предательская мысль скрыться от дождя под козырьком школы или магазина, но я все же понимала – после месяца засухи лить будет как минимум до ночи, а сейчас нет еще и четырех. Первая теплая капля врезалась мне в кончик носа, заставив фыркнуть и чуть не выпустить руль. Я еще сильнее заработала ногами, понимая, что никакое наслаждение от пяти минут под ливнем не сравнится со строгостью моей бабушки.
Один поворот, второй. До дома осталось метров тридцать, не больше, как коварное небо разверзнулось над моей головой, а шорох дождя поглотил обреченный крик. Поняв, что в любом случае промокну, я затормозила и слезла с велосипеда. Уставшие и израненные педалями ступни с радостью приняли шероховатую ласку нагретого за день асфальта. Чтобы не терзать их еще и щебенкой, начинающейся прямо у нашего дома, я сошла на охладевшую от ливня траву. Велосипед устало катился рядом, ведомый моими израненными ладонями. Кровь, спекшаяся было в корочку, от дождя снова теплой густой влагой потекла по пальцам. Наклонившись и придержав бедром «коня», я сорвала изумрудно блестящий лист подорожника и налепила на кровоточащие ссадины.
Мокрые волосы налипли на лоб и темными змеями струились по плечам. Цветочный сарафан плотно приклеился к телу. Ливень был теплый, летний, – и такой долгожданный. Каждая напившаяся влагой травинка выпрямилась, а печально обвисшие выцветшие листья снова налились зеленью и потянули свои гладкие широкие ладошки к небу. Слева тонко скрипнула оконная рама, и из окна выглянуло улыбающееся лицо моей соседки. Она радостно помахала мне и, не рискнув высунуться, крикнула:
- Что, Машка, отхватишь ты сейчас! Может, забежишь потом, чаю попьем?
Я довольно улыбнулась и хрипло крикнула ей в ответ:
- Забегу, конечно, куда ж я денусь! Чур, мне черный. Я через пару часов приду, печенье нести? А то бабушка как на роту целую напекла.
Даша кивнула и, еще раз помахав мне, на окрик матери убежала вглубь дома, не забыв как следует зашторить окно. Я обреченно вздохнула, предчувствуя скорый нагоняй и поспешила к своей калитке. Руки привычно скользнули за острый зеленый лист железа, и пальцы, подцепив крючок, провели по его покрытой ржавчиной грани. Где-то в кустах пиона завозился Тишка и со звонким лаем кинулся мне навстречу.
- Ну, будет, будет, дружок, сейчас я велосипед заведу и почешу тебя, погоди, - мягко ответила я маленькому, не крупнее таксы, псу. Он черной кометой носился вокруг меня и восторженно поскуливал, подпрыгивая к вытянутой ладони и игриво щелкая зубами. Заведя велосипед в гараж, я предусмотрительно плотно закрыла ворота, и, выйдя к Тихону, начала начесывать его гладкие сытые бока. Тот все так же восторженно скулил и лизал мои грязные, заляпанные кровью и пылью пальцы. Я аккуратно содрала подорожник и бросила его за забор. Пес крутился возле моих ног, явно выпрашивая что-то вкусненькое. Ласково заверив его, что сейчас вынесу молока, я, наконец, зашла в дом.
На летней кухне возилась бабушка. На обед я не успела, а ужин должен быть еще не скоро, но было понятно, что даже недовольная моим долгим отсутствием, она все равно плотно и вкусно накормит меня еще теплыми щами.
- Вернулась, блудная дочь! Ну, и где тебя носило полдня? – вытирая руки об фартук, строго спросила баба Зина. В ее зелено-карих глазах зажглись веселые и добрые искорки, портя всю картину. Выговаривала она мне скорее для виду, чтобы не разбаловалась.
- Ба, как будто ты не знаешь! Сегодня такой прохладный ветерок был, вот я и не выдержала, уехала в поля. Там сейчас так хорошо!.. Даже пчел не было, это, наверное, из-за грозы. А покушать есть что? – нагло ответила я, пролезая мимо нее к плите и заглядывая в кастрюлю.
- Ишь, ты, куда руки тянешь! Грязная вся, как черт! Иди, бери полотенце и марш в душ, отмываться! – по моему боку скользнул жесткий ворс полотенца, как бы говоря – я б тебя прибила, да сил никаких нет. Вздохнув, я опустила крышку и пошла в основную часть дома: за полотенцем и сменой белья.
- Машка! – пораженно выдохнула бабушка. – Ты что это, весь день босая была?! Совсем сдурела?
- Ну, ба-а-а! Ты же вчера сама отобрала у меня все тапочки, а постирала их только сегодня утром. Они мокрые еще были! Что ж мне теперь, в кроссовках надо было ехать?
- Да хоть бы и в кроссовках, все лучше, чем босой! Ты посмотри, во что у тебя ступни превратились. Чисто камень! Давай, иди за полотенцем, и чтоб пемзу обязательно прихватила и домой с такими ногами не заходила. И сейчас на цыпочках иди, на цыпочках, я только прибралась! – теперь полотенце прилетело уже в спину, причем не так ласково. Бабушка была действительно сердита, что было видно по ее нахмуренным светло-русым бровям и исчезнувшей из глаз искорке.
- Хорошо, бабуль, ты только не сердись. Больше так делать не буду, клянусь! – я подошла к бабушке, крепко ее обняв. Напрягшаяся было спина расслабилась, и мягкие, покрытые пятнышками мозолей руки скользнули по моей полуголой спине.
- Иди уже, хитрюга! Верю я тебе, верю! – радостно хмыкнула бабушка, подтолкнув меня к ступеням. – И давай шевелись, я пока щи поставлю греться. Тебе со сметаной?
- Конечно ба, я мигом! Со сметаной и с темным хлебом, все как обычно. Еще вынеси Тишке молока, он голодный. Я ему пообещала. Обидится ведь, пес!
Я счастливо и легко вбежала в дом, не забывая идти на пальцах. Они недовольно ныли, и так устав от полудневного вдавливания в педали. Дома было тихо и светло. Я заглянула на кухню, прикипев взглядом к размеренно вздымающемуся от ветра тюлю. В комнате тихо гудел холодильник, а за окном – дождь. Проведя рукой по теплому, выкрашенному в темно-красный цвет косяку, я на цыпочках подошла к шкафу и, взяв полотенце, так же тихо вышла на веранду. Цемент под ногами был как обычно ледяной, и я, взяв тапочки и не забыв прихватить со стола пемзу, быстро полетела по меловым плитам к душу. Дождь принял меня в свои ласковые объятья, и хотел было обнять и полотенце, но я, нагнувшись и заслонив его собой, быстро открыла вечно заедающий шпингалет и залетела в душ. Там было темно и пахло сырым деревом. В маленькое окошко упрямо и задумчиво билась своим полосатым тельцем пчела. Поймав ее в махровый плен, я на секунду открыла дверь и выпустила ее на волю, мол, хозяин – барин, подруга, раз так хочешь под дождь, лети, не смею тебя задерживать. И она действительно полетела, не страшась тяжелых и готовых в любой момент прибить ее к земле капель.
Я наконец положила полотенце на стоящий в душе стул и повесила на его спинку мокрый сарафан. В макушку ударили горячие струи и, стекая с нее, обрисовывали в полумраке тесного деревянного домика мой силуэт.
...Смыв с себя пену и как следует потерев пемзой пятки, я обернулась в мягкое и пахнущее дешевым порошком полотенце. Дождь утих, превратившись из грозного и шумного ливня в теплую морось. Ступни грустно хлюпали в тапочках, а плечи вновь намокли от дождя.
На веранде было душно. Я открыла все форточки и, поправив занавески, уже не спеша вошла в дом. Натянув первый попавшийся под руку сарафан, перебинтовав ладони и оставив в ванной сушиться тот, цветочный, я спустилась в летнюю кухню. Там дразняще пахло щами и луком. Его белые кольца лежали на маленьком блюдце, слегка посыпанные солью. Что-то шептал телевизор. Сев на диванчик и подогнув под себя ногу, я без интереса скользнула взглядом по выпуклому, словно рыбий глаз, и такому же мутному экрану.
Щи были кислые и приятно щипали язык. Бабушка села рядом со мной и, взяв меня за локоть, смотрела в телевизор. А я смотрела на бабушку. Русо-рыжие волосы, тонкие светлые брови, загорелое, покрытое редкими веснушками лицо. Зелено-карие глаза, такой же форы и цвета, как и у меня, с такими же длинными, почти бесцветными ближе к кончику ресницами. В уголках глаз, рта и у крыльев носа тонкие морщинки, прочерченные постоянными улыбками. Щеки гладкие, круглые. Аккуратный маленький подбородок. Смуглые покатые плечи, мягкие мозолистые руки, всегда такие ласковые и теплые, даже в самый лютый мороз. Мы с бабушкой так похожи – только я выше, и нос у меня совсем другой – длинный, с крупным кончиком, а у бабушки он маленький, красивый. Нос к нам с мамой перешел от дедушки, за что на него часто в шутку ругается бабушка – вот, мол, таких красавиц взял и испортил, и что твоим генам у тебя не сиделось! Дедушка в ответ только хмурится и ворчит – не понимает он бабушкиных шуток. Доев, я нежно сжала бабушкину ладонь и, поблагодарив за поздний обед, поцеловала ее в щеку.
Она улыбнулась, довольно сощурив глаза, и поцеловала меня в ответ. Заварив чай, который на самом деле чаем и не был – просто листья мяты, клубники и смородины – я взяла книгу и ушла на веранду. Дождь за это время набрался сил и снова грозно загрохотал по шиферной крыше. Усевшись на диван, я задумчиво посмотрела в окно, совсем забыв про книгу. Там было мокро, тускло и совсем холодно. Осень уже маячила за порогом, хоть листья еще даже и не думали золотиться. Небо давило, одевшись в тучный плащ. Близился вечер. Совсем скоро уже должен был закончиться ливень, а пока он ярился, периодически пугая всех громом и молниями. Это был первый за месяц дождь…