april140468

Договариваться мы не стали, значения словам мужчин не придали и поехали. Поначалу всё было так, как мы и представляли. Идёшь такая по побережью океана, а тебя красивые марокканцы провожают влажным взглядом и головами восхищённо качают, и комплименты на английском, арабском и ломанном русском щедро рассыпают. И таем мы, таем не столько от жарких солнечных лучей, а всё больше от удовольствия. Под конец отпуска познакомились таки с одним марокканцем. Мне то что, я замужем, и пусть даже он меня принцессой Фатимой называл, я кремень, а вот подруга моя - дама свободная. Глазки у подруги загорелись, на глазах помолодела и расцвела. Ну я в сторонку, чтоб не мешать. О чём уж они там на английском между собой договорились мне неведомо, но уезжала подруга моя воодушевлённая.

Странная СМСка пришла мне спустя полгода от Мустафы (так звали нашего марокканского мачо) . Вслед за десятком сердечек и поцелуйчиков следовало автоматически переведенное с английского объяснение в любви. "Как же так", - искренне удивилась я и в ответном послании спросила не перепутал ли он меня с подругой. На что любвеобильный мачо без зазрения совести мне ответил: "Нам можно любить и жениться на обеих". Во как!

— Мама, я какать хочу, — кричит из-под стола Светка.

Женя выходит в коридор и через минуту возвращается с горшком, усаживает на него дочку.

— Вы извините, в коридоре холодно, а она сопливит, — оправдывается Женя.

— Ничего, ничего. Мы понимаем, — продолжает хихикать Рая.

— Му понимуем, — подтверждает Фёдор, и его голова падает на стол.

— А сами-то когда детей заводить думаете? — спрашивает Женя Раю.

— Не знаю, — пожимает плечами Рая.

— Может помочь? — шутит Толик, игриво поглядывая на Раю.

Женя плохо понимает шутки мужа. А эта ей не нравится.

— Ха-ха-ха, — смеётся Рая, отвечая Анатолию равноценной игривостью в глазах.

— Мама, я покакала, — Светланка встаёт с горшка, демонстрируя присутствующим свой успех.

Женя вытирает дочке попку, натягивает штанишки и выходит с горшком в коридор.

Нехорошо Жене. На душе нехорошо и в теле тоже. В теле уже новая жизнь, которая пока ещё проявляет себя только утренними подташниваниями.

Женя вычищает горшок. В голове «Может помочь?» сворачивается в липучий сгусток, сползает вниз по горлу, застревает где-то в солнечном сплетении. Женю тошнит. Она склоняется над ведром. Фонтан белой слюны, перемешанной с кусочками варёной картошки, выплёскивается в помойное ведро. Вроде полегчало. Женя ополаскивает горшок и возвращается.

В полоске распахивающейся двери Женя видит сначала маленькую Светку, увлечённо дёргающую бахрому, затем мирно спящего лицом в стол Фёдора и… что-то мелькнуло… быстрое… еле уловимое… Райку, раскрасневшуюся, одёргивающую юбку, с засаленными губами и растрёпанной «Бабеттой». Глаза у Райки шальные, с бегающими, не зная куда себя деть, зрачкам.

Последним в поле зрения Жени попадает муж — Анатолий. Хмельной взгляд, тоже ведь уже выпил изрядно, но нет, Женю не обмануть, не от вина муж пьян.

Женя ставит на стол чисто вымытый горшок, досадно хмурится — «Поторопилась!». Снимает с крючка на стене Райкин плащ, сминает его в комок и, размахнувшись, вышвыривает в открытую дверь.

Через несколько часов, когда маленькая Светланка тихо посапывает в своей кроватке, а муж, с румяной затрещиной на щеке, храпит, отвернувшись к стенке, Женя ложится рядом на самый край кровати и устало утыкается носом в подушку. Она так и не уснёт, лишь слегка забудется, проваливаясь в туннель времени. А в доме напротив, разметав по подушке «Бабетту», улыбаясь, спит красивая Райка. Длинные ресницы дрожат от возбуждения, она почти физически ощущает потную руку на своей коленке, которая медленно взбирается по капроновому чулку, забираясь под подол крепдешинового платья, и губы со вкусом виноградного вина и солёных огурцов, впившиеся в неё крепким поцелуем. Сон такой сладкий, что она не чувствует, как рядом тяжело поднимается тело мужа, и шлёпая босыми ногами, выходит из комнаты.

Фёдору плохо. Его качает в разные стороны, стены кренятся, грозя рухнуть на голову, которая и так разламывается. Фёдор проходит на кухню, хлопает непослушной рукой по стене в поисках выключателя, но не попадает. Фёдор нервничает. В горле пересохло. Он ищет кран, но рука наталкивается на навесной шкафчик. Фёдор открывает дверцу и, уже привыкнув глазами к темноте, различает бутылку. «Вот, значит, куда она её запрятала?» — первая стройно сложившаяся в голове за весь вечер мысль толкает к действиям. Фёдор откупоривает бутылку и одним махом опрокидывает её содержимое в себя. Огненная жидкость сжигает сначала слизистую оболочку рта, затем горла… остального Фёдор уже не чувствует. Достигнув желудка, эссенция милостиво прекратила мучения Фёдора.

Посмотрел под ноги. Следы маленьких ножек — треугольники остроносых сапожек и точечные пятнышки каблучков задавлены грубой рифлёной мужской подошвой сапог. Он сразу узнал следы Алининой обуви. Они были похожи на бегущий курсор «мышки». Забавный отпечаток не раз веселил его глаз. Следы были свежими, их ещё не успел окончательно замести снег. Что это? Похоже, она была здесь. И не одна. Но куда делась? Санька склонился. Мужские следы уходили вниз, за ними тянулись две тонкие полоски. Санька не сразу понял что это...

- Это белки, - позёвывая, успокоила хозяйка. - Белки-сони. Они орехи на крыше складывают.

"Надо же как дёшево! - восхищалась Светка месяцем ранее, когда мы выбирали себе жильё у моря. - В чём подвох?".

Нас кот невзлюбил сразу. С того момента, как муж, разгружая машину и подыскивая место для баула, согнал его со скамейки. Этого хозяин подъезда нам простить не мог. Каждое утро он накладывал жидкую кучку переработанных продуктов своей жизнедеятельности на наш коврик перед дверью, да ещё в таком количестве, которое не под силу было бы наложить и взрослому человеку. От ковриков пришлось отказаться, но утренний сюрприз продолжал появляться под дверью неизменно каждое утро.

Посоветовавшись с коллегами по работе, я обсыпала площадку перед квартирой чёрным, и, на всякий случай, красным перцем. Результат нулевой. Пришлось купить специальное средство, якобы отпугивающее котиков. Ничего не изменилось. Что я только не пробовала: разливала валерьянку, мыла пол уксусом, хлоркой и тройным одеколоном, посыпала шкурками от апельсинов и лимонов. Когда все средства и способы закончились, я решилась на отчаянный шаг.

О том, что кошки легко находят путь домой, даже если их вывезти за сотню километров - я знала, поэтому решила унести кота туда, откуда он вернуться не сможет. Район, в котором мы жили, пересекала оживлённая трасса. Большегрузные автомобили, соперничая с легковушками, наперегонки носились по ней со скоростью, как минимум 80 км/час. Перейти на другую сторону можно было только по мостику, выстроенному для пешеходов над шоссе. Кот был толстый и неповоротливый, и это утвердило меня в мысли, что вряд ли животное рискнёт перебегать дорогу в столь опасном месте.

Рано утром, я достала из кладовки большую парашютную сумку и вышла на охоту. Кот спал на лавке у подъезда, вокруг никого. Улучив момент, я схватила кота за загривок и поволокла в подъезд. Кот весил килограмм десять не меньше, он остервенело вертелся в руке, выворачивая мне лучевую кость, но я вцепилась в его шкуру с такой силой, что костяшки пальцев стали белыми. С трудом затолкав животное в сумку, я застегнула заклёпки, закинула длинные ручки на плечо и отправилась в путь.

Перейдя мостик, я ещё минут десять шла вдоль домов, не решаясь выпустить кота. Наконец в одном из дворов, раскрыла сумку и пинком под зад отправила гадёныша на все четыре стороны. Домой я шла с чувством выполненного долга. На душе было легко и светло, как будто я скинула с себя не только тяжёлую ношу, но и решила все свои проблемы сразу.

По пути домой, порхая, как бабочка, я заскочила в магазин, потом на почту, потом в сбербанк. Удача в тот день сопутствовала мне, как никогда. Куда бы я не заходила, все вопросы решались быстро и легко.

Размахивая пустой парашютной сумкой, я влетела в подъезд и обомлела. Перед дверью лежала большая куча кошачьего дерьма, а в решётку лестничного пролёта на меня смотрела наглая морда Вискаса.

Были и особо буйные. Но с теми проще. Накачают транквилизаторами, и они лежат трупами, привязанные к кровати. Спокойные, мирные. Если не знать их историй.

Были и те, что спокойные, и мирные, и совершенно небуйные, даже наоборот, милые и вежливые без всяких транквилизаторов. Как, например, Виктор Иванович Нестеров. На вид мужичок с ноготок, вполне приличный себе интеллигент. Вырубил топором соседей, спрятал всё в холодильник, предварительно расчленив, и питался этим. Долго, медленно, растягивая удовольствие. А посмотришь — обычный, вполне себе нормальный человек. Без заскоков. И поговорить может с тобой о чём-нибудь умном. Но об умном с ним неинтересно. Интересно о том, как это…

— А что? Зато деньги на еду тратить не надо, — говорит не спеша, с ухмылкой. Так же наверно и убивал, и разделывал, и ел. Так же медленно, не спеша, тщательно пережёвывая и ухмыляясь. И кто бы мог подумать? Причина — банальный соседский конфликт из-за забора.

Таких не один экземпляр. И всё как у всех ровно — родился, рос, детсад, школа, университет. Примерный везде и во всём. Травм не было. Ни физических, ни психологических. Где и когда что-то пошло не так?

Страшно с такими. Страшно не оттого, что они и тебя могут съесть, нет. За полгода практики он научился с ними обращаться и даже находить общий язык. Страшно от того, что долго находясь среди них, перестаёшь понимать, где грань нормального. И в чём она.

Он читал их дела, диагнозы, назначения, динамику заболевания и лечения. Старался делать выводы, тогда ещё смутно представляя, зачем ему это. Где и когда полученные знания пригодятся и сыграют решающую роль в его жизни.

Ничто не происходит просто так. То, что поначалу кажется бессмысленным, неожиданно может открыть новые горизонты возможностей. Оказаться определяющим и судьбоносным. Надо только последовательно и чётко двигаться в выбранном направлении, улавливая и впитывая всю подбрасываемую тебе информацию. Переваривая, осмысливая и делая выводы. Это так интересно. Раньше он думал, что открытие — это внезапное озарение, но нет, он ошибался. Это планомерное осмысливание всего, что происходит, тех законов, по которым развивается жизнь. И в первую очередь, твоя собственная. Кто-то сверху ведёт, подсказывает, направляет. Что требуется от тебя? Быть внимательным и вдумчивым. История с Флемингом, забывшим помыть чашку Петри, лишь доказывает его вывод — ничто не случайно, всё закономерно. Может и ему удастся изобрести свой пенициллин. Своё лекарство нормальности.

— На что? — удивилась Женя, завистливо разглядывая ажурные кружева на лифе нашитые поверх глянцевой ткани. Такую вещь не то что носить, даже просто гладить рукой уже приятно.

— А кто её знает? Ненавидит она меня. Одно слово — свекровь.

— Ну да, — вздыхает Женя. — Тебе бы мою. У той снега зимой не дождёшься.

Рая переводит взгляд на Женю.

— Слушай, эта сорочка тебе должна быть в пору. Ну-ка встань, я приложу.

Импортная комбинация Жене точно по размеру. От удовольствия кровь приливает к лицу.

— Купи? — выстреливает Райка, попадая точно в сердце Жене.

— Сколько? — робко спрашивает Женя, заранее зная, что позволить себе такую вещь не может ни за какие деньги.

— Пятьдесят.

— С ума сошла! Толик велосипед за такие деньги купил.

— Вот! — Райка многозначительно подняла вверх указательный палец.

— Что вот?

— Велик. Толик купил его для себя. Пусть теперь раскошелится и выделит столько же тебе на комбинацию.

— Откуда у него? Все деньги на хозяйство он мне отдаёт.

— Так пусть заработает.

— Когда? Как будто ты не знаешь, что он весь день в мастерской часы чинит, а вечерами за учебниками сидит.

— А хоть ночью. Ты-то ему на велик денег не пожалела, а на себя жалеешь.

Женя с сомнением посмотрела на соблазнительную комбинацию.

— Пятьдесят рублей, это плата за четыре месяца детсада.

— Опять же не себе. Женька, ты себя вообще не любишь. Женщина должна себя баловать. И денег на это не жалеть.

— Хорошо тебе говорить. Вы с Фёдором, как сыр в масле катаетесь. Детей нет, хата своя, а я не разгибаюсь за швейной машинкой, чтоб свести концы с концами.

— Вот, опять. Ты за машинкой. Тебе муж на что?

— Так говорю же, некогда ему, он работает и учится…

— Ну как знаешь. — Райка смяла комбинацию и кинула в ящик комода. — Ритке предложу.

— Стой! — не выдержала Женя. — Я возьму. Скинь хотя бы десятку.

— Ладно, — смилостивилась Райка, — пятёрку так и быть тебе скидываю, и всё.

Комбинация своих денег стоила. В ней Женя чувствовала себе не просто женщиной, а роскошной женщиной. Пусть даже никто и не видит на ней эту красоту, кроме мужа, но как сразу у него загораются глаза, Женя, конечно же, замечает. Вот только денег… денег не хватает катастрофически. За комбинацию она отдаёт Райке деньги частями, та всё время недовольно морщит свой красивый носик — «мы так не договаривались». Райке не понять, как они живут.

Победа принесла надежду на счастье, но острое чувство радости почти сразу сменилось столь же острым огорчением. Только Уля успокоилась, вновь о счастье замечтала, а тут снова беда, ещё горше. Пришла и забрала её Тишу. Пять лет ему дали. За то, что из окружения вышел и домой пришёл, а не на фронт вернулся. Посадили, как дезертира. За измену или что-то в этом духе. Она плохо в таких делах разбирается.

Пять лет — срок немалый. Но она ждёт, верность хранит, несмотря на то, что Сергей, брат Тихона, вокруг неё вьётся. Якобы заботу проявляет. Якобы брату обещал. А сам… Видит она… И глаза его влюблённые. И похотливые, когда она из реки летом выходила, а рубаха тело облепила. И как в зобу у него спёрло, когда она косу расплела и мокрыми волосами тряхнула. Так и до греха недалеко. Совсем близко, совсем. Особо, когда рядом под одной крышей, да в соседних комнатках. Напротив друг друга.

Но свято хранит она верность, не подпускает близко. А тут вон чего. Открытка от полюбовницы мужа. Выходит дура она. Как есть дура. Что же ей теперь делать? Измена — это поступок, объяснить который можно, но забыть… Забыть не получится. Анфиса Набокова всегда будет стоять между ними. Как залечить рану? Изменить? Назло, дерзко, отчаянно. Глупо? Наверное, да. А вот бессмысленно ли? Когда один в паре совершает нехороший поступок, у другого всегда, даже когда простил, будет временами появляться желание упрекнуть за это. Обязательно! И поводом может быть что угодно — любая мелочь. А если изменить в ответ, то каждый раз, как появится такое желание, сработают тормоза, ведь у самой рыльце в пушку.

Тихо в комнате. Лишь дрова в печке потрескивают. Все уж улеглись. А она не спит. Плохо ей. Печёт внутри. Будто не открытка эта в пламени морщится, а сердце её раненое в огне сгорает. Уля задувает свечу, расплетает косу, сбрасывает сарафан, оглаживает тело и направляется в спальню, но не к себе, а в другую. Ту, что напротив.

В этот момент из магазина с авоськой в руках вышел мужчина. Проходя мимо, он кинул косой взгляд на шумную компанию и свернул к дому. Турок посмотрел на Вету и шагнул в направлении мужчины.

— Эй, фуфлыга! Сигаретой угостишь?

Мужичок повернулся и пожал плечами.

— Нет у меня. Я не курю.

— А чой-та ты не куришь? Больной, что ли?

Связываться с подвыпившим парнем мужчине не хотелось. Не ответив, он развернулся и пошел дальше. Оскорбленный невниманием Турок коршуном бросился на мужика сзади и влепил ему кулаком в затылок. А когда тот упал на колени, со всей силы пнул его ботинком в зад. Авоська с картошкой отлетала в сторону и черные от грязи корнеплоды покатились по дорожке.

Никто Турка не окликнул, никто не остановил. Все молча наблюдали за происходящим. Вета с ужасом смотрела на распластанное по асфальту, содрогающееся от ударов тело мужика, на катящиеся по земле картофелины, на искаженное самодовольством лицо Турка. Желудок сдавило, что-то подкатило к горлу, во рту появился тошнотворно-кислый привкус. Захотелось исчезнуть, слиться с пространством. Резкая боль разорвала десну, в глазах потемнело. Все, что было дальше, странным образом исчезло из ее памяти, стерлось навсегда. Но после этого случая, всякий раз при встрече, лицо Турка вызывало у нее острую зубную боль и противный тошнотворно-кислый привкус во рту.