Виктор в очередной раз поправил свою непослушную вьющуюся шевелюру, посмотрел в зеркало, и остался доволен результатом. Маленькие голографические часы в верхнем правом углу зеркала показывали без двадцати восемь, значит, у него осталось еще почти полтора часа до свидания. Он взял два галстука со спинки кресла и начал примерять их перед зеркалом.
— Тебе больше идет этот синий, который с металлизированными нитями, — сказала Майя, — ведь согласись, красный цвет совсем не идет к этому пиджаку!
Как всегда, Майя была права. У Виктора с чувством цвета всегда было тяжеловато, несмотря на то, что несколько его абстракционистских картин, тепло принятых художественными критиками, до сих пор висели на стенах маленькой галереи около набережной Сены. Гораздо лучше ему давалось написание кода. Тысячи функций, гармонично переплетенных между собой, поддерживающие многомиллионный сервис… На этом он, как сказали бы старики, собаку съел. Майя постоянно помогала ему с выбором одежды – ведь его домашний искусственный интеллект знал его с самого детства, возможно, даже знал лучше его самого. И никогда не ошибался. Виктор вспомнил, как однажды в двенадцать лет, он попытался смоделировать Майю – на выходе получилась симпатичная голубоглазая блондинка в ситцевом платье в горошек, беззаботно пляшущая на лугу. С тех пор именно она была постоянным объектом его подростковых фантазий, благо, его нейроинтерфейс позволял и не такие шалости…
… Его любимый “Пежо 4002” 2021 года мчал по парижскому хайвэю, рассекая тьму теплым светом светодиодных фар. Плеер бортового компьютера проигрывал сетевую аудиоволну “96.4 FM”, на которой в это время крутили дип-хаус начала двухтысячных, который идеально подходил к ночному Парижу. Виктор жестом руки отключил виртуальную карту, которая проецировалась прямо на ветровое стекло. Он выучил эту дорогу наизусть, еще когда молодым юнцом ездил по ночам с одноклассницами в сады Тюильри на древней бензиновой “Хонде Голд-Винг”. Древний “Чизкейк”, или, как его называл тот парень с автосервиса, “Андроид 8.3”, послушно растворил виртуальные улицы Парижа в пространстве…
… Он вышел из лифта на пятидесятом этаже, прошел через пентхаус и вышел прямо на балкон. С высоты этого здания было прекрасно видно отреставрированную Эйфелеву башню, помигивающую рекламой “Формулы-1” – “Быстрее звука!” и неоновую мельницу “Мулен-Руж”, уже почти два столетия вертящую своими крыльями под залихватский канкан. Весь ночной Париж лежал под ним, сверкая огнями. Воздух наполнял аромат белых роз, специально доставленных из Голландии, которые огромными букетами окружали маленький столик на двоих. Все это великолепие освещала полная луна, висящая посреди неба, как огромный галогенный прожектор.
Метрдотель отвлекся от зажигания свечей, и приветливо помахал Виктору киберимплантом, заменявшим ему левую руку. Имплант был очень старым, еще без искусственной кожи, но Мишель ни за что не променял бы его даже на самую современную кибер-руку, ведь эта железяка верой и правдой служила ему, еще когда он воевал в Сахарском конфликте на стороне Иностранного Легиона. Как ни странно, Мишель с детства был левшой, хотя многие говорили, что имплант не может быть основной рукой. Все это Виктор знал из его бесконечных рассказов.
— Музыканты уже готовы?
— Да, я нашел этих ребят. Хоть им всем уже за 120, но они до сих пор играют лучший джаз в Париже, — хмыкнул Мишель.
Звякнул лифт, и вслед за этим звуком на балкон вылетела Мари. Встрепанная прическа-каре кислотно-розового цвета – по последней моде, зеленый плащ до колен, желтые туфли на высоком каблуке – она в точности соответствовала 3D-графии своего профиля.
— Извини, я немного задержалась, я смотрела финал “Мировидения-84”, представляешь, выиграли эти ребята из Зимбабве, ну, они играли на таких длинных дудках, как их?
— Вувузелах, — услужливо подсказал Виктор.
— Да, — улыбнулась Мари. – Они шли почти вровень с перуанцами, но в последнем раунде этот индонезийский судья поставил им на бал меньше.
Виктор не любил современную музыку. Она всегда казалась ему глупыми кривляниями силиконовых куколок под не менее дурацкую музыку. Впрочем, молодежи нравилось.
Мари оглянулась вокруг и ахнула.
— Ну ты и придурок, Виктор! Зачем здесь все эти цветы? Ты же знаешь, от их пыльцы у меня аллергия. А вдруг их растили с биодобавками? А вдруг на них садились эти маленькие насекомые, которые раньше делали мед, как их?
— Пчелы, — снова подсказал Виктор.
— Ты же знаешь, они разносят вирусы на миллионы километров? Я недавно смотрела по интервизору, что у нас зафиксировали вспышку лавандовой аллергии, и все это из-за мексиканских пчел, которые были у нас на миграции?
Мари никогда не отличалась умом и сообразительностью, в очередной раз отметил про себя Виктор.
— А эти свечи? Ведь от них же воняет?
Виктор любил ароматические свечи, их мягкий мерцающий свет; они успокаивали его, в отличии от Мари.
— Да и вообще, я же предлагала тебе встретиться на новых Елисейских Полях! Ты не видел эту красоту, разработчики их так великолепно модернизировали…
Виктор видел эту “красоту”. Ему казалось, что от этих жутких цветов у него вот-вот начнется эпилепсия.
— … мы бы встретились там, погуляли, возможно, даже занялись любовью, если бы ты был паинькой, — она недовольно сощурилась, — и мне даже не надо было бы выходить из своей квартиры! А сейчас я должна была ехать через весь Париж, чтобы торчать с тобой на этой крыше, продуваемой всеми ветрами, пить это чертово вино, — она покосилась на бутылку “Дом Периньон” 1987 года, которая досталась Виктору по цене новенького электромобиля от “Ситроен”, — слушать эту дурацкую музыку и говорить о любви! Да перестаньте уже! – она прикрикнула на музыкантов, и они пристыжено замолкли на полутакте и опустили свои трубы и кларнеты.
— Ты такой глупый, Виктор! Ты не понимаешь меня, совершенно не понимаешь! – Мари гордо вскинула носик, развернулась и покинула пентхаус.
… Виктор снял галстук, расстегнул рубашку и присел на свое любимое кресло. Перед его огромной прозрачной стеной расстилалась панорама Парижа и его окрестностей, которая, хоть выглядела похуже, чем вид Парижа с пентхауса его босса, где он два часа назад встречался с Мари, но тоже завораживала взгляд. Он задумался о том, почему же у него никак не получается общаться с девушками. Пока все происходило в Сети, девушки просто дрались из-за него (один раз Виктор ради ребяческого любопытства поставил такое условие перед виртуальным свиданием – кто победит, та и ужинает с ним). Как только дело доходило до реальных встреч, все они, одна за другой, просто уходили на середине свидания. У Виктора было все, что нужно андроиду, чтобы понравиться девушке – атлетическая фигура, копна черных вьющихся волос, белозубая улыбка, неистребимое обаяние и чувство юмора, интересная работа, прекрасный домик на холмах, раритетный спортивный автомобиль. Тем более, что отношения с человекоподобными роботами уже лет двадцать как были нормой.
Виктор никак не мог понять современную молодежь. Они были частью Сети – обожали виртуальные сходки, многодневные сложные игры с использованием всех возможностей нейроимплантов, красочные зрелища, которые для них рисовали в виртуальности корпорации, виртуальный секс в нарисованной обстановке, который, как они говорили, ничем не отличался от настоящего, где каждый оргазм был похож на маленький ядерный взрыв. Они были детьми двадцать первого века. Многие из них знали друг друга только по Сети, и могли, случайно встретившись на улице, даже не узнать друг друга. Они предпочитали все виртуальное реальному – отношения, окружение, даже такую мелочь, как напитки (многие корпорации патентовали вкусы своих реальных напитков для их копий в Сети). Они потеряли чувство реальности. Для них реальностью был полностью выдуманный, воображаемый мир Сети, его бесконечные информационные потоки, которые с каждым днем затягивали в свой океан все больше людей.
Виктор достал из бара бутылку “Джека Дэниэлса” – жутко дорогого американского виски, которое перестали производить еще в 2017, и плеснул себе немного в стакан. Эту бутылку, сделанную еще из настоящего стекла, а не пластикового материала повторной переработки, подарил ему во время командировки в Новый Чикаго коллега из “Гугла” по имени Уильям – ярый фанат бейсбола, пытавшийся приобщить к нему и Виктора.
Он отпил глоток и задумался. Вот бы к нему сейчас пришел джин, как в той старой книге советского писателя, (как его звали, Лагутин?) и предложил бы ему исполнить его мечту. В отличии от мальчика-пионера, Виктор знал, чего он хочет. Он бы попросил перенести его в восьмидесятые года двадцатого столетия, во время, когда Сеть только-только начала зарождаться, когда компьютеры еще были размером с маленький письменный стол, когда еще было огромное количество направлений, куда могло двигаться человечество. И где была своя, особенная музыка. Задорное диско, которое он слушал еще в детстве на древних кассетах; великолепный хаус, который он слышал в андеграундных клубах Парижа, когда стал постарше; и конечно же, инди-рок. Виктор вспомнил картину, которую видел в старом сериале “Жизнь на Марсе” (он до сих пор никак не мог понять, почему сериал про восьмидесятые назывался именно так – прежние люди отличались богатой фантазией) – разрисованный разноцветным граффити старый фургончик на лужайке, вокруг костра сидят лохматые парни с длинными бородами и молодые босоногие девчонки с цветами в волосах напевают под гитару какой-то давно забытый мотив.
Виктор улыбнулся своим фантазиям, подошел к столу, осторожно снял с полки пластинку, поставил ее на деку, навел лазерную головку и включил проигрыватель. Из колонок дорогой 3D Hi-Fi системы полились мелодии джаза и нестареющий голос Луи Армстронга. “Dream a little dream of me”. Виктор обожал эту песню. Его коллекция винила почти полностью состояла из реплик старых пластинок, но были и настоящие – например, альбом Daft Punk – Random Acess Memories, саундтрек Half-Life 3 и ост из раритетного аниме Hellsing. Особняко
