Трудно, очень трудно голодному мальчику сидеть у очага и ждатьг пока выпечется мчади! Как медленно тянется время! А под ложечкой сосет, ох как сосет... Рот наполняется слюной, не успеваешь глотать ее!.. Я не в силах больше сдерживать себя. Я приподнимаю кусок жести. Из-под нее вырывается горячий, ароматный пар.
- Не лезь, Сосойя! Тесто еще сырое! - прикрикнула на меня тетя.
- Ну и что? Свиней и индюшек специально кормят сырым тестом! оправдался я.
- Мчади не только для тебя! Уйди, говорю!
Я пересел. И опять потянулись невыносимые минуты.
Чаша терпения переполнилась. Не устояв перед соблазном, тетя сама приподняла жесть.
- Рано еще, тетя! - сказал я.
- Слава богу, готово! - проговорила тетя и вынула из кеци полусырой мчади.
Я приволок низкий столик. Тетя сбросила на столик дымящийся мчади, достала из банки последнюю головку сыра. Я принес бутылку вина, солонку с солью, несколько головок лука-порея и сел. Тетя разломила мчади пополам, потом одну половинку - еще на две части.
Я схватил свою порцию мчади и уже впился было в него зубами, как во дворе раздался чей-то робкий кашель.
Я и тетя обернулись к распахнутой двери.
Во дворе стоял и искательно улыбался худой, гладковыбритый, голубоглазый немец в зеленом вылинявшем форменном кителе и огромных чувяках.
- Немец, плен! - произнес он на ломаном русском языке.
Я вспомнил: ребята говорили, что в район на стройку пригнали двести немецких военнопленных. Люди со всех окрестных сел толпами валили поглядеть на диковинку - живых немцев. Для меня же это был первый "настоящий" немец, увиденный в жизни. Почему-то я встал. Встала и тетя.
- Гутен морген! - сказал немец и вежливо поклонился.
- Это военнопленный! - сказала тетя и невольно поправила волосы.
- Гутен морген! - повторил немец и еще раз поклонился.
- Гутен морген! - ответил я.
- Что ему нужно, Сосойя? - спросила растерявшаяся тетя.
- Не знаю. Пока что он только желает нам доброго утра... Чего тебе, фриц? - помахал я рукой.
- Гитлер капут! - выпалил немец, сложил правую ладонь наподобие револьвера и приставил к виску указательный палец.
- Это нам известно, газеты читаем. Ты скажи, что тебе нужно?
- Не понимай! - немец пожал плечами.
- Что нужно? - спросил теперь я по-русски.
- Иоган... Их бин Иоган! - немец несколько раз ткнул рукой себя в грудь.
- Чего он привязался? - повернулся я к тете.
- А я почем знаю... - развела она руками.
- Хенде хох! - вспомнил я уроки военного дела.
Немец испуганно взглянул на меня и поднял руки.
- Гитлер капут! - добавил я.
- Гитлер капут! - тотчас же подтвердил он, не опуская рук.
Я не знал, как по-немецки звучит команда "отставить", поэтому подошел к немцу и почти насилу заставил его опустить руки вниз.
- Что ты хочешь, что? - повторил я вопрос.
- Хлеб... - произнес тихо немец.
- А-а, хлеб? Белый или черный?
- Ага, бутерброд, значит?
- О, бутерброд! - обрадовался немец.
- А как насчет хачапури? - улыбнулся я.
- Немец плен! - улыбнулся немец.
- Подвело животы, сволочи? Иди к своему Гитлеру, пусть он угостит тебя!
- Гитлер капут! - сказал немец безнадежно.
- Неужели?! Вот огорчил меня! - покачал я головой.
Немец почувствовал иронию в моих словах и теперь обратился к тете:
Губы у немца задрожали. Я проследовал за его взглядом и увидел, что он устремлен к нашему накрытому столику.
- С ума он сошел! Еще чего не хватало! Хлеба ему подавай! - сказал я тете. Она стояла побледневшая и молчала. Вдруг тетя повернулась, бросилась на кухню, схватила свой кусок мчади и подала его немцу.
- О, данке шён, фрау, данке зеер! - Немец дрожащими руками принял мчади и стал за обе щеки уплетать его. С минуту тетя смотрела на жадно евшего немца, потом снова вернулась на кухню, вынесла весь оставшийся мчади и отдала ему.
- Тетя, ты с ума сошла?! - схватил я ее за руки.
- Отстань, Сосойя! - Тетя отстранила меня и опять побежала на кухню. Немец с недоумением смотрел на нас.
- На, немец, на! На тебе сыр, на тебе вино! Бери! - Тетя сунула в руки немцу весь наш обед и вдруг расхохоталась.
- Молчи, Сосойя, молчи! Пусть берет все! Пусть! Что еще тебе, немец? Скажи, что еще дать тебе? - выговаривала тетя сквозь смех.
- Папирос, фрау... - расцвел немец.
- Отдай сейчас же! - Тетя засунула руку в мой карман и протянула немцу полную пригоршню табака. - На, бери! Бери!
Руки у немца были заняты, поэтому тетя сама насыпала ему в карман мой табак, потом легонько подтолкнула его и сказала с улыбкой:
- Иди теперь, немец, иди!
- О, фрау, данке зеер, данке шён!
Я смотрел, вытаращив глаза, на смеявшуюся тетю и не мог понять, что с ней происходит.
- Данке, фрау! - еще раз поблагодарил немец и стал пятиться к калитке.
Тетя обняла меня, крепко прижала к груди и вдруг разрыдалась. Перепуганный немец поспешно вышел со двора.
Нодар Думбадзе "Я вижу солнце", 1965