Серия «О Боге и сильных»

Духи злобы – падшие ангелы. Бог сотворил их вместе с прочими Ангелами, сотворил непорочными, благими, святыми, ущедрил их многими естественными и благодатными дарованиями. Но духи, омрачившись гордостью, приписали самим себе свое обилие способностей, свои изящные свойства, самые дары благодати. Они исключили себя из разряда созданий, при[1]знали самобытными существами, забыв о своем создании, и на этом бедственном основании попрали свои священные обязанности к Богу Создателю. К такому самомнению и самообольщению они были увлечены одним из главнейших ангелов (диаволом), которого святой пророк Иезекииль называет херувимом (Иез. 28), и вообще все святые причисляют к высшим ангелам. Этот херувим столько погрузился в самомнение и гордость, что счел себя равным Богу, явно возмутился против Бога (Ис. 14, 13, 14), соделался противником Богу, исступленным врагом Бога. Духи, отвергшие повиновение Богу, низвергнуты с неба. Они пресмыкаются по земле, наполняют пространство между небом и землей, отчего называются воздушными или обитающими в воздухе, они низошли во ад, во внутренность земли. Все это засвидетельствовано Священным Писанием (Ис. 14, 12, 15; Еф. 4, 12).

Число падших духов весьма значительно. Некоторые полагают, основываясь на свидетельстве Апокалипсиса (Откр. 12, 4), что целая треть ангелов подверглась падению. Пали многие из высших ангелов, как видно из вышеприведенных слов апостола Павла: их-то он и называет началами и властями. Глава и князь царства тьмы, составленного из падших духов – падший херувим. Он – начало, источник, полнота зла. Превышая всех прочих падших ангелов способностями, он превышает всех их злобой. Естественно, что увлеченные им и произвольно подчинившиеся ему духи должны постоянно заимствовать от него зло, следовательно, быть в служении ему. Но Бог, предоставя на произвол падшим ангелам вожделенное им пребывание во зле, по всемогуществу Своему и премудрости, бесконечно превосходящей разум разумнейших тварей, не престает пребывать их верховным, полновластным Владыкой; они находятся в воле Бога, как бы в несокрушимых оковах, и могут совершать только то, что Богом попущено будет совершить им.
Взамен падших ангелов Бог сотворил новую разумную тварь – человеков и поместил их в рай, находящийся на низшем небе, и состоявший прежде под ведомством падшего херувима (Беседа о духах прп. Антония Великого). Рай поступил в управление новой твари – человека.

Весьма понятно, что новая тварь соделалась предметом зависти и ненависти падшего ангела и падших ангелов. Отверженные духи, руководимые вождем своим, покусились обольстить новосозданных человеков, соделать их причастниками своего падения, своими единомышленниками, заразить ядом вражды своей к Богу, в чем и успели.

Человек, хотя и обольщенный, и обманутый, но произвольно отвергшийся повиновения Богу, произвольно согласившийся на демонскую хулу против Бога, произвольно вступивший в общение с падшими духами и в повиновение им, отпал от Бога и от лика святых духов, к которым он принадлежал не только душой, но и духовным телом своим, причислился к лику духов падших – по душе, а по телу – к бессловесным животным. Злодеяние, совершенное падшими ангелами над человеками, окончательно решило участь падших ангелов; окончательно отступила от них милость Божия, они запечатлелись в своем падении.

Духу суждено пресмыкаться в помышлениях и чувствованиях исключительно плотских и вещественных! Дух неспособен приподняться от земли! Дух не может вознестись ни к чему духовному! Такое значение, по объяснению святых отцов, имеет приговор, произнесенный Богом над падшим ангелом вслед за тем, как этот ангел поразил вечной смертью новосотворенного человека. На персех твоих и чреви ходити будеши, – изрек Бог демону, – и землю снеси вся дни живота твоего (Быт. 3, 14). 5. 319-321

Демоны не знают будущего, известного Единому Богу и тем разумным Его тварям, которым Бог благоволит открыть будущее; но как умные и опытные люди из событий совершившихся или совершающихся предусматривают и предугадывают события, имеющие совершиться, так и хитрые, многоопытные лукавые духи могут иногда предполагать с достоверностью и предсказывать будущее. Часто они ошибаются; весьма часто лгут и неясными провещаниями приводят в недоумение и сомнение. Иногда же они могут предвозвестить событие, которое уже предназначено в мире духов, но между человеками не приведено еще в исполнение: так прежде, нежели постигли праведного Иова искушения, попущение этих искушений уже было решено в совете Божием и было известно падшим духам (Иов. 1); так решена была на суде Божием, известна святым небесным силам и отверженным ангелам, передана к исполнению духу лукавому погибель в сражении царя израильского Ахава, прежде нежели царь выступил в поход (3 Цар. 22, 19–23); так предсказал диавол святому Иоанну, архиепископу Новгородскому, искушение, которое впоследствии навел на него (Четьи Минеи, 7 сентября). 3.10-11

Демоны имеют по естеству такой же наружный вид, как и Ангелы, то есть вид человека в его теле. По такому сходству с человеком Господь назвал диавола человеком (Мф. 13, 28).

Демоны исказили себя уничтожением в себе добра, рождением и развитием зла. По этой причине Писание называет их зверями, а главного из них змием (Откр. 12, 9). 3.230

Демонов чувственное видение

Святые наставники христианского подвижничества, просвещенные и наученные Святым Духом, постигая благодетельную и богомудрую причину, по которой души человеческие во время пребывания своего на земле прикрыты телами, как завесами и покровами, заповедуют благочестивым подвижникам не вверяться никакому образу или видению, если они внезапно представятся, не входить с ними в беседу, не обращать на них внимания. Они заповедуют при таких явлениях ограждать себя знамением креста, закрыв глаза и в решительном сознании своего недостоинства и неспособности к видению святых духов, молить Бога, чтобы Он покрыл нас от всех козней и обольщений, злохитро расставляемых человекам духами злобы, зараженными неисцельной ненавистью и завистью к человекам.

Падшие духи так ненавидят род человеческий, что если бы им было попущено невидимо удерживающей их десницей Божией, то они истребили бы нас мгновенно. Учение о вышесказанной осторожности и о спасительной недоверчивости к явлениям духов принято всей Церковью; оно есть одно из ее нравственных преданий, которое чада ее должны хранить тщательно и неупустительно.

Святые Ксанфопулы говорят: «Никогда не прими, если бы ты увидел что-либо чувственно или умом внутри или вне тебя, хотя бы то был вид как бы Христа, или Ангела, или какого святого, или мечтание света; но пребывай, не веруя этому и негодуя об этом». 3. 46-47

Демонов духовное видение

… Падшие духи действуют на нас различными помыслами, различными мечтаниями, различными прикосновениями. В этих действиях своих они усматриваются и изучаются. О всех этих действиях упоминает Священное Писание. Святое Евангелие изображает дьявола сперва вложившим в сердце Иуды Искариотского мысль о предании Богочеловека (Ин. 13, 2), потом взошедшим в Иуду (Ин. 13, 27).

…Духовное видение духов совершается умом и сердцем.

Обличает духов лукавых сердце; ум недостаточен для сего; ему не различить одними собственными силами образов истины от образов лжи, прикрытых образами истины. Духовное рассуждение основано на духовном ощущении, как и святой Исаак Сирский сказал: «Духовный разум есть ощущение живота вечного» (Слово 38), или как засвидетельствовали два ученика о своем ощущении и о значении этого ощущения при беседе с Господом, которого они не узнали ни чувственными образами, ни по соображению умственному: не сердце ли наше горя бе в наю, егда глаголаше (Господь) нама на пути, и егда сказоваше наша писания (Лк. 24, 32). Это-то сердце, свидетельствовавшее с верностью о Господе, свидетельствует верностью и о духах и искушает их, аще от Бога суть (1 Ин. 4, 1), или из царства тьмы и неприязни.

Способно к такому свидетельству сердце, очищенное покаянием, обновленное Святым Духом; но сердце, находящееся в плену у страстей и демонов, способно только к показаниям лживым и ошибочным. По этой причине преподобный Варсонофий Великий сказал иноку, вопросившему его о том, как различать помыслы, приходящие от Бога, от естества и от демонов:
«То, о чем ты спрашиваешь, относится к людям, достигшим великой меры духовного возраста. Если внутреннее око не будет очищено многими врачеваниями, то оно не может избавиться от терний и волчцов и собрать гроздь винограда, укрепляющего и веселящего сердце. Если человек не достигает сей меры, то не может различать этих помыслов, но будет поруган демонами и впадет в обольщение, поверив им; потому что они изменяют вещи, как хотят, особливо для тех, которые не знают козней их»

,Практическая энциклопедия, Основы правильной духовной жизни, святитель Игнатий (Брянчанинов)

Летом 1929 г. на о. Соловки, в концлагерь, прибыл этап монахинь, около 30 человек, большинство прибывших были «Шамординские монахини», т.е. монахини Шамординского женского монастыря, находившегося вблизи знаменитой Оптинской Пустыни.

С этими монахинями у администрации лагеря вышла целая история, характеризующая некоторые стороны религиозной борьбы с большевизмом в конце 1920-х гг., противостояния Христа и Велиара.

Эти монахини не были помещены в общий женский корпус, а содержались отдельно от всех.

При самом прибытии их разыгрался тяжелый инцидент. Когда, как это обычно было принято, их стали проверять и опрашивать для составления на них формуляра, они отказались дать о себе так называемые «установочные данные», т.е. ответить на вопросы о фамилии, имени, отчестве, годе и месте рождения, образовании, профессии, судимости, о статье, сроке наказания и т. п.

На вопросы о фамилии они отвечали лишь свои имена: «мать Мария, мать Анастасия, мать Евгения» и т.д. На остальные вопросы они не отвечали вовсе. После грубых криков на них и угроз их стали довольно жестоко избивать, но тогда они совершенно замолчали и перестали даже называть свои имена.

Их посадили в карцер, мучили голодом, сыростью, холодом, жаждой. Отсутствием сна, даже побоями с членовредительством, т.е. применяли к ним почти все способы «воздействия», применяемые в подобных местах «новой властью», но они оставались непреклонными в своем упорстве и даже посмели категорически отказаться от всякого принудительного труда (факт крайне редкий в концлагере, узники, которого боялись подчас даже шевельнуться в присутствии «гражданина» начальника).

Через некоторое время, меня, заключенного врача, вместе с профессором доктором Жижиленко (который был сослан в Соловки за то, что тайно принял монашество и стал епископом), вызвали к начальнику санчасти, где находился и Начальник всего лагеря, и конфиденциально просили нас произвести медицинское освидетельствование этих монахинь, намекнув, что, по возможности, желательно признать их нетрудоспособными, чтобы иметь официальные основания освободить их от принудительного тяжелого физического труда, которого они не хотели выполнять.

Первый раз в истории Соловецкого концлагеря его администрация находилась в таком необычном, затруднительном положении. Обычно, с отказавшимися от тяжелых работ (большей частью это случалось с уголовными преступниками) не церемонились, с ними поступали без всякой жалости: после жестокого избиения отправляли на штрафной о. Анзер, откуда обратно никто живым не возвращался. Иногда дело ограничивалось холодным карцером на «Секирке («Секирная гора» – место особых издевательств над заключенными, откуда редко кто возвращался живым). Через 2-3 месяца пребывания в этом карцере, возвратившиеся оттуда живыми становились «шелковыми» и оказывали безоговорочно повиновение любым требованиям администрации.

Почему монахинь-бунтовщиц не отправляли ни на Анзер, ни на Секирку – было непонятно.

После ухода начальника лагеря, мы, врачи, задали об этом вопрос начальнику санчасти, тоже врачу, который, после отбытия срока в лагере за какое-то уголовное преступление, остался «вольнонаемным» и занимал административные должности, возглавляя санитарную часть лагеря.

Он объяснил нам, что с монахинями – «дело сложное», ибо их молчаливый и сдержанный протест совершенно не вызывает агрессивной ответной реакции, он не похож на протест, который иногда позволяли себе уголовники-урки. Последние обыкновенно устраивали скандал, кричали, матерились, хулиганили. А эти – молчаливые, простые, смиренные и необыкновенно кроткие. Ни одного крика, обиды, озлоблености, ни одного слова жалобы.

«Они какие-то фанатичные мученицы, словно идущие на страдания», – рассказывал начальник санчасти, – «это какие-то, на мой взгляд, психопатки-мазохистки. Но Боже, как их невыносимо жалко… Я не смог видеть их смирения и кротости, с какими они переносят «воздействия»… Да и не я один… Даже … Владимир Егорович (начальник лагеря) тоже не смог перенести этого зрелища. Он даже поссорился с начальником ИСО (информационно-следственный отдел)… И вот он хочет как-нибудь смягчить и уладить это дело. Если вы их признаете негодными к физическому труду – они будут оставлены в покое».

«Я прошу меня освободить от этой комиссии», – попросил профессор Жижиленко, – «Я сам монах и женщин, да еще монахинь, осматривать не хотел бы…»

Профессор Жижиленко от этой комиссии был освобожден, и я один отправился свидетельствовать этих монахинь.

Когда я вошел в барак, где они были собраны, я увидел чрезвычайно степенных женщин, спокойных и выдержанных, в старых, изношенных, заплатанных, но чистых черных монашеских одеяниях.

Их было около 30 человек. Все они были похожи одна на другую и по возрасту всем можно было дать то, что называется «вечные 30 лет», хотя несомненно, здесь были и моложе и старше. Все они были словно на подбор, красивые породистые русские женщины, с умеренной грациозной полнотой, крепко и гармонично сложенные, чистые и здоровые, подобно белым грибам-боровикам, не тронутым никакой червоточиной. Во всех лицах их было нечто от выражения Лика скорбящей Богоматери, и эта неслышная скорбь была такой возвышенной, такой сдержанной и как бы стыдливой, что совершенно невольно вспомнились стихи Тютчева об осенних страданиях бесстрастной природы, сравниваемых со страданиями глубоко возвышенных человеческих душ.

«Ущерб, изнеможенье, и на всем

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Возвышенной стыдливостью страданья»…

Вот передо мной и были эти-то «разумные существа» с «возвышенной стыдливостью страданья».

Это были русские, именно лучшие русские женщины, которых поэт определял как:

«все выносящего русского племени многострадальную мать».

Все эти монахини были удивительно прекрасны. Ими нельзя было не любоваться. В них было и все очарование нерастраченной «вечной женственности», и вся красота благоприобретенного целомудренного девства, и в то же время нечто от эстетического совершенства холодного мрамора античных статуй. Главное, удивительная гармония и чистота духа, возвышающего их телесный облик до красоты духовной, которая не может вызывать иных чувств, кроме глубокого умиления и благоговения. Воистину Невесты Христовы предуготованные на Брачный пир в Царствии…

«Чтобы не смущать их я уж лучше уйду, доктор» – сказал, потупившись, встретивший меня начальник командировки, который должен был присутствовать в качестве председателя медицинской Комиссии. Подобной скромности за ним никогда не наблюдалось. Очевидно, и до кровавой прококаиненой чекистской души, как-то неизъяснимо коснулась благодать скромности и целомудрия, исходивших от этих необыкновенных монахинь. Я остался с ними один.

«Здравствуйте, матушки» – низко поклонился я им. Они молча отвечали мне глубоким поясным русским поклоном.

«Я – врач. Прислан освидетельствовать вас»…

«Мы здоровы, нас не надо свидетельствовать» – остановили меня несколько голосов.

«Я сам верующий, православный христианин и сижу здесь по церковному делу».

«Слава Богу», – ответили мне опять сразу несколько голосов.

«Мне понятно ваше смущение», – продолжал я, – «но я не буду вас осматривать… Вы мне только скажите, на что вы жалуетесь, и я определю вам категорию трудоспособности»…

- Мы ни на что не жалуемся. Мы здоровы».

- Но ведь без определения категории трудоспособности вас могут послать на необычайно тяжелые физические работы…

- Мы все равно работать не будем, ни на тяжелых, ни на легких работах.

- Почему? – удивился я.

- Потому что на антихристову власть мы работать не будем…

-Что вы говорите? – заволновался я, – ведь здесь на Соловках имеется много епископов и священников, сосланных сюда за исповедничество (преимущественно февралисты, замешанные в клятвопреступлении – прим. редак.), они все работают, кто как может. Вот, например, епископ Виктор Вятский работает счетоводом на канатфабрике, а в «Рыбзверпроме» работает много священников. Они плетут сети… Ведь это апостольское занятие. По пятницам они работают целые сутки, день и ночь, чтобы выполнить задание сверхсрочно и тем освободить себе время для молитвы – вечер в субботу и утром в воскресенье…

- Мы не осуждаем их. Это их право. Мы никого не осуждаем, степенно ответила одна из монахинь постарше, – но мы работать по принуждению антихристовой власти не будем.

- Ну тогда я без осмотра напишу вам всем какие-нибудь диагнозы и дам заключение, что вы не способны к тяжелым работам… Я дам вам всем 2-ю категорию трудоспособности…

- Нет, не надо. Простите нас, но мы будем вынуждены признаться, что Вы неправду написали… Мы здоровы, можем работать, но не хотим работать; и работать на антихристовы власти не будем, хотя бы нас за это и убили…

- Они не убьют, а замучат вас медленно – тихим шепотом, рискуя быть подслушанным, сказал я с душевной болью.

- Бог нам поможет и муки претерпеть – так же тихо сказала одна из монахинь, самая младшая.

У меня выступили слезы на глазах, комок подступил к горлу.

Я молча поклонился им… Хотелось поклониться им до земли и целовать их ноги…

Через неделю к нам в камеру врачей санчасти зашел комендант лагеря и между прочим сообщил:

«Ну и намучились мы с этими монахинями… Но теперь они согласились таки работать: шьют и стегают одеяла для центрального лазарета. Только условия, стервы, поставили, чтобы им всем быть вместе, и что они будут тихонько петь во время работы псалмы какие-то… Начальник лагеря разрешил. Вот они теперь поют и работают».

Изолированы были эти монахини настолько, что даже мы, врачи санчасти, пользовавшиеся относительной «свободой» передвижения по лагерю, несмотря на наши «связи» и «знакомства» с миром всякого рода «начальников», – долгое время не могли получить о них никаких известий.

И только через месяц мы получили следующие известия.

Пятый акт трагедии монахинь был таков:

В одном из этапов на «Соловки» был доставлен один Священник, который оказался духовником некоторых из монахинь. И хотя общение между духовником и его чадами казалось было совершенно невозможным в условиях концлагеря, монахиням каким-то образом удалось все же запросить у своего наставника указания.

Сущность запроса состояла в следующем: Мы, дескать, прибыли в лагерь для страдания, а здесь нам хорошо. Мы вместе, поем молитвы, работаем работу по душе: стегаем одеяла для больных… Правильно ли мы поступаем, что согласились работать в условиях антихристовой власти в лагерях? Не следует ли нам и от этой работы отказаться?

Духовник оказался еще более фанатичным (как представляется либерально-православному сознанию – прим. ред.), чем его духовные дочери, и ответил категорическим запрещением работать и эту работу.

И монахини отказались от всякой работы.

Начальство узнало, кто в этом виноват. Священника разумеется расстреляли. Но когда монахиням сообщили об этом, они сказали: «Теперь уже никто на земле не может освободить нас от его запрещения». Тогда начальство потеряло всякое терпение и осатанело.

Монахинь разъединили друг от друга и по одиночке куда-то развезли. Никаких вестей о них, несмотря на все наши старания, мы больше получить не смогли.

Они сгинули без всякого следа.

Прошло уже много лет после этих событий.

В перспективе времени многое сгладилось, забылось, стушевалось, но образы этих монахинь (по-видимому, предуготованых Оптинскими Старцами на мученичество – прим. редак.) – стоят передо мной ярко до боли и вызывают всегда одно и то же сложное чувство.

Прекрасно понимая, что в их поступках был крайний фанатизм (противостояние дьяволу иным быть и не может – прим. редак.), согласиться с которым полностью было бы равносильно осуждению мучеников-исповедников, погибших на работах в концлагерях, я в то же время не могу не преклоняться перед их твердой позицией отказа от работ под антихристовой властью и вижу в этом отказе сильнейший из всех протестов против большевизма (являющегося «предтечей Антихриста» – прим.).

Будь у всех нас, русских, хотя бы по капле такой силы духа – большевизм не смог бы существовать.

Журнал РПЦЗ «Православная Русь», №13, 1947 год

Один расслабленный, изнемогая в духе терпения, с воплем просил Господа прекратить его страдальческую жизнь.

«Хорошо, – сказал явившийся однажды больному Ангел, – Господь, как неизреченно благ, соизволяет на твою молитву. Он прекращает твою временную жизнь, только с условием: вместо одного года страданий на земле, согласен ли ты пробыть три часа в аду?

Твои грехи требуют очищений в страданиях собственной твоей плоти; ты должен бы еще быть в расслаблении год, потому что как для тебя, так и для всех верующих нет другого пути к небу, кроме крестного, проложенного безгрешным Богочеловеком. Тот путь тебе уже наскучил на земле; испытай, что значит ад, куда идут все грешники; впрочем, только испытай в течение трех часов, а там – молитвами Святой Церкви ты будешь спасен».

Страдалец задумался. Год страданий на земле – это ужасное продолжение времени. «Лучше же я вытерплю три часа», – сказал он, наконец, Ангелу. Ангел тихо принял на свои руки его страдальческую душу и, заключив ее в преисподних ада, удалился от страдальца со словами: «Чрез три часа явлюсь я за тобой».

Господствующий повсюду мрак, теснота, долетающие звуки неизъяснимых грешнических воплей, видение духов злобы в их адском безобразии, все это слилось для несчастного страдальца в невыразимый страх и томление.

Он всюду видел и слышал только страдание, и ни ползвука радости в необъятной бездне ада: одни лишь огненные глаза демонов сверкали в преисподней тьме и носились пред ним их исполинские тени, готовые сдавить его, сожрать и сжечь своим геенским дыханием. Бедный страдалец затрепетал и закричал; но на его крик и вопли отвечала только адская бездна своим замирающим вдали эхом и клокотанием геенского пламени. Ему казалось, что Уже целые века страданий протекли: с минуты на минуту ждал он к себе светоносного Ангела.

Наконец, страдалец отчаялся в его появлении и, скрежеща зубами, застонал, заревел, что было силы, но никто не внимал его воплям. Все грешники, томившиеся в преисподней тьме, были заняты собою, своим собственным только мучением.

Но вот тихий свет ангельской славы разлился над бездною. С райскою улыбкою подступил Ангел к нашему страдальцу и спросил:

– Что, каково тебе, брат?

– Не думал я, чтоб в устах ангельских могла быть ложь, – прошептал едва слышным, прерывающимся от страданий голосом страдалец.

– Что такое? – возразил Ангел.

– Как что такое? – произнес страдалец. – Ты обе-шал взять меня отсюда через три часа, а между тем целые годы, целые, кажется, века протекли в моих невыразимых мучениях!

– Что за годы, что за века? – кротко и с улыбкою отвечал Ангел. – Час еще только прошел со времени моего отшествия отсюда, и два часа еще быть тебе здесь.

– Как два часа? – в испуге спросил страдалец. – Еще два часа? Ох, не могу терпеть, нет силы! Если только можно, если только есть воля Господня, умоляю тебя – возьми меня отсюда! Лучше на земле я буду страдать годы и века, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на суд, только выведи меня отсюда. Невыносимо! Пожалей меня! – со стоном воскликнул страдалец, простирая руки к светлому Ангелу.

– Хорошо, – ответил Ангел, – Бог, как Отец щедрот, удивляет на тебе благодать Свою.

При этих словах страдалец открыл глаза и видит, что он по-прежнему на своем болезненном ложе. Все чувства его были в крайнем изнеможении; страдания духа отозвались и в самом теле; но он с той поры уже всладость терпел и переносил свои страдания, приводя себе на память ужас адских мучений и благодаря о всем милующего Господа.

(«Письма святогорца», п. 15, 1883, с. 183).

Проф. Г. А. Знаменский Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни

Термин «порча» на Руси применялся издревле. Причем он всегда использовался исключительно для обозначения именно тех форм душевных и физических болезней, которые были вызваны с помощью «темных сил» и тайных колдовских знаний. «Полный церковнославянский словарь», составленный протоиер. Г.Дьяченко, отсылает нас к греческому аналогу славянского слова «порча»: φαρμακεία . Это греческое слово означает: лишаться ума, страдать последствиями отравы, чародейства, волшебного напитка.

Процесс наведения порчи издревле имел во многих славянских языках несколько синонимических наименований, например: чарование, обавание, волхвование, волшебство, ведовство (от «ведение»), знахарство (от «знание»).

А людей, которые обладали специфическими знаниями, позволявшими входить в контакт с демоническими силами, называли, соответственно, чародеями, волхвами, обавателями, волшебниками, ведунами, знахарями, а также портёжниками (от слова «портить»). Об этих людях и о последствиях их деятельности «Толковый словарь живого великорусского языка» В. Даля (его 1-е издание появилось в 1861–1868 гг.) говорит следующее: Портёжник, портёжница и порчельник, порчельница; портельщик, портельщица — кто портит людей или скот чарами, дурным глазом, наговорною водою, знахарством.

Порченый — испорченный злым знахарем, на кого «находит», напущено; припадки вроде падучей, пляски Витта, кликушество, беснование.

В настоящее время славянские термины: чарование, обавание, волхвование и проч. давно уже вышли из употребления и, как правило, заменяются двумя более современными терминами: колдовство или магия, которыми в дальнейшем будем пользоваться и мы.

Таким образом, именно колдовство (магия) является главным способом наведения порчи на человека и домашних животных.

Отрывок из книги «Об одном древнем страхе» Игумен N

На Афоне существует очень древний обычай: через три года после погребения останки монахов выкапывают и осматривают. Если кости — белого цвета, чистые, значит, умерший монах угодил Господу Богу.

Если кости — желтые, значит, он сверх того был еще и подвижником высокой духовной жизни. Если же тело осталось нетленным, кожа светлая, а от мощей струится благоухание — это, без сомнения, святой человек.

Бывают, однако, случаи, когда, вскрыв могилу, тело находят нетленным, но совершенно черным, издающим невыносимое зловоние. В последнем случае, как показал многовековой опыт, это означает, что монах умер, не покаявшись от всего сердца в тяжелых грехах, а потому не прощен Богом. Сожалея об ужасной участи, постигшей умершего, братья рассылают по всем монастырям, скитам и кельям Афона записки с просьбой о сугубых молитвах за скончавшегося в таком плачевном состоянии. Его останки снова закапывают в могилу, и весь Афон усиленно молится за него еще три года.

Когда же проходят и эти три года, могилу открывают вновь. И, как правило, за молитвы всех афонских братьев Господь все-таки милует нерадивого монаха. В этом случае находят одни лишь белые косточки. Слава Богу, значит, простил его Господь! Останки вынимают, на лобной кости черепа тушью пишут имя усопшего и кладут, как положено, на полку в “костнице” (специальное помещение под кладбищенским храмом). Очень часто могилы на Афоне используют многократно, т.е. после изъятия останков в них погребают других умерших братьев.

Но иногда случается, что нетленные черные “мощи” даже после сугубых молитв всех афонитов не истлевают и продолжают смердеть. Велики, видимо, грехи умершего, не принимает Господь молитв афонских братьев, и тогда выбрасывают эти останки в море как можно дальше от берегов Святой Горы.

Итак, по прошествии трех лет, по обычаю, раскопали пантелеимоновские братья могилу отца-эконома и видят черный, смрадный, неразложившийся труп. Только тогда все поняли, почему почернела стена, рядом с которой он был похоронен. Казалось бы, сделал хорошее дело — такой великолепный больничный корпус с церковью отстроил! Но не принял этих трудов Господь. Вероятно, потому не принял, что усердие этого прекрасного организатора основано было не на выполнении послушания, а на тщеславном желании возвеличить свое имя в памяти всего Афона. Он преслушался игумена, а затем оскорбил его дерзостью. Смертельной обидой на старца он лишь раскрыл для всех глубину своей тщательно скрываемой гордыни. Наконец, он подтвердил свое беспредельное злопамятство упорным отказом просить прощения у настоятеля даже перед его смертью, когда тот дважды смиренно просил прийти к нему, чтобы взаимно проститься. Поняли тогда братья, что на нем сбылись слова Господа: “…прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш небесный простил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш небесный не простит вам согрешений ваших” (Мк. 11:25-26).

Но что же делать?! Снова, как принято, закопали могилу и разослали по всем монастырям записки с именем несчастного отца-эконома. Три года за него молился весь Афон. Когда же окончился и этот срок, могилу вскрыли вновь, — а труп все такой же смердящий и черный. Однако братья решили все же сделать еще одну попытку умолить Господа и еще раз засыпали могилу эконома. Но вот ее раскопали в третий раз… Труп оказался все в том же состоянии. Видя это, новый игумен приказал отвезти останки подальше от берега и выбросить в море.

Бог не простил того, кто отказался прощать. Земля не приняла его тело. Даже молитвы многочисленных афонских праведников не смогли на этот раз изменить приговор Божий. У меня сохранилась фотография: место, где была могила эконома, отмечено невысокими кустиками, посаженными по всей длине. Напротив, на стене храма, черная полоса, а там, где были его ноги — черный “столб”, взметнувшийся до самой крыши.

Не так давно это было — в начале ХХ века, и в наше время еще жили монахи, которые помнили того эконома. Они недавно умерли, передав эту грустную повесть ныне живущим братьям.

Из книги Игумена N , "Сокровенный Афон"

*

Ты прочитал эти слова и удивился! А разве человек удивляется только отдельным словам Священного Писания? Каждое слово в Писании словно новая жизнь! Тебя удивляет, что апостол говорит о благоухании познания. Как, спрашиваешь ты, в духовном царстве может быть благоухание?

Очень просто: как может быть духовное зрение и духовное слышание, так же есть и духовное благоухание. Слепой Исаак ощутил душу сына своего Иакова по запаху и сказал: /вот, запах от сына моего, как запах от поля, которое благословил Господь/ (ср.: Быт. 27, 27). Пророк с огромного временного расстояния духом прозревает Христа, как прекраснейшего из сынов человеческих, и говорит о благоухании одежд Его, под одеждами, конечно, имея в виду добродетели, в которые была облечена Его душа.

Не напрасно говорит наш народ: «благоуханная душа», или: «смердит его душа!».

Явления ангельских сил людям всегда сопровождались удивительным, неземным благоуханием, но когда к кому-то подступали бесы, они, являясь, распространяли вокруг невыносимый, отвратительный смрад. Вспомни неожиданно приятное благоухание при молитве или от мощей святых. Но все это относится к тайнам духовного мира и недоступно тому, кто телесно мыслит и телесно живет. Правда и то, что особый запах имеют некрещеные души. Апостол благодарит Бога за то, что Он дарует верным /торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте. Ибо мы Христово благоухание/ (2Кор. 2, 14–15). Благоухание познания Бога в Троице Единого, благоухание познания Сына Божия как Мессии, благоухание познания Царства Света и вечной жизни, благоухание Божественной любви, благоухание чистых и богоугодных помыслов, чувств и дел – все это называется Христовым благоуханием. Это благоухание носят в своих душах те, кто познал Христа и живет этим познанием. Это благоухание жизни, в противоположность запаху смерти: /для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь/ (2Кор. 2, 16).

А запах смерти носят в себе те, кто далек от познания Христа, кто отвергает Христа или восстает на Христа. Их души источают смертный запах, ибо они не хотят знать ничего о том, что следует после смерти. Смерть полновластно господствует над их жизнью. Смерть населяет все отделы их душ. Их взгляд не простирается дальше гроба. Потому и запах тех душ – запах смерти. Ибо запах нашей души распространяется в зависимости от конечной точки нашего видения: если это гроб, то запах смерти, если это Бог живый и Царство Небесное, то благоухание жизни.

Все физические запахи являются образами и символами духовной реальности. Духовные запахи распространяются от бестелесных духов и зависят от их качества, от ткани их добрых или злых помыслов и чувств.

святитель Николай Сербский (Велимирович), Миссионерские письма

"Мужик с вокзала! Спаси меня ! " - кричал на грани смерти китаец (естественно на китайском языке), оказавшийся на льдине во время внезапно начавшегося ледохода.

Очевидцы рассказывали, что никаких шансов спастись и выбраться у бедняги не было от слова никаких.

Но китаец продолжал отчаянно кричать: - "Мужик с вокзала! Спаси меня! ", потому что точно знал, что на вокзале в Храме, построенном русскими эмигрантами в Шанхае в Честь Святителя Николая, всем, кто просит помощи, Помогает Чудесный Старец, имя которого китаец не знал, но в момент гибели вспомнил о случаях Чудесной Помощи всем людям этого Святого, Любимого Русскими.

На глазах у всех, кто находился на берегу и точно знал, что выбраться со льдины совершенно невозможно, китаец с криком "Мужик с вокзала!!! Спаси меня! ", вдруг стал приближаться к берегу, точно перепрыгивая со льдины на льдину, и, очень быстро добрался до людей, наблюдающих за ним, как будто у него выросли крылья.

Спасенный китаец и все, кто видел это Чудесное Спасение, стали Христианами.