Fr0St1X

Конечно, это не шло ни в какое сравнение с по-настоящему экспериментальными разработками Ленинградского филиала «Сферы», но и местный процесс тестирования был не менее важен.

— Я уже на пределе, честно, — голос Анастасии прозвучал приглушённо, но в нём слышался скрежет стали о камень. — Этим корпоративным червям... Выдать бы по калашу 97-ой модели и отправить на Валдай, пусть от банд мутантов город почистят. Глядишь, и доклады их стали бы короче, а содержание — куда ближе к реальности.

— Этих-то? — Мария Яцева коротко, беззвучно хмыкнула. Её глаза, с тёмно-красными, как запёкшаяся кровь, радужками, скользнули по Насте. — Жарков, может, ещё помнит, с какого конца автомат держать. А вот Утробов... Уверена, при виде первого аугментированного после Австралии ворка он не вспомнит даже выручку «ГосЭнерго» за квартал.

— В гробу я видала эту бюрократическую карусель, — выдохнула Анастасия, остановившись перед дверью с табличкой «84. ВЕДУЩИЙ ИНЖЕНЕР. ЯЦЕВА МАРИЯ АРТЁМОВНА». Усталость, тяжелая и липкая, накатывала новой волной, обещая утянуть на дно.

— Так, хватит накручивать себя, — Мария толкнула дверь, жестом приглашая Настю внутрь. — Тебе бы отдохнуть. Может, со Светкой в Крым рванёте? Говорят, на Новый год у них там что-то эдакое затеяли.

— Не до отдыха, Маш, — губы Насти дрогнули в подобии улыбки, безжизненной и потухшей. Она ценила эту заботу, как ценит слепой редкий луч солнца — чувствуя тепло, но не видя света. — Эти взрывы... Детский дом в Сыктывкаре. Слышала?

— Слышала, — Мария опустилась в кресло за своим столом, заваленным чертежами и отчётами. Её рука потянулась к стопке бумаг, но замерла в полушаге. — Элеонора рассказывала. Тебе надо было видеть её в тот день.

Перед внутренним взором Анастасии тут же возникла лийка. Элеонора. Её кожа, словно отполированная медь, её безмятежная улыбка, которую они видели с детства. Она, души не чаявшая в каждом ребёнке, будто тот её собственный... Как она могла отреагировать на такую новость, кроме озера слёз и бесконечной грусти?

— Как она до сих пор не сломалась? — вопрос Насти повис в воздухе, пока она опускалась на протёртый кожаный диван. Риторический, как и большинство вопросов в этом мире.

— А она и не сломается. — Мария покачала головой. — Оно... превращает боль во что-то иное. И это помогает ей видеть в людях то доброе, что осталось. Это её щит. Всегда был. — Маша улыбнулась. — Помнишь, как и в нас, когда наши способности начали прорываться наружу?

— Ага, — Игатова бросила на подругу взгляд, в котором мелькнула тень старой, почти забытой теплоты. — И ты тут же начала меня подначивать. Так и норовила ввязаться в потасовку.

— Ну а что? — глаза Марии, цвета запёкшейся крови, блеснули озорными искорками. — Надо же было понять предел моей регенерации. А ты, со своей адской скоростью, была идеальным... испытательным стендом. Признавайся, тебе сам процесс нравился. Выпустить пар, почувствовать себя живой.

— Вот этим я сейчас и займусь. Как раз выпущу пар, когда найду каждого ублюдка, причастного к этому. По одному.

— Как там Света? — Мария мягко перевела тему, её голос стал тише, пытаясь обойти мины в сознании подруги.

— Хах, так и рвётся в бой, — Настя откинулась на спинку дивана, уставившись в стерильную белизну потолка, словно в нём были записаны все её ошибки. — Слишком уж она на нас в её возрасте похожа.

— На тебя, — поправила Мария, и в её красных глазах мелькнуло понимание. — Это ты всегда норовила ринуться в драку с голыми руками. Я же предпочитала всё просчитать и взорвать на безопасном расстоянии.

— Может, и на меня. Потому я и не хочу, чтобы она шла по нашим стопам. Ещё одну такую же «меня» «Прометей» не переживёт. Система даёт трещины и так.

— Но учить её всё равно надо, Насть, — Мария поднялась и подошла к дивану, глядя на подругу сверху вниз со скрещёнными на груди руками. Поза защитницы, готовой спорить до хрипоты. — Вспомни, что стало с Колей.

— Давай не будем о нём, — голос Анастасии стал плоским и острым, как лезвие. — Свою дорогу он выбрал сам.

— Его на эту дорогу толкнул отец, запретив учиться контролировать свой дар! А ты сейчас со Светой повторяешь его ошибку, понимаешь? — Мария опустилась рядом, её плечо мягко прижалось к плечу Насти. — Кто знает... Может, именно Света сделает «Прометей» лучше.

***

Аэропорт Петрозаводска

29 октября 2074 года

23:12

— Ещё раз: почему мы не арендовали автобус? — нервозно спросила Татьяна, её пальцы судорожно сжали край балахона, пытаясь спасти тело от промозглого ветра. — И с чего ты взял, что этому старику можно доверять?

Николай покачал головой. Его единственный живой глаз, словно радар, прошелся по потрёпанному корпусу самолета, отмечая каждую новую вмятину.

— Потому что твоя боязнь высоты не стоит потерянного времени, — его голос прозвучал устало, но с привычной стальной твёрдостью. — И прекрати в Степаныче сомневаться. Он ни разу нас не подвёл.

— Он — нет. А вот его агрегат когда-нибудь подведёт, — ответила Таня, смеряя взглядом потрёпанный АН-19, чья обшивка была исчерчена подтёками окислов.

— Так, родственнички! — прокуренный, неожиданно глубокий и грубый голос для такого щуплого Степаныча, прервал жалобы девушки. — Двигайте тушками внутрь! До Ленинграда — как до Луны, а успеть надо затемно.

— Опять чудеса на виражах устраивать вздумал? — прищурилась Таня.

— Куда там, молодуха! — со смехом ответил он. — У меня иллюминаторы твоего визга не выдерживают. Вон, сама глянь! Они после прошлого раза лопаться начали!

Громогласно смеясь, Степаныч, хромая, двинулся к самолёту. Его протез на мгновение издал короткий, шипящий выдох — звук, похожий на предсмертный хрип механического зверя.

— Если бы под слоем грязи эти трещины увидеть можно было, Покрышкин недоделанный, — буркнула себе под нос Таня, кутаясь в балахон. Её пальцы непроизвольно сжали рукоятки кунай, будто это был единственный якорь в наступающем хаосе. На долю секунды зелёные кристаллы на её предплечьях отозвались смутной, почти живой пульсацией, будто встревоженное сердце.

— Не нуди, — отрезал Коля, подбирая сумку. — Степаныч в трёх кампаниях участвовал. И Австралию видел, и Судан. Даже из Китайско-Японской мясорубки выбрался.

— Угу, выбрался, — пробурчала Таня, идя следом. — А бумажный самолётик свой он оттуда же пригнал?

Николай лишь тяжело вздохнул, поправляя сумку со снаряжением, висящую на плече.

Они поднялись на борт тесного бомбардировщика, переделанного под перевозку пассажиров. Воздух внутри был спёртым и пах пылью с ароматом старого, въевшегося в металл страха, словно призраки давно забытых боёв всё ещё цеплялись за швы корпуса. Его камуфляж «Сова» был единственной роскошью в этом летающем гробу, чьи стены хранили память о давно оставшихся в истории бомбёжках.

— Ты снарягу-то проверил?  — спросила Таня, едва устроившись на жёстком сиденье, обитом потёртым кожзамом, холодным и липким от конденсата.

— Да.

— Ты не «да»-кай, а проверь ещё раз.

— Всё в порядке, «Лезвию» можно доверять. – бросил Николай, садясь рядом с сестрой.

«"Лезвию" можно доверять. Последние слова, высеченные на надгробии идиота, — пронеслось у неё в голове. Ей всегда приходилось быть мозгом операций, пока брат думал кулаками и старыми обидами.»

— Бандам никогда нельзя доверять, Коля! Греблины впарят тебе и твоей мстительной роже и декабрьский ливень, стоит им учуять деньги. А «Прометей» платит всегда.

— Хватит параноить.

— Проверь. Ещё. Раз, — отчеканила Таня, пока самолёт, на удивление бесшумный для такой развалюхи, нёсся по полосе, его корпус содрогался в конвульсиях стальной лихорадки. — Я не хочу, чтобы из-за пары гнилых проводов мне мозги посреди подвала «Сферы» поджарило. И я очень надеюсь, что твой «информатор» нас не кинул.

Где-то в глубине фюзеляжа с сухим треском оторвалась ещё одна заклёпка.

***

Москва, проспект Вернадского

30 октября 2074 года

01:01

«Приду рано, ты ещё спать будешь.»

Тишина в квартире была густой и вязкой. Её нарушал лишь навязчивый гул неоновой вывески за окном, отбрасывающей на стены синеватые, похожие на синяки, тени. Анастасия стояла на кухне, вглядываясь в записку, зажатую между пальцев. Бумага была смята, словно её сжимали в кулаке, пытаясь выжать хоть каплю утешения из этих беззаботных слов.

— Опять в «Гарпию», небось, попёрлась, — её голос прозвучал хрипло, сорвавшись в шёпот, предназначавшийся лишь призракам этой пустой квартиры. — Гнездо цифровых крыс...

Ирония, горькая и острая, как разряд с обнажённого провода, вонзилась ей в грудь. Ей до смерти не нравились эти вылазки Светы в подпольный клуб маргиналов. Но это был единственный якорь. Единственная ниточка, за которую она могла держаться, зная, где её сестра проводит ночи, пока сама Настя пыталась хоть немного остановить страну от сползания в хаос.

Она зажмурилась, прижав костяшки пальцев к векам. Под ними плясали остаточные изображения — сводки с мест терактов, отчёты о пропавших без вести, голограммы чиновников с их пустыми глазами. Ад, отлитый в форму служебных документов.

Пол ночи она просидела в своём кабинете в «Сфере», вгрызаясь в данные, пытаясь найти хоть одну зацепку, один просчёт в тактике мифического культа Астарот. И всё, чего она добилась — это ещё более глубокого погружения в трясину собственного бессилия. С чего начать поиски призрака? Как догнать ветер?

Она швырнула контейнер в микроволновку. Агрегат встретил синтетическую пищу безжизненным писком, словно робот на посту, слишком уставший, чтобы даже притвориться живым.

«Ладно, Игатова, давай по полочкам, — мысль ударила по сознанию с привычной, вымученной чёткостью. — Все взрывы произошли за пределами СОЗ. При том, что эти ублюдки из культа трубят на каждом углу, что они — её плоть и кровь.»

Настя опустилась на стул, позволив спине сгорбиться под тяжестью дня. Пластик за её спиной заныл пронзительным визгом.

«Связей с бандами нет. Отрицают. С нами — тем более, уже бы вычислили. Со складов... — она мысленно провела по бесконечным рядам арсенала «Прометея». — ...ни одной пули, ни грамма взрывчатки не ушло в песок. Всё чисто.»

Писк микроволновки прозвучал как выстрел в тихой комнате. Настя механически достала контейнер. Изнутри парило чем-то, что лишь отдалённо, на уровне трагической пародии, напоминало борщ. Она села и ткнула ложкой в багровую жижу, пытаясь отыскать в мутной глубине кусочки синт-мяса, чья текстура напоминала не то обугленные обрезки ковра, не то высушенную кожу с чьего-то старого протеза.

«Значит, спонсор. Пришлый. — Ложка звякнула о дно. — Кто-то со стороны щедро оплачивает их весёлую деятельность.»

Девушка отставила контейнер, чувствуя, как в горле поднимается ком от осознания, куда ведёт эта логическая цепочка.

«"Со стороны"...» Это словосочетание повисло в воздухе, обрастая ледяными шипами. Оно означало одно из двух: либо старые «друзья» из ООН вновь затеяли свою подковёрную возню, и взрывы — лишь прелюдия к чему-то большему. Либо... Либо это та самая тёмная, неучтённая сила, что прячется в самых глубоких, не картографированных глотках СОЗ.

А это означало лишь одно. Пришло время. Время встретиться с Кариной. Лично. Впервые с тех самых пор, когда ей было восемь, и мир ещё уместился в размеры квартиры и дороги до Голицыно-2. В те времена, когда Василий Игатов и Дмитрий Вихров ещё стояли по одну сторону баррикад.

Кое-что, конечно, утекло. Но Свету это волновало меньше всего. Те, кто украл данные по Объединённым Лабораториям Ковалевской всё равно упрутся в глухую стену. Под конец жизни Виктория Ковалевская, великий учёный и жертва собственного гения, зашифровала все архивы ключ-паролем, сгенерированным на основе её уникального, мутировавшего генома. Взломать это было всё равно что подделать отпечаток души.

«Мда... — мысленно выдохнула Света, прикрывая веки, под которыми плясали остаточные изображения строк кода. — Призраки прошлого настигают в самый идиотский момент.»

Желудок предательски заурчал, напоминая о пропущенном завтраке. Со вздохом она поднялась и, волоча ноги, направилась на кухню. Дверца холодильника открылась с тихим щелчком, обнажив стерильно белые, сияющие и пустые внутренности. Там было настолько пусто, что можно было бы констатировать факт добровольного ухода из жизни последней мыши.

— Вот же ж... — прошипела она, захлопывая дверцу. — Два сапога пара. Что Настя не может закупиться, что я вечно забываю. Пока желудок революцию не объявляет.

Решение пришло мгновенно. Развернувшись со скоростью, которая могла бы посоревноваться с рефлексами её сестры, Света ринулась обратно в комнату, и схватила своё оранжевое худи — личный скафандр от окружающей действительности. Голод, в отличие от абстрактных призраков прошлого, был тираном куда более осязаемым, и с ним нужно было разобраться.

Улица встретила её не объятиями, а плевком ледяной воды в лицо. Не снег — тот самый, из старых фильмов и бабушкиных сказок, — а всё тот же вечный ливень, подаренный человечеству Кольской аномалией в 1991-м, в тот самый день, когда Советский Союз должен был умереть, но вместо этого получил второе дыхание в виде энергетического монополизма и климатической язвы на всей планете.

И на такой коллапс социалистическая держава отреагировала, на удивление, очень по-капиталистически: тотальным кризисом и взлётом цен.

«Ну конечно, именно сегодня, — мысленно рыкнула Света, кутаясь в капюшон. — Красота.»

Её путь пролегал мимо огромного, светящегося даже в сером дневном свете голографического билборда. На нём улыбающиеся колхозницы в прозрачных дождевиках собирали неестественно яркие овощи под залитым искусственным солнцем куполом агрокомбината «Северный-1». Слоган гласил: «СВОЁ, РОДНОЕ, СОЮЗНОЕ! Наше сельское хозяйство не знает кризисов!»

«Знает, ещё как знает, — ядовито подумала Света, ускоряя шаг. — Особенно когда паёк "комбинированный №3" стоит полсотни рублей.»

Чуть дальше, на торце хрущёвки, плакат постарее, но не менее яркий, восхвалял другую победу: «ЭНЕРГИЯ БУДУЩЕГО — УЖЕ СЕГОДНЯ! Портал "Полюс-1" — свет и тепло наших домов!» На рисунке стилизованный луч энергии из портала вписывался в серп и молот.

Именно эти два образа — насильственное изобилие и техногенное величие — и определяли жизнь.

Пшеница, рожь, как и остальная древняя агрокультурная братия, всё это стало дефицитом. Но Союз, ставший энергетическим гигантом благодаря «насосам», качающим энергию из самого сердца аномалии, не сдался. С привычным для ЦК размахом он вбухал миллиарды в те самые агрокомбинаты за Полярным кругом и синти-фермы, где еду для народа растили под люминесцентными лампами, как показывали на том билборде. Только вот на выходе получался не яркий овощ, а серая масса. Такая же питательная, как и безвкусная.

«Вырастили, блин, «Паёк комбинированный №3» за полсотни рублей, — скептически хмыкнула она про себя, подныривая под навес над тротуаром. Вода с него лилась сплошной завесой. — На энергию из портала цены бы так не задирали ещё...»

Пробежка до круглосуточного «СоюзПита» превратилась в спринтерский забег с препятствиями. Она виртуозно петляла между лужами, похожими на мини-озёра, и чуть не поскользнулась на намёрзшей на асфальте ледяной корке. Какой-то дед в прорезиненном плаще, с виду — ветеран ещё тех, первых энергетических войн, стоял под крышей и с тоской смотрел в хмурое небо, держась металлической рукой за стену.

— Держись, дед! — крикнула ему Света на бегу, не сбавляя темпа. — Говорят, в Антарктиде бананы уже вызревают! Может, и до нас дойдёт!

Она не услышала ответа, но ей почудилось, что он фыркнул.

Ворвавшись под слабо мигающий неон вывески «СоюзПит», она отряхнулась, как мокрая собака, скинула капюшон и тут же уставилась на витрину.

— Серёга, ты как с такими ценами людей не боишься? — громко возмутилась она, увидев за прилавком знакомого парня. — «Борщ синти-мясной» — двадцать пять рублей! Да за эти деньги он сам должен меня до дома донести!

Сергей вздрогнул и выпрямился, как по стойке «смирно». Увидев её, его лицо озарилось — не глупой улыбкой, а каким-то незаслуженно тёплым, внимательным выражением, от которого у Светы внутри всё ёкало со смешанным чувством досады и чего-то ещё, в чём она сама боялась признаться.

— Света! Привет! — он засеменил на месте, беспомощно отирая руки о засаленный фартук. — Это... это не мы, это свыше план спускают. Сам в шоке. Но для тебя... я всегда могу найти что-то посвежее.

«Очередная его блажь, — тут же отрезала себя Света мысленно. — Сейчас не до этого. Совсем не до этого.»

Она уже собралась заказать две сосиски в тесте, но перед этим рефлекторно глянула на баланс в карманном ЭВМ. Цифры заставили её поморщиться.

«А, точно...»

Те новые конденсаторы для Кеши. Настя, конечно, принесла бы денег, но признаваться, на что она спускает половину своей зарплаты ей не хотелось. Не до нравоучений.

— Ладно... — вздохнула она, меняя план на ходу. — Давай тогда один «борщ синти-мясной» и одну сосиску в тесте.

Сергей на секунду замер, его взгляд скользнул от экрана с заказом к ней, но промолчал. Он лишь кивнул и принялся собирать заказ.

— Как дела-то? Давно не заходила. Всё в своих... цифрах? — спросил он, стараясь заполнить паузу.

— Ага, — буркнула Света, избегая его взгляда и наблюдая за потоками воды за стеклом. — Сижу, дыры в защите латаю.

— Здорово, — с неподдельным, хоть и наивным восхищением произнёс он, протягивая ей пакет. — У тебя всегда всё получается.

«Всё, да не всё, — горько мелькнуло у неё в голове, пока она прикладывала карманный ЭВМ к терминалу для оплаты. — Ни черта у меня не получается, Серёж.»

— Спасибо. Не болей тут. И там тоже не болей.

— Ага... Заходи, если что!

Его голос прозвучал чуть тоскливо, но Света уже была на выходе, сжимая в руке тёплый, хоть и отдающий химической тоской, обед. Мысли о хакерской атаке, о сестре, о пустом холодильнике и о том дурацком, предательском тепле в глазах Сергея смешались в один сплошной комок. Не злости на этот раз, а тяжёлой, невысказанной усталости. И где-то на задворках сознания, за всем этим шумом, тихо скреблась мысль: а что, если эта атака была не слепой яростью, а прикрытием? Прикрытием для чего-то одного, маленького и очень важного, что она могла пропустить?

Вот с чем  разбираться надо. А все эти взгляды и вздохи... пусть подождут. До лучших времён. Если они, конечно, настанут.

***

Зал совещаний, НИИ «Сфера», Голицыно-2

29 октября 2074 года

16:07

— ...Следовательно, поскольку ни одна из посланных групп не вернулась, я настаиваю на прекращении попыток исследования аномалии живыми силами. —  Голос Марии Яцевой был холоден и точен, как скальпель на столе патологоанатома. Он рассекал спёртый воздух зала, насквозь пропитанный запахом старого пластика, дерева и страха перед принятием решений. — Все ресурсы следует перенаправить на дистанционное изучение природы излучения, исходящего из эпицентра — аномалии «Полюс-1». Что касается неподтверждённых слухов о возвращении Эдуарда Белова из портала... Их невозможно проверить. Сам объект недоступен для опроса, а документы о его, предполагаемо, настоящей личности «Эдвине Блэке» утеряны.

«Конечно, недоступен, — вспыхнуло в сознании Анастасии словно сигнал тревоги, пока она слушала доклад. — Нестареющий дед растворился в дымке почти полвека назад, прихватив с собой все ответы.»

— Генетика лийцев радикально отличается от человеческой. И даже это не гарантирует им безопасность. Все восемь исследовательских миссий с их добровольцами также закончились безрезультатно. Никто не вернулся.

— Природу излучения изучили ещё ваши предшественники, товарищ Яцева, — раздался механический скрежет, выдававший голос министра обороны Жаркова. Его голографическое изображение, проецируемое потолочным устройством, сидело за столом как живое. Лицо было искажено не столько гримасой раздражения, сколько грубыми оптическими аугментациями. — А тот факт, что группы не возвращаются, лишь подтверждает наличие внешней угрозы. Мы не можем позволить себе игнорировать это.

— Будьте реалистом, Анатолий Сергеевич, — отмахнулся советник по энергетике Утробов. Его голограмма сидела рядом и мерцала, словно от дурного соединения. — За восемьдесят лет эта «угроза» так и не проявила себя...

— Вам мало пяти лет непрекращающихся терактов так называемого культа Астарот по всем границам СОЗ? — вспылил Жарков, его пиксельное лицо на мгновение поплыло, распадаясь на помехи, а голос, передаваемый динамиками под столом, исказился механическим скрежетом. — Если вы так переживаете за свою зону влияния, попереживайте и об убытках, которые они несут!

— Культ Астарот — это миф, порождённый истерией и дешёвой прессой! — парировал Утробов.

Яцева едва заметно закатила глаза, бросив взгляд на Анастасию. Её глаза, с неестественно тёмно-красной радужкой, говорили красноречивее любых слов: «Опять они за своё. Цирк с конями.»

— Товарищи!

Анастасия поднялась с места. Её движение было резким, словно спусковая пружина. Кулак, сжатый в комок ярости и фрустрации, она с силой и неестественной для обычного человека скоростью обрушила на полированную столешницу. За миг до удара костяшки пальцев на миг окутала фиолетовая дымка — сгусток чистой энергии, тут же исчезнувший, будто впитавшийся в лёгкую паутинку трещин, оставшихся на матовой поверхности. Голограммы корпоративных чиновников вздрогнули и покрылись рябью, их цифровые лики исказились в немой гримасе помех.

— Предлагаю вернуться к повестке! Я поддерживаю предложение Яцевой. Мы не можем позволить себе терять больше людей. Сколько ещё жизней нужно отправить в мясорубку, чтобы в ЦК это наконец дошло? Тридцать? Сорок? Или все сто сорок?

— Не забывайтесь, Игатова! — ярость Жаркова теперь была целиком направлена на неё. — То, что ваш дед на пару с Беловым собрали свой преобразователь, не даёт вам права...

— Это право дают мне семьдесят девять писем с соболезнованиями, товарищ министр, — её голос стал тише, но в нём зазвенела сталь. Каждое слово было отчеканено, как патрон. — И то, что в этих похоронках не стояло ни вашей фамилии, ни чьей-либо ещё из ЦК.

Она сделала паузу, и когда заговорила вновь, её голос стал низким, шипящим будто у змеи, готовой вцепиться в глотку. Это был звук предельной усталости от повторения одного и того же.

— Я готова подписать приказ на ещё одну группу. Возглавьте её лично, товарищ министр. Или, если возраст не позволяет, ваши дети займут это место. В первом ряду. Рядом с призраками тех, кого я уже отправила в эту мясорубку. Уверена, они будут рады такой компании.

Взгляд немигающих зелёных глаз, холодный и острый, казалось, прожигал дыру в полупрозрачных фигурах чиновников.

— А что до преобразователя... Если бы не мой, как вы изволили выразиться, «дед на пару с Беловым», вам бы не пришлось считать убытки от террористических атак возле границы СОЗ. Потому что не было бы и астрономической прибыли от портальной энергии, не так ли? Так что не читайте мне лекций о моих правах.

Она села, откинувшись на спинку кресла. Со стороны это выглядело как спокойствие, но под столом её пальцы всё ещё дрожали, разряжая остатки адреналина. Возражений не последовало. Только гул проекторов и тягостное молчание.

— Потому я настаиваю на своём, — продолжила Настя, голос её вернул себе стальной, оперативный тон. — Отдел товарища Яцевой переводится в режим лабораторных работ. Подробное исследование излучения, кристаллов Сребро и проблемы отторжения аугментаций на их основе — наш приоритет. Мой отдел займётся полевым сбором информации в СОЗ. Я не верю, что мы единственные, кто пытался пройти по ту сторону портала. Этот культ... Правдивы ли слухи о них или нет, но террористические атаки — реальны, и с ними нужно покончить.

***

Кольская СОЗ, «Древо Памяти»

29 октября 2074 года

18:15

Карина стояла неподвижно, как изваяние, под сенью Древа. Его кора была цвета запёкшейся крови, а листья — белоснежными, словно саван, отлитый из света. Очередной причудливый выверт Санитарной Зоны. Но в отличие от других аномалий, пожирающих разум и плоть, это место дарило покой. Тишина здесь была не пустой, а густой, насыщенной, обволакивающей душу, как бальзам.

Она провела длинными пальцами по узору на коре — замысловатому сплетению линий. Тот же узор, что шрамом обезобразил её грудь. Давящая мигрень, часами точившая виски, наконец отступила, позволив Карине сделать первый за сегодня полный, свободный вдох.

— Как вы, госпожа?

Голос прозвучал бесшумно, словно возник из самой тишины. Элеонора. Девушка-лиец с кожей отполированной меди и плетью белых, как лунный свет, волос. Её глаза, цвета зелёно-голубой морской волны, смотрели с безмятежным, но настороженным вниманием.

— В последнее время вы выглядите... измотанной.

— Подаренные годы берут своё, Элеонора, — ответила Карина, не оборачиваясь. Её голос был ровным, но в нём слышалась тяжёлая усталость.

Воздух снова застыл, нарушаемый лишь шепотом белых листьев. Шепотом, похожим на эхо не наступившего будущего.

— Я... принесла то, о чём вы просили, — наконец нарушила молчание лийка.

— «Прометей» не против твоих визитов? — Карина медленно повернулась к ней. Её собственные глаза, алые, как свежая кровь, встретились с взглядом Элеоноры.

— Мария и Анастасия не то что не против. Они настаивают. Кажется... для них это важно.

— Важно... — Карина позволила себе горькую, почти незримую улыбку. — Однако сами, за все эти годы, так и не нашли времени навестить старую знакомую своих предков.

— Вы знаете их обстоятельства, госпожа, — мягко, но со сталью в голосе парировала Элеонора. Защищая. Всегда защищая тех, кого когда-то растила.

— Конечно, знаю. — Взгляд Карины стал отрешенным, устремленным в прошлое. — Четыре семьи. Игатовы, Вихровы, Ковалевские, Яцевы... Вместе строили будущее, пытаясь спасти умирающий мир. Но благие намерения...

— Всего не предугадать, — тихо произнесла лийка, и в её словах прозвучала не оправданием, а констатацией вечного закона — лучшие замыслы разбиваются о скалы реальности.

Карина кивнула в сторону поселения, откуда доносились низкие, грубые, почти звериные голоса, сливавшиеся в странную, ритмичную симфонию труда.

— Пойдём, Элеонора. Они будут рады тебя видеть.

За частоколом, сплетенным из стволов, увенчанных колючими проводами под напряжением, раскинулась картина, словно сошедшая со страниц русской сказки, пропущенной через синтетический сон. Бревенчатые избы, но вместо замысловатой вязи на наличниках — пульсирующие неоновые трубки, отбрасывающие ядовито-зелёные и кислотно-синие отсветы на тёмную землю. Похожие на ритуальные тотемы столбы несли не флюгеры, а жгуты высоковольтных проводов, гудящие от передаваемой ими мощи.

В этом причудливом сплаве архаики и техномагии кипела жизнь. Мускулистые ворки с багровой кожей и приземистые, покрытые болотной чешуей греблины были поглощены работой. Один с размаху раскалывал гигантское бревно, другой ворочал бочки с провизией. А через всю улицу, несся как вихрь ещё один, взвалив на плечо тушу оленя, чьи рога были увенчаны гроздьями мерцающих зелёным светом кристаллов Сребро.

— Готовитесь к празднику? — спросила Элеонора, наблюдая, как у сложенных из грубых брёвен печей-каменок хлопочут женщины — и воркши с багровой кожей, и приземистые греблины. В воздухе витал густой, сытный запах, смешанный с дымом и сладковатым ароматом незнакомых трав.

— То, что для них — праздник, для меня ритуал выживания. — Голос Карины прозвучал ровно, но в нём слышалось отголоском древнее, всепоглощающее бремя. — Потому я и просила доставить посылку сегодня.

Они подошли к её дому, ничем не выделявшемуся среди других, кроме, пожалуй, ещё большей, вневременной тишины, что исходила от его стен. У калитки, словно ритуальный дар, стояла коробка из прочного карбона с логотипом «Прометея» — стилизованная рука, сжимающая факел.

Карина замерла, её алый взгляд утонул в символе.

— Никогда не понимала, почему Лев выбрал именно это название, — её слова прозвучали тихо, почти для себя. — Прометей даровал людям огонь. А не агонию, что пришла вместе с ним.

— Благие намерения, госпожа. Вы сами это только что сказали.

— Да... Сказала, — Карина медленно наклонилась, и её пальцы с белизной старого мрамора сомкнулись на ручках коробки. — Ты задержишься? Дети скучали по своим «урокам истории».

— Конечно, — лицо Элеоноры озарила тёплая, живая улыбка, столь контрастная на фоне вечной, застывшей грусти Карины.

— Тогда пойдём в дом. Отдохнёшь с дороги. — Карина повернулась к двери, и в её голосе, впервые за этот разговор, дрогнули нотки чего-то, напоминающего лёгкость. — И, может, снова попробуешь называть меня просто по имени. Не такая уж и большая разница у нас в возрасте.

Изморозь хрустела под каблуками, словно кости мелких тварей. Тепло, вырвавшееся из распахнутой двери, встретило их тяжёлым, почти осязаемым облаком пара.

— Я... не знаю, К-Карина, — Элеонора запнулась, с трудом преодолевая годами выстроенную дистанцию. — Ты всегда была достойна этого тона. Немногие в горниле хаоса способны выковать народ.

— Как и немногие способны вырастить из детей титанов, — парировала Карина, её пальцы отпустили ручку коробки, поставив её на грубый деревянный стол с глухим стуком.

— Я не уверена, что справилась, — в голосе лийки заплелась неподдельная, старая грусть. Она двинулась к печи, её действия были отточенными, привычными. Ритуал заваривания чая в этом доме был одним из немногих, что не изменились с тех пор, как Карина ступила на эту землю в 1990-м — чужаком, которого брат привез из Америки в подарок новой родине. Подарок, который обернулся вечным проклятием.

— Ты дала им стержень. Честь. Долг. Достоинство. — Карина говорила твёрдо, вбивая каждое слово, как гвоздь. — А то, что мир извратил эти понятия, превратив в оружие, — не твоя вина. Это вина того, кто лучше всех умеет манипулировать чистыми сердцами.

Элеонора, разливая заварку по фаянсовым чашкам — реликвиям, пережившим саму эпоху, — тихо произнесла:

— Олю так и не нашли.

— Знаю, милая. — Взгляд Карины потух, уставше скользнув по стене. Она помнила каждый год, прожитый с 1929-го, и эта тяжесть давила на веки. — Искала и я. Но после погрома в её корпорации... она растворилась. Словно её и не было.

Свисток чайника, резкий и ностальгический, разорвал тягостную паузу. Элеонора налила кипяток и поставила чашки на стол.

— Спасибо, — Карина сделала глоток, и на её губах, холодных и идеальных, как у мраморной статуи, на миг дрогнуло подобие улыбки. — Они выросли сильными. Их дороги разошлись, некоторые стали врагами... но они не сгибаются. Идут до конца. В этом — твоя заслуга.

— Не этого я хотела...

— Людьми легко играть. Нам просто не повезло, что наш общий старый друг оказался в этом виртуозом.

— Вы всё ещё считаете, что Белов...? — Элеонора бессознательно сорвалась на «вы».

«Братец, — пронеслось в сознании Карины, холодной и острой сталью. — Мой дорогой братец, который подарил мне вечную жизнь в аду, который сжёг свой старый мир и построил на пепле этот. Гений, ставший чокнутым культистом.»

Внешне же лишь кивок. Молчаливый. Решительный. Никто не должен был знать, что американец Эдвин Блэк, известный советский учёный Эдуард Белов — её брат. Никто не должен был знать, что именно его неуёмное любопытство в 1991-м подарил ей вечную молодость и вечный голод, а миру — новый источник энергии. Эта тайна была её проклятием и щитом.

Карина отставила чашку и поднялась. В её руке, белой как мрамор и не знавшей возраста, блеснуло лезвие. Один точный взмах — и картонные печати «Прометея» были распороты. Из глубин коробки она извлекла прозрачный пакет, наполненный густой алой субстанцией. Не лекарство. Не артефакт. Еда. Единственное, что могло утолить голод, который её же брат в неё вложил.

Взгляд Карины, тёмный и бездонный, сливался цветом с содержимым.

«Ублюдок, сотворивший со мной это...»

Этот спор стал их еженедельным ритуалом, который медленно разрушал всё хорошее, что оставалось между ними. Светлана, с её проснувшимся мутированным под влиянием кристаллов Сребро геном, доставшимся от деда, легендарного учёного Льва Игатова, рвалась в бой. В её мире восемнадцатилетие открывало двери не только в бары и подпольные ночные клубы, но и в мясорубку операций СОЗ, которые Настя знала слишком хорошо и пыталась эти двери наглухо заварить, зная истинную цену билета в один конец.

— Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? — её вопрос повис в воздухе, пока она отточенным движением вкладывала в подмышечную кобуру тяжёлый электромагнитный пистолет. Холод металла прижался к ребрам, став ещё одной частью её брони. — Мало похорон я посетила за эти пять лет, думаешь?

— Но мы другие, мы же... — Света отступила в проём кухни, её плечо прижалось к косяку, поза — вызов, но в глазах — надлом.

— Да «мы» можем быть хоть кем, автоматная очередь разницы не видит! Всё, разговор окончен. — Жёсткой, отработанной скороговоркой, как мантру отсечения, произнесла Настя, набрасывая своё чёрное кожаное болеро, где фиолетовые неоновые нити пульсировали в такт её учащённому сердцебиению. Она подошла, положила руки на плечи сестры, пытаясь пробить стену её юношеского максимализма. Неоновая подошва её высоких сапог немного вспыхивала при каждом шаге, — Ты и так нам помогаешь. — Слова стали мягче, но в них проступала стальная жила приказа. — Продолжай закрывать дыры в системе безопасности. Ты же наш лучший технарь.

— Я могу больше... Я могу научиться и быть как ты... — попыталась вставить Света, но её мысль была грубо обрублена быстрым, сухим поцелуем в щёку. Быстрый, сухой поцелуй в щёку. Жест, призванный заглушить протест.

— Можешь, я знаю. Ты можешь куда больше. — Уголки губ Насти дрогнули в подобии улыбки. — Потому ты и не должна быть мной.

Дверь захлопнулась за ней с громким звуком. И тут же, на секунду, приоткрылась снова, образовав щель в которую пролез последний шёпот.

— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.

— Да-да-да, а чего я хочу — плевать... — прошипела Светлана, как только дверь снова закрылась.

Её сжатый кулак со всей силы обрушился на стену. И на миг — всего на миг — её глаза поглотила абсолютная, бездонная, вбирающая в себя весь свет тьма, как предвестник той самой силы, которую она так отчаянно хотела выпустить наружу.

С выдохом её гнев сменился холодным, методичным принятием.

— Ладно, не может же она вечно спорить. — вновь прошептала Света в пустоту, и направилась к себе в комнату.

Убранство было словно манифестом беспорядка, подросткового бунта и техногенного отчуждения. Горы одежды, неубранная годами постель, разобранный дрон на столе у окна, которого Света ласково звала «Кеша» в попытках превратить устройство наблюдения в домашнюю зверюшку. И на стене — выведенное неоновой краской слово «Демоны», словно жаргонное название отряда её сестры «Прометей» было её талисманом и надеждой. Ярко-оранжевый корпус терминала возле деталей дрона мерцал, как единственный живой организм в этом хаосе, заливая комнату тёплым свечением и перебивая неоновые рекламные вывески государственных корпораций, что через пламенные идеи сулили личный статус и доступ к дефициту.

Она рухнула в кресло, на спинке которого весело оранжевое худи с длинными рукавами и капюшоном, что Света любила натягивать на голову при каждом выходе на улицу. Пальцы уже порхали по клавиатуре, разблокируя систему. Пароль был введён рефлекторно, без участия сознания.

— Дыры латать — так дыры латать. — Шёпот слился с гулом кулеров. — Может, я ещё и чего интересного в этих дырах отыщу...

Экран ожил, заливая её лицо сиянием данных. В её ярко-голубые глаза, отражающие экран, сузились. Взгляд стал острым, как скальпель.

***

Морозный октябрьский воздух Москвы впивался в кожу словно сотня стальных игл, атакующих открытые участки тела. Анастасия вышла из подъезда, и первое, что встретило её — это не свет утра, а колючий холод, щипавший нос и щёки с отточенной жестокостью.

«Да что с этой девчонкой не так?» — мысль прошила чёрной молнией сознание девушки, пока её пальцы, движимые мышечной памятью, прочертили на полупрозрачном экране карманного ЭВМ чёткий, отработанный маршрут, — «Сама же видела, в какие мясорубки превращаются наши операции. Видела пустые стулья в столовой, рыдающих на похоронах жён, мужей, детей... И ничему не научилась. Ни-че-му.»

«Автомобиль: Москвич-5555 "Стрекоза". Государственный регистрационный номер: 8704НС. Время ожидания: ~15 минут» — высветилось на экране кислотно-зелёным шрифтом. Девушка швырнула свою «Звезду-М» в карман болеро с таким видом, будто хоронила очередную проблему. Пальцы холода пробрались под одежду, заставив мышцы спины судорожно сжаться. Рефлекторно, почти с агрессией, она ударила костяшками пальцев по термобраслету на запястье. Тело обдало волной искусственного тепла, словно изнутри ввели дозу жидкого солнца. Как бы Настя ни презирала свою работу в «Сфере», отрицать плюсы было глупо: доступ к прототипам, которые превращали ежедневную рутину вроде ожидания такси в нечто сносное.

Хотя «презирала» не то слово... Ей нравилось помогать как людям здесь, так и мутантам за границей СОЗ. Единственное, что её пугало и заставляло ненавидеть саму себя — цена, измерявшаяся жизнями солдат, выполнявших её приказы. Приказы, которые она имела право отдавать благодаря должности, доставшейся от деда. И которую она чуть не потеряла из-за отца.

Пальцы нащупали в другом кармане спасительную, чуть помятую пачку "Беломора". Потёртая стальная зажигалка — наследство Льва Игатова — ответила скупым чирком кремния. Первая затяжка обожгла легкие, став едким бальзамом для израненных нервов. Она откинулась на холодную бетонную стену, позволив векам сомкнуться, и выдохнула сизый дым, пытаясь вместе с ним выплюнуть и ком тревоги, застрявший в горле.  Даже сквозь сомкнутые веки её глаза прожигал неон, не давая отвлечься от навязчивых мыслей.

«ПОМОЖЕМ ИНТЕГРАЦИИ НОВЫХ НАРОДОВ ВМЕСТЕ!» — гласила гигантская голограмма, самая ярка среди бесконечного рекламного неона, плывущая в сером, подёрнутом смогом небе между вершинами сталинских высоток. Под ней парила троица иконок: девушка-воркша с фигурой тяжелоатлета и багровой, будто обожжённой кожей, приземистый греблин цвета болотной тины и долговязый лиец цвета полированной меди и неестественно-фиалковыми глазами. Два мутанта, некогда бывших людьми. Продукт Энергетического Выброса на Кольском. И пришелец из другого мира, если верить легендам лийцев.

«Почти 80 лет, как помогают...» — горькая усмешка вырвалась вместе с клубом дыма. Её взгляд проводил бесшумный аэромобиль патрульной службы, скользнувший над рекламным щитом, — «Вот бы их и правда интегрировали, а не использовали как пушечное мясо, сражающихся за корпоративный капитал в странах третьего мира с подачи НАТОвцев. Хотя... Они сами на это подписываются.»

Выброс произошёл в 1991, в день когда Советский союз должен был прекратить своё существование. Одиннадцать долгих лет потребовалось, чтобы человечество осознало масштаб проблемы, а не пыталось лишь извлечь выгоду из катастрофы неудачного исследования Эдуарда Белова, друга её дедушки.

Первый поток, хлынувший из Санитарно-Охранной Зоны в 2002-м, был самым кровавым уроком. Люди тогда не горели желанием принимать «гостей», особенно после провала миротворческой миссии ООН «Белый Хлад», что едва не похоронила хрупкий альянс между ССГ и Древом Красноокой — первой коммуной разумных мутантов, которую собрала загадочная Карина. Женщина с кожей белее снега, нестареющей, пугающей красотой, бросавшей вызов самому времени. И глазами, теми самыми глазами цвета артериальной крови, что Настя видела в первый и последний раз ещё ребёнком, когда отец их познакомил.

Раздумья прервал скрип шин. К тротуару, пыхтя, подкатила «Стрекоза» цвета утренней слякоти. Из окна высунулось лицо водителя, испещрённое морщинами как карта былых маршрутов.

—Доброе утро, девушка! Вы такси заказывали? — голос у него был сиплый, но добродушный, голос из почти что забытого прошлого.

Настя выдавила улыбку, профессиональную и безжизненную.

—Доброе. Да. — Она скользнула на заднее сиденье, наблюдая, как он тыкает толстыми пальцами во встроенный в бортовую панель потёртый сенсорный экран, отмечая посадку.

— Ого, «Сфера»! — старик присвистнул, снимая машину с ручника. — Давненько таких заказов не было! Работаете там? И как у нас дела, страна в безопасности?

— Можете спать спокойно, — голос Анастасии звучал ровно, отработанной скороговоркой, от которой в горле вставал привкус желчи. — Никаких проблем в СОЗ не наблюдается.

— Это хорошо. А то, помнится, когда я был мелким ещё...

Настя слушала его воспоминания вполуха, кивая в такт покачиваниям машины. Её лицо было маской вежливого внимания, но внутри, словно на заблокированной частоте, эхом звучала её же собственная, словно в пустом бункере, отработанная ложь.

«Никаких проблем в СОЗ не наблюдается».

***

Окраина Петрозаводска, близ КПрП СОЗ №16

29 октября 2074 года

12:59

«Цок. Цок. Цок.»

Острые каблуки Татьяны Вихровой высекали из бетонного пола призрачные искры. Они отбивали чёткий, неумолимый ритм, заглушаемый лишь гудящей тишиной общежития на окраине Петрозаводска. Воздух был спёртым и холодным, пахнущим пылью, поражённой плесенью и тоской. Тусклые лампы дневного света, встроенные в потолок, мигали аритмичным, нервным светом, отбрасывая на облезшие стены прыгающие тени. Всё вокруг тонуло в больнично-зелёном свете.

«439», «440», «441», «442»...

Её внутренний монолог был таким же размеренным и безжалостным, как и её шаги. Взгляд холодных синих глаз скользил по пронумерованным дверям, подсвеченным дешёвыми неоновыми трубками, чье угасающее свечение напоминало фосфоресцирующий трупный свет.

«446», «447»...

Когда-то это пятиэтажное типовое здание должно было стать домом для «интегрируемых рас» — мутантов, порождённых Выбросом. Теперь это был перевалочный пункт для отбросов и контрабандистов, охотников за удачей в Санитарно-Охранной Зоне. Незаконный промысел высоко ценился на чёрных рынках прозападных корпоративных держав. Мутировавшая флора СОЗ могла стать как лекарством, так и орудием устранения в бесконечной войне за капитал.

«449», «450»...

Конечно и в СССР корпорации пытались отжать как можно власти у правительства. Особенно после того, как им удалось подмять под себя часть госаппарата, по типу энергетики. Но ЦК, пока что, удавалось не давать разгуляться их жадность внутри Союзных Республик на полную, и перенаправлять её для ослабления конкурентов на  рынках остального мира.

«451».

Татьяна остановилась. Резкость её движений сменилась внезапной, абсолютной статикой. Из-под балахона, напоминающего стилизованное кимоно, донёсся тихий звон кунай на её поясе, когда она повернулась к двери.

Девушка не стала стучать. Резким движением она толкнула дверь, и та с скрипом отворилась, впуская её.

Комната была погружена в полумрак, освещённый лишь одинокой лампой под потолком, от которой на стены падала жёлтая, уставшая тень. На краю односпальной кровати, справа, сидел мужчина. Его торс был обнажён, открывая ландшафт изуродованной плоти — левая половина тела представляла собой паутину багровых рубцов и обожжённой кожи. Его пальцы, будто автономные механизмы, с отточенной, методичной точностью ввинчивали в затворную раму калиброванную пружину. Старый «Макаров» его отца, модифицированный под современный электромагнитный патрон. Гравировка на его корпусе стёрта до блеска в местах частого касания. Он лежал в разобранном виде, как ритуальный труп.

— А тебя, я смотрю, вопросы конспирации вообще не волнуют, — её голос прозвучал резко, разрезая гнетущую тишину.

— Твои шаги я отличу от чьих угодно, — холодно ответил Николай, — А уж чужак точно не успеет даже руку поднять.

Татьяна фыркнула, стянув с себя балахон и бросив его на свою кровать напротив. Под ним оказался плотный, облегающий тело костюм из чёрного как смоль нановолокна, инкрустированный кристаллами Сребро, мерцавшими тусклым зеленым светом.

— Чужак эту дверь вынесет с косяком, а за ней последуют и твои мозги. Прямо вот на эту стену. Впрочем... — она усмехнулась, переводя взгляд на сводного по отцовской линии брата, — Никаких несовместимых с жизнью травм тебе нанесено не будет.

— У тебя получилось? — проигнорировав её язвительность, Николай поднял на сестру взгляд. Его левый глаз был покрыт бельмом катаракты, мертвенно-белым на фоне обугленной кожи. Когда-то чёрный, как уголь, он теперь был слепым и безжизненным.

Таня скривила губы в гримасе, уселась на кровать и, порывшись в кармане балахона, извлекла оттуда несколько миниатюрных накопителей, завёрнутых в шуршащий чёрный пакет. С грацией хищницы, чьё каждое движение таит угрозу, она швырнула свёрток на кровать к брату.

— Всё, что смогла выцарапать из серверов «Сферы». Но, как я и предупреждала, мы опоздали. У них появился новый технарь. Латает дыры быстрее, чем я их нахожу. Интересно, откуда они его выкопали... В базах инфы на него — ноль, словно за ним кто-то подчищает.

— Главное, чтобы там была зацепка по Ковалевским, — не отрываясь от сборки пистолета, пробормотал Николай.

— Да когда ты уже перестанешь на них зацикливаться? — взорвалась Таня, вскакивая с кровати. — Отец провалил операцию, это его одержимость всё похерила! Из-за него Олю найти не могут уже столько...

Николай резко поднял на неё голову, его единственный живой глаз сузился.

— Да, «Прометей» всё ещё ищет её, — бросила она, отвечая на его немой вопрос.

— А мы найдём.

— Найдём? — Таня с силой пнула ножку кровати, отчего та проскрежетала по полу, и девушка принялась ходить кругами по комнате. — Госкорпорация не может найти человека, а мы найдём? Как? Пешочком прошерстим весь Союз? — голос Тани сорвался на крик, и горло тут же сжалось спазмом, заставив её сглотнуть ком ярости. — Без Оли это просто цифровой мусор! — выкрикнула Таня. — Ты же видел архив бабки Ковалевской! Это не шифр, это... генетический пазл. И все кусочки разбросаны по её кровной линии. Угадай, кто последний в этой цепи? Или мне подсказать? Ты действительно думаешь, «Прометей» не расшифровал бы уже данные? Зачем вообще они изображают бурную видимость её поисков? Ах, да, я и забыла… — Таня остановилась напротив брата. — Они же Демоны. Сидят и потирают лапки, тратя кучу ресурсов, "лишь бы насолить чете Вихровых, лишь бы их обмануть"! Да они бы давно уже пустили разработки Ковалевской в дело!

— Заткнись. — его голос не повысился, но в нём зазвенела сталь, перерубающая любые возражения. — Я прекрасно знаю, на что способны эти ублюдки из «Прометея». И я каждый день напоминаю себе об этом, глядя в зеркало. Они всегда бьют в спину. — Он уставился на сестру, но взгляд его единственного живого глаза был пустым и остекленевшим, будто он сквозь неё, на тот самый огонь что жёг его изнутри.

— Да. Бьют в спину тех, кто пытается их кинуть. Ты же сам знаешь, что Настя...

— Она могла нас хотя бы предупредить! Мы — не наш отец! — прошипел он, и в его единственном живом глазу вспыхнула ярость, яркая и беспощадная. — Но вместо этого она отсиживалась в своей «Сфере», как трусливая шавка.

Татьяна лишь махнула рукой и откинулась на скрипучую койку, закрыв глаза. Этот спор был старым и бесплодным. Она смотрела на его искажённое яростью лицо и не видела в нём мальчика из той утопии, что пыталась построить их бабка. Всё это сгорело в том же огне, что оставило шрамы на его коже. Она с силой сжала веки, пытаясь выдавить образ подруги и наставника, вечно чем-то занятой Ольги Ковалевской, и её место заняла Настя — такая же обожжённая как и её брат, только... Изнутри.

Коля видел лишь один путь — узкий и выжженный, как шрам на его коже. А Таня? Таня не видела в Насте предателя, лишь ещё одну обожжённую душу в этой вечной войне. Но спорить с братом было всё равно, что водить лезвием по его рубцам. Бесполезно. Больно. И не ему одному.

Каждый её вдох был скован хриплым, сдавленным рыданием. Будто комок жжёного пластика встал в горле.

— Прости меня...

Едва слышный выдох затерялся в гудящем хаосе зала. Её пальцы, дрожа, коснулись светлых волос сестры, безжизненно раскинувшейся у неё на коленях.

Это была её ошибка. Её провал. Крест, к которому она сама пригвоздила тех, кто ей доверял. Который ей теперь нести.

— Я подвела тебя... Всех... Вас...

Ответом на сожаление служила лишь неподвижная фигура, чьё словно отлитое из воска лицо озаряли кровавые блики. Они исходили от единственного источника света в этом аду — гигантского, нестабильного портала, окружённого мерцающими, впитывающими энергию алыми кристаллами растущими прямо из бетонного пола, разорвал положенные десятки лет назад кафель. Детище советского техногенного величия, символ объединения республик и рывка в будущее, бился в агонии, выплёскивая ничем не сдерживаемую энергию ядовитыми потоками, напоминающими щупальца древнего зверя, что, наконец, вырвался на свободу после заточения длившегося почти век. Каждый разряд бил по остаткам сдерживающей клети, добивая и без того уже мёртвую конструкцию, что ещё недавно питала энергией Союз ценой заточения этого монстра.

И тут до неё донеслось... Нет, не звук. Не сразу. Сначала было ощущение. Ощущение присутствия. Чужого, тяжёлого, давящего. Секунду спустя сознание уловило шаги. Неровные, словно к ней подкрадывался раненый и жаждущий реванша зверь. Шаги, под тяжестью которых осколки стекла на кафеле не скрипели, но превращались в мелкую пыль.

Но Анастасия Игатова, лейтенант, чьё имя когда-то вселяло страх в сердца врагов союзных государств, оставалась глуха. Её мир сузился до бедного лица сестры, из уголка губ которой текла тоненькая струйка крови. И всепоглощающего чувства вины. Боль отчаяния впивалась в виски стальными когтями, затуманивая периферийное зрение.

Осознание наступило запоздало, в тот самый миг, когда тёплое, почти живое дуло пистолета упёрлось ей в затылок. Металл, ещё не остывший после недавних выстрелов, жёг кожу куда сильнее, чем любая искра.

Искажённый повреждённым войскодером механический голос пророкотал над ней, сидящей на коленях. Холодный и безэмоциональный, как приговор:

— Хватит ныть, Игатова.