Серия «Невеста колдуна»

22

Невеста колдуна

часть 1

часть 2

часть 3

финал

Пока Настя была без сознания, ее связали. Руки развели в стороны, притянув тряпичными жгутами к основанию кровати, ноги раздвинули и привязали к спинке. Теперь она лежала в позе морской звезды, почти неспособная пошевелиться. Впрочем, сил на это у нее и так не оставалось. Придя в себя, Настя смогла порадоваться лишь тому, что плод в ее чреве успокоился, а боль утихла.

Откровением стало появление в комнате еще одного персонажа — сухой, высокой старухи в глухих, черных одеждах, что делали ее похожей на монахиню. Открытым оставалось лишь лицо — бледное, морщинистое, с длинным острым подбородком и губами, сжатыми в злой гримасе. Она молча и недвижно стояла в дальнем углу. Прищуренные глаза, черные как ночь, неотрывно и почти не мигая смотрели на Настю.

Та, не подав вида, перевела взгляд на старика — и содрогнулась, наконец, в деталях разглядев, как ужасающе он изменился: кожа на лице сползала лоскутами, волосы поредели, десны, лишенные зубов, сильно кровили. Отвратительное зрелище!

Василий. Лекарь, колдун и раб восставшего из мертвых чудовища. Тот, кто дал ей надежду на жизнь, чтобы затем отобрать все, ввергнув в ад. Радовало одно: теперь он и сам умирал, медленно превращаясь в ходячий труп.

Она все вспомнила. И многое поняла. Легче от этого не стало. Выть от ужаса и жалости к себе захотелось еще сильнее.

– Это повитуха, — нарушил тишину колдун. — Она поможет, когда придет время. Примет ребенка.

– Какая радость! — на ехидство ей едва хватило сил.

– Тебе придется рожать. Так или иначе.

– Иначе — это как?

Василий помолчал, взглянул на старуху.

– Я дам отвар. Он лишит тебя воли. Заставит делать только то, что я скажу. Прямое подчинение. Маниакальная преданность.

– Сдохнешь счастливой! — вдруг вступила в разговор повитуха. Ее голос был скрипучим, каркающим. Такого не пожелаешь больше услышать никогда.

– Ты же понимаешь, что это безумие? — попыталась достучаться до Василия Настя.

Колдун молчал.

– Кого я должна родить? Чудовище, которое пожрет нас всех?

Говорить было тяжело, но она продолжала.

– Останови это! Он не должен родиться! Убей меня!..

Старик молчал. Настя посмотрела на старуху — та застыла, словно злое черное чучело, насаженное на высокий, кривой шест.

– Я не смогу, — беззвучно прошептал колдун, и на его глазах выступили кровавые слезы.

А спустя мгновение его словно подкосило. Он качнулся, колени подогнулись, и он с тихим стоном осел на пол. Настя не видела, что с ним, лишь слышала сдавленные хрипы и затихающее бульканье. Затем воцарилась гробовая тишина.

– Господи... — взмолилась Настя, но не смогла продолжить.

Плод в утробе дернулся, накатила адская боль. Тело выгнулось дугой, крик застрял в горле. Последнее, что она увидела, — смазанное движение старухи, метнувшейся к ней черным вороном.

Эпилог.

Пепелище дымилось, отравляя воздух горьким запахом горелого тряпья и древесины. Пожарные, закончив работу, неспешно собирали шланги. Их лица, перепачканные сажей, выглядели усталыми и отрешенными. В глазах многих читались недоумение и… едва уловимый испуг от непонимания происходящего.

В стороне, у полицейской машины, следователь Дмитриев и криминалист Орлов молча наблюдали за финальным актом поистине драматической пьесы.

— Ну и местечко, — наконец сдавленно выдохнул Дмитриев, вновь окинув взглядом остовы брошенных домов и бурьян прошлогоднего сухостоя, заполонивший все вокруг. — Чем мы провинились, что нас занесло в такую жопу?

— Не повезло, — буркнул Орлов, снимая перчатки. — Дежурство и внезапно образовавшийся труп. Хорошо прожаренный, готовый к отправке. Сейчас дождемся труповозку, погрузимся и…

— Как считаешь, смерть естественная?

— Пока точно не скажу, сам понимаешь. Но пожарные говорят: дом сгорел очень быстро. Буквально за считанные минуты. И это как‑то… неправильно.

— Чего так? — удивился Дмитриев. — Дом небольшой, старый. Наверное, барахла всякого набито было под самую крышу?

— В том‑то и дело, что нет. Полыхнуло где‑то внутри, но следов горючих веществ не обнаружили. А горело так, что старая панцирная кровать почти вся расплавилась! Поверь мне, Саша, так при обычном бытовом пожаре не бывает.

— А кто у нас труп?

Криминалист достал из пачки сигарету, закурил и лишь после этого ответил:

— Тело мужского пола. По предварительным данным — хозяин, весьма преклонных лет.

— Может, дедушка арсенал с войны хранил? Канистру с напалмом, например?

— Вряд ли. От напалма, как и от любой другой подобной дряни, всегда следы остаются. А у тебя как успехи? Нашел в этой забытой богом дыре хоть одну живую душу?

— Нашел, — поморщился следователь. — Одинокую старуху на другом конце улицы. Похоже, единственный на данный момент житель этой славной деревушки.

— И что сообщила бабуля?

— Бабуля? — Дмитриев невесело усмехнулся. — Видел бы ты ее. Натуральная ведьма! Зыркнула так, что я чуть непроизвольно не перекрестился.

— Шутишь? Ты же вроде атеист.

— Какие уж тут шутки! — следователь выразительно сплюнул. — Сказала, что ничего не видела и не слышала. Что в доме давно никто не жил. Но могли залезть бомжи — дом стоял незакрытый.

— Ну, может, так оно и есть. Разберемся. Наверное…

— Наверное, — повторил Дмитриев и вдруг добавил: — Знаешь, что меня еще в этой истории напрягает? — Он медленно провел рукой по лицу, словно стирая налипшую копоть. — Тишина. Слишком тихо тут. Не по‑хорошему тихо.

Орлов затянулся, выпустил струйку дыма, прищурился:

— В смысле?

— В прямом. Ни собак, ни кошек. Это еще ладно — деревня нежилая. Но птицы! Даже в городе гвалт стоит, весна на дворе. А здесь… Деревня будто вымерла задолго до пожара. И эта старуха… Она врет. Чувствую нутром — врет. Говорила, не видела ничего, но глаза отводит, прячет. И на порог меня не пустила. Встала у калитки, как глыба каменная, — не своротишь. А из дома звуки странные: словно кто‑то поет уныло, и плач детский… Младенческий.

Криминалист задумчиво постучал пальцем по сигарете, сбрасывая пепел:

— То, что врет, — допустим. Но что она может знать? И зачем ей врать? А звуки… Телевизор, наверняка. Сейчас по нему какую только чушь не показывают.

— Вот это и надо выяснить. — Дмитриев достал блокнот, перелистнул несколько страниц. — Она упомянула бомжей. Вроде видела не так давно пару маргиналов. Но, со слов пожарных, на пепелище нет следов чужого присутствия: ни упаковок, ни бутылок, ни окурков. А дом сгорел так, что даже кости нашего покойного едва уцелели.

Орлов нахмурился:

— Ты на что намекаешь? На мистику?

— Ни на что не намекаю. Просто отмечаю несостыковки. — Следователь захлопнул блокнот. — Давай так: ты дожидайся машину и присматривай здесь, а я еще раз наведаюсь к старухе. Попробую поговорить с ней… по‑другому.

— А надо ли? — спросил Орлов, бросая окурок под ноги и кончиком ботинка вминая его во влажную землю. — Вдруг окажется, что старуха действительно ведьма? Начнешь давить — а она тебя в ответ проклянет. Я слышал, что деревенские ведьмы скоры на расправу. Нашлет бессилие мужское — что делать станешь?

Следователь, уже собравшийся идти, замер в нерешительности. Смерил напарника тяжелым взглядом, прикидывая: шутит или говорит всерьез? Затем вспомнил черные, словно осенняя ночь, глаза старухи — всего лишь раз глянувшие на него, но, казалось, проникшие прямо в душу. И понял: коллега прав. Ну ее к черту. Было бы из‑за чего рисковать. Сейчас подъедет машина, санитары погрузят все, что осталось от неизвестного старика в свою кибитку — и они вернутся в город. Напишут отчет и уже к вечеру забудут об этой деревне и о странном пожаре.

— Коля, ты прав. Нет ничего хуже истины, если она не на нашей стороне. А в неведении — счастье.

— Да ты философ! — удивленно присвистнул криминалист.

— Это не я. Кто‑то из древних. Давай‑ка лучше закурим.

Они стояли, курили и смотрели, как пожарная машина, валко переваливаясь, медленно ползет по деревенской улице. Она не без труда разминулась с въезжающей на окраину санитарной «буханкой», затем выбралась на оперативный простор и заметно прибавила скорость.

— А вот и падальщики едут. Значит, и мы скоро отсюда свалим.

— Поскорее бы, — негромко сказал Дмитриев и невольно поежился. Ему показалось, что он видит на крыльце самого крайнего дома одинокую фигуру в черном — и даже чувствует на себе недобрый взгляд таких же черных глаз.

Конец.

Показать полностью
21

Невеста колдуна

начало, часть 2

часть 3

Тяжелая книга легла на стол, покрытый темно-зеленым бархатом. Щелкнул причудливый замок, сдерживавший до поры массивную обложку из темного дерева, обрамленную светло-бежевым костяным каркасом, испещренным сетью трещин. Негромко зашелестели страницы — плотные, впитавшие в себя не только чернила, но и само время. Пахнуло пылью, сухим ковылем, землей и старой кожей, что до глубоких и рваных морщин задубела на ветрах и солнце.

В густом полумраке царила тишина, которую нарушало лишь потрескивание свечей в керамических подсвечниках по углам комнаты. Так продолжалось долго, пока тишину не разрезал низкий, басовитый голос. Мужчина читал на древнем, незнакомом языке, гортанно растягивая слоги, словно подвывая. Это была песнь-молитва, обращенная к чему-то столь древнему, что мир давно забыл его имя.

Внезапно в комнату ворвался тугой поток воздуха, взметнувший шторы, поднявший облачка пыли и сдувший с пола сор. Пламя свечей дружно дрогнуло, замерцало, но не погасло.

Воздух был сух и горек на вкус. Он нес не свежесть, а затхлость склепов, саму смерть, веками ждавшую своего часа под тяжелыми курганами – концентрированный яд, способный убить все живое или обратить вкусившего в вечного раба, пленника древней силы...

***

Настя очнулась внезапно, словно ее грубо выдернули из теплого, уютного небытия. Радость от того, что она жива, смешалась с нарастающей тревогой от внезапно нахлынувших воспоминаний. Открыв глаза, она увидела над собой каменные своды.

Что это? Где она? Очередная незнакомая комната? Подвал?

Настя попыталась встать, дернулась и с холодным ужасом осознала: она связана. Только сейчас тело отозвалось онемением и болью в туго стянутых запястьях, руках и ногах.

Стараясь не поддаться панике, Настя попыталась повернуть голову, но не смогла. Что-то крепко держало ее. Ощущение было такое, будто это широкий кожаный ремень. Она скосила глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то вокруг.

Постепенно в ее сознании начала складываться картина происходящего. И эта картина была пугающей.

Она лежит на широком столе. Он жесткий и холодный. В голове тут же всплыл образ больничной операционной. За ним — секционный стол в морге, где патологоанатомы вскрывают тела. Где она, черт возьми? В клинике, в старом заброшенном морге?

Внезапно кольнула пугающая мысль: патологоанатом здесь — тот самый ублюдок, что уже резал ее когда-то! В том сраном городишке, название которого она давным-давно забыла.

Наваждение схлынуло, уступив место жуткой реальности: она голая, обездвижена и совершенно беззащитна. Значит, тот, кто с ней это совершил, имеет сейчас над ней абсолютную власть.

– Не дергайся, девочка!

Она узнала этот голос.

Василий!

Ну конечно, кто же еще! Этот мужлан, фигурой и повадками напоминающий медведя. Лекарь, колдун... кто он такой на самом деле? И, Боже, как же все по-идиотски вышло! Ведь это она сама, по своей воле, приехала к нему в этот мухосранск, одна, без свидетелей, стараясь сохранить инкогнито, и отдалась в его руки. Осознание этого сейчас оказалось самым обидным.

– Не дергайся! — повторил Василий.

Он наконец подошел ближе и оказался в поле ее зрения.

Настя с трудом узнала его. И дело было не только в жутком освещении. Лицо мужчины осунулось, посерело от усталости, губы потрескались в кровь. Но страшнее всего были его глаза. Они горели лихорадочным блеском, и в них отчетливо читалось самое настоящее безумие.

А еще ее напугала его одежда — бесформенная ряса из грубой мешковины с широким капюшоном, скинутым сейчас на плечи.

– Что происходит? — с трудом сдерживая дрожь, спросила Настя.

Ей хотелось закричать, разрыдаться, но страх сжимал горло. Страх сойти с ума, отключиться, потерять контроль и утратить последнюю надежду на спасение.

– Прости меня, девочка, — вдруг тихо, с неподдельным сожалением, сказал мужчина. — Не стоило нам встречаться.

– Зачем все это? — она торопилась говорить, опасаясь, что стоит ей замолчать, и он тут же примется за дело. — Я выполнила все! Вела себя как умничка! Не пила, не курила, не ела всякую дрянь! И главное — никому не сказала ни слова о том, что ты со мной сделал! Я вела себя так, как ты мне велел! И я не виновата, что сволочь продюсер кому-то проболтался!

– Не виновата, — легко согласился он. — Но это ничего не меняет. Условия нарушены, и Он требует наказать виновных.

– Он? Кто этот Он? Если так нужно, то пусть и наказывает того, кто виноват! Арутюнян пусть отвечает за свой длинный язык! Его и казните! При чем тут я?!

– Ты не понимаешь, — устало покачал головой Василий. — Твой армянин уже умер. Что ждет его за гранью — не знаю, но отвечать за грехи ему придется. А так... мы все виноваты. Ты — в том, что сознательно губила себя. Я — в том, что полез не в свое дело. Хотя ты, возможно, и меньше. Но это ничего не меняет. Каждый должен ответить за собственный грех.

– Что значит «каждый»? Меня за что? Я даже не просила меня лечить!

В ответ он лишь медленно покачал головой. И Настя с предельной ясностью поняла — спорить бесполезно.

– Помоги-и-ите!!! — вдруг заорала она истошно. — Кто-нибудь! Помоги-и-ите!!!

Странное эхо прокатилось под сводами, отражаясь от холодных, скрытых мраком стен. Настя закашлялась, едва не сорвав голос.

– Никто тебя здесь не услышит, — спокойно сказал Василий, и от этого спокойствия у нее окончательно снесло крышу. Она забилась, затряслась, пытаясь вырваться. Хрипела, кашляла, осыпала мучителя грязной бранью. Она даже изловчилась и плюнула в него, стараясь попасть в лицо.

Но агония длилась недолго. Пару минут, не больше. Уставшая, разгоряченная, утратившая волю, Анастасия Жукова замерла на металлическом алтаре. Ее тело пылало жаром и блестело испариной. Лицо нездорово алело, грудь вздымалась судорожными рывками. В распахнутых от ужаса глазах застыли крупные слезы.

– Смирись, — гулко прозвучал голос Василия, и ему вторил отчетливый скрежет металла.

Анастасия задрожала, до крови закусила губу и зажмурилась, ожидая боли.

Мгновения растянулись в вечность. Тело сжалось в комок, сердце бешено колотилось, насыщая кровь адреналином. Сознание заполнила черная, вязкая субстанция, вытесняя все мысли, кроме одной, бившейся на самом краю: «Все, Настена, конец!»

Она почувствовала болезненный укол под левой грудью. Широко распахнула глаза, пытаясь закричать — не от боли, а от высвободившегося страха. Не получилось. Через мгновение — укол под правую грудь. Затем — в живот и чуть ниже, в пах. Там разрез был глубже. Она почувствовала острую боль, жжение, ощутила, как по коже потекла теплая, липкая кровь.

Колдун хрипло затянул неразборчивый речитатив, похожий на шаманское камлание. Слов Настя не понимала, но каким-то внутренним чутьем ощутила — это призыв.

И тот, кого звал колдун, явился.

Сначала пришел запах. Вонь тления, смешанная с едкой гарью горелой плоти. Потом послышались шаги — шаркающие, невнятные, но неуклонно приближающиеся. Настя дернулась, пытаясь увидеть того, кто шел за ее душой. Попыталась крикнуть, но из горла вырвался лишь слабый хрип.

– Хозяин!

Настя увидела, как Василий накинул на голову капюшон и низко, почтительно склонился.

Обладатель невыносимого смрада что-то ухнул в ответ. Василий, судя по всему, понял.

– Да, хозяин. Я прошу милости, хоть и не заслужил прощения. Вверяю жизнь и смерть в ваши руки. Распорядитесь мной. И примите этот дар. Пусть сие юное тело послужит вашим помыслам.

«Похоже на дешевый фильм ужасов!» — промелькнуло в сознании Насти.

Она не оставляла попыток увидеть «хозяина». Дергалась, вытягивала шею. И вскоре узрела.

Из мрака выступила высокая, сгорбленная фигура в драной, заляпанной хламиде. Голова и часть лица были скрыты чем-то вроде арабской куфии — грязно-серой, с рваными опалинами по краям.

Страшный пришелец подошел вплотную, и Настя увидела черный, беззубый провал рта, едва прикрытую лоскутами кожи широкую челюсть, грушевидное отверстие носа, заполненное жидкой тьмой.

Увиденное парализовало ее. Но хуже всего был запах! Давно сдохшая и разложившаяся на солнце туша воняла не так сильно, как тот, кто явился на зов.

Мертвец. Старый, сгнивший, но почему-то все еще движущийся, слышащий и мыслящий. Тот, кого Василий назвал хозяином.

Он подошел вплотную, и Настя, почти теряя сознание, увидела его глаза — два выпуклых белых буркала, словно у большой, снулой рыбы, с маленькими черными зрачками, которые прожигали все живое лютой ненавистью. Они были живые. И двигались неестественно быстро. Глаза без век, от которых невозможно оторваться.

Настя поняла: он ее видит. Внимательно рассматривает. Придирчиво оценивает, как распорядиться подарком.

Глаза чудовища замерли и резко скользнули вниз. Он поднял руку. Из прорехи в хламиде появилась ладонь — черная, как сажа, обтянутая мертвой кожей. Костлявая ладонь с длинными, подвижными пальцами. Они коснулись раны на ее животе, ткнули в нее, усиливая боль и без того запредельный ужас.

Мертвец несколько секунд смотрел, как алая кровь стекает с его черных пальцев. Затем поднес ладонь к лицу. Пальцы медленно погрузились в тьму, заполнявшую беззубую пасть.

Сначала рухнул колдун. Он тихо охнул, и его голова с глухим стуком ударилась о каменный пол.

И тут же не выдержала Настя. В ее сознании словно щелкнул тумблер, и страшную картинку реальности накрыла спасительная тьма.

***

Впереди по-прежнему таилась неизвестность. Настя сделала еще пару шагов, замерла, прислушиваясь. Ничего, кроме щелчков люминесцентных ламп на сером, в желтых пятнах потолке, да мерного падения капель где-то впереди. И больше ничего. Пустота. Безлюдье.

Это пугало все сильнее.

Инстинкт самосохранения кричал: «Надо что-то делать!» Но что? Кричать? Звать на помощь? А если на ее зов явится кто-то плохой? Страшный, коварный, желающий зла?

Глупости! Кто станет ее обижать? Она же хорошая. Добрая, чуткая, всегда готовая прийти на помощь. Даже незнакомцу.

Она попыталась вспомнить хоть один случай, подтверждающий эту уверенность. Не смогла. Это было странно. Мысли путались, расползались, как дым.

Настя пошла дальше. Неспеша, осторожно, словно ступала по тонкому льду.

Тревога нарастала. А впереди маячил все тот же бесконечный коридор. Узкий и извилистый. Кривые стены с аляповатыми, выцветшими цветами на обоях. Под ногами — рваный линолеум, повсюду мусор и паутина, которая рваными гроздьями свисала с потолка и так и норовила попасть в лицо.

Но идти вперед было надо. Почему? Она не знала. Чувствовала — так надо. Понимала: остановится или повернет назад — случится нечто ужасное. Непоправимое. То, что едва не случилось с ней совсем недавно, прошло рядом, лишь слегка задев краем истлевшего савана.

И все же она не удержалась, оглянулась. И увидела нечто, отчего кровь застыла в жилах: за ней, буквально по пятам, следовала черная, абсолютно непроглядная тьма.

– Слушай мой голос...

Голова раскалывалась, тело ныло. Сознание соскальзывало обратно в ледяную пучину.

– Слушай мой голос...

Ей хотелось закричать, завыть от боли и страха, накрывших с головой. Но сил не было. Совсем.

– Иди ко мне. Борись с тьмой, Настя. Ты сильная...

Она заставила себя, вернула тело под контроль. Слабый свет болезненно ударил в приоткрывшиеся веки. Еще одна волна боли. Казалось, хуже уже некуда!

Она все же смогла открыть глаза, но разглядела лишь мутный силуэт, склонившийся над ней.

– Где я?.. — на этот вопрос ушли последние силы.

– Ты должна попить.

Что-то мягкое и влажное коснулось губ. Несколько капель живительной влаги скатились по пересохшему горлу.

Стало чуть легче, и она повторила:

– Где я?

Ответа не последовало. В ушах зазвучал противный писк. Глаза сами закрылись, отсекая реальность, возвращая сознание в черную пустоту...

– Если ты не попьешь, то скоро умрешь.

Голос был знаком, но кому он принадлежит — вспомнить не получалось. Как и многое другое. Прошлое тонуло в сером тумане, и лишь иногда всплывали размытые, не связанные между собой обрывки. Что-то мешало, словно в мозгу засела огромная заноза, пронзившая память.

Сейчас было ясно одно: с ней случилось нечто ужасное. Она, вероятно, тяжело больна. А тот, кто с ней говорит, пытается помочь. Ей очень хотелось в это верить.

Время текло. Она то проваливалась в беспамятство, то возвращалась в мир, полный боли и страха. И постоянно слышала того, кто настойчиво твердил:

«Борись!».

И она боролась. И вскоре ей стало чуть легче. Боль отступила, глаза смогли различать предметы. Потолок, часть стены, на которой висело нечто большое и темное. Пугающее и притягательное одновременно. И он — тот, кто встречал ее на грани жизни и смерти.

Мужчина. Почти старик. Сгорбленный тяжестью прожитых лет. Его крупные, когда-то сильные, а теперь дрожащие руки привычно поправили подушку и поднесли к ее губам смоченную губку.

Она отрицательно мотнула головой. Он понял и через мгновение поднес кружку. Чай. Теплый и приторно-сладкий.

– Тебе нужно поесть, — сказал он, не отрывая внимательного взгляда.

Она прислушалась к себе. Тело, в котором болела каждая клетка, на упоминание о еде ответило протестом. К горлу подкатила тошнота, живот свело судорогой.

Живот. С ним было что-то не так. Со всем телом творилось неладное, но живот беспокоил особо.

Она потянулась руками к себе, истратив на это почти все накопленные силы. Кончики пальцев коснулись кожи, и она ощутила болезненное покалывание, странное натяжение. И поняла одну простую вещь: с ней явно что-то не так. Кожа была сухой, шершавой и горячей. Живот раздут и на ощупь напоминал большой, тугой мяч.

– Что... со мной? — с трудом выдохнула она, но старик, кажется, не расслышал. Голос Насти был слабым, как шелест утреннего ветра.

– Что... случилось? — повторила она почти в самое ухо склонившегося к ней старика.

Он кивнул и уставился на нее. Молчал почти минуту. Затем тихо спросил:

– Ты что-нибудь помнишь?

Сил хватило лишь на слабое покачивание головой.

– Может, это и к лучшему, — тяжело вздохнул он. Помолчал еще и сказал: — Ты беременна. Случай сложный: ты обезвожена и потеряла слишком много сил.

Беременна? От этих слов у Насти перехватило дыхание. Она снова попыталась что-то вспомнить, но в висках тут же вспыхнула резкая боль, заставившая ее с надрывом застонать. Господи, как же все у нее болит! Словно тысячи острых игл впились в мозг, впрыскивая в него свой медленный, смертельный яд.

Она взмолилась о пощаде, и через несколько невыносимых мгновений тьма сжалилась, заключив ее в свои мягкие, но холодные объятия.

***

Настя очнулась резко, вынырнув из глубокого черного омута небытия. Увидела свет, сумела глубоко вдохнуть. Воздух показался ей сухим и почему-то горьким.

Губы пересохли и потрескались до крови. Пить хотелось до умопомрачения. Боль отступила, но чудовищная слабость давила, как многотонная плита. Настя с трудом огляделась. Незнакомая комната. Небольшая, бедная. Голые стены, деревянный пол, низкий потолок — похоже, деревенская изба. Из мебели — лишь стол, пара стульев и кровать, на которой она лежала. Та была большой, старинной. Почти музейный экспонат. Массивная, с коваными спинками, тонкие прутья которых сплетались в незатейливый узор, а стойки венчали набалдашники в виде львиных голов. Архаично и нелепо в этой комнате, где под потолком пылилась голая лампочка, а на единственном окне висела ситцевая занавеска с рисунком в мелкий синий горох.

Настя повернула голову и увидела на стене большой темный ковер. Ее внимание привлекла грубая вышивка в центре. Объемный рисунок скрещенных линий напоминал огромного паука, ждущего свою жертву в засаде. Стоило остановить на нем взгляд, как накатила тревога, а за ней — головокружение. Настя быстро отвернулась.

Скрипнула дверь, и в комнату вошел высокий человек. Тот самый старик.

– Тебе лучше? — сразу спросил он.

Настя кивнула и сипло попросила:

– Пить.

Он помог ей приподняться, осторожно напоил из уже знакомой кружки.

Его голос не давал ей покоя. Она знала его. Чувствовала: вспомнив, кто он, она поймет, кто она сама. И что с ней случилось. Но любая попытка напрячь память вызывала вспышку головной боли. Поэтому – не сейчас. Может, он сам все расскажет?

– Где я? — снова задала она не дающий ей покоя вопрос.

Он подошел ближе, придвинул стул, тяжело на него опустился.

– Я не могу ответить на все твои вопросы, — глухо и недружелюбно произнес старик.

– Почему?

– Я многого не знаю. А что-то не следует знать и тебе. Поверь, так лучше.

Настя почувствовала злость. Проклятый старик что-то скрывает! Что-то важное для нее!

– Мне... надо... знать!

Он вздохнул, пристально посмотрел на нее и сказал уже другим тоном:

– Ты очень слаба. Чтобы силы вернулись, ты должна поесть. Сделаем так: ты поешь, а потом мы поговорим. Обещаю, отвечу на некоторые твои вопросы.

– Я не хочу, — мысли о еде снова вызвали тошноту.

– Ты должна.

Старик кивнул на ее живот, и Настя вдруг испугалась и рассердилась на себя. Она же беременна! А это значит, что необходимо думать о ребенке.

Она нехотя кивнула.

Старик устало улыбнулся, тяжело поднялся и вышел. Вернулся через несколько минут с потертым бокалом без ручки и алюминиевой миской.

«Похоже, здесь и посуды нормальной нет», — мелькнуло у Насти.

Старик помог ей приподняться, подложив под спину еще одну подушку. Настя с трудом устроилась полусидя, стараясь, чтобы одеяло — тонкое, в несвежей наволочке — не сползло с груди.

И тогда она увидела свои руки. Зрелище шокировало. Тонкие, слабые кисти, похожие на птичьи лапки, были обтянуты серой, морщинистой кожей с россыпью пигментных пятен. Руки дряхлой старухи! Задыхаясь от ужаса, Настя стянула одеяло и захрипела, не в силах издать нормальный крик.

То, что она увидела, было кошмаром. Землистое, иссохшее тело старухи с обвисшей грудью и сине-желтыми пятнами на коже. Огромный живот, кожа на котором была покрыта сетью черных вен, словно плохо сделанная татуировка.

– Это... как?! — выдавила она.

Она подняла руку, коснулась лица. И то, что она ощутила, не оставило сомнений. Сухая, шелушащаяся кожа, глубокие морщины, заострившийся нос, впалые щеки. Волосы сильно поредели, и когда Настя, обессилев, уронила руку, между пальцев осталось несколько тонких седых волос.

Воздух в легких закончился, мир помутнел, залитый скупыми, горячими слезами. Сердце билось так, словно вот-вот разорвется на тысячи осколков.

После долгих уговоров и даже угроз он заставил ее выпить содержимое бокала. Настя не поняла, что это было. Возможно, мясной бульон с протертыми овощами — густой, чуть сладковатый и жирный. Проглотить это стоило невероятных усилий. Потом старик взял миску и вилку. Настя вспомнила: такие же алюминиевые вилки она видела в столовой, стилизованной под советский общепит. Где и когда — вспомнить не удалось.

Он кормил ее сам. Наколол на вилку кусок чего-то темно-красного, почти коричневого, и поднес ко рту, неловко задев подбородок. Она попыталась жевать, отмечая странный горьковатый вкус и жесткую, резиновую структуру. Это было что-то мясное. И оно, о ужас, оказалось сырым.

– Это печень, — бесстрастно произнес старик. — Тебе нужен гемоглобин. Сырая печень — лучшее средство.

Настя брезгливо отвернулась, и после нескольких тщетных попыток он со вздохом поставил тарелку на стол.

– Ты обещал рассказать, — борясь с тошнотой, прошептала она.

– Ты обещала поесть, — парировал он.

– Я съела столько, сколько смогла...

Старик помолчал, затем заговорил:

– Ты должна родить этого ребенка. Я должен тебе в этом помочь.

– Родить? — Настя лишь слабо приподняла иссохшие руки, указывая на свое состояние.

– Ты не была такой. Когда понесла — была молода и здорова.

– Что же случилось?

– Ребенок. Все не так просто. Он забирает твою силу. Красоту, здоровье... Жизнь. И мою, кстати, тоже.

– Ты... отец? — ужаснулась Настя.

– Нет. Отец... Как бы объяснить... Он не человек. Точнее, был им. Очень давно.

– Я не понимаю...

– Это неважно. Сейчас важно лишь одно — чтобы ты родила.

– И что потом?

– Потом? — Старик странно посмотрел на нее, а затем тихо сказал: — Потом все закончится. Для тебя. И, скорее всего, для меня тоже...

Настя не верила услышанному. Так не бывает! Все вокруг было неправильным, искаженным, как в кошмарном сне.

Осталось еще столько вопросов — «Как?», «Почему?», «За что?». Но задать их она не успела. Плод в утробе вдруг ожил. Он зашевелился, завертелся, яростно толкаясь изнутри, причиняя невыносимую, доселе неведомую боль.

Настя застонала, дернулась, впиваясь пальцами в живот и с ужасом чувствуя, как ребенок бьется, словно пытаясь вырваться наружу. Почти теряя сознание, она заметила бросившегося к ней старика. Почувствовала, как он придавил ее к кровати, не давая упасть. Старик что-то бормотал, возможно, пытаясь ее успокоить. А может, и не только ее.

Одеяло сползло на пол. Настя дергалась и хрипела, не сводя глаз с живота — страшного, большого, жившего, казалось, собственной жизнью. Кожа ходила ходуном, и в какой-то момент женщине показалось, что она видит очертания маленького злого личика, прижавшегося изнутри.

«Он сейчас порвет меня!» — пронеслось в сознании, и ее, в который уже раз, накрыла спасительная тьма.

***

Землю накрыла теплая летняя ночь, и на небо взошла большая ярко-желтая луна. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулось гладкое, словно зеркало, море, впитавшее в себя цвет и блеск лунного света. Все живое вокруг дышало покоем и умиротворением огромного мира, погруженного в дрему.

Настя сделала несколько шагов по нагретому за день песку, и ее ноги коснулась теплая, ласковая вода. Едва ощутимый прибой тянул ее за собой, приглашая окунуться и поплыть по сияющей лунной дорожке...

Испытывая восторг, вдыхая соленый воздух, Настя смело шагнула вперед. Она шла все дальше, погружаясь глубже, и наконец легла на воду и поплыла, чувствуя, как счастливая улыбка сама собой расплывается по ее лицу... Она не заметила, как далеко уплыла от берега. Дно исчезло, но вода уверенно держала ее молодое, сильное тело. Яркая луна освещала путь.

Настя плыла неторопливо, пока в какой-то момент не почувствовала тревогу. Пора возвращаться. Она развернулась и заметила, что вода стала прохладнее. А луна поднялась выше и потемнела, сменив желтый цвет на оранжевый, а затем и на кроваво-красный.

Настя ускорилась, но берега видно не было. В сознание вкралась мысль, что она плывет не туда. Страх сжал горло.

Она остановилась, пытаясь встать. Дна под ногами по-прежнему не было.

Вскоре вода показалась ей гуще. Она все еще держала тело, но плыть стало тяжелее. Вязкость и багровый свет луны придали воде сходство с кровью...

«Это просто фантазия! — попыталась она успокоить себя. — Нервы, стресс...» Она же актриса, способная убедить в чем угодно даже саму себя.

Под ногами наконец появилось дно. Настя встала — вода доходила до груди. Значит, направление верное. Появилась уверенность, и на душе стало спокойнее.

Она шагнула к берегу и наступила на что-то мягкое и неприятно скользкое. Это было так неожиданно, что она вскрикнула и шарахнулась в сторону, потеряв равновесие и уйдя под воду с головой...

Губы коснулись липкой, соленой жижи. Настя вынырнула, отплевываясь, и как могла побежала к берегу. В этот момент перед ней всплыло что-то крупное, бледно-серое, показав спину, а затем и голову — затылок с короткими волосами, бурыми от крови. Не помня себя от ужаса, Настя рванула в сторону и буквально столкнулась с другим всплывшим телом — крупным, голым, уже раздувшимся. Оно поднялось со дна лицом вверх, и на синюшной физиономии с чертовски неуместной бородкой отчетливо была видна белозубая, зловещая ухмылка.

Мрачная атмосфера и посмертные изменения не помешали Насте узнать его. Арутюнян! Глеб Вахтангович! Продюсер!

Узнавание окатило ледяной водой. Но паники не было, ужас схлынул, уступив место желанию понять. Настя посмотрела на второй труп, покачивающийся на воде. Шагнула к нему и, преодолевая отвращение, попыталась перевернуть тело. Не вышло — оно было невероятно тяжелым и скользким. Тогда она ухватилась за голову покойника и повернула ее к себе.

Безымянный парень из фитнес-клуба. Вот и рваная рана на виске, оставшаяся после падения в ванной...

А где Кирилл? И где Андрей?

Настя оглянулась и вскоре увидела их — два мертвенно-бледных тела, медленно дрейфовавших в ее сторону под светом кровавой луны.

Потом забулькал и заворочался толстый армянин. Вслед за ним самостоятельно попытался перевернуться фитнес-инструктор. Будто приветствуя, поднял над водой согнутую под неестественным углом руку лихач-мотоциклист.

Настя с ледяной ясностью поняла: на берег ей теперь выбраться не получится.

финал

Показать полностью
44

Невеста колдуна

начало

часть 2

Настя проснулась в широкой постели, утопая в мягкости пуховой перины. Простыни — ослепительно белые, с запахом полевых цветов и летнего ветра — казались неправдоподобно свежими. Она провела ладонью по ткани, и на мгновение ей показалось, что белье чуточку прохладнее, чем окружающий воздух.

Собственное тело… Оно было другим. Легким, полным сил, словно месяцы депрессии и алкогольного угара растворились во сне. Последний раз она чувствовала себя так в далекой юности — когда просыпалась без будильника, зная, что впереди целый день свободы.

Комната тонула в полумраке. Лишь негромкое тиканье напольных часов нарушало тишину. Настя прислушалась. Что-то было не так. Ритм… Он казался неправильным. Секунды тянулись слишком долго, а потом вдруг срывались в бег. Она попыталась сосчитать, но сбилась на третьем десятке.

Настя приподнялась, огляделась — и ощутила, как легким холодом коснулась сознания неясная тревога.

Чужая комната. Чужая кровать. Где, черт возьми, она находится?

Память вернулась резко — как удар. Воспоминания придавили с такой силой, что стало почти больно: озеро, черная вода, панический ужас и полная беспомощность перед силой, что якорем тянет тело в ледяную бездну…

Затем — странный мужик, похожий на злого медведя, горячая ванна, сросшиеся в единый ком чувства боли и стыда…

Настя вскочила. Хотела броситься к выходу, но резко остановилась: она голая, а поблизости нет ничего, хоть отдаленно напоминающего одежду. Недоумение и злость нахлынули волной, но быстро сошли на нет. Она вдруг осознала: что‑то в ней действительно кардинально изменилось. Во всем теле — невероятная легкость. Оно казалось на удивление молодым и здоровым. Мышцы наполняла упругая сила, кожа будто светилась изнутри. Ей хотелось бежать, прыгать, кружиться в безумном танце. Это было так неожиданно… и, чего греха таить, очень странно.

— Очухалась?

Мужской голос — неприветливый, грубый — донесся из соседней комнаты. В нем слышалось раздражение сильно уставшего человека.

Она сдвинула тяжелый бархатный полог, прикрывавший дверной проем, и шагнула внутрь. Несмело замерла на пороге.

Мягкий свет торшера освещал старинную мебель, потертый кожаный диван, тяжелые шторы.

— Чего застыла?

Мужчина — хозяин дома и, по совместительству, проводник в трезвую жизнь — сидел в кресле и оценивающе смотрел на Настю усталыми, но внимательными глазами.

Ей стало неловко от собственной наготы. Она прикрыла грудь рукой, заозиралась в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было прикрыться.

— Там, — он кивнул на стул в углу, на спинке которого висел легкий шелковый халат.

Она сделала шаг, но он резко поднял руку:

— Постой-ка!

Мужчина тяжело поднялся, подошел к массивному резному шкафу из темного дерева и достал оттуда бумажный сверток.

— Примерь сначала это.

— Что это?

Он не ответил. Хмыкнул, едва заметно качнул головой и указал на приоткрытую дверь.

— В той комнате есть зеркало. Выключатель на стене справа.

Настя с недоумением посмотрела на него, пытаясь разгадать смысл его поступка. Но мужчина вернулся в кресло и устало прикрыл глаза, демонстрируя полное равнодушие.

Она мысленно махнула на грубияна рукой, прошлепала босиком по паркету, щелкнула выключателем.

И застыла.

В зеркале отражалась едва знакомая девушка. Молодая. Лет двадцати пяти, не больше. Гладкая кожа, ясные глаза, густые вьющиеся волосы, красиво ниспадавшие на плечи.

— Но… как?.. — прошептала она, кончиками пальцев касаясь своего лица.

Отражение послушно повторило движение.

— Хороша дивчина, не находишь? — раздался за спиной голос.

Мужчина стоял в дверях, скрестив на широкой груди сильные руки.

— Это… я?

— А кто же еще?

— Но я не могу поверить… это невозможно!

Она словно забыла, как дышать. Его голос вернул ее на землю:

— Надень то, что я тебе дал. Я подожду.

Мужчина вернулся в кресло, а Настя медленно развернула сверток.

Это был купальник. Красный. От известного итальянского модного дома. Она купила его в Риме полтора года назад. Влюбилась в него с первого взгляда и, не раздумывая, заплатила неприлично большие деньги.

Надела всего один раз. Увидела в зеркале отражение, скомкала и засунула в самый дальний угол платяного шкафа. Там, в своей московской квартире.

«Откуда он здесь, у него?» — кольнула сознание тревожная мысль, но та быстро уступила место восторгу и невольному любованию. Тело казалось таким родным и таким чужим одновременно.

Сомнения отошли, уступая дорогу любопытству. Она быстро надела купальник. Чуть повернулась, машинально приняв выгодную позу, и посмотрелась в зеркало. Губы тронула робкая улыбка.

О, да! Именно так она себя в нем и представляла. Именно так!

В следующую минуту она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Сама бы не смогла ответить — от счастья она готова была зареветь или от горя? Скорее, от внезапно нахлынувшей жалости к себе. Ведь если бы не тот случай больше года назад, все могло бы сложиться иначе.

Настя осторожно коснулась правого бока. Кожа там оказалась чистой и удивительно шелковистой. От уродливого шрама, безжалостно перечеркнувшего ее тело и судьбу, не осталось и следа. Он исчез, смылся в канализацию вместе с грязью, сошедшей с нее во время тех странных водных процедур.

Все случилось почти год назад. Она снималась в очередном проходном сериале. Нагрузка была чудовищной: работали по десять часов в сутки без выходных, выдавая новую серию каждую неделю. Через день, после начала съемок заключительной серии, Насте стало плохо. Ее прямо с площадки увезли на «скорой» в ближайшую больницу.

Сериал был о послевоенных бандитских годах, и натурные сцены снимали в захолустном городишке, который каким-то чудом, а скорее воровством и ленью местных властей, сохранил антураж послевоенной разрухи. Чего стоили одни деревянные бараки на окраинах — в них до сих пор ютились люди.

Центральная больница идеально соответствовала общей обстановке. Старое, обшарпанное здание с текущей крышей и заколоченными фанерой окнами первого этажа. Измученный персонал, серый от бедности и пьянства. Казалось, машины «скорой помощи» привозили сюда людей не лечить, а умирать.

Диагноз поставили быстро — острый аппендицит. Требовалась срочная операция. Вести куда-то не было ни времени, ни возможности.

Как выяснилось, главный и единственный хирург города в тот вечер был на дне рождения у родственников и пребывал в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести. Только через сорок минут его и анестезиолога смогли доставить на работу. Им сунули в руки скальпель и шприц, пообещав щедрое вознаграждение.

Лучше бы она тогда загнулась на операционном столе! Этот ублюдок, посмевший назвать себя врачом, с трудом справился с простой операцией. Он не только бездарно работал, но и занес в рану инфекцию. В итоге через день, с температурой под сорок, ее вертолетом МЧС доставили в «Склиф». Столичные врачи, спасая ей жизнь, долго и со знанием дела материли провинциального хирурга.

Столичные врачи справились. Рану вскрыли, вычистили и зашили заново. Но остался шрам — большой и уродливый. Осквернивший своим грубым, белесым наростом не только тело, но и душу молодой женщины.

Когда ее спасли и здоровье пошло на поправку, Настя всерьез подумывала нанять через знакомых пару крепких парней, которые не станут задавать лишних вопросов. Она хотела, чтобы они выловили того коновала и переломали ему все пальцы на его кривых руках. Чтобы эта сволочь больше никого и никогда не смогла искалечить.

Потом боль и обида притупились, а череда неприятностей сменила вектор. Она рассталась с Димой — молодым человеком, с которым еще недавно планировала создание семьи. Все случилось как-то буднично, мимоходом. В памяти отпечаталось его внезапно ставшее чужим лицо, бегающие глаза и слабая, неискренняя улыбка. Запомнились банальные, до зубовного скрежета противные слова о том, что неплохо бы им остаться друзьями...

С тех пор лакированный кабриолет ее судьбы, перемазавшись в крови и дерьме, резко покатился под откос.

Она стала выпивать. Нет, не так — она стала бухать. Чем дальше, тем больше. Поссорилась с родными, растеряла друзей. Почти загубила карьеру. Одним словом — сама загнала себя в топкое болото, которое очень быстро стало абсолютно непроходимым.

Занавес!

— Анастасия?

На пороге комнаты стоял продюсер, вскинув руки в немом восторге. Он смотрел на помолодевшую и похорошевшую женщину широко раскрытыми глазами, с одобрением причмокивая языком.

— Глеб Вахтангович? А вас не учили стучаться?

Настя на мгновение смутилась.

Продюсер с трудом сглотнул и растерянно улыбнулся.

— Вы выглядите великолепно, Анастасия. Феноменально! Вас хоть сейчас на обложку любого модного журнала! Все победительницы конкурсов красоты лопнут от зависти.

Настя улыбнулась. Комплимент ей понравился. Давно она не слышала ничего подобного в свой адрес.

— Вы преувеличиваете, Глеб Вахтангович. Но все равно — спасибо.

Она вернулась в большую комнату, взяла со стула халат и накинула его. Тот прикрывал не так уж много, но женщина почувствовала себя комфортнее.

– Я выполнил свою работу, — голос хозяина прозвучал глухо, с прежней усталой раздраженностью.

– Да-да, конечно! Просто великолепно! Честно, я не ожидал такого результата, — Глеба Вахтанговича переполняли эмоции.

– Тогда расплатитесь.

– Одну минутку!

Продюсер быстро подошел к столу и, кивком испросив разрешения, уселся на стул. В его руках материализовался большой черный смартфон. Толстые пальцы ловко забегали по экрану.

– Алло, Светлана Вениаминовна? Здравствуйте, голубушка! Вас беспокоит Арутюнян. Будьте добры, проведите перевод на оговоренный счет. Да, да. Все верно. Благодарю!

Продюсер сбросил вызов, с улыбкой посмотрел на Настю, затем перевел взгляд на хозяина.

– Великолепно! Потрясающе! И всего за пару дней! — он просто кипел от восторга. Пару дней? Настя собралась уточнить услышанное, но не успела. Где-то в комнате прозвучал сигнал SMS-сообщения. Хозяин достал из кармана смартфон, бросил взгляд на экран, кивнул и убрал аппарат.

– Сумма, конечно, приличная. Очень. Но оно того стоило! Каждой копейки! — опять зачастил Арутюнян, не спуская с Насти глаз. Той на мгновение показалось, что мужчина мысленно уже пытается затащить ее в постель. В его взгляде мелькнуло что-то откровенно плотоядное.

– Теперь главное, — заговорил хозяин, и от его голоса всем присутствующим стало не по себе. — Я предупредил вас вначале и строго повторю вновь: никто, ни одна живая душа не должна узнать, где, у кого и как лечилась эта особа.

Он резко кивнул на Настю, и та, ярко вспомнив весь процесс «лечения», почувствовала, как краснеет. Вот те на! Она была уверена, что разучилась краснеть еще на первом курсе театрального.

— Будет очень нехорошо, если начнете хвастаться и сболтнете лишнего. Нехорошо, в первую очередь, для вас, — добавил хозяин, всем видом давая понять, что это не шутка.

— Отрежете нам наши длинные языки? — нервно хихикнул Глеб Вахтангович, но тут же смолк, заметив, как меняется лицо собеседника.

— Простите! — тут же извинился он. — Конечно, мы выполним ваши условия! Мы тоже заинтересованы в отсутствии шумихи вокруг нашей Настеньки. Подобный пиар не всегда полезен, особенно когда проект близок к финалу.

Он глянул на Настю, и та кивнула. Рассказывать кому-то, как ее, чуть живую от похмелья, отмачивали в ванной и как потом ее тошнило? Ну уж нет, спасибо!

– Теперь информация для тебя, — хозяин квартиры указал глазами на Настю.

Арутюнян намек понял, досадливо кхекнул, немного помедлил и вышел. Когда хлопнула входная дверь, хозяин, не сводя с Насти тяжелого взгляда, заговорил:

— Я, как бы точнее выразиться… полностью тебя излечил. Исправил тело, устранив почти все недуги и изъяны. Убрал поселившиеся в душе пороки. Теперь ты можешь считать себя… заново рожденной. Как бы странно это ни звучало. Но помни: чтобы добиться этого, мне пришлось отдать слишком много сил. Восстановить их будет трудно, а может, и невозможно. Так что цени это.

Настя молчала, не зная, что ответить. Где-то внутри она понимала — деньги были всего лишь формальностью.

– Однако, — продолжил мужчина, — чтобы сохранить результат, ты должна будешь придерживаться правил. Первое: никогда, ни при каких обстоятельствах не употреблять алкоголь. Никакого. Даже безалкогольное пиво! Для тебя это теперь смертельный яд. Выпьешь раз — тебя будут долго и, возможно, безрезультатно реанимировать. Взвоешь белугой, мало не покажется. Выпьешь еще раз — конец. Станешь «безвременно ушедшей». Понятно?

– Да, — тихо, с затаенным страхом, ответила Настя.

– Хорошо. Идем дальше. Второе: сейчас тебе нужно соблюдать строгую диету. Дня три-четыре — никакого жирного, острого, жареного. Можно свежие овощи, но немного. Куриное белое мясо. Морскую рыбу. Нежирный творог. Из фруктов — яблоки и груши, в меру. Крупяные каши на воде. Соль и сахар — в мусор. Туда же — хлеб и выпечка. Никаких лекарств — болеть у тебя нечему, а все остальное — блажь. Советую бегать по утрам или плавать. Это поможет телу войти в идеальную форму.

– Так оно еще не в форме? — удивилась Настя.

– Не перебивай! Живи той жизнью, что положена природой, и тело само подскажет, что ему нужно. Когда с неделю выдержишь диету — можно есть почти все. Кроме фастфуда и откровенной химии. И, разумеется, никакого алкоголя и табака. И еще одно.

Он указал пальцем на низ ее живота.

– У тебя сейчас очень высокий порог фертильности. Если хотела ребенка — сейчас самое время. Шансы — больше восьмидесяти процентов.

– Ребенка? — Настя растерялась.

– Я предупредил. Решать тебе. И, да, — хозяин усмехнулся, — предупреди партнера, чтобы был нежен. Ведь сейчас ты девственна.

– Чего?! — у Насти от такого сообщения глаза на лоб полезли.

Мужчина вздохнул и покачал головой.

– Хорошо, объясню тебе по-другому, на современный лад. Чтобы всем стало понятно. Я откатил тело Анастасии Жуковой к заводским настройкам. Разум остался прежним, со всем накопленным багажом знаний. Это же касается и твоих привычек. Береги тело — и будет тебе счастье. А теперь ступай. Мне нужно отдохнуть.

– Но как же?.. — Анастасия показала на халат.

– Оставь себе. Твои босоножки в прихожей, а уличная одежда у того хитрого, но не жадного армянина, что ждет тебя в машине. Там и переоденешься. Все. Не забывай мои слова. Ступай.

Спустя несколько месяцев.

Телефон беззвучно завибрировал. Мужчина взглянул на экран — незнакомый номер. Он имел привычку не отвечать на такие звонки.

Звонок прервался и повторился ровно через минуту. Это продолжалось почти полчаса, пока он не выключил аппарат. Аккуратно положил смартфон на стол и вернулся к книге.

Книга была старая, потрепанная, невероятно толстая. Толщину ей придавали не только сотни страниц, но и плотная, пожелтевшая бумага.

Раздался звонок в дверь. Мужчина вздохнул, но не оторвался от чтения. Звонок повторился.

— Надо было дать тебе утонуть! — проворчал он, закрывая фолиант и убирая его в ящик стола. Замок на ящике щелкнул, он был закрыт на причудливый ключ, который мужчина повесил себе на шею.

В дверь позвонили в третий раз, и он пошел открывать.

На пороге стояла Анастасия. В длинной дорогой шубе, с безупречно белым воздушным платком на голове.

— Здравствуй, — тихо сказала она. — Можно мне войти?

Мужчина молча посторонился, и блистательная актриса Анастасия Жукова переступила порог.

— Прости, что без предупреждения... Ты не отвечал на мои звонки.

Он молча прошел мимо нее в комнату. Она продолжала стоять в прихожей, глядя в его широкую спину, чувствуя, как страх и беспомощность сковывают ее все сильнее. А еще этот дом — он всколыхнул в памяти воспоминания. Неприятные и, как оказалось, все еще свежие.

— Мне нужно поговорить с тобой!

Она собралась с духом, захлопнула дверь, сбросила шубу на стоявшую у стены банкетку и последовала за хозяином.

— В чем дело? — мужчина уселся в старое, потрепанное временем кресло, стоявшее почти в центре комнаты.

Присесть он ей не предложил.

Настя замешкалась на пару секунд, затем опустилась на край дивана. Сложила ухоженные руки на колени, демонстрируя безупречный маникюр с ярко-красными ногтями.

— Я так и не знаю, как тебя зовут, — начала она, внутренне сжимаясь от возможной вспышки гнева. Сейчас она ощущала свой страх перед этим человеком с особой остротой.

— Меня зовут Василий, — на удивление спокойно ответил он. — Ты для этого явилась сюда посреди ночи?

Легкая усмешка тронула губы Насти. Василий... Обычное имя. А она-то насочиняла себе страхов! Хотя в том, что он — самый настоящий колдун, сомнений у нее не было. Не телевизионный шут, а реальный, пугающий своей непонятной силой чародей.

– У меня проблемы, Василий. И я догадываюсь... Нет, я уверена, что они напрямую связаны с тобой. С тем, что ты тогда со мной сделал.

– Поясни, — мужчина нахмурился.

– Летом мы благополучно досняли фильм. Только пришлось переснимать некоторые сцены, где я…, — она запнулась, — была немного не в форме. Получилось хорошо. Картина, как говорят, «выстрелила». На меня обратили внимание и почти сразу предложили новый проект...

– Пока звучит неплохо.

– В профессии — да, — вздохнула Анастасия. — А в остальном... Особенно в личной жизни...

Она сжала и разжала кулаки, потом порылась в сумочке и достала коробочку с мятными леденцами. Быстро отправила один в рот.

– Мужчины... Почти все — и те, кто были рядом, и даже незнакомцы — изменили ко мне свое отношение. Я вижу эти масляные взгляды, постоянно слышу шуточки и намеки в свой адрес! Но это еще можно терпеть... а вот женщины! Они стали меня ненавидеть. С тех пор как я изменилась, я почти физически ощущаю их зависть. Черную, как ночь, и постоянную, как осенняя хандра. Одним словом, везде, куда бы я ни пришла, на меня устремлены похотливые взгляды мужчин и полные ненависти взгляды женщин. Это невыносимо. Это пугает.

Хозяин квартиры тихо хмыкнул. Посмотрел на гостью так, будто собрался сказать: «А чего ты хотела, голубушка? За все нужно платить. Особенно за чудеса».

– Но и это не самое страшное, — продолжила Настя. — У меня появились куда более серьезные проблемы.

Она помялась, но собралась с силами:

– Мы с Сашей познакомились два месяца назад. Через месяц поняли, что не можем друг без друга. Решили пожениться.

– Похвально, — усмехнулся мужчина. — Некоторые бегут в ЗАГС на третий день. А через месяц с удивлением обнаруживают, что не сошлись характерами.

Настя грустно улыбнулась.

– Саша — из очень известной аристократической семьи. Музыкант, настоящий профессионал. Лауреат престижных конкурсов. В прошлом году давал сольные концерты в Вене и Лейпциге. И он... очень набожный человек. Духовные и семейные ценности для него — не пустые слова. Это его жизненный стержень.

– Звал венчаться?

– Именно. Он сразу предупредил, что свадьба для него — не светский праздник, а таинство, свершаемое на небесах.

После этих слов на губах Василия появилась кривая, недобрая улыбка. Его глаза холодно блеснули.

– И как все прошло?

У Насти екнуло в груди. Ей показалось, что он насмехается над ней. Женщине потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать нарастающее раздражение.

– Когда мы приехали на встречу со священником, со мной что-то случилось. Я не смогла даже войти в церковь, — ледяным голосом, без каких-либо эмоций, произнесла она. — Передо мной словно возникла невидимая стена. Я уперлась в нее, не в силах сделать ни шага. А когда Саша попытался мне помочь...

Она замолчала. Ее плечи дрогнули, голова бессильно склонилась, скрывая навернувшиеся на глаза слезы.

– В меня будто бес вселился! Я закричала на Сашу, ударила его, пытаясь вырваться. А потом рухнула на землю и забилась в страшных конвульсиях. Пока не провалилась в глубокий обморок. Хорошо, что это случилось не во время венчания. Представляешь — невеста в белом свадебном платье бьется в припадке на паперти у церкви!

Она сделала паузу, чтобы перевести дух.

– Я пыталась еще. Позже. Одна, в других храмах. Бесполезно. Потом говорила с одним батюшкой — его мне очень рекомендовали. Очень благочестивый на вид старец с седой бородой до живота. Я все ему объяснила, попросила помощи, совета. Спросила, можно ли нам обвенчаться вне церкви.

– И?

– Он выслушал, а затем потребовал, чтобы я перекрестилась. Потом тыкал мне в лоб крестом, читал молитву... В конце заявил, что впервые сталкивается с подобным. Мне показалось, он мне не поверил. Я сорвалась, нагрубила. А он... схватил за руку и потащил в храм...

Голос Насти сорвался, и ее накрыло рыданиями. Крупные слезы катились по гладким щекам, падая на пол. Василий молча протянул ей пачку салфеток.

— Сумел помочь поп?

Настя лишь мотала головой, громко всхлипывая. Потом ее словно прорвало:

— Он сначала кричал, что я придуриваюсь и мне прямая дорога в психушку. Дальше, когда ничего не вышло, понял, что со мной и вправду что-то не так. И заявил во всеуслышание, что я одержима. Что бес во мне сидит и меня срочно нужно отчитывать! Стал звать кого-то на помощь... Я испугалась и убежала.

— А жених?

Настя подняла на него покрасневшие глаза.

— Свалил в закат, едва сообразив, что я плохо вписываюсь в его «святую» жизнь. «Прости, наша встреча была ошибкой».

— Так и сказал?

— Примерно. — В ее голосе не осталось и следа слез. Спустя мгновение она продолжила: — Было больно, но я справилась. В прошлой жизни я бы запила по-черному, жалея себя и всех вокруг проклиная. Но не теперь. Я решила давить депрессию другим способом.

Очень скоро я познакомилась с Кириллом. Хороший мужчина, старше меня, состоятельный, перспективный. И главное — давно свободный. Правда, оказалось, что в голове у него полный бардак, а в заднице торчит шило. Зато с ним было легко и весело.

Она замолчала.

— С ним-то что? — не выдержал Василий.

Настя подняла на него свои ярко-голубые глаза.

— Погиб. Влетел на своем мотоцикле под фуру. Скорость была настолько высокой, что хоронить моего друга пришлось в закрытом гробу.

— Кто потом?

— Ты на редкость догадлив, — не скрывая сарказма, сказала женщина. — Потом был Андрей. Помешанный на ЗОЖ, уверенный, что только от него самого зависит его долголетие.

— И он тоже мертв?

— Тромб оторвался на утренней пробежке. «Скорая» примчалась за десять минут, но было поздно.

— Выходит, лишь твой музыкант отделался легким испугом? — безрадостно хмыкнул хозяин.

— Именно. И, кажется, я понимаю, почему.

— Любопытно.

— Он не пытался склонить меня к близости. Был уверен, что секс до брака — грех.

— Забавный тип. И сколько лет этому «святому»?

— Чуть за тридцать.

— Бывает же... — Улыбка Василия напоминала хищный оскал. — А те двое, значит, придерживались иных взглядов и о свадьбе речи не вели?

— Нет, — просто ответила Настя, без тени смущения. — Оба четко обозначили свои намерения. Вот только до цели не дотянули. И мне кажется, точнее я почти уверена, что причина этому — я.

Она замолчала, впиваясь в него взглядом, словно пытаясь вырвать ответы на свои по-настоящему страшные вопросы.

— И что ты от меня хочешь? — грубо спросил Василий. Он скрипнул зубами, отвел взгляд и заметно помрачнел.

— Несколько дней назад я… убила человека. Молодого парня, чье имя даже не запомнила. Как только у меня зародились подозрения, я решила провести эксперимент. Доказать самой себе, что это были лишь совпадения...

Она замолчала, собираясь с духом.

— Не тяни! — ухнул филином колдун.

— Я познакомилась с ним в фитнес-клубе. Высокий, светловолосый, симпатичный. Мне хватило намека, мановения руки — и он бросился за мной, забыв обо всем. Словно пес, учуявший суку. Я привела его домой. Мы… приступили. Но не из-за похоти. Мне было так страшно, и я хотела доказать, что со мной все в порядке...

Тишина в комнате снова сгустилась. Настя смотрела в пол, напоминая пружину, сжатую до предела. Тронь — и взорвется.

Скрип кресла заставил ее очнуться. Она заговорила быстро, сбивчиво.

— Я сбегала в душ. Потом пошел он... — Она сглотнула ком в горле. — И этот дурак умудрился поскользнуться в кабинке. Грохнулся, ударился виском об угол стиральной машины. Кровь... хлынула фонтаном. А я смотрела и не могла пошевелиться. А потом... потом у меня будто крышу сорвало. Я расхохоталась. Стояла голая на пороге, смотрела на это нелепое тело, на его мускулистые ноги, на залитое кровью лицо... и хохотала. Пока до меня не дошло: это я его убила! Заманила, пообещала близость, и он умер! Пусть не своими руками, но... я его убила. Пацана, который повелся на дьявольскую красотку!

Она замолчала, тяжело дыша, впиваясь ногтями в ладони.

— Объясни мне, Василий! Что со мной? В кого я превратилась? Я уверена — это результат твоего «лечения»! Ты что-то со мной сделал!

— Уверена? — Он резко встал, и кресло жалобно скрипнуло. Мужчина прошелся по комнате, откинул тяжелую штору, выглянул в ночь, затем вернулся и навис над ней, заставляя отшатнуться.

— Кому ты рассказала про меня? — Его голос стал низким и опасным, и у Насти все внутри сжалось.

— Никому! — пискнула она. — Честно! Я ни слова!

— А тот армянин, что притащил тебя ко мне? Он смог удержать свой язык за зубами?

— Откуда мне знать? — И вдруг она вздрогнула. — Ой...

— Что?!

— Глеб Вахтангович...

— Что с ним?

Ей показалось, что он сейчас ударит ее своей здоровенной ручищей.

— Он... в больнице. У него, похоже, серьезные проблемы. Врачи ввели его в искусственную кому.

— Когда это случилось? — Василий побледнел.

— Где-то месяц назад. После одного представительского фуршета. Я там была, но сбежала — на дух не переношу всей этой лицемерной мишуры. А ночью у Глеба Вахтанговича случился удар. Он до сих пор в больнице.

— Вот ведь сукин сын! — зло выдохнул колдун, и от того, как изменилось его лицо, Насте чуть не стало дурно.

Мужчина сделал круг по комнате, словно ища ответа в ее темных углах, и тяжело рухнул в кресло. Уперся локтями в колени, сжал виски и замер, будто окаменев. Прошла минута, прежде чем он выдохнул едва слышно:

— Сам виноват. Я же предупреждал.

— О чем ты? — опасливо спросила Настя.

— За все твои беды благодари своего продюсера. Мало того, что себя угробил, так и тебе жизнь испоганил!

— Как? Что ты имеешь в виду?

— Этот придурок, наверное, кому-то похвастался, какой он благодетель, что нашел колдуна, который за бешеные деньги вытянул из грязи знаменитую актрису. Пожалел черствую душу, дал шанс... Наверняка пообещал свести «нужных людей» с чудо-целителем. За хороший процент, разумеется.

Настя онемела, не в силах вымолвить ни слова.

— Не надо на меня так зыркать! — зло прошипел Василий. — Я вас предупреждал! И это были не пустые слова! Вы даже не понимаете, какие силы я тогда призвал! Какую сущность потревожил и какую цену пообещал, чтобы он отступил! Вы вообще не представляете, как все устроено и какое наказание ждет тех, кто много болтает и лезет туда, куда лезть не следует!

Он замолчал, давясь собственной яростью. Настя сидела, боясь пошевелиться.

— Я сам дурак! Влез в чужую судьбу. Пожалел тебя, дуру, хотя отчетливо видел на твоем челе печать смерти! Умолил дать тебе шанс. По всем правилам, тебе было суждено утонуть в том карьере или загнуться в больнице от цирроза печени! Я пожалел тебя — и ввязался во все это. Теперь, видимо, придется платить за свою глупую доброту. И боюсь, плата для меня окажется неподъемной.

Тяжелая пауза повисла в воздухе. Затем он тихо, словно думая вслух, произнес:

— Вот если только...

Его взгляд упал на Настю, и она вся сжалась. Ледяной осколок страха пронзил сердце. Дыхание перехватило. Она с предельной ясностью осознала: вот он, край. Дальше только бездна. Холодная и черная как космос.

рассказ полностью можно прочесть: https://author.today/work/512222

далее

Показать полностью
41

Невеста колдуна

Лето развернулось во всю свою мощь. Солнце висело в зените, раскаляя песок до жаркого свечения, а вода в большом, старом карьере переливалась изумрудными бликами, будто кто-то рассыпал на дне битое стекло. Легкий ветерок, изредка налетавший на водную гладь, гнал по ней мелкие морщинки, заставляя лениво покачиваться сочные, ярко-зеленого цвета листья кувшинок. Пахло свежестью, лесом и полевыми цветами. А еще дымом и шашлыком. На берегу карьера, там, где горела теплым золотом широкая полоса пляжа, уже более часа слышались шум, смех, крики. Группа отдыхала после утренних съемок. В ближайшей деревне – почти заброшенной, но заново отстроенной декораторами, снимали новый исторический фильм. Самый разгар гражданской войны — мундиры, сабли, пыль из-под копыт. А сейчас — купальники, пиво, музыка из колонки. Кто-то где-то раздобыл небольшой, но достаточно мощный катер и сейчас на нем таскал за собой по широкой водной глади «ватрушку». Оставшиеся на берегу орали, подбадривая смельчаков.

Анастасия, поменявшая линялую гимнастерку и тяжелые армейские сапоги на легкий сарафан от европейских кутюрье, расположилась в сторонке. Там, где царила тень и было потише. Лес, плотно обступивший карьер почти со всех сторон, не плохо способствовал желанию уединиться. Молодая женщина была красива — даже сейчас, уставшая и нервная, со следами бессонницы на лице и заметно трясущимися руками. Высокая, с длинными ногами, загорелой кожей и густыми, каштанового цвета волосами. Незамысловатая прическа, несмотря на профессиональную укладку и обилие лака, сейчас изрядно растрепалась. Взгляд больших, ярко-голубых глаз потерял свой блеск, а в уголках губ застыла уже хорошо заметная складка разочарования в себе и окружающих женщину людях.

— Насть, иди с нами! — крикнул кто-то, но она махнула рукой и пошла дальше, за густые елки, сквозь заросли папоротника, к небольшой полянке, которую она заприметила здесь еще несколько дней назад.

Ненадолго задумавшись, она достала из сумки небольшую плоскую, как фляжка, бутылку и сделала глоток. Дорогое сорокаградусное пойло обожгло горло, но согрело душу. Это было хорошо. Это приглушало все остальные чувства: усталость, тоску, вечное раздражение на коллег, на работу, на весь такой сложный и противоречивый мир.

Под березой, в тени было тихо. Настя бросила на траву плед, присела на него и прикрыла глаза, чувствуя, как теплые солнечные лучи пробиваются сквозь густую листву и рисуют на лице мягкие желтые пятна.

Тридцать семь лет, а что у нее ценного в активе? Карьера, которая с каждым днем все громче трещит по швам. Полная неустроенность в личной жизни и скверные отношения с родителями и сестрой. Пьяные скандалы в прессе. Режиссер уже неделю смотрит на нее, как на мину замедленного действия, беззвучно матерится и все чаще пьет какие-то таблетки. Наверное, скоро перейдет на серьезные седативные препараты. Или тоже забухает по-черному.

«Еще чуть-чуть — и меня вырежут из фильма, как тот проклятый аппендикс», — подумала она, привычным движением коснулась пальцами шрама на правом боку и снова глотнула горькой, обжигающей горло отравы. Потом встала, скинула с себя сарафан и, пошатываясь, пошла к воде. В голове назойливой мухой засвербела мерзкая мыслишка: а не утопиться ли ей, к такой-то бабушке, и тем самым разом прекратить все мучения? И свои, и тех людей, что волей или неволей входят в ее окружение?

— Вот же дерьмо! — она скривилась от внезапно нахлынувшего ощущения страха и какой-то абсолютно неправильности происходящего.

Несмотря на опьянение, она четко осознала — это очень плохие мысли, и от них необходимо раз и навсегда избавиться. Обругав себя истеричкой и слабохарактерной дурой, Настя сказала сама себе: хрен вам всем, не дождетесь! Она еще покажет, кто в этом балагане настоящая звезда!

Вода приняла ее легко, одарив бодрящей прохладой. Настя неспешно плыла, то и дело отталкиваясь от дна, пока под ногами вдруг не стало пусто. Глубина появилась как-то очень неожиданно. Но она не пугала — Настя хорошо плавала. Любила это дело с самого детства и достаточно долго, на постоянной основе посещала бассейн.

Шум катера и крики остались позади. Женщина повернула вдоль берега, туда, где к воде вплотную подступали плакучие ивы и обильно рос камыш. Дна по-прежнему не было, и Настя, сохранив крупицы здравомыслия, не рискнула отплывать далеко. Так и плыла неторопливо и размеренно, все больше удаляясь от людского гомона, в полной мере наслаждаясь тишиной и ласковой прохладой чистой воды.

Внезапно плыть стало тяжело. Руки и ноги предательски ослабли, словно налились свинцом. «Черт, я же не так много выпила…» — мелькнула в голове заполошная мысль, а следом явилась легкая пока еще паника.

Она попыталась встать, но дна под ногами так и не было. Хотя берег рядом — метров пять, не больше. Крутой, местами сильно заросший осокой. И такой притягательный.

Настя сделала усилие, всем телом потянулась к спасительной земле и схватилась за ярко-зеленые стебли. Но они предательски легко рвались, оставляя мелкие порезы на ладонях. А тело слушалось все хуже.

— Бля… — прошипела она, и в этот момент сумела что-то нащупать у себя под ногами. Что-то странное. Что-то скользкое и до дрожи неприятное. Тут же почувствовала, как кто-то цепко ухватил ее за лодыжку.

Жесткие, обжигающие холодом пальцы вцепились в ногу женщины мертвой хваткой.

Настя не успела даже вскрикнуть — ее с силой потащило вниз.

Вода хлынула в нос, в рот. Легкие сжались от нехватки воздуха. Настя дернулась, пытаясь вырваться, но ее тянуло все глубже.

И тут — резкий холод, который моментально сковал тело. Не просто прохлада — ледяное дыхание бездонной глубины. Будто она нырнула не в летний карьер, а в полынью полярного озера.

Страх пронзил ее, как электрический разряд.

Отчаянный рывок, и она освободилась. Вынырнула, судорожно глотая воздух.

— Помогите!.. — хрипло крикнула она, но голос сорвался.

И снова чьи-то пальцы больно схватили за ногу, поволокли вниз, в проклятый ледяной омут. Медленно, но целенаправленно. Не оставляя ни единого шанса на спасение.

На этот раз она успела увидеть, как вырываются из горла и стремительно взлетают вверх крупные пузыри воздуха. Как они ударяются об изумрудную поверхность, рисуя на ней россыпь рваных колец...

Холод судорогой сковывал ставшее словно чужим тело. А уже через мгновение сознание окутал густой и непроглядный мрак.

Вспышка.

Свет.

И рвущий острой болью легкие кашель.

И чей-то грубый голос, прозвучавший совсем рядом:

— Очухалась?

Настя рывком села, отплевываясь и судорожно хватая ртом такой доступный и такой вкусный воздух. Надрывно закашлялась, чувствуя, как громко и неприятно хлюпает в ушах вода.

Перед ней стоял мужик — здоровый, небритый, в мокрых семейных трусах. Густые, с частой сединой волосы на голове, сильно загорелое лицо, обильная черная поросль на широкой груди и на крепких, по-мужицки тяжелых руках. Он неторопливо выжимал майку, и крупные капли воды обильно падали на мятую траву.

— Ты… — начала Настя.

— Ты, — перебил он, — полная дура!

Она непонимающе заморгала, опешив от такого непривычного для нее обращения.

— Ты что, вообще…

Она клацнула зубами от холода, и ее тело пронзила судорога.

— Пьяная, как сапожник, — продолжил он, не обращая внимания на ее попытку что-то сказать, хоть как-то оправдаться. — Как у тебя ума хватило полезть в воду в таком состоянии? Еще бы немного — и я тебя уже бы не вытащил.

— Ты меня… спас?

— Нет, водяной, — проворчал мужик низким с хрипотцой голосом. — Конечно, я.

Настя с трудом встала и огляделась. Они были на маленькой полянке, в тени молодых берез и старого, раскидистого клена. В центре — след кострища, рядом стесанное с одного бока и установленное на низкие чурбачки бревно. Видимо чье-то излюбленное место для отдыха, хорошо укрытое от посторонних глаз. Настя отметила, что отсюда почти не слышно шума с пляжа.

— Там… кто-то схватил меня, — прошептала она.

Мужик оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на нее. Он нахмурился, и на его лбу пролегла глубокая складка.

— Кто?

— Не знаю. Крепко вцепился в лодыжку и тянул на дно.

Она посмотрела на свои ноги, но, вопреки ожиданиям, не нашла на своей нежной коже никаких следов.

Он же посмотрел на воду, потом на нее. Тяжело вздохнул и покачал головой.

— Алкоголь не только негативно влияет на работу мозга, но и может вызывать видения, которые могут быть пугающими и труднообъяснимо реалистичными.

— Хочешь сказать — у меня крыша поехала? Но я же точно помню... Я чувствовала, как меня кто-то тянет вниз и не отпускает!

— Ага, — усмехнулся он, бросая майку себе на плечо. — Если не брать в расчет вероятность проделок местного водяного, то могу предположить, что у тебя банально свело от холода ноги, а одурманенный спиртным мозг дорисовал картинку до киношного трэша. Ты ведь из тех деятелей культуры, что уже час бесоебят на пляже, распугивая мне рыбу?

Только сейчас Настя заметила лежавшие на берегу рыболовные снасти. Она кивнула и вдруг почувствовала, как ей становится плохо. Хотела сказать об этом, но ее тут же накрыло. Голова закружилась, ноги подкосились. Она опустилась на землю, мир поплыл перед глазами...

Где-то вдали кричали ее имя.

Последнее, что она увидела, — нос катера, врезающийся в берег, и тучную фигуру продюсера, который спешил к ней с перекошенным от страха лицом.

А потом навалилась звенящая пустотой тишина, и в глазах женщины резко потемнело.

Тьма.

Головная боль.

Тошнота.

Настя застонала, пытаясь приподняться на локтях. Незнакомая комната поплыла перед глазами — высокий потолок, деревянные стены, заставленные старинными шкафами с потемневшими от времени книгами. На полках — странные вещи, плохо подходящие под критерии обычных: пожелтевшие фотографии, склянки с мутной жидкостью, череп какого-то мелкого зверя.

«Декорации какие-то?» — мелькнула мысль в заполненной похмельным туманом голове.

Низкий, жесткий диван, на котором она очнулась, стоял почти в центре комнаты. Рядом огромный дубовый стол овальной формы. Возле окна, которое почти полностью было скрыто тяжелыми, темно-коричневыми шторами, массивное, обтянутое искусственной кожей кресло. Повсюду в комнате приглушенный полумрак. Царство старого дерева, странной громоздкой мебели и глубоких теней.

— Где я? — вопрос беспомощно повис в воздухе.

Она попыталась вспомнить, как оказалась в этом странном месте, от которого ей почему-то становилось не по себе, но не смогла.

Из соседней комнаты вдруг донесся легко узнаваемый по характерному акценту голос продюсера. Настя прислушалась и смогла разобрать слова:

— ...Пьет уже четвертый день. Она и до этого регулярно выпивала, но чтобы вот так! Мы уже не знаем, как с этим бороться! А у нас сроки, у нас контракты, дорогостоящее оборудование в лизинге и постоянные простои, которые мы вынуждены оплачивать.

Чужой мужской голос — грубый и почему-то знакомый — негромко спросил:

— Наркотики?

— Слава Богу, нет! Наш режиссер в самом начале поставил очень жесткие условия: один срыв, и он больше с этим человеком работать никогда не станет. А вы знаете, кто у нашей картины генеральный директор? У него в свое время дочь сильно пострадала от этой заразы. Так что с подобными слабостями у нас все очень строго!

Настя скривилась. В голове и во всем теле все сильнее чувствовались последствия недавних возлияний.

— Эй! Кто-нибудь! Метнитесь по-быстрому за пивком. Очень надо!

Она попыталась встать, но мир резко накренился. Пол ушел из-под ног, и она едва не шлепнулась лицом в ковер.

— Блин…

Дверь распахнулась. Вошел продюсер — бледный, с потным лбом и усталыми глазами.

— Настенька, ты очнулась. — Глеб Вахтангович, бодрый пятидесятилетний мужчина. Яркий представитель одной щедрой на продюсеров и режиссеров южной республики. Невысокий, плотно сбитый и с внушительным животом. С большой, абсолютно лысой головой и ухоженной, коротко стриженной бородкой. — Я тут очень удачно смог договориться. Тебя сейчас немножко полечат. Вернут тебе, так сказать, рабочее состояние.

— Нахрен мне не сдалось твое лечение! — вдруг вызверилась женщина. Она уже не раз замечала за собой эти резкие перепады настроения и явную агрессию к окружающим ее людям. — Я сама себе доктор! Закажи мне лучше пару бутылочек пенного. Поверь — через час я буду как огурчик.

— Синего цвета огурцов не бывает, — раздался из соседней комнаты тот самый мужской голос.

В дверном проеме возникла кряжистая фигура.

Небритый. В льняной, мятой рубахе, не застегнутой на выпуск, рукава которой засучены выше локтей. Под густыми бровями умные, но какие-то недобрые глаза. Они как два раскаленных на огне камня, в которых тлеет что-то нечеловеческое. Что-то хитрое и видящее насквозь любого, на кого упадет этот взгляд. Настя криво усмехнулась, вспомнив этого человека и ту ситуацию, при которой они впервые встретились.

— Ух ты! И мой спаситель здесь. А позвольте поинтересоваться — почему синий?

— Потому что ты загнешься.

— Не поняла...

— Сдохнешь. Один глоток спиртного — и ты, испытав жуткие муки, умрешь.

Продюсер, пользуясь ошарашенным состоянием своей подопечной, быстро ретировался, бормоча что-то про «согласование сметы и составление графика съемок».

Тяжелая входная дверь за ним громко захлопнулась.

Настя и незнакомец остались одни.

— Ты кто? — наконец выдавила она. При этом подбоченилась, стараясь всем своим видом показать, кто здесь тварь дрожащая, а кто право имеет. Вышло откровенно плохо.

— Это ты сама выбирай, — усмехнулся незнакомец, который, судя по всему, был хозяином этого дома.

— В смысле? — Настя мгновенно растеряла остатки напускного величия.

— В этот отрезок времени я могу стать для тебя либо причиной гибели, если ты не пожелаешь изменить свою судьбу, либо проводником в новую жизнь — жизнь здорового и сильного человека. Решение за тобой.

— Что ты несешь?! Ты себя видел? Какой ты, на хрен, проводник?! Я сейчас сделаю всего один звонок, и тебе быстро разъяснят по моему поводу!

Она вялыми, неловкими движениями обшарила диван, на котором сидела, но телефона не нашла. Зато с удивлением обнаружила, что на ней только легкий летний сарафан — тот самый, в котором она была на озере. А из нижнего белья — только трусики. Простенькие, ситцевые, совершенно точно не ее и даже не очень подходящие ей по размеру.

— Где мои вещи? — она вдруг с новой силой почувствовала, насколько ей сейчас плохо. Сил не осталось даже на то, чтобы продолжить возмущаться.

— В маленьком, замшелом музее, посвященном некогда популярной актрисе театра и кино Анастасии Жуковой. Жаль только, что никому этот музей совсем не интересен.

— Это почему же? — слабым голосом поинтересовалась Настя.

— Потому что у нас не терпят неудачников и слабаков. О них очень быстро забывают.

В голосе мужчины звучала сталь.

— Я не неудачница! — собрала остатки сил Настя. — Да будет тебе известно, чурбан ты неотесанный, — я известная и очень востребованная актриса!

Он сделал несколько шагов и оказался рядом с ней. Неожиданно схватил за подбородок грубой ладонью, приподнял лицо и заглянул в глаза.

— И хочешь ли ты ею остаться? Или подохнуть в сточной канаве, брошенная родными и близкими, всеми забытая звезда экрана? Загнуться от банального цирроза печени?

— Хочу остаться, — едва слышно промямлила она, вконец лишившись остатков сил. И ей было непонятно: это последствия похмелья или реакция на слова и тяжелый взгляд незнакомца.

Он легко поставил ее на ноги. Одним движением дернул за лямку сарафана — ткань соскользнула на пол.

— Идем.

Она сделала попытку вырваться, но тело не слушалось. Ноги подкашивались. Если бы не его железная хватка, она бы рухнула.

— Куда?

— Лечить тебя буду. Пора тебе взяться за ум и наконец-то закончить весь этот балаган.

Он повел ее вглубь дома — через мрачные, полутемные комнаты и длинный узкий коридор. Туда, где витали густые ароматы трав и слышался шум льющейся из крана воды.

Он привел ее в ванную комнату — очень просторную, облицованную темным камнем, с массивной чугунной ванной, которая покоилась на мощных подставках в виде львиных лап. Вода в ней уже была налита, пар лениво клубился над поверхностью.

Хозяин дома молча стянул с нее последнюю преграду — трусики, — легко подхватил на руки и опустил в воду. Она инстинктивно сжалась, но вода оказалась комфортной температуры, а ванна удивительно удобной, тело в ней сразу приняло расслабленное положение.

— Я, конечно, не против водных процедур, — слабеющим голосом прошептала она, — но тебе не кажется, что ты перешел все разумные границы?

Вопрос остался без ответа. Настя смотрела на него снизу вверх. В свете тусклой лампы его лицо казалось высеченным из гранита — грубые черты, темные, почти черные глаза, тень от нахмуренных бровей.

Он взял со столика небольшую стеклянную банку, свинтил крышку и высыпал себе на ладонь щепотку сушеных листьев.

— Что это? — прошептала Настя, пытаясь справиться с внезапно возникшей тревогой.

Он не удостоил ее ответом. Только что-то пробормотал себе под нос — странные, гортанные звуки, больше походившие на какое-то древнее заклинание северного шамана, чем на обычную человеческую речь.

Листья были похожи на крупнолистовой чай, только чуть светлее, с багрово-красным оттенком. Мужчина разжал пальцы — щепотка упала в воду, и несколько секунд листья покачивались на поверхности. Хозяин дома глухо пробубнил что-то, и листья один за другим распрямились, приняв свою изначальную форму. Начали медленно тонуть.

Настя проследила взглядом — листья опускались прямо к ее животу.

— Нет! — вдруг испугавшись, дернулась она и попыталась отодвинуться.

Но его рука легла ей на плечо, прижала с нечеловеческой силой.

— Тише. Не стоит так бояться.

Листья растворились. Бесследно. Вода при этом оставалась кристально чистой.

Он закрыл глаза, снова зашептал. Морщина между бровей углубилась, на лбу выступили капли пота.

"А он по-своему красив. Какой-то грубой, насквозь провинциальной красотой. Эдакий увалень-медведь!" — мелькнуло у женщины в голове, и она негромко хихикнула.

Но тут вода внезапно помутнела. Сначала едва заметно, потом — будто в нее вылили целую банку чернил.

Страх вонзился в грудь, стремительно перерастая в неконтролируемую панику.

— Вытащи меня! — Настя попыталась вскочить, но его рука на плече стала каменной.

Вода нагрелась.

Сначала было терпимо, потом — до жжения.

Она закричала.

Мужчина резко произнес что-то каркающее, отвратительное на слух — слова, от которых зашевелились волосы на затылке — и надавил на плечо.

Настя погрузилась с головой.

Темная, густая, как смола, вода обожгла кожу, въедаясь в нее, казалось, навечно.

Она билась, пыталась вырваться, но он не отпускал. Его хватка ни на миг не ослабевала.

Воздух кончился. В висках застучало. Перед глазами заплясали кроваво-красные пятна, белые искры, черные полосы.

В голове с сарказмом и неуместным спокойствием возникла мысль: «Я умираю. Стоило вытаскивать из озера, чтобы потом утопить в ванной…»

И вдруг — рывок.

Она вынырнула, задыхаясь, отчаянно глотая живительный воздух.

Мужчина, не обращая больше внимания на свою жертву, выдернул пробку из отверстия слива. Что-то тягуче пробубнил и ладонью нажал на большую хромированную кнопку. Сверху тут же хлынули мощные струи воды, легко смывая черную, вязкую жижу.

— Подымайся!

Она хотела возмутиться — ни с того ни с сего вернулась прежняя стыдливость, — но он остался непреклонен. Левую руку сунул ей под спину, правой обхватил живот и рывком поднял на ноги. Толкнул под горячие струи душа. Несколько секунд держал за плечи, давая ей возможность прийти в себя. После чего начал крутить барашки подачи холодной и горячей воды.

Чистая вода обожгла кожу холодом. Вместе с грязью в закрытое хромированной сеткой сливное отверстие уходили боль, страх и унижение.

Настя обмякла. Если бы не рука мужчины, удерживавшая ее ослабевшее тело, она бы наверняка упала.

Когда ванна опустела, он накинул на нее огромное белое полотенце, легко, как ребенка, поднял на руки и поставил на приятно прохладный кафельный пол.

Секунду спустя в его руке появился стакан с мутной жидкостью цвета крепкого чая.

— Пей.

— Что это? — ясность сознания возвращалась, а вместе с ней и естественная настороженность.

— Лекарство. — он улыбнулся, и его улыбка очень не понравилась Насте.

Она сделала осторожный глоток. Вкус был такой, словно в затхлой, пропахшей тиной воде замочили старый веник.

— До дна, — приказал он.

Настя поморщилась, уже собираясь послать его с такими лекарствами куда подальше, но вдруг передумала. В его глазах отчетливо читалось: «Только посмей отказаться!»

— Если что, я волью это в тебя силой, — спокойно, даже как-то буднично сказал он. — И поверь мне — от этого тебе станет только хуже.

Она зажмурилась и, стараясь не вдыхать запах настойки, опрокинула в себя содержимое стакана.

И тут же почувствовала, как в животе громко и очень настойчиво заурчало. И звуки эти были не самые приятные. Ощущения тоже.

Она икнула и прижала ладонь ко рту, борясь с возникшим вдруг приступом тошноты.

Он забрал у нее стакан, направил за плечи, вывел в коридор и не очень почтительно втолкнул в соседнее помещение. Осторожно прикрыл за ней дверь.

— Сволочь! — крикнула она ему в спину и, спустя мгновение, резво бросилась к унитазу.

Сначала ее вырвало — сильно, до спазмов в горле и икоты. Потом началось другое.

Ее буквально выворачивало наизнанку. Она кричала. Вопила от боли, от унижения, от панического страха перед неминуемой смертью. Она была на сто процентов уверена — он, этот непонятный, страшный человек, ее отравил.

Но через десять минут мучения прекратились. Боль и страх сменила слабость. Она буквально выползла из туалета, дрожа всем телом, еле переставляя ноги и цепляясь за стену. Злость кипела у нее в душе. Она готова была наброситься на своего обидчика, вцепиться ему в его наглую рожу. Выцарапать глаза. Вот только сил у нее на это совершенно не было.

Мужчина стоял в коридоре, с наушниками в ушах. Увидев ее, вынул их и убрал в карман. Молча указал на ванную.

Настя покорно залезла обратно.

Вода снова была чистой. Теплой. Успокаивающей.

Он наклонился к ней, посмотрел в глаза. Вдруг спросил:

— Как ощущения, звезда киноэкрана? Не так уж и много надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым?

Она не ответила. Просто устало смежила веки.

И впервые за долгие годы почувствовала легкость. А еще спокойствие. Тихое и очень приятное чувство уюта и какой-то защищенности. Словно вернулась вдруг в детство. В то непередаваемое, навсегда запавшее в душу ощущение, когда ты у себя дома, а рядом твоя семья, которая искренне тебя любит и заботится о тебе.

У нее получилось по-настоящему расслабиться. Теплая вода обнимала тело, смывая остатки напряжения. Веки стали тяжелыми, мысли — тихими, как эхо в пустой комнате.

«Все позади…!»  — подумала Настя и позволила себе на миг отпустить контроль.

Дура наивная!

Сквозь пелену блаженства она уловила движение — мужчина в очередной раз склонился над ней. В руках у него она с трудом разглядела маленький пузырек. Он перевернул его, и секунду спустя под горлышком повисла тягучая капля. Черная. Густая, как деготь. Настя завороженно наблюдала, как она медленно тянется вниз, будто сопротивляясь и не желая покидать свое стеклянное пристанище.

Капля коснулась воды. Секунду спустя прошла сквозь поверхность, не оставив после себя ни кругов, ни ряби. И продолжила падать. Медленно тонуть. Прямо к ней. К ее голому, ничем не прикрытому телу. К тому месту, где чернел маленький, аккуратный треугольник коротко стриженых волос.

Настя не дернулась. Не закричала. Просто закрыла глаза, стиснув зубы и приготовившись к страшному. К приступу очередной, ранее неизведанной боли.

«Пусть будет что угодно. Я справлюсь. Должна справиться.»

Мужчина что-то пробормотал. Вновь у него это вышло необычно — не по-человечески низко и гортанно.

«Точно колдун! А может быть шаман!» — устало и как-то равнодушно подумала она, чувствуя, как его пальцы ложатся ей на лоб. Как он аккуратно и в то же время уверенно придерживает ей голову.

Она продолжала ждать боль. Она была к ней готова. Но так ничего и не почувствовала. Только… воду. Которая вдруг стала другой.

Настя открыла глаза.

Вся ванна оказалась наполнена белой непрозрачной жидкостью — густой и липкой, словно сгущенное молоко. Чувствуя сопротивление, Настя приподняла руку — вода, не желая отпускать, тянулась за пальцами длинными, вязкими нитями.

— Что происходит?

Он не дал договорить. Одним движением наклонил ее голову назад — и погрузил в белую жижу.

На этот раз паники не было. Только странное ощущение… будто она дышит. Правда делает это как-то неправильно, сквозь кожу тела.

Потом — снова душ. Ледяные струи долго и трудно смывали липкую белизну...

Когда она стояла на кафельном полу и куталась в полотенце, он протянул ей еще один стакан. На этот раз жидкость в нем была странного сине-зеленого цвета.

— Пей.

— Ну уж нет! — она была готова биться до последнего, лишь бы не допустить повторения адских мучений, что ей довелось пережить, когда она из последних сил цеплялась руками за гладкие края унитаза.

Затрещина огненным кнутом хлестнула по щеке. Заставила пошатнуться, а голову резко, до боли в шее, дернуться.

И она выпила. Быстро, едва ли осознав, насколько стремительно у него получилось сломить ее волю.

На этот раз жидкость оказалась сладковато-горькой, с ярким вкусом полыни и металла.

И снова — в животе утробно заурчало, а кишки свело мучительным спазмом. Но рвоты не было. Только стремительный, жгучий позыв вниз. Она едва успела.

Когда вернулась — наполненная ванна снова ждала ее.

Теперь вода пахла хвоей и чем-то цветочным — лавандой, возможно.

На дне мерцали крупные кристаллы соли.

Она так обессилила, что ему пришлось помогать ей забраться, чтобы она не упала. Настя со стоном погрузилась в теплую воду.

Уснула. Прямо так, в воде, с полуоткрытым ртом, с рукой, бессильно свисающей за бортик чугунной ванны.

Мужчина какое-то время стоял над ней, безмолвно наблюдая, как ее грудная клетка медленно поднимается и опускается. Наверное, только сейчас он обратил внимание на природную женственность и хрупкую красоту своей гостьи.

— Вот же какая зараза! — вдруг негромко проворчал он. — Опять мне тебя тащить на собственном горбу?

За окном медленно опускались сумерки. Старый дом тихо вздыхал, избавляясь от дневного зноя. На улице громко стрекотали цикады, радостно встречая короткую летнюю ночь.

Невеста колдуна

Далее.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!