Молния вырезала шрам на теле внезапно потемневшего неба. Грохнуло и зашелестело. «Тук-тук» — забарабанили редкие капли.
«Знаки везде, надо только уметь их читать». Вета отложила книгу и посмотрела в чашку. Темно-коричневые чаинки хаотично облепили дно. Ну и что это значит? Наклонила и покрутила. Чаинки поплыли и выстроились в кружок, образуя воронку.
В дверь застучали. Вета отбросила одеяло и босиком вышла в коридор.
Когда человек потрясен, раздавлен, он не плачет. Он самоустраняется. Распадается на частицы. Его нет в этой жизни. Жизнь есть, а его в ней нет. Но, оказывается, вернуть его не так уж и сложно, для этого много не надо. Процесс возвращения очень даже прост: подышать на частицы, отогреть их теплотой дыхания, пошептать ласковые слова. И частицы дрогнут, оживут и все покатится дальше, побежит вперед.
Звонок на урок прозвенел еще десять минут назад, а она как стояла одна у подоконника всю перемену, так и осталась стоять, словно приклеилась к этой горячей батарее. Батарея обжигала ноги, но она не чувствовала, потому что тело отогреть можно, а как отогреть душу.
— Вета, ты почему на урок не идешь? — Любовь Кузьминична, классная руководительница, подходит, перекладывает книги из-под мышки на подоконник, строго смотрит сквозь круглые стекла очков.
— Не знаю. — Вета низко опускает голову, пряча лицо в локоны обесцвеченных волос.
— Что с тобой, Веточка? Что происходит? Вчера на педсовете пришлось биться за тебя. Мария Борисовна требовала поставить тебе по поведению за полугодие «удовлетворительно». Еле уговорила на «хорошо» изменить, но если так дело пойдет, в следующем полугодии они-таки влепят тебе «уд», и он пойдет в аттестат. Ты понимаешь, чем это тебе грозит? С такой отметкой по поведению дорога в институт тебе заказана. Понимаешь?
Вета кивнула и опустила голову еще ниже.
— Да что с тобой? Похудела, глаза тусклые, одна все время. Я же вижу, что-то не так с тобой. Что случилось?
— Ничего, — тяжелый ком застрял в горле. Чтобы продавить его, Вета глубоко глотнула. Из внутреннего уголка глаза выкатилась слезинка, побежала по носу, повисла на кончике, повисела пару секунд и слетела.
— Пойдем в учительскую, там нет никого. Поговорим по душам. Я сделаю тебе чай.
Учительница обхватила ее руками, прижала голову к себе.
— Расскажи мне все. Не молчи. Не держи в себе. Попробуем вместе разобраться, только не молчи. Слышишь, девочка?
За чашечкой ароматного напитка, соприкасаясь коленями под крохотным журнальным столиком, сели они, чужие и одинокие, и поговорили. Сначала Вета. Обо всем, что произошло в ее маленькой юной неправильной жизни. Потом учительница. О том, что и в ее взрослой и правильной жизни тоже не все гладко и хорошо. И вывод один на двоих о том, что реальность способна вцепиться в любого своими проблемными зубами. И это больно, и неприятно, но ведь никто не обещал, что именно тебя обойдет, никто не страховал от ошибок и предательства. И что, когда привыкаешь к обесцениванию, нужно научиться чувствовать вкус ежедневных маленьких радостей.
Разговор по душам, он так нужен, он так важен.
Читайте на Литрес, Ридеро и Амазон.
Утрешнее «чтонадеть» завершилось юбкой солнце-клеш и белой шелковой блузкой-разлетайкой. Одеваться с поломанной рукой занятие то еще, хорошо хоть не зима, зимой бы она не справилась. Одной рукой натянув юбку и нырнув в вырез блузки, Вета закусила кончик пояса, потянула, и готово. Кокетливо покружилась перед зеркалом и осталась довольна. Вид портила лишь загипсованная правая рука, но тут уж ничего не поделаешь. Вета сгребла левой рукой учебник с тетрадкой и вышла из дома.
Спустившись по ступенькам, огляделась в поисках укромного местечка. Прямо под окнами их квартиры на первом этаже метлой вверх торчало дерево неизвестной породы. Узкий ствол и жидкая листва отбрасывали мало тени, но все же худо-бедно защищали от южного майского солнца.
Вета присела на разогретый бетон подвального ограждения. Широкий выступ часто служил местом для вечерних молодежных посиделок и совсем не радовал родителей Веты, как и остальных жильцов дома, чьи окна выходили на эту часть двора. Но в полдень здесь обычно пусто и тихо.
Вета положила учебник и тетрадку на край выступа, прижала освободившейся рукой разлетающийся подол юбки к ногам и села.
Химия — не самый легкий предмет, давалась ей с трудом, а экзамен — это не лабораторная работа, тут либо знаешь, либо нет. Шпоры левой рукой не попишешь. Чтобы лучше запомнить материал, Вета стала вырисовывать в тетрадке бензольное кольцо. Кольцо получалось кривым.
— Скопление пи-электронов притягивает электрофилы, — оправдывала себе под нос Вета косой «леворукий» шестигранник. — Для ароматических углеводородов… — Конец фразы утонул в грохоте артиллерийской канонады. Стрельба из мощных тяжелых орудий раздавалась из-за дома, и с металлическим скрежетом и стремительным ускорением надвигалась прямо на нее.
— Спасайся, кто может!
Из-за угла вылетела огромная тележка. Она неслась по склону дороги, не встречая сопротивления и грозя снести любого, кто попадется на ее пути. На железном днище «самоката», расставив ноги буквой «Л», словно капитан на носу корабля, стоял Колька Водолазкин. Вцепившись крепкими пальцами в ручку, он летел на всех парах, не ведая страха разбиться. Рыжие патлы залихватски трепались за плечами, а покрытое веснушками и ранним загаром лицо, раскрасневшись, превратилось в огромную свеклу. Сравнение со свеклой в голове Веты родилось неслучайно. Именно для перевозки свеклы, моркови и картошки предназначались припаркованные возле металлической будки овощного магазина тележки. Стояли они без присмотра, и было довольно странно, что до сих пор никто не додумался на них прокатиться. Ведь 500 метров от автобусной остановки до ворот детского сада хорошо асфальтированной с тридцатиградусным уклоном дороги — отличный автодром.
Колька старше Веты на три года. В местной компании молодежи, водиться с которой ей запрещала мама, он был самым взрослым. Но чаще Вета видела его одного, прогуливающегося с собакой по аллее вдоль лесополосы. До сего момента особого интереса Колька у нее не вызывал. Как и все остальные из местной компании.
Доехав до конца дороги, Колька лихо соскочил с тележки, развернул ее, и стал толкать наверх. Проходя мимо, взбрыкнул рыжей челкой и искоса посмотрел на Вету.
Она опустила голову ниже, стараясь спрятать глаза за длинной густой челкой. «Заколи, а то ослепнешь», — ругалась мать, не принимая современную моду, и не понимая, что с заколкой Вета выглядит, как «Дунька с трудоднями». Хорошо, что мама на работе. Нос почти коснулся тетради.
— Для ароматических углеводородов… Ароматических водородов… водоворотов… воротов… — Мысли спутывались в бензольное кольцо.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
— Хелоу, краса! — подмигнул Серега. — Цукерки будешь?
Не дождавшись ответа, шмыгнул к ларьку.
— Полкило самых вкусных. И печений вон тех.
— Ну все, Серега в разнос пошел, — улыбнулась Инка.
— Да он, как выпьет, так у него сразу понос щедрости, — скривился Витька Суркан.
— А он трезвый и не бывает, — зихихикала Аллочка, подрагивая кнопкой носика.
— Угощайся! — Турок протянул кулек с конфетами.
— Спасибо, я не хочу, — отказалась Вета, скрепя сердце. С утра жутко болел зуб, и слегка припухла десна. Унять боль удалось только анальгином. Но, несмотря на страстную любовь к сладкому, провоцировать воспаление не рискнула.
— А мы будем! — Танька выхватила кулек и выгребла оттуда конфеты. — «Школьные»? Из школьников у нас только Вета, — ломко заржала.
— А я тоже «Школьные» люблю, — Алка вырвала у Таньки кулек.
— Вы еще подеритесь, — Инка Стеренко, заметив обиженное лицо Веты, отвела ее в сторону. — Ты чего?
— Не люблю, когда мне тычут, что я малолетка.
— Ой, Господи, ты что, Таньку не знаешь? Это она переживает, что Турок не ей первой конфеты предложил. Не обращай внимания.
— Нужен мне ее Турок!
— Тебе может и нет, а вот ты ему… Гля, как выделывается.
В этот момент из магазина с авоськой в руках вышел мужчина. Проходя мимо, он кинул косой взгляд на шумную компанию и свернул к дому. Турок посмотрел на Вету и шагнул в направлении мужчины.
— Эй, фуфлыга! Сигаретой угостишь?
Мужичок повернулся и пожал плечами.
— Нет у меня. Я не курю.
— А чой-та ты не куришь? Больной, что ли?
Связываться с подвыпившим парнем мужчине не хотелось. Не ответив, он развернулся и пошел дальше. Оскорбленный невниманием Турок коршуном бросился на мужика сзади и влепил ему кулаком в затылок. А когда тот упал на колени, со всей силы пнул его ботинком в зад. Авоська с картошкой отлетала в сторону и черные от грязи корнеплоды покатились по дорожке.
Никто Турка не окликнул, никто не остановил. Все молча наблюдали за происходящим. Вета с ужасом смотрела на распластанное по асфальту, содрогающееся от ударов тело мужика, на катящиеся по земле картофелины, на искаженное самодовольством лицо Турка. Желудок сдавило, что-то подкатило к горлу, во рту появился тошнотворно-кислый привкус. Захотелось исчезнуть, слиться с пространством. Резкая боль разорвала десну, в глазах потемнело. Все, что было дальше, странным образом исчезло из ее памяти, стерлось навсегда. Но после этого случая, всякий раз при встрече, лицо Турка вызывало у нее острую зубную боль и противный тошнотворно-кислый привкус во рту.
Обогнув вертушку, Вета вышла из проходной швейной фабрики, подняла голову, залюбовалась. Жуть, как красиво. И хрупко. И, кажется, стоит только крикнуть «Привет» и небо взорвется и разлетится миллионами осколков по всей площади.
— Привет!
От припаркованной у входа в парк машины отделилась темная фигура и двинулась ей навстречу. Она узнала его. Треугольный силуэт Витьки Суркана с искрящимся огоньком сигареты у лица надвигался стремительно и неотвратимо.
Вета посмотрела на темную аллею вдоль ограды парка. Увильнуть не удастся.
Перепрыгивая ступеньки, Витька взбежал на крыльцо, последний раз затянулся и пульнул сигарету в урну.
— Давно тебя ждем!
— Кто именно?
— Я и Турок. А тебе еще кто-то нужен?
— Никто мне не нужен, — фыркнула Вета и сделала шаг в сторону, но Витька перегородил спуск.
— Выходит, мы зря ждали?
— Выходит, зря. Я вас не просила. И что вам от меня надо?
— Жениться, — ухмыльнулся Витька и вцепился жилистыми пальцами ей в запястье.
— Отстань. — Вета дернула руку и побежала вниз по ступенькам. — Отцепитесь от меня все.
В поздний час на улице пустынно, Вета перебежала дорогу и пошла быстрым шагом по темной аллее. Свернула за поворот, прислушалась — тихо. Неужели отстали? Выдохнула и пошла спокойнее. От первого производства швейной фабрики до второго метров 700, вот уже виден желтый корпус кирпичного здания.
Пахнет осенью, поздним ноябрем, но еще тепло. Темно так, что видно, как в небе блестят и переливаются тысячами граней, словно камешки чешского стекла из маминой любимой брошки, звезды.
Сзади послышалось тихое шуршание покрышек об асфальт. Вета оглянулась. Так и есть. Голубой «Москвич» медленно полз за нею. Острые иголочки защекотали спину, руки похолодели. Осталось всего 100 метров. Она прибавила шаг и услышала, как взвизгнула и резко рванула машина.
Ворота проходной они достигли одновременно. Передние двери «Москвича» резко распахнулись…
— Вета! Что происходит?!
Мать стояла в дверях, на ее груди посверкивала звездными гранями чешская брошь.
«Москвич» хлопнул дверьми, зарычат мотором, взвизгнул колесами, и со свистом скрылся в переулке.
