Я бы хотела уточнить: «никакого отношения» или всё же «выступила основой», но не собираюсь подливать бензин в огонь Ольгиной ярости.
— Забудь про неё! И про автора, и… про всё остальное. Считай, её не было!
На секунду кажется, Ольга выхватит книгу из моих рук и утопит в раковине. Но она уходит, сверкнув глазами. На кухне появляется Алсу в очках и с плиткой шоколада в руках.
— Что тут случилось? — шепчет она, глядя Ольге вслед. — Что ты ей сказала?
— Ничего особенного, — тихо отвечаю я. — Сама не знаю, почему она взбесилась.
— Всё в порядке? Она не сняла тебя с роли или вроде того?
— Нет, она взяла и, — пожимаю плечами, — взорвалась.
— Ты осторожнее, — Алсу шуршит обёрткой. — Она сейчас вообще на нервах из-за показа. Лучше её не трогать.
На всякий случай прячу книгу на дно рюкзака. Алсу отпивает кофе и ворчит: стёкла очков запотели.
— А что с твоими линзами?
— Ресничка в глаз попала. А раствор я дома забыла, не смогла их промыть. Пришлось снять. Надеюсь, не пересохнут в контейнере, — отвечает она, пытаясь протереть очки рукавом блузки.
Взрыв Ольги выбил из моей памяти ещё несколько страниц текста. Путаясь в репликах, получаю новую порцию критики, правда, менее жёсткую. После репетиции Игорь уходит, ни с кем не попрощавшись. Алсу говорит, что опаздывает в спортзал, и сбегает, стуча каблуками.
Я никуда не опаздываю. Это Иосиф опаздывает на встречу со мной.
Поплутав по коридорам театра, нахожу его в душевой. Поднявшись на цыпочки, он пытается заглянуть за старый шкаф, в котором хранятся швабры и другие штуки. Все сходят с ума: Ольга из-за безобидной книги орёт, уборщик стены нюхает.
Заметив меня, он говорит:
— Прости, я долго разбирался в чертежах. Их не слишком аккуратно хранили.
— Смотри, — Иосиф распахивает передо мной дверцу.
Он пристально смотрит на меня. Выражение лица не меняется, я скорее чувствую осуждение, чем вижу его. Бормочу:
— Ладно, это очень особенный шкаф.
— Представь себе, ты права.
Он вытаскивает швабры, тряпки и опускается на кафель. Косится на меня, приходится тоже наклониться. В шкафу нет ничего странного, кроме того, что в паре метров от него я нашла фальшивый труп Игоря.
Я чуть не падаю на колени, тянусь вперёд. Там, конечно, не Нарния — а ещё один шкаф. Иосиф открывает дверцу, и мы оказываемся среди кучи мебели, закрытой чехлами. Тут и знакомый стол, и диван, на котором меня душили несколько десятков раз, и даже огромные часы для новогоднего спектакля.
— Нашёл на старых планах, — Иосиф выпрямляется, и впервые я замечаю на его лице проблеск улыбки. — Ты говорила, тело исчезло быстро, буквально за пару минут. Вот как он мог сбежать.
Так и представляю Игоря, вытаскивающего из груди фальшивый нож, смывающего кровь холодной водой и улепётывающего через шкаф. Странное вышло бы представление, но — вполне реальное.
— Занятно, правда? — говорит Иосиф. — И такие ходы по всему зданию. Интересно, многие ли работают?
Те, кто устраивают розыгрыши, неплохо к ним подготовились. А у меня появился вопрос:
— Почему ты мне помогаешь?
— Мне интересно, — снова успеваю заметить улыбку. — Разве тебе не интересно?
— Тогда ты сможешь избавиться от страха и удовлетворить любопытство, — он пожимает плечами и тянет меня назад в шкаф. — Как репетиция?
Помогая поставить штуки для уборки на место, рассказываю о криках Ольги. Иосиф, вернувшись к непроницаемому спокойствию, пожимает плечами.
— Могу понять. Кто не был бы на нервах в таких обстоятельствах.
— Но она так кричала! Эта книга её с ума сводит.
— Да, я слышал. Все слышали, — он распахивает передо мной дверь. — Мне нужно работать.
Трачу день на зубрёжку текста. Расхаживаю по квартире, отбиваю палец о диван. Как же хочется упасть и умереть после третьей реплики — и пусть спектакль сам идёт! В результате я всё же падаю на кровать, чтобы утром явиться на репетицию с немытыми волосами и в смятой одежде, зато с почти готовой ролью в голове.
Рядом с Алсу в белоснежной блузе с оборками, подчёркнутыми косметикой острыми скулами и красными, даже алыми губами, я кажусь монстром. А она тащит меня на кухню, поит растворимым кофе, рассказывает про пробы, на которые идёт сегодня:
— Там планируют снять мини-сериал про вампиров. Думаешь, я нормально оделась?
— Выглядишь замечательно! — Не представляю, как много времени она провела перед зеркалом. — Порви там всех!
— Спасибо! Боже, я так хочу эту роль, ты просто…
Алсу осекается. Слежу за направлением её взгляда. Кажется, этот спектакль я уже видела.
Ольга, она сменила чёрный пиджак на коричневый, собрала волосы в короткий хвостик, но оставила то же выражение лица — перекошенное яростью. В руке она сжимает лист бумаги.
— Кто это сделал? — шипит она.
Приглядевшись, узнаю страницу из какой-то книги. После вчерашнего подумала бы, что Ольга порвала мой экземпляр «Убийства» на клочки, но он лежит дома, на диване.
— Я спросила, кто это сделал?! — повторяет она.
— Сделал что, Оль? — шепчет Алсу.
— Не притворяйтесь! — она тычет пальцем в меня. — Кто-то пробрался в мой кабинет, опять. Ты принесла книгу! Твоя работа?!
Теряю дар речи. Не знаю, не понимаю… Я забыла текст, и нет пистолета, направленного в лицо, или верёвки, затягивающейся на шее, чтобы спасти меня.
— Да как Лана могла бы такое сделать? — ладонь Алсу ложится на плечо. — Это когда было, после вчерашней репетиции?
Ярость на лице Ольги гаснет. Она не смогла бы руководить труппой, если бы совсем себя не контролировала. И сейчас, кажется, мобилизует все ресурсы, чтобы пробормотать:
— А мы всё время были вместе! — восклицает Алсу. — Вернулись домой, весь день текст учили, а потом спать пошли. Ты думаешь, Лана пробралась в театр ночью? Он ведь на сигнализации!
Скрещиваю пальцы в карманах, молюсь, чтобы Алсу не переиграла. Поверит ли наша аудитория? Лицо Ольги меняется, я жду нового взрыва, пока не понимаю — всё наоборот.
Она пытается взять себя в руки.
— Так, хорошо, — голос сдавленный, сам на себя не похож. — Слава богам, не придётся искать новую актрису сразу на две роли. Но, — прежняя Ольга появляется вновь, — когда пойму, кто это сделал, уволю с волчьим билетом!
Стуча каблуками, она удаляется. Рука Алсу всё ещё сжимает моё плечо.
— Да, обращайся, — она опускает ладонь. — Это ведь не ты, так?
— Я похожа на сумасшедшую?
— Ну, когда я узнала, что ты играешь только трупы, подумала, что да, — с улыбкой отвечает она.
Мы возвращаемся на сцену. Одинокий Петя читает пьесу; Алсу бросает сумку и уходит в сторону туалета, а я шепчу:
— Эй. — Он поднимает глаза, — ты знаешь, что случилось?
Он наклоняется и тоже шепчет:
— Я зашёл с Олей в её кабинет.
— Там всё в книжных страницах. Страницы, страницы, страницы. Кто-то немало потрудился, даже на стены их приклеил. Я успел прочесть парочку, там про театр, — он оглядывается через плечо. — Про нашу пьесу.
Кто-то украсил кабинет Ольги страницами из «Убийства перед объективом»? Понятно, почему она в ярости!
— А ещё на двери висело это, — он лезет в карман толстовки. — Оля её выкинула, но я забрал. Вдруг это важно.
Он протягивает мне смятую карточку. И догадываться не надо: одна из тех открыток. Я скоро соберу коллекцию.
«Я найду другой способ», — сказано на ней.
— Значит, кто-то вчера днём это сделал, — говорю я. — Любой из нас мог.
— Или ночью, — подхватывает он.
Петя снова оглядывается и шепчет:
— Она не работает. Нет денег заплатить.
Замираю, сжимая открытку. Это что-то новенькое. Быть может… Но на сцене появляется Игорь со стаканчиком кофе в руках, и мысли сворачивают в сторону пьесы.
Покидая театр, проходим мимо Иосифа — он до блеска натирает стекло в кабинках касс. Поймав мой взгляд, качает головой. Никаких новостей. Алсу толкает меня локтем в бок:
— Да, вроде того. С ним интересно.
Стоит ли сказать, что он помогает разобраться с розыгрышами? Но Алсу не спрашивает, только кивает:
— А ведь знаешь, моя мама подрабатывала уборщицей, когда я училась в школе. Нам денег не хватало, — она достаёт из бездонной сумки зонт и приглашает меня под него. — Она запретила мне говорить про это. Боялась, мне будет стыдно.
— А чего стыдиться? Того, что мама пыталась заработать нам на еду? — она кривит алые губы. — Знаешь, чего я теперь хочу?
Алсу останавливается на красный сигнал светофора и продолжает, глядя на невидимых зрителей:
— Чтобы мама могла всем говорить: «Моя дочь — известная актриса». И больше никогда ничего не стыдилась.
Я киваю. Её тон моментально меняется на беззаботный:
— Кстати, может, позвать его на вечеринку сегодня?
Алсу так любит устраивать неожиданные вечеринки, что я совсем не удивляюсь. А она подхватывает:
— Он ведь тоже в театре работает. Один из нас!
— У меня нет его телефона, а назад идти лень, — пожимаю плечами; кроссовки начали промокать от холодного дождя. — В следующий раз. А кто вообще будет?
Это полная правда: вечером, поднявшись на один этаж, я встречаю Петю и Веру у стола с закусками, а ещё Игоря, который сидит на диване с бокалом — пустым. Не хватает Ольги, но Петя объясняет:
— Она не смогла прийти. Очень много дел в театре.
Сама Алсу надела узкое чёрное платье, а помада стала ещё алее — кажется, на её губах кровь. Покачивая бокалом вина, она болтает с незнакомой женщиной с синими волосами. Наливая себе, спрашиваю Веру:
— Ещё бы, — она кивает. — Я делала для неё реквизит. Она режиссёрка, короткометражки снимает. Мистику всякую, про ведьм и вампиров.
— Знаешь, да. Она в том году пару конкурсов выиграла. Слышала, начала работу над целым сериалом.
Понятно, почему Алсу роскошно выглядит. Ещё и стоит, выпрямив спину, горделиво вскинув голову. Настоящая властная королева вампиров. Даже переигрывание вписывается.
Всем бы такое желание работать.
Поток людей и разговоров увлекает меня. Через несколько бокалов вина и неизвестное количество времени падаю на диван. Тут всё так же сидит одинокий Игорь. Здороваюсь, не ожидая ответа, но он пытается обнять меня за плечи.
— Хорошо, что ты пришла. Ты одна меня понимаешь!
Бокал в его руке пуст, но запах коньяка сбивает с ног. Аккуратно освобождаюсь и думаю: не сбежать ли? Но Игорь редко бывает радостным и дружелюбным, не могу упустить шанс.
— Почему одна я? — Отпиваю вина, чтобы приблизиться к его состоянию.
— Ты такая мёртвая! В смысле, — он трёт переносицу, — ты хорошо играешь мёртвых. У тебя есть талант! У тебя, и у меня.
— Петя — сестрёнкин сынок. Абсолютно не умеет играть. А Алсу… — он машет рукой. — Скотина!
Тут я уже не могу поддакивать. К счастью, за разговорами и музыкой нас никто не слышит.
— Почему? Ты же видишь, как она старается. Ходит на кучу кастингов, текст вообще никогда не забывает.
Вытираю пот со лба. Так много людей в однокомнатной квартире — это, конечно, жутко. А Игорь фыркает:
— Ничего ты не знаешь. Не понимаешь. Она идёт по головам.
Головы. Отрезанная голова Ольги, слепленная из папье-маше. Наклоняюсь к Игорю и, стараясь дышать ртом, шепчу:
Он смотрит на бокал, запускает руку между диванных подушек и достаёт полупустую бутылку коньяка. Быстро делает глоток и говорит:
— Ещё ни одна талантливая актриса у нас не прижилась. Алсу их выгоняла.
Вспоминаю ту девочку, которой Алсу купила текилу накануне важной репетиции. Настя, кажется. Совпадение ли?
— А я? Мне она ничего не сделала.
— Да ты трупы играешь! — Игорь снова прикладывается к бутылке. — Хотя сейчас у тебя вроде нормальная роль.
Ничего не говорю. Нельзя думать о таком на пьяную голову. Залпом глотаю остатки вина и снова наклоняюсь к Игорю:
— Тот розыгрыш с трупом в душе. Зачем ты это сделал?
— Твой труп в душевой, — я хватаю его за запястье. — Ты сбежал через шкаф, так? Один это придумал или с кем-то?
— Ничего я не делал. Отстань! — он вырывает руку, хватает бутылку и, пошатываясь, идёт в сторону выхода.
Надо признать, добрый пьяный Игорь нравится мне гораздо больше.
Не хочу слишком серьёзно воспринимать пропитанный коньяком разговор, но на утренней репетиции то и дело поглядываю на Алсу. Она переигрывает, получает критику от Ольги, старается, слишком старается. Вроде бы ничего необычного, но как она смотрит на меня, когда никто не видит? Кто я для неё — соперница или подруга?
Она провожает меня домой, зовёт на кофе, рассказывает про пробы. А я не решаюсь спросить про ту девушку, так и не сыгравшую роль Лидии. Случайно ли в квартире оказалась целая бутылка текилы? Правда ли она получила звонок с неизвестного номера?
Нет, Игорь мог и придумать всё. Вдруг Алсу с розыгрышами не связана, а я брошу обвинение ей в лицо? Я потеряю подругу, соседку, партнёршу по сцене. Ту, кто выслушивает мои жалобы на Ольгу и даёт советы.
Кстати об Ольге. Просмотр приближается, и она подгоняет нас как никогда. С её подачи Петя играет не так ужасно, а я смирилась с долгой жизнью на сцене. Хотя, когда в первом акте Алсу направляет на меня пистолет, заряженный краской, хочется, чтобы он выстрелил по-настоящему.
В предпоследний день перед позором мы прогоняем спектакль в костюмах и полном гриме. Мне приходится ещё и переодеваться. Сначала убитая актриса: мои собственные волосы, уложенные волнами, белое платье, немного грима, чтобы выделить губы и глаза. После — Лидия. Светлый парик, новое платье, сшитое Верой, более яркий макияж.
Вера помогает зашнуровать корсет, затягивая его до хруста рёбер. Надеваю шапочку для парика и разглядываю себя в маленьком зеркале, спрятанном за кулисами. Белые волосы так омолаживают, может, перекраситься для разнообразия? Игорь бросает знакомую реплику. Вот и выход Лидии.
Затаив дыхание, я появляюсь под светом софитов и пытливым взглядом Ольги.
Удивительно, но она почти не ругается на разборе. Алсу достаётся за переигрывание, Пете — как обычно, а мне она говорит:
— Смерть выше всяких похвал!
Даже без крови — на репетициях пистолет не заряжен — я играю отлично.
Может, исполнение выросло за десять дней? Ольга закатывает глаза и машет рукой, чуть не проливая чай.
— Стадия принятия, — шепчет Петя.
Игорь исчезает; Петя с сестрой тоже уходят; Алсу и Вера спускаются в подвал подогнать костюм. Зовут и меня, но сначала хочу снять парик. Голова ужасно чешется, хотя Вера и говорила, что он чистый и гипоаллергенный. Она даже принесла в гримёрку специальную коробку — прятать фальшивые волосы от пыли.
Закрыв дверь, опускаюсь на стул у зеркала. Как приятно наконец оказаться в тишине. Вздох сам вырывается из груди. Сегодня я справилась, главное — не упасть в лужу завтра. Я смогу, я всё смогу. Открываю крышку коробки для парика, тянусь к волосам. В зеркале отражается движение.
Что-то шевелится внутри, или мне показалось? Наклоняюсь к коробке, сетуя на тусклые лампы. Тёмная, дрожащая масса — это пыль? Ещё один парик, забытый на дне?
Я задерживаю дыхание, глядя на чёрный клубок. Один, два, три, десять… Огромные пауки, они перебирают лапками, ползут к крышке, хотят выбраться наружу.
От хлопка двери содрогается весь театр. Бегу по коридору, не знаю, куда, подальше от них! На глаза попадается приоткрытая дверь архива, внутри горит свет, и я врываюсь, запинаясь о коробки, сваленные у входа.
В воздух поднимается облако пыли. Я наверняка замарала костюм, но лучше так, чем пауки!
Иосиф появляется из-за полок. В одной руке у него раскрытая папка, в другой — чашка чая. Замечаю стул, а на полке рядом — блокнот. Но всё, о чём я могу думать сейчас, это…
Он опускает папку, смотрит на меня сверху вниз:
— В гримёрной! Там, — вспоминаю, как они перебирали лапками, пытаясь вылезти из коробки. — Их так много!
Он оставляет кружку с чаем и уходит. Волосы щекочут лицо: парик съехал, а грим, кажется, потёк. Ужасное зрелище, наверное.
Можно подумать, я стала жертвой триста двадцать девятого убийства.
Когда Иосиф возвращается, я сняла парик и шапочку и остервенело чешу затылок. Он протягивает полную чашку и говорит:
— Не знал, какой ты пьёшь. С ромашкой подойдёт?
— Спасибо, — принимаю чай. — А что с пауками? Только не говори, что и они исчезли!
Я не могла сойти с ума, я видела их! Если я сошла с ума, значит, Ольге до завтра придётся найти новую актрису на две роли. Тогда она точно меня убьёт!
— Да, были, — он опускается на стул. — Смертельно много пауков. Я завернул коробку в мусорный мешок и унёс в бак на улице. Парочку пришлось раздавить. Завтра, наверное, дождь пойдёт.
Снова эта едва уловимая улыбка.
— Не знал, что ты боишься пауков.
— Боюсь, — чуть не проливаю чай на платье. — Когда я училась в театральном, кто-то решил меня разыграть. Подбросил паука в косметичку. Такого большого тарантула.
— Я запустила туда руку. Не глядя! А он залез ко мне на ладонь, — от одного воспоминания хочется вскочить и убежать куда подальше. — Не переношу их. Эти тонкие лапки!
Я вздрагиваю. Иосиф кивает.
— Никогда не думал, что в театрах и правда устраивают такое. Тебя кто-то серьёзно ненавидит.
— Нас, — поправляю я. В этом нельзя сомневаться. — Всех нас. Всю эту пьесу.
— С чего ты взяла? — он отпивает чай.
Как можно думать иначе? А мёртвые цветы Алсу и кровавое послание для Игоря? Кабинет Ольги вообще громили дважды! Напоминаю и про открытки:
— Они были там каждый раз! Ты, кстати, не нашёл под пауками открытку?
— Нет. Да что ты привязалась к этим открыткам. Лучше скажи, кто знал про ту историю с пауками?
Задумываюсь, грея пальцы о кружку. Я точно рассказывала всей труппе. И Вере тоже, на одной из вечеринок Алсу. А Ольге мог пересказать Петя.
— А кто мог подбросить тебе пауков?
Хороший вопрос. Перед репетицией, когда я надевала парик, всё было нормально. А потом начался обычный театральный хаос.
— Ты совсем не упрощаешь дело, — вздыхает он.
Отпив немного чая, думаю про Алсу. Она знала про тот розыгрыш и могла добежать до гримёрки в антракте. Сама она пауков не боится. Каждый раз, заметив восьминогого в квартире, я звоню наверх и прошу разобраться.
Могла ли она захотеть от меня избавиться? Как бы дать ей понять: я совсем не угроза. Я хочу быстрее закончить эту роль и умирать, умирать, снова умирать.
— Как дела с разбором архивов? — спрашиваю я, когда молчание затягивается.
— Лучше, чем я думал. Столько интересного нашёл! — на его лице мелькает радость. — Это здание раз пять перестраивали. Знаешь, что в подвале тоже есть тайный ход?
Пока он говорит, я могу успокоить дыхание. Может, получится вернуться в гримёрку и переодеться нормально. Дослушав до конца историю про писателя, который притворился мёртвым, а на самом деле устроился суфлёром в театр и менял текст всех пьес, которые ему не нравились, говорю:
— Спасибо за чай! И за пауков!
— Обращайся, — Иосиф мимолётно мне улыбается.
Очередная глава последнего из моих крупных текстов.
![За участие в Пятничном [Моё]](https://cs9.pikabu.ru/images/awards/sm_1595706514152772406.png){kind=small}
