Невеста колдуна⁠⁠

начало, часть 2

часть 3

Тяжелая книга легла на стол, покрытый темно-зеленым бархатом. Щелкнул причудливый замок, сдерживавший до поры массивную обложку из темного дерева, обрамленную светло-бежевым костяным каркасом, испещренным сетью трещин. Негромко зашелестели страницы — плотные, впитавшие в себя не только чернила, но и само время. Пахнуло пылью, сухим ковылем, землей и старой кожей, что до глубоких и рваных морщин задубела на ветрах и солнце.

В густом полумраке царила тишина, которую нарушало лишь потрескивание свечей в керамических подсвечниках по углам комнаты. Так продолжалось долго, пока тишину не разрезал низкий, басовитый голос. Мужчина читал на древнем, незнакомом языке, гортанно растягивая слоги, словно подвывая. Это была песнь-молитва, обращенная к чему-то столь древнему, что мир давно забыл его имя.

Внезапно в комнату ворвался тугой поток воздуха, взметнувший шторы, поднявший облачка пыли и сдувший с пола сор. Пламя свечей дружно дрогнуло, замерцало, но не погасло.

Воздух был сух и горек на вкус. Он нес не свежесть, а затхлость склепов, саму смерть, веками ждавшую своего часа под тяжелыми курганами – концентрированный яд, способный убить все живое или обратить вкусившего в вечного раба, пленника древней силы...

***

Настя очнулась внезапно, словно ее грубо выдернули из теплого, уютного небытия. Радость от того, что она жива, смешалась с нарастающей тревогой от внезапно нахлынувших воспоминаний. Открыв глаза, она увидела над собой каменные своды.

Что это? Где она? Очередная незнакомая комната? Подвал?

Настя попыталась встать, дернулась и с холодным ужасом осознала: она связана. Только сейчас тело отозвалось онемением и болью в туго стянутых запястьях, руках и ногах.

Стараясь не поддаться панике, Настя попыталась повернуть голову, но не смогла. Что-то крепко держало ее. Ощущение было такое, будто это широкий кожаный ремень. Она скосила глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то вокруг.

Постепенно в ее сознании начала складываться картина происходящего. И эта картина была пугающей.

Она лежит на широком столе. Он жесткий и холодный. В голове тут же всплыл образ больничной операционной. За ним — секционный стол в морге, где патологоанатомы вскрывают тела. Где она, черт возьми? В клинике, в старом заброшенном морге?

Внезапно кольнула пугающая мысль: патологоанатом здесь — тот самый ублюдок, что уже резал ее когда-то! В том сраном городишке, название которого она давным-давно забыла.

Наваждение схлынуло, уступив место жуткой реальности: она голая, обездвижена и совершенно беззащитна. Значит, тот, кто с ней это совершил, имеет сейчас над ней абсолютную власть.

– Не дергайся, девочка!

Она узнала этот голос.

Василий!

Ну конечно, кто же еще! Этот мужлан, фигурой и повадками напоминающий медведя. Лекарь, колдун... кто он такой на самом деле? И, Боже, как же все по-идиотски вышло! Ведь это она сама, по своей воле, приехала к нему в этот мухосранск, одна, без свидетелей, стараясь сохранить инкогнито, и отдалась в его руки. Осознание этого сейчас оказалось самым обидным.

– Не дергайся! — повторил Василий.

Он наконец подошел ближе и оказался в поле ее зрения.

Настя с трудом узнала его. И дело было не только в жутком освещении. Лицо мужчины осунулось, посерело от усталости, губы потрескались в кровь. Но страшнее всего были его глаза. Они горели лихорадочным блеском, и в них отчетливо читалось самое настоящее безумие.

А еще ее напугала его одежда — бесформенная ряса из грубой мешковины с широким капюшоном, скинутым сейчас на плечи.

– Что происходит? — с трудом сдерживая дрожь, спросила Настя.

Ей хотелось закричать, разрыдаться, но страх сжимал горло. Страх сойти с ума, отключиться, потерять контроль и утратить последнюю надежду на спасение.

– Прости меня, девочка, — вдруг тихо, с неподдельным сожалением, сказал мужчина. — Не стоило нам встречаться.

– Зачем все это? — она торопилась говорить, опасаясь, что стоит ей замолчать, и он тут же примется за дело. — Я выполнила все! Вела себя как умничка! Не пила, не курила, не ела всякую дрянь! И главное — никому не сказала ни слова о том, что ты со мной сделал! Я вела себя так, как ты мне велел! И я не виновата, что сволочь продюсер кому-то проболтался!

– Не виновата, — легко согласился он. — Но это ничего не меняет. Условия нарушены, и Он требует наказать виновных.

– Он? Кто этот Он? Если так нужно, то пусть и наказывает того, кто виноват! Арутюнян пусть отвечает за свой длинный язык! Его и казните! При чем тут я?!

– Ты не понимаешь, — устало покачал головой Василий. — Твой армянин уже умер. Что ждет его за гранью — не знаю, но отвечать за грехи ему придется. А так... мы все виноваты. Ты — в том, что сознательно губила себя. Я — в том, что полез не в свое дело. Хотя ты, возможно, и меньше. Но это ничего не меняет. Каждый должен ответить за собственный грех.

– Что значит «каждый»? Меня за что? Я даже не просила меня лечить!

В ответ он лишь медленно покачал головой. И Настя с предельной ясностью поняла — спорить бесполезно.

– Помоги-и-ите!!! — вдруг заорала она истошно. — Кто-нибудь! Помоги-и-ите!!!

Странное эхо прокатилось под сводами, отражаясь от холодных, скрытых мраком стен. Настя закашлялась, едва не сорвав голос.

– Никто тебя здесь не услышит, — спокойно сказал Василий, и от этого спокойствия у нее окончательно снесло крышу. Она забилась, затряслась, пытаясь вырваться. Хрипела, кашляла, осыпала мучителя грязной бранью. Она даже изловчилась и плюнула в него, стараясь попасть в лицо.

Но агония длилась недолго. Пару минут, не больше. Уставшая, разгоряченная, утратившая волю, Анастасия Жукова замерла на металлическом алтаре. Ее тело пылало жаром и блестело испариной. Лицо нездорово алело, грудь вздымалась судорожными рывками. В распахнутых от ужаса глазах застыли крупные слезы.

– Смирись, — гулко прозвучал голос Василия, и ему вторил отчетливый скрежет металла.

Анастасия задрожала, до крови закусила губу и зажмурилась, ожидая боли.

Мгновения растянулись в вечность. Тело сжалось в комок, сердце бешено колотилось, насыщая кровь адреналином. Сознание заполнила черная, вязкая субстанция, вытесняя все мысли, кроме одной, бившейся на самом краю: «Все, Настена, конец!»

Она почувствовала болезненный укол под левой грудью. Широко распахнула глаза, пытаясь закричать — не от боли, а от высвободившегося страха. Не получилось. Через мгновение — укол под правую грудь. Затем — в живот и чуть ниже, в пах. Там разрез был глубже. Она почувствовала острую боль, жжение, ощутила, как по коже потекла теплая, липкая кровь.

Колдун хрипло затянул неразборчивый речитатив, похожий на шаманское камлание. Слов Настя не понимала, но каким-то внутренним чутьем ощутила — это призыв.

И тот, кого звал колдун, явился.

Сначала пришел запах. Вонь тления, смешанная с едкой гарью горелой плоти. Потом послышались шаги — шаркающие, невнятные, но неуклонно приближающиеся. Настя дернулась, пытаясь увидеть того, кто шел за ее душой. Попыталась крикнуть, но из горла вырвался лишь слабый хрип.

– Хозяин!

Настя увидела, как Василий накинул на голову капюшон и низко, почтительно склонился.

Обладатель невыносимого смрада что-то ухнул в ответ. Василий, судя по всему, понял.

– Да, хозяин. Я прошу милости, хоть и не заслужил прощения. Вверяю жизнь и смерть в ваши руки. Распорядитесь мной. И примите этот дар. Пусть сие юное тело послужит вашим помыслам.

«Похоже на дешевый фильм ужасов!» — промелькнуло в сознании Насти.

Она не оставляла попыток увидеть «хозяина». Дергалась, вытягивала шею. И вскоре узрела.

Из мрака выступила высокая, сгорбленная фигура в драной, заляпанной хламиде. Голова и часть лица были скрыты чем-то вроде арабской куфии — грязно-серой, с рваными опалинами по краям.

Страшный пришелец подошел вплотную, и Настя увидела черный, беззубый провал рта, едва прикрытую лоскутами кожи широкую челюсть, грушевидное отверстие носа, заполненное жидкой тьмой.

Увиденное парализовало ее. Но хуже всего был запах! Давно сдохшая и разложившаяся на солнце туша воняла не так сильно, как тот, кто явился на зов.

Мертвец. Старый, сгнивший, но почему-то все еще движущийся, слышащий и мыслящий. Тот, кого Василий назвал хозяином.

Он подошел вплотную, и Настя, почти теряя сознание, увидела его глаза — два выпуклых белых буркала, словно у большой, снулой рыбы, с маленькими черными зрачками, которые прожигали все живое лютой ненавистью. Они были живые. И двигались неестественно быстро. Глаза без век, от которых невозможно оторваться.

Настя поняла: он ее видит. Внимательно рассматривает. Придирчиво оценивает, как распорядиться подарком.

Глаза чудовища замерли и резко скользнули вниз. Он поднял руку. Из прорехи в хламиде появилась ладонь — черная, как сажа, обтянутая мертвой кожей. Костлявая ладонь с длинными, подвижными пальцами. Они коснулись раны на ее животе, ткнули в нее, усиливая боль и без того запредельный ужас.

Мертвец несколько секунд смотрел, как алая кровь стекает с его черных пальцев. Затем поднес ладонь к лицу. Пальцы медленно погрузились в тьму, заполнявшую беззубую пасть.

Сначала рухнул колдун. Он тихо охнул, и его голова с глухим стуком ударилась о каменный пол.

И тут же не выдержала Настя. В ее сознании словно щелкнул тумблер, и страшную картинку реальности накрыла спасительная тьма.

***

Впереди по-прежнему таилась неизвестность. Настя сделала еще пару шагов, замерла, прислушиваясь. Ничего, кроме щелчков люминесцентных ламп на сером, в желтых пятнах потолке, да мерного падения капель где-то впереди. И больше ничего. Пустота. Безлюдье.

Это пугало все сильнее.

Инстинкт самосохранения кричал: «Надо что-то делать!» Но что? Кричать? Звать на помощь? А если на ее зов явится кто-то плохой? Страшный, коварный, желающий зла?

Глупости! Кто станет ее обижать? Она же хорошая. Добрая, чуткая, всегда готовая прийти на помощь. Даже незнакомцу.

Она попыталась вспомнить хоть один случай, подтверждающий эту уверенность. Не смогла. Это было странно. Мысли путались, расползались, как дым.

Настя пошла дальше. Неспеша, осторожно, словно ступала по тонкому льду.

Тревога нарастала. А впереди маячил все тот же бесконечный коридор. Узкий и извилистый. Кривые стены с аляповатыми, выцветшими цветами на обоях. Под ногами — рваный линолеум, повсюду мусор и паутина, которая рваными гроздьями свисала с потолка и так и норовила попасть в лицо.

Но идти вперед было надо. Почему? Она не знала. Чувствовала — так надо. Понимала: остановится или повернет назад — случится нечто ужасное. Непоправимое. То, что едва не случилось с ней совсем недавно, прошло рядом, лишь слегка задев краем истлевшего савана.

И все же она не удержалась, оглянулась. И увидела нечто, отчего кровь застыла в жилах: за ней, буквально по пятам, следовала черная, абсолютно непроглядная тьма.

– Слушай мой голос...

Голова раскалывалась, тело ныло. Сознание соскальзывало обратно в ледяную пучину.

– Слушай мой голос...

Ей хотелось закричать, завыть от боли и страха, накрывших с головой. Но сил не было. Совсем.

– Иди ко мне. Борись с тьмой, Настя. Ты сильная...

Она заставила себя, вернула тело под контроль. Слабый свет болезненно ударил в приоткрывшиеся веки. Еще одна волна боли. Казалось, хуже уже некуда!

Она все же смогла открыть глаза, но разглядела лишь мутный силуэт, склонившийся над ней.

– Где я?.. — на этот вопрос ушли последние силы.

– Ты должна попить.

Что-то мягкое и влажное коснулось губ. Несколько капель живительной влаги скатились по пересохшему горлу.

Стало чуть легче, и она повторила:

– Где я?

Ответа не последовало. В ушах зазвучал противный писк. Глаза сами закрылись, отсекая реальность, возвращая сознание в черную пустоту...

– Если ты не попьешь, то скоро умрешь.

Голос был знаком, но кому он принадлежит — вспомнить не получалось. Как и многое другое. Прошлое тонуло в сером тумане, и лишь иногда всплывали размытые, не связанные между собой обрывки. Что-то мешало, словно в мозгу засела огромная заноза, пронзившая память.

Сейчас было ясно одно: с ней случилось нечто ужасное. Она, вероятно, тяжело больна. А тот, кто с ней говорит, пытается помочь. Ей очень хотелось в это верить.

Время текло. Она то проваливалась в беспамятство, то возвращалась в мир, полный боли и страха. И постоянно слышала того, кто настойчиво твердил:

«Борись!».

И она боролась. И вскоре ей стало чуть легче. Боль отступила, глаза смогли различать предметы. Потолок, часть стены, на которой висело нечто большое и темное. Пугающее и притягательное одновременно. И он — тот, кто встречал ее на грани жизни и смерти.

Мужчина. Почти старик. Сгорбленный тяжестью прожитых лет. Его крупные, когда-то сильные, а теперь дрожащие руки привычно поправили подушку и поднесли к ее губам смоченную губку.

Она отрицательно мотнула головой. Он понял и через мгновение поднес кружку. Чай. Теплый и приторно-сладкий.

– Тебе нужно поесть, — сказал он, не отрывая внимательного взгляда.

Она прислушалась к себе. Тело, в котором болела каждая клетка, на упоминание о еде ответило протестом. К горлу подкатила тошнота, живот свело судорогой.

Живот. С ним было что-то не так. Со всем телом творилось неладное, но живот беспокоил особо.

Она потянулась руками к себе, истратив на это почти все накопленные силы. Кончики пальцев коснулись кожи, и она ощутила болезненное покалывание, странное натяжение. И поняла одну простую вещь: с ней явно что-то не так. Кожа была сухой, шершавой и горячей. Живот раздут и на ощупь напоминал большой, тугой мяч.

– Что... со мной? — с трудом выдохнула она, но старик, кажется, не расслышал. Голос Насти был слабым, как шелест утреннего ветра.

– Что... случилось? — повторила она почти в самое ухо склонившегося к ней старика.

Он кивнул и уставился на нее. Молчал почти минуту. Затем тихо спросил:

– Ты что-нибудь помнишь?

Сил хватило лишь на слабое покачивание головой.

– Может, это и к лучшему, — тяжело вздохнул он. Помолчал еще и сказал: — Ты беременна. Случай сложный: ты обезвожена и потеряла слишком много сил.

Беременна? От этих слов у Насти перехватило дыхание. Она снова попыталась что-то вспомнить, но в висках тут же вспыхнула резкая боль, заставившая ее с надрывом застонать. Господи, как же все у нее болит! Словно тысячи острых игл впились в мозг, впрыскивая в него свой медленный, смертельный яд.

Она взмолилась о пощаде, и через несколько невыносимых мгновений тьма сжалилась, заключив ее в свои мягкие, но холодные объятия.

***

Настя очнулась резко, вынырнув из глубокого черного омута небытия. Увидела свет, сумела глубоко вдохнуть. Воздух показался ей сухим и почему-то горьким.

Губы пересохли и потрескались до крови. Пить хотелось до умопомрачения. Боль отступила, но чудовищная слабость давила, как многотонная плита. Настя с трудом огляделась. Незнакомая комната. Небольшая, бедная. Голые стены, деревянный пол, низкий потолок — похоже, деревенская изба. Из мебели — лишь стол, пара стульев и кровать, на которой она лежала. Та была большой, старинной. Почти музейный экспонат. Массивная, с коваными спинками, тонкие прутья которых сплетались в незатейливый узор, а стойки венчали набалдашники в виде львиных голов. Архаично и нелепо в этой комнате, где под потолком пылилась голая лампочка, а на единственном окне висела ситцевая занавеска с рисунком в мелкий синий горох.

Настя повернула голову и увидела на стене большой темный ковер. Ее внимание привлекла грубая вышивка в центре. Объемный рисунок скрещенных линий напоминал огромного паука, ждущего свою жертву в засаде. Стоило остановить на нем взгляд, как накатила тревога, а за ней — головокружение. Настя быстро отвернулась.

Скрипнула дверь, и в комнату вошел высокий человек. Тот самый старик.

– Тебе лучше? — сразу спросил он.

Настя кивнула и сипло попросила:

– Пить.

Он помог ей приподняться, осторожно напоил из уже знакомой кружки.

Его голос не давал ей покоя. Она знала его. Чувствовала: вспомнив, кто он, она поймет, кто она сама. И что с ней случилось. Но любая попытка напрячь память вызывала вспышку головной боли. Поэтому – не сейчас. Может, он сам все расскажет?

– Где я? — снова задала она не дающий ей покоя вопрос.

Он подошел ближе, придвинул стул, тяжело на него опустился.

– Я не могу ответить на все твои вопросы, — глухо и недружелюбно произнес старик.

– Почему?

– Я многого не знаю. А что-то не следует знать и тебе. Поверь, так лучше.

Настя почувствовала злость. Проклятый старик что-то скрывает! Что-то важное для нее!

– Мне... надо... знать!

Он вздохнул, пристально посмотрел на нее и сказал уже другим тоном:

– Ты очень слаба. Чтобы силы вернулись, ты должна поесть. Сделаем так: ты поешь, а потом мы поговорим. Обещаю, отвечу на некоторые твои вопросы.

– Я не хочу, — мысли о еде снова вызвали тошноту.

– Ты должна.

Старик кивнул на ее живот, и Настя вдруг испугалась и рассердилась на себя. Она же беременна! А это значит, что необходимо думать о ребенке.

Она нехотя кивнула.

Старик устало улыбнулся, тяжело поднялся и вышел. Вернулся через несколько минут с потертым бокалом без ручки и алюминиевой миской.

«Похоже, здесь и посуды нормальной нет», — мелькнуло у Насти.

Старик помог ей приподняться, подложив под спину еще одну подушку. Настя с трудом устроилась полусидя, стараясь, чтобы одеяло — тонкое, в несвежей наволочке — не сползло с груди.

И тогда она увидела свои руки. Зрелище шокировало. Тонкие, слабые кисти, похожие на птичьи лапки, были обтянуты серой, морщинистой кожей с россыпью пигментных пятен. Руки дряхлой старухи! Задыхаясь от ужаса, Настя стянула одеяло и захрипела, не в силах издать нормальный крик.

То, что она увидела, было кошмаром. Землистое, иссохшее тело старухи с обвисшей грудью и сине-желтыми пятнами на коже. Огромный живот, кожа на котором была покрыта сетью черных вен, словно плохо сделанная татуировка.

– Это... как?! — выдавила она.

Она подняла руку, коснулась лица. И то, что она ощутила, не оставило сомнений. Сухая, шелушащаяся кожа, глубокие морщины, заострившийся нос, впалые щеки. Волосы сильно поредели, и когда Настя, обессилев, уронила руку, между пальцев осталось несколько тонких седых волос.

Воздух в легких закончился, мир помутнел, залитый скупыми, горячими слезами. Сердце билось так, словно вот-вот разорвется на тысячи осколков.

После долгих уговоров и даже угроз он заставил ее выпить содержимое бокала. Настя не поняла, что это было. Возможно, мясной бульон с протертыми овощами — густой, чуть сладковатый и жирный. Проглотить это стоило невероятных усилий. Потом старик взял миску и вилку. Настя вспомнила: такие же алюминиевые вилки она видела в столовой, стилизованной под советский общепит. Где и когда — вспомнить не удалось.

Он кормил ее сам. Наколол на вилку кусок чего-то темно-красного, почти коричневого, и поднес ко рту, неловко задев подбородок. Она попыталась жевать, отмечая странный горьковатый вкус и жесткую, резиновую структуру. Это было что-то мясное. И оно, о ужас, оказалось сырым.

– Это печень, — бесстрастно произнес старик. — Тебе нужен гемоглобин. Сырая печень — лучшее средство.

Настя брезгливо отвернулась, и после нескольких тщетных попыток он со вздохом поставил тарелку на стол.

– Ты обещал рассказать, — борясь с тошнотой, прошептала она.

– Ты обещала поесть, — парировал он.

– Я съела столько, сколько смогла...

Старик помолчал, затем заговорил:

– Ты должна родить этого ребенка. Я должен тебе в этом помочь.

– Родить? — Настя лишь слабо приподняла иссохшие руки, указывая на свое состояние.

– Ты не была такой. Когда понесла — была молода и здорова.

– Что же случилось?

– Ребенок. Все не так просто. Он забирает твою силу. Красоту, здоровье... Жизнь. И мою, кстати, тоже.

– Ты... отец? — ужаснулась Настя.

– Нет. Отец... Как бы объяснить... Он не человек. Точнее, был им. Очень давно.

– Я не понимаю...

– Это неважно. Сейчас важно лишь одно — чтобы ты родила.

– И что потом?

– Потом? — Старик странно посмотрел на нее, а затем тихо сказал: — Потом все закончится. Для тебя. И, скорее всего, для меня тоже...

Настя не верила услышанному. Так не бывает! Все вокруг было неправильным, искаженным, как в кошмарном сне.

Осталось еще столько вопросов — «Как?», «Почему?», «За что?». Но задать их она не успела. Плод в утробе вдруг ожил. Он зашевелился, завертелся, яростно толкаясь изнутри, причиняя невыносимую, доселе неведомую боль.

Настя застонала, дернулась, впиваясь пальцами в живот и с ужасом чувствуя, как ребенок бьется, словно пытаясь вырваться наружу. Почти теряя сознание, она заметила бросившегося к ней старика. Почувствовала, как он придавил ее к кровати, не давая упасть. Старик что-то бормотал, возможно, пытаясь ее успокоить. А может, и не только ее.

Одеяло сползло на пол. Настя дергалась и хрипела, не сводя глаз с живота — страшного, большого, жившего, казалось, собственной жизнью. Кожа ходила ходуном, и в какой-то момент женщине показалось, что она видит очертания маленького злого личика, прижавшегося изнутри.

«Он сейчас порвет меня!» — пронеслось в сознании, и ее, в который уже раз, накрыла спасительная тьма.

***

Землю накрыла теплая летняя ночь, и на небо взошла большая ярко-желтая луна. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулось гладкое, словно зеркало, море, впитавшее в себя цвет и блеск лунного света. Все живое вокруг дышало покоем и умиротворением огромного мира, погруженного в дрему.

Настя сделала несколько шагов по нагретому за день песку, и ее ноги коснулась теплая, ласковая вода. Едва ощутимый прибой тянул ее за собой, приглашая окунуться и поплыть по сияющей лунной дорожке...

Испытывая восторг, вдыхая соленый воздух, Настя смело шагнула вперед. Она шла все дальше, погружаясь глубже, и наконец легла на воду и поплыла, чувствуя, как счастливая улыбка сама собой расплывается по ее лицу... Она не заметила, как далеко уплыла от берега. Дно исчезло, но вода уверенно держала ее молодое, сильное тело. Яркая луна освещала путь.

Настя плыла неторопливо, пока в какой-то момент не почувствовала тревогу. Пора возвращаться. Она развернулась и заметила, что вода стала прохладнее. А луна поднялась выше и потемнела, сменив желтый цвет на оранжевый, а затем и на кроваво-красный.

Настя ускорилась, но берега видно не было. В сознание вкралась мысль, что она плывет не туда. Страх сжал горло.

Она остановилась, пытаясь встать. Дна под ногами по-прежнему не было.

Вскоре вода показалась ей гуще. Она все еще держала тело, но плыть стало тяжелее. Вязкость и багровый свет луны придали воде сходство с кровью...

«Это просто фантазия! — попыталась она успокоить себя. — Нервы, стресс...» Она же актриса, способная убедить в чем угодно даже саму себя.

Под ногами наконец появилось дно. Настя встала — вода доходила до груди. Значит, направление верное. Появилась уверенность, и на душе стало спокойнее.

Она шагнула к берегу и наступила на что-то мягкое и неприятно скользкое. Это было так неожиданно, что она вскрикнула и шарахнулась в сторону, потеряв равновесие и уйдя под воду с головой...

Губы коснулись липкой, соленой жижи. Настя вынырнула, отплевываясь, и как могла побежала к берегу. В этот момент перед ней всплыло что-то крупное, бледно-серое, показав спину, а затем и голову — затылок с короткими волосами, бурыми от крови. Не помня себя от ужаса, Настя рванула в сторону и буквально столкнулась с другим всплывшим телом — крупным, голым, уже раздувшимся. Оно поднялось со дна лицом вверх, и на синюшной физиономии с чертовски неуместной бородкой отчетливо была видна белозубая, зловещая ухмылка.

Мрачная атмосфера и посмертные изменения не помешали Насте узнать его. Арутюнян! Глеб Вахтангович! Продюсер!

Узнавание окатило ледяной водой. Но паники не было, ужас схлынул, уступив место желанию понять. Настя посмотрела на второй труп, покачивающийся на воде. Шагнула к нему и, преодолевая отвращение, попыталась перевернуть тело. Не вышло — оно было невероятно тяжелым и скользким. Тогда она ухватилась за голову покойника и повернула ее к себе.

Безымянный парень из фитнес-клуба. Вот и рваная рана на виске, оставшаяся после падения в ванной...

А где Кирилл? И где Андрей?

Настя оглянулась и вскоре увидела их — два мертвенно-бледных тела, медленно дрейфовавших в ее сторону под светом кровавой луны.

Потом забулькал и заворочался толстый армянин. Вслед за ним самостоятельно попытался перевернуться фитнес-инструктор. Будто приветствуя, поднял над водой согнутую под неестественным углом руку лихач-мотоциклист.

Настя с ледяной ясностью поняла: на берег ей теперь выбраться не получится.

финал