Знаю аналогичную историю. Сестра мужа. 21 год. Жигуль семерка, таких как она в ней 5 м б чуть больше (за давностью лет не помню)

4 утра, скорость 140, пьяненький! водила не справился с управлением. Вылетели с трассы.  Водитель умер на месте от разрывов легких, владелец машины, на переднем пассажирском переломы ног, две или три девицы на заднем сиденье отделались  синяками, ушибами и испугами. А сестра мужа вылетела через лобовое, "по дороге" нашла пень на голову. Месяц реанимации. Ела через провод, дышала через трахеостому. ....

Когда узнали о происшествии ехали на "похороны"((( Муж врач, я из семьи врачей. Хороших прогнозов не было.

Сама ходила к её лечащему врачу, объяснила, что у меня истерик не будет ибо я почти никто этой девочке.... Врач объяснил сроки в реанимации, напомнил сроки, что мозгу так работать плохо и т и т п. Резюме или овощ, или кладбище. Оба прогноза крайне хреновые, т к на тот момент я знала, что такое дома человек не могущий себя обслуживать в длительном периоде. А для кладбища она слишком молода....(((

По стечению обстоятельств, у меня не возникло к ней никакого сочувствия((( но мне было очень жаль её мать. Вот прям ОЧЕНЬ.(были некие обстоятельства) всё на что лично меня хватило в церкви господи, прошу как мать, ты забрал у этой женщины любимого мужа, оставь ей её ребенка....

Моя свекровь из ярой атеистки- коммунистки превратилась в очень набожную и уверовавшую. Каждый день, пока дочь была в больнице она утром и вечером шла в церковь. И молилась. Не знаю, чем, какими молитвами, но факт.

Я не особо верю в божью помощь. Но месяц в реанимации из них 10 дней в полной бессознанке, на препаратах... Врач был прав! Это или кладбище или овощ. Но тут... молодой организм, или молитвы матери, сотворили чудо. Мне не смотря на весь мой скептицизм хочется верить, что отмолили. Девочка встала и вполне самостоятельна в жизни. Живёт отдельно от мамы и брата. Были проблемы с обучением компьютеру через пару лет, еще ряд ньюансов, немного тормознутые реакции. Сколько вложили в её восстановление, никто не считал. Но голову лечили, массажи, и ... лицевая и шейная пластика....

Добавлю. К врачам ни у кого претензий нет и не было. Они сделали, все что от них зависело. Но травма была очень плохая, при таких повреждениях, очень часто не выживают, а кто выживает не осознает жизни. Овощ. Жить с овощем очень тяжело. И финансово и морально.

Все готовились к похоронам!!!

В нашем случае, я считаю, ей разрешили жить, где-то там наверху... Её мама в восстановление вбухала, очень много денег. Была куча долгов. И я рада, что все хорошо закончилось для них обеих.

Один мальчик жил прекрасно до 5 лет, ходил, говорил, читал, радовал родителей.

Потом один раз упал ни с того, ни сего, потом второй раз, потом плоховато видеть стал.

Положили в стационар, кажется даже не в неврологию, а в терапию. Там медики прострадали хуйнёй месяца полтора, маму к ребёнку почему-то не пускали, а ему становилось всё хуже. В итоге дошло всё таки до кого то, и ребёнка перевели в нейрохирургию (а находилась она буквально через дорогу от отделения терапии). Там быстро заподозрили опухоль, средств диагностики типа МРТ ещё не было (1972 год), недолго думая вскрыли черепушку, определили что опухоль, и опухоль неоперабельная (миелобластома). Закрыли черепушку обратно, и через пару недель всё закончилось.

Этот мальчик - мой старший брат, которого я никогда не видел.

Повзрослев, я понял что мама после этого до конца нормальной так и не стала.

Вывод... а нет нихуя никакого вывода... Можно порассусоливать, что при первых признаках серьёзных неврологических нарушений делать МРТ... Но к сожалению даже если бы это случилось в 2020 году - результат был бы такой же для этой разновидности опухолей. Увы...

Вывод... заводите хотя бы двух детей... Вот такой циничный вывод. Мама говорила, что как то так совпало, что после случившегося с ними все на работе завели по второму ребёнку, даже те, кому уже было под сраку лет...

Что послужило причиной? Да хз... Мама грешит на то, что в 60х был прикол делать беременным флюрограмму и УВЧ при насморке, на канцерогенные излучения всем было поебать... Но я не думаю, что дело было в этом... Просто так пришлось...

С моей одногруппницей случилась беда, её на полном ходу сбил большой внедорожник. Обе ноги сломаны, обе руки сломаны, перелом позновочника в поясничном отделе, открытая черепно-мозговая травма. 3 недели в коме на гране жизни и смерти. Прогноз врачей, чуда не ждите, всю жизнь будет овощем. Девчонке 17 лет, вся жизнь впереди, и всё перечеркнуто вмиг.

В ноги и руки вставили спицы, для фиксации костей, левая нога стала короче правой. Пришла в себя, никого не помнит, себя не знает, разговаривает с трудом. Болше мычит, или экает. Хочет что-то сказать, рукой машет, и э-э-э!

Мама одногруппници не слушая врачей, которые советовали отстать от дочери, так как ей уже не помочь, мозг повреждён, и теперь она инвалид на всю жизнь, возила её по врачам, потратила кучу денег.

Сначала поставила дочь, на ноги, она начала сама ходить, сильно хромая но сама. Постепенно она начала вспоминать свою прошлую жизнь, но речь пропала полностью, ей показывали фотографии друзей, одногруппников, она показывала на человека пальцем и кивала, мол да, этого я знаю. Первыми она вспомнила нас своих подруг, меня и ещё одну девчонку с нашей группы. Как рассказывала мама одногруппници, вспомнив меня сразу начала улыбаться и смеяться, это видимо потому что, каждый раз приходя на пары, она садилась со мной, и мы всё время над чем-нибудь смеялись.

За 2 года девушка, пришла в себя, вернулась речь, в глазах появилась осмыленность, а то сидела и смотрела бесммысленным взглядом на всех. Врачи говорили, будет овощ, а она встала и ходит, врачи говорили будет дурочкой на всю жизнь, а она получила уже второе высшее образование. Сейчас, в этой красивой, уверенной себе женщине, ничто не напоминает о той аварии, кроме ортопедической обуви, ведь одна нога, короче другой. Она с огромной благодарностью вспоминает свою покойную мать, которая в буквальном смысле вытащила её, и подарила новую жизнь.

По истине материнская любовь, и молодой организм творят чудеса.

Когда-то давно в комментариях я уже писала эту историю, найти не смогла.
Работала я в саду в ясельной группе.
И был там один мальчик, который в целом, от других детей не отличался.
Чуть более капризный, чуть более избалованный, самый непослушный и почти не говорящий. Но учитывая то, что это дети до 3-х лет, то особого «разговора» от них никто не требовал.
Короче говоря, ровнялись просто на этого ребёнка и всегда держали его «в голове», как самого опекаемого.
Но, в целом, в коллектив он вписывался.
А вот его мама частенько приходила к нам проведать сына, так как работала в этом же здании.
И всегда было видно, что она оказывает ему какое-то гипервнимание.
Я тогда такой позиции не понимала и не разделяла, но, как говорится, моё какое дело.
Постепенно, в разговорах выяснилось, что мальчик этот развивался, как обычный ребёнок. А когда начал ходить, то упал на пол с кафельной плиткой с высоты своего роста и ударился головой. Казалось бы, что такого? Все дети падают. Поплакал, пошёл дальше.
Через какое-то время ситуация повторилась. Упал, поплакал, встал.
Но дальше ситуация вышла из-под контроля: Ребёнок перестал пробовать ходить и замолчал.
В силу неопытности (и подозреваю халатности врачей) родители списали всё на страх нового падения (ползать и сидеть ребёнок мог), а так же на совсем маленький возраст и пресловутое «мальчики начинают говорить позже».
Со временем ребёнок действительно стал ходить и бегать, как все.
Вместо разговора пытался произносить разные звуки, что вполне вписывалось в общую картину.
Но постепенно разница по сравнению с остальными детьми стала прослеживаться более чётко.
Ребёнок практически не развивался. Звуки оставались звуками, а с возрастом страх наказания за проступки не возрастал. Он будто бы не понимал, что его наказывают.
Различные анализы, врачи и специалисты типа логопедов и неврологов разводили руками «ждите, мамочка, ребёнок здоров».
Спустя какое-то время я уволилась из сада и не знала как продолжают расти детки из этой группы.
Но однажды, придя «в гости» я встретила ту самую маму «сложного» мальчика и её ГОВОРЯЩЕГО сына!
Конечно, времени прошло очень мало, но он больше не мычал и не агукал, а именно говорил!
Честь и хвала этой маме, что не опустила руки, не наблюдала молча за тем, как «неправильно» растёт её ребёнок, а искала, искала и нашла!
Нашла специалиста, который так же, как в истории поста предположил, что ребёнок просто не слышит!
Не могу сказать точный диагноз, но по всей вероятности, в тот момент когда малыш упал и ударился головой он каким-то образом повредил нерв или что-то, что нарушило его слух.
И вот мама стала возить ребёнка на какие-то процедуры, массажи и к нему стал возвращаться слух!
Я была так счастлива за эту семью. Я и сейчас пишу и не знаю плакать ли или улыбаться во всё лицо от того, что благодаря маме и какому-то неравнодушному человеку-доктору ребёнок живет полноценной жизнью.
С тех пор я не видела детей из «своей» группы больше пяти лет.
Надеюсь, что у всех них сейчас всё хорошо.
Happy And.

или еще одна загадка человеческого мозга.

Это случилось много лет назад.

— Я обращаюсь к вам сейчас как к королеве на балу у Сатаны, — сказала женщина.

После данного вступления я, тогда еще молодой психолог, существенно напряглась. Это такой комплимент? Юмор? Издевка? Или еще что-то, мною категорически непонятое?

— Расскажите по существу, — суховато попросила я.

Женщина сидела на стуле, выпрямив спину. В кресле прямо напротив меня расположился ее сын, с явными признаками глубокой умственной отсталости или иного органического поражения головного мозга. Судя по размерам мальчика (оценить возраст по его лицу не представлялось возможным) ему было лет 10–12.

История женщины и мальчика оказалась глубоко трагической. Леша родился у молодых, совершенно здоровых родителей, абсолютно нормальным, с нетерпением ожидаемым и с любовью всеми родными принятым ребенком, и до пяти лет развивался, по словам невролога, безукоризненно, в соответствии со всеми возрастными показателями. Некоторые из них, по словам матери, он даже в своем развитии превышал, например, в пять лет уже умел считать в пределах десяти и читал простые предложения типа «мама мыла раму».

Дальше случилось несчастье. На даче у друзей трое мальчишек (Леша и двое сыновей хозяев, 5, 7 и 10 лет) тайком зашли в сарай и, поддерживая друг друга, полезли на верстак доставать с верхних полок что-то решительно им нужное для их мальчиковых созидательных игр (кажется, они собирались строить не то вигвам, не то крепость на дереве).

В какой-то момент маленький и довольно неуклюжий Леша на этом высоком верстаке не удержался (по другой версии кто-то из старших мальчиков перегрузил его уже добытыми с полок сокровищами) и навзничь упал на пол с большой высоты. Но самим этим падением трагическое невезение мальчика, увы, не исчерпалось. На полу сарая в этом месте лежала старая доска, из которой торчал кверху огромный ржавый гвоздь. И этот гвоздь воткнулся Леше прямо в голову.

Хозяйские мальчики испугались представившейся им ужасной картины до такой степени (как выяснилось потом, они почему-то сразу решили, что Леша умер и взрослые неминуемо обвинят их в его смерти), что убежали за пределы участка и спрятались в кустах в неглубоком овраге.

Только через некоторое время (никто потом так и не сумел выяснить, через какое именно) старший мальчик немного пришел в себя, выработал некий план и побежал на участок с рассказом о том, что они с братом «что-то давно Лешу не видели, а последний раз он вроде в сарай заходил».

Мобильных телефонов тогда не было, стационарного телефона в пределах поселка — тоже. Отец подхватил завернутого в одеяло Лешу на руки и все побежали к шоссе. Там они (бешено машущие руками и бросающиеся под колеса люди с ребенком на руках) почти сразу остановили машину и поехали в ближайший пригород, где по разумению остановившегося водителя была больница.

В пригородной больнице не сразу поняли, в чем дело («Упал? Головой ударился? Ничего, успокойтесь, мамаша, дети крепкие, у них, знаете, мозг в такой как бы жидкости плавает…»), а когда увидели и узнали про гвоздь, дежурный врач побледнел, велел готовить реанимацию и сразу побежал куда-то звонить.

Оперировали Лешу только спустя неделю, в Ленинграде, в больнице имени Раухфуса. Потом началось воспаление всех на свете мозговых оболочек. Потом некупируемые судороги. Потом еще одна операция… Надо ли перечислять?

В конце концов хирурги отступились и сказали: мозг существенно поврежден и на данный момент ребенок, увы, почти овощ, исключая судороги (до конца их убрать так и не удалось). Но знаете, у детского мозга есть всякие возможности восстановления… Пусть вас терапевт понаблюдает, и еще, знаете, лечебная физкультура…

Все думали, что Леша умирает. Неверующие родители от ужаса происходящего даже по чьему-то совету пригласили священника. Молодой и несколько какой-то хипповатый священник оказался умным человеком и сказал: не суетитесь, ребята, и не хороните сына прежде времени, все, однако, в руках Господа нашего, живем конкретно сегодня, благодарим и спать ложимся. А завтра будет день, и «будем делать посмотреть».

Родители и прочие родственники наставление услышали, стали делать, как им сказали, и все, как ни странно, оказались правы. Леша выжил, а компенсаторные возможности детского мозга явились налицо. Мальчик стал двигаться, концентрировать взгляд, удерживать предметы, через некоторое время сел, потом встал…

Никаких фондов и идей «поедем лечиться за границу» тогда еще не было, но была еще жива очень сильная традиция всяческой физиотерапии и той самой советской лечебной физкультуры, которая на стадионе и в стиле «сам себя за волосы из болота». Пять раз в неделю в нашей поликлинике лечебная физкультура, три раза в неделю здесь же физиотерапия и каждый день дома и во дворе по полтора часа занятий по выданной врачом схеме со сменяющими друг друга родственниками, друзьями семьи и даже случайными дворовыми знакомыми, знающими о трагедии и предлагающими помощь: вы, мамочка, посидите на лавочке, отдохните, или вот в магазин сходите, а мы тут с ним пока повисим и походим…

Ха! Что касается физической стороны, то прогресс колоссальный. Леша уверенно ходит, поднимается и спускается по лестнице, почти не держась за перила, садится, встает, может висеть на турнике и поднимать ноги, судороги почти исчезли, остался тремор одной руки, но если что-то очень надо, то Леша второй рукой его гасит. Сам ест ложкой и сам идет в туалет и штаны снимает. Надеть как следует сам может не всегда. Но верхнюю одежду, шапку, обувь надевает, как правило, сам. Ездит на велотренажере и на трехколесном велосипеде.

С менталкой, увы, все гораздо хуже. Леша ничего не говорит, иногда мычит, воркует или орет, протестуя или радуясь, похоже, что не узнает никого из родных, не откликается на свое имя, обращенную речь как будто не понимает совсем, но иногда, как собака, оборачивается на какие-то уж совсем истошные крики типа «Фу! Ко мне! Брось!» и т. д., ни на каких картинках ничего по просьбе не показывает, хотя книжки охотно берет и даже листает по много раз. Знает повторяющиеся ежедневные ритуалы и в общем-то со спокойной готовностью в них участвует. От какой-то сугубой неожиданности, напротив, может начать нервничать, орать и даже уйти и спрятаться.

Исполненная сочувствия, я все же помнила странное начало нашей встречи.

— С чем вы ко мне? Какой запрос? Упражнения для попытки запустить речь? Для понимания речи?

— Нет, не это, тут я, боюсь, мы с логопедом и врачами за эти годы уже все сделали, что можно, — вздохнула женщина. — Я только хочу, чтобы мне, так сказать, перестали приносить платок. Помните Фриду в «Мастере и Маргарите»?

Я опять напряглась:

— Простите?

— Понимаете, он собирает гвозди! — почти крикнула женщина и отвратительно хрустнула пальцами.

— Какие гвозди?! — я почувствовала, как по моей спине пробежали мурашки.

— Всякие. Любые. Мы с ним гуляем, и, если он видит хоть какой-нибудь гвоздь, маленький или большой, он его поднимает, откапывает, выдергивает и берет с собой. Кладет в карман «на потом» или сразу несет мне. Мычит и сует в руки. Вы представляете…?

Я представила. Гвоздей в то время в окружающей среде было много. Особенно если специально приглядываться. За одну прогулку можно, не напрягаясь, найти десяток.

— Никакого логического объяснения, — пресекла мои вопросы мать Леши. — Мы думали сто раз. Он категорически не видел того гвоздя, который превратил его в инвалида. До травмы гвоздями не интересовался. После травмы ему никто, разумеется, про гвоздь не рассказывал и уж тем паче не давал с ними играть — безумцев у нас семье не водится. Он сам.

— Гвозди Леша приносит и показывает только вам?

— Остальным членам семьи тоже, но намного реже. Что это значит — не знаю. Но отчаянно хочу, чтобы оно прекратилось. Вы можете мне помочь?

— Сразу — точно нет, — сказала я. — Но я попытаюсь об этом подумать. Приходите через неделю.

***

Всю неделю история с гвоздями меня не отпускала.

Я думала приблизительно так:

Это могло быть просто наблюдение: когда я показываю ей гвоздь, она ужасно нервничает и выходит из себя — вот прикольно! Но, по словам матери, нынешний Леша не особенно интересуется другими людьми, и уж тем паче — их состоянием.

Это могло бы быть тревожащее воспоминание травмированного мозга и попытка от него избавиться. Но никакого воспоминания нет и быть не может — Леша никогда не видел того гвоздя.

И наконец, третье — это может быть сигнал. Попытка что-то сообщить. Но — что? И почему таким странным способом?

***

Когда они пришли снова, у меня на журнальном столике были разложены гвозди и шурупы — всех форм и размеров, которые я смогла за неделю найти.

Мать побледнела и закрыла лицо руками. Леша мгновенно подошел к столу и присел на корточки. Я протянула ему самый большой гвоздь. Он взял его и показал матери. Мать отвернулась.

— Можно дать мне! — сказала я и для верности похлопала себя по груди. — Я люблю гвозди.

Леша протянул мне гвоздь, я положила его рядом с самым маленьким и пальцами показала разницу. Леша положил их крест накрест. Я сложила из гвоздей звезду.

Параллельно я говорила с матерью:

— Нам в университете психиатрию читал старый психиатр из Военмеда. Он не любил психологов и на каждой лекции нас по-всякому обзывал. Говорил, что психиатрия — это лекарства, а мы — бесполезные болтуны и никчемушки. К нему на лекции многие не ходили. Я ходила. Он говорил: даже если человек лежит в коме или бьется в бреду, и почти весь мозг, как пожаром, захвачен психической болезнью, пока человек жив, где-то в самом углу его мозгов, трясясь от происходящего ужаса, сидит его маленькое, все в синяках и кровоподтеках, но все понимающее настоящее «я», и просто обмирает еще и от того, что никто его не видит и с ним не общается — все видят болезнь и иногда пытаются с ней сражаться. Вы, никчемушки, могли бы сказать ему, этому «я», что вы — видите его, знаете о его существовании, протянуть ему вашу бессильную ручонку. Больше от вас никакого проку в психиатрии я не вижу.

От моего рассказа мать рыдала. Леша обменивался со мной гвоздями и раскладывал их в ряд по размеру, я пыталась построить из гвоздей вигвам, он все время падал, в это время где-то наверху включилась дрель (в поликлинике шел ремонт), Леша мигом перевел взгляд на потолок, потом на меня, мне почудился вопрос, я стала объяснять, у него глаза мигом стали стеклянные, и новая мысль пришла мне в голову:

— Антибиотики! — воскликнула я.

— Что? — мать перестала рыдать и шмыгнула носом, втягивая сопли (одноразовых салфеток тогда тоже не было).

— После травмы у него было много всяких воспалений. Антибиотики кололи, капали, давали?

— Да литрами, — вздохнула мать.

— Слух! — сказала я. — Антибиотики влияют. Леша почти не слышит.

— Да нет же, он всегда… — начала возражать мать, а потом задумалась.

— Часть спектра выпала. Речь точно. Он если и слышит, то: бу-бу-бу. Развитие остановилось тогда — в пять лет. Гвоздь — граница, разделившая жизнь на две части. Пока он еще слышал, тогда, когда лежал и был совсем плох — он слышал не раз: ах, если бы не этот гвоздь, этот проклятый гвоздь, все из-за того гвоздя… Мозг поставил задачу: гвоздь — что это? Для меня — что? Очень важное, критически важное, из-за него все. И как-то уже потом он ее разрешил: гвоздь — вот это! И гвоздь стал символом — ничего не понимаю, ничего не могу сказать, сначала и почти ничего не могу сделать, но я — есть! Я — есть! Там, в темном чулане мозга, все время сидел маленький пятилетний Леша. Но не просто сидел, а с какого-то момента отчаянно и упорно пытался пробиться наверх, к людям… Гвоздь — поворотный момент, значит, он же и должен помочь вернуться. Мозг, способный к построению такой абстракции… он же у вас уже тогда умел читать и считать…

— А-а-а-а… — тихонько выла мать.

— А-а-а-а? — тихонько спросил Леша, вкладывая мне в ладонь очередной гвоздь.

— Если вдруг правда, то еще какое а-а-а-а, — с сомнением ответила я, меняя гвозди.

— Что сначала? — спросила мать, взяв себя в руки.

— Слуховой аппарат, наверное, — сказала я. — Он не должен очень-то испугаться, потому что первые пять лет все слышал и мозг должен помнить…

— Поняла, — сказала она и взяла сына за руку. — Пошли, Леша.

— Гвозди возьмите, — напомнила я.

***

Все последующие годы я не могла рассказывать эту удивительную историю из соображений медицинской этики, потому что уж очень она характерная и заменить в ней ничего нельзя.

Но какое-то время назад в универсаме «Призма» ко мне подошла пожилая женщина и спросила, помню ли я ее. Я, конечно, не помнила. Тогда она вдруг полезла в сумочку и вынула из нее большой гвоздь. Я вздрогнула и вытаращила глаза. Да неужели?!

— Леша! — громко позвала она.

К нам подошел взрослый мужчина с аккуратной бородкой и двумя тяжелыми сумками с продуктами.

— Леша, ты не поверишь, но это тот доктор, которая когда-то сказала мне про твои гвозди и что ты нас не слышишь. Вы знаете, вы ну совершенно не изменились!

Я засмеялась. Леша выглядел почти нормальным.

— Спасибо вам, — сказал он. — Мама, убери гвоздь, ты людей пугаешь.

— Он работает! — сказала женщина. — Представляете?! В интернете. Зарабатывает в два раза больше, чем моя пенсия.

— Мама! Ну кому это интересно? — Леша явно смутился.

— Мне интересно, — уверила я и отобрала у нее гвоздь. — Отдайте мне на память. Себе другой найдете. Я пишу истории, тоже в интернете. Могу ли я рассказать вашу историю? Другим людям. Вдруг однажды кому-то поможет не отчаяться, а найти.

— Конечно, рассказывайте! Вдруг поможет! — закивала мать.

Леша помедлил и тоже кивнул. Я сунула гвоздь в карман и вышла из магазина.

Я бы, возможно, подумала что автор преувеличивает или просто родители не особо следят за Федей - если бы однажды не увидела его аналог. В больнице, в глухой повязке на один глаз после операции под общим наркозом. Мама была с ним, конечно, и мама бдила. Даже не так - БДИЛА, не допуская прыжков, стояния на голове и потрошения повязки. И знаете - что?.. Не сразу, но победа осталась за "Федей". Отворачиваясь к тумбочке, чтобы достать мандарин, она его держала, но чтобы почистить мандарин - нужны две руки... "Федя" тут же зацепился за каретки кровати, перекувыркнулся и ударился головой. И они пошли к доктору спрашивать, как там после этого себя чувствует оперированный глаз.

Надеюсь, оба дожили до сознательного возраста благодаря фантастической удаче и родителям. Ну а если вдруг фантастическая удача изменила, то родителей в их смерти не обвиняли. Родители уже однозначно предотвратили сотни несчастных случаев, просто на каком-нибудь восемьсот двадцать пятом что-то пошло не так.