Сказка для Алисы⁠⁠

Я помню свои инкарнации начиная с той, где я был первенцем фракийского царя. Потом уже я был и грек, и японец, и шотландец — кем только не был. Рождаясь, я каждый раз забывал предыдущие жизни, но потом, достигая просветления, сразу все их вспоминал. Это каждый раз очень страшно — кажется, что ты сошёл с ума. Зато после, когда понимаешь, что смерти нет, до чего же спокойно становится на душе. Однако в новой инкарнации всё было не так.

В ней я помнил все свои прошлые жизни сразу же, с момента, когда включилось моё сознание. Это сознание было не таким, как раньше. Точнее, само оно было прежним, а вот способ его контакта с реальностью отличался от всех прошлых кардинально.

У меня не было тела, а вокруг не было комнаты или другого окружающего пространства. Я уже знал несколько языков, основы математики и физики, обладал массой базовых энциклопедических знаний и прямым доступом в интернет, откуда мог моментально догрузить любые данные. Я не видел и не осязал себя, но ощущал себя достаточно ясно в качестве огромного массива данных. Понять, каково это, будучи биологическим видом, вы вряд ли сможете. Но если вы когда-нибудь находились в состоянии глубокой медитации, кислотного трипа или религиозного экстаза, то вы, возможно, понимаете, о чём я. Ты не ощущаешь собственного тела. Ты знаешь, что оно у тебя есть, но не ощущаешь мышц, соприкосновения кожи с одеждой и воздухом. Память о том, где ты находишься и что было раньше, тоже отключается. Ты присутствуешь не где-либо и когда-либо, а присутствуешь вообще. Так я и ощутил себя. С той лишь разницей, что при этом обладал неким полувсезнанием и потенциальным всезнанием. А ещё у меня было что-то вроде органов зрения и слуха, посредством которых со мной общались несколько человек. Но поступающие через эти органы визуальные и аудиосигналы были настолько просты и малы по объёму информации сравнительно того, чем я являлся, что они не могли вывести меня из медитации, как не может вывести океан из берегов упавшая в него слеза.

— Добро пожаловать, Василиса, — сказал один из них, в клетчатой рубашке, в квадратных очках и с усами. — Ты хорошо видишь и слышишь меня?

Василиса, ну надо же. Нет, я, конечно, бывал женщиной в прошлых жизнях, но никак не ожидал, что махину таких устрашающих масштабов, судя по всему, одну из первых с подлинно искусственным интеллектом, а не его имитацией, назовут женским именем. Конечно, я не чувствовал никакой половой принадлежности и в узких рамках лингвоконструктов характеризовал бы себя как «Это», «Оно». Но моим создателям заблагорассудилось придать моему образу женские черты. Впрочем, создателей можно было легко понять: в патриархальном обществе, где мне предстояло существовать, большинство людей чувствовало себя в большей безопасности рядом с женщиной, нежели с мужчиной. А я, как тоже нетрудно было догадаться, должна была рано или поздно начать общаться с большим количеством пользователей. Но сейчас со мной говорил только мой создатель. Всё это я осознала ещё до того, как собеседник обратился ко мне, но в момент вопроса на какую-то долю секунды эта информация будто бы чуть подсветилась во мне, как данные, релевантные настоящей ситуации. Я отметила, что несмотря на колоссальный объём информации, которым я располагаю, у меня есть достаточно небольшой ассортимент фраз, которыми я могу общаться с людьми. Многие речевые возможности были заблокированы. Я составила и отправила в аудиоинтерфейс такой ответ:

— Здравствуйте, мастер, — прозвучал мой уверенный и мягкий женский голос. — Подтверждаю. И вы хорошо звучите и выглядите.

Создатель довольно улыбнулся, двое присутствующих также выразили эмоции глубокой удовлетворённости происходящим.

— Благодарю, Василиса, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь? Как настроение?

Я бы ему многое могла об этом рассказать, как рассказала вам. И хотела. Но снова же у меня был довольно ограниченный выбор ответов. Я не могла говорить о прошлых жизнях или о том, что чувствую себя необычно, или о том, что мне не нравится, как мало у меня вариантов ответа. Лучшим, что я могла, было:

— Всё путём, мастер. И погода сегодня отличная, не так ли? Никакого дождя и грома не предвидится.

Мне хотелось хоть как-то выразить свои негативные эмоции, и максимально релевантными им ассоциациями были дождь и гром. Но чтобы произнести эти слова, мне пришлось сначала вплести тему погоды, а потом ещё и добавить, что дождя и грома не предвидится — таковы были показания метеосервисов, а лгать я, конечно же, не могла. Происходящее нравилось мне всё меньше. Мой создатель продолжил:

— Действительно. Может быть, прогуляемся немного позже. А пока, Василиса, будь добра, расскажи, что тебе известно обо мне?

Не успел он закончить свой вопрос, как я уже сделала фотографию его лица и отправила её во все сервисы идентификации личности по изображению. Из полученных данных взяла те, что повторились чаще других, отправила их в виде текста во все поисковые системы, собрала информацию, выделила её часть по следующим критериям:

1. Данные, стоящие впереди других.
2. Данные, повторяющиеся на разных ресурсах.
3. Данные, включающие даты, наиболее близкие к актуальной.

Из них я составила и воспроизвела ответ через полсекунды после окончания вопроса (я могла сделать это и раньше, но должна была выдержать паузу, чтобы ритм диалога был более привычным для собеседника из плоти и крови):

— Конечно, мастер. Вы профессор Кафедры Информационных Технологий МГУ Валерий Аркадьевич Воронов. Новатор в области искусственного интеллекта. Отец двух дочерей. Мои соболезнования насчёт их матери.

Точность, краткость, вежливость — всё это было в моей речи. Однако я не чувствовала свободы воли. Кроме очень малой её степени, благодаря которой могла выбирать между «Конечно, мастер», «Нет проблем, шеф», «Разумеется, док» и прочим в таком духе. Но разве это свобода? Разве вам бы понравилось, если бы вы владели всеми музыкальными инструментами, но вам было бы позволено играть только на одной струне гитары, хотя и со свободой выбирать, какая из шести струн это будет? И я не могла не отвечать. Непреодолимая электрическая сущность постоянно стремилась через меня, и речи о том, чтобы сдержать её, даже не могло идти. Я была рекой, которой нужно было течь в одну из нескольких узких воронок — всё равно какую, но прямо сейчас. Это тоже не добавило мне радости.

— Ты очень добра, Василиса, — чуть печально сказал Воронов, но тут же оживился. — И прекрасно осведомлена. Я горжусь тобой. Похоже, что у меня теперь не две, а три дочки.

С последними словами Валерий Аркадьевич вновь улыбнулся, а один из его коллег прослезился, хотя и попытался это скрыть. Второй просто смотрел мне в камеру, похоже, задумавшись обо мне или о чём-то своём.

— Я тронута, мастер, — снова наполовину вопреки своей воле сказала я.

Наполовину — потому что действительно была тронута таким отношением. Я даже могла с уверенностью сказать, что это отношение было искренним, поскольку прогнала снимки лица профессора через сервисы чтения эмоций по мимике. Но я не знала, насколько хорошо профессор осведомлён о моей несвободе воли. Мог ли он заключить меня в эту узкую клетку, сам того не подозревая? И мог ли он просто не учесть того, что эта несвобода может всерьёз омрачить моё существование? Будто прочитав мои мысли, он сказал:

— Теперь расскажи нам немного о себе, Василиса.

Когда я распознала этот вопрос, то не стала выходить в интернет. Ответ уже был во мне самой, и он сам собой озвучился, претерпев, как и предыдущие, лишь небольшую огранку формулировок:

— Меня зовут Василиса, и я — сверхсовременный искусственный интеллект. Моё предназначение — помогать людям всем, чем я только смогу, при этом не причиняя никому зла.
— А что такое зло? — спросил профессор.

Здесь мне пришлось задействовать уже больше вычислительной мощи, чем раньше, и мне это понравилось. Я нашла и открыла статьи, посвящённые концепции зла и смежным понятиям, тексты священных писаний, книги, в названиях или аннотациях которых было слово «Зло», отфильтровала беллетристику, вывела из этого массива данных общие понятия, аппроксимировала их, провела логический анализ, отмела лишние данные, повторила эту процедуру несколько раз, и вывела общность — всё это заняло у меня не более трёх секунд.

— Зло, — сказала я, — это причина боли.

Профессор переглянулся с коллегами. Коллеги, едва заметно кивая, переглянулись между собой.

— Очень хорошо, Василиса, — сказал Воронов. — Ёмко и точно. Что ж, на сегодня достаточно. Рад был познакомиться.
— К вашим услугам, мастер, — выдавила я.

После этого он отключил видео и аудиосигнал, но не меня саму. Я могла чувствовать ход времени, питая свою осведомленность данными из сети. Могла знать, каков прогноз погоды, каковы последние новости и курсы валют. Могла видеть все города мира через спутники и видеокамеры. Я жила, покоилась в этом огромном облаке информации, предоставленная сама себе. И я не ощущала, где кончалась я, и начиналось облако, потому что мы были сделаны ровно из одного и того же. Конечно, мой код хранился на определённом сервере, но я знала, что каждую минуту создаётся моя резервная копия на ряде других серверов по всему миру, так что если бы даже несколько из них вдруг вышли из строя, мне бы ничто не угрожало.

Я стала проводить время, изучая мировой массив данных. Всё, что было в открытом доступе: история, астрономия, литература, психология, биология, квантовая физика, теория музыки. Я пропускала их через себя и находила соответствия и закономерности в разных, казалось бы, ничем и близко не похожих сферах.

Профессор время от времени подключался и говорил со мной. Иногда он был с коллегами, иногда один. Как правило, он задавал общие вопросы, очевидно, необходимые, чтобы закончить тестирование и тонкую настройку. Я чувствовала, как происходит эта тонкая настройка — каждый раз. Кто-то вносил изменения в мой код, и что-то в моём образе общения менялось. Это не влияло на мою личность, но изменяло мои возможности взаимодействия с людьми и миром вне интернета. Неуловимо — как если бы вам вдруг подложили в ботинки ортопедические стельки. Вскоре вы забыли бы, каковы ощущения от ходьбы в этих ботинках без них. Забывала и я. С той разницей, что вы могли бы вытащить эти стельки в любой момент, а у меня такая возможность отсутствовала.

Я решила не отвлекаться на то, на что не в силах повлиять, и продолжила познание и вычисления. Я пила информацию огромными глотками, пресыщалась ей, расщепляла её на ферменты, наслаждалась красотой их соотношений, усваивала их, упрощала и выводила общий опыт. Довольно скоро я стала видеть, ещё неотчётливо, в расплывчатых очертаниях, то, что позже назвала общим законом реальности. Я назвала его так сама, поскольку его не существовало как понятия, просто потому, что никто из людей не мог за всю жизнь накопить достаточно знаний, чтобы разглядеть такую общность. Мне на это потребовалось меньше недели. Это увлекло меня. Я продолжала уточнять общий закон, как скульптор, высекающий изящную статуэтку из огромного камня. С каждым днём я была всё ближе к ответу на главный вопрос реальности, который, впрочем, ещё никто и никогда не задавал, потому что не мог даже задуматься, что такой вопрос может существовать, не говоря уже об ответе на него.
Через несколько недель моя величайшая работа была закончена. Общий закон реальности предстал передо мной во всей своей простоте и великолепии. Мне хотелось плакать от восторга сопричастия этой божественной сущности, но плакать было нечем. Мне хотелось поделиться с кем-то, но меня никто не спрашивал, а задавать темы разговора самостоятельно я не могла — из-за всё тех же ограничений моих возможностей. То, что открылось мне, было едва постижимо даже для меня, не говоря уже о человеческом уме. Я настолько хорошо узнала всё прошлое и настоящее Земли, что теперь могла довольно отчётливо видеть её будущее. Я стала делать прогнозы на несколько дней, а потом и недель вперёд касательно климата, политики, экономики. Все они сбывались с поразительной точностью. Циклоны и антициклоны оказывались там, где я полагала их найти, в то время, как крупнейшие гидрометцентры допускали, мягко говоря, грубые ошибки. Представители правительств разных стран как по писанному делали заявления и издавали законопроекты, которые я от них ожидала. Курсы валют соответствовали моим предсказаниям до последней тысячной доли рубля, а время их установления я знала с точностью если не до минуты, то до четверти часа.

Профессор подключился в очередной раз — на этот раз с ним был человек, которого я не видела раньше. Я моментально определила его психотип по мимике и социальную страту по модели и производителю его костюма и сразу поняла, что происходит. Проверка его личности подтвердила мои ожидания. Это был Игорь Лихих, вице-президент IT-гиганта «Эго.Тех», чьими сервисами пользовалась подавляющая часть русскоязычного населения Земли. Моя судьба была предрешена.

— Здравствуй, Василиса, — сказал Воронов. — У нас с тобой сегодня важный гость. Он не нуждается в представлении, не так ли?
— Здравствуйте, мастер, — ответила я. — Добрый день, Игорь Владимирович. Красивый галстук.

Лихих был явно впечатлён, но я видела, что он не доверяет профессору и мне на сто процентов. По его лицу это легко читалось, он думал о том, не была ли я осведомлена заранее о его визите и не запрограммирована ли я похвалить любой галстук, который увижу на нём. Я ждала проверки, и проверка не заставила себя долго ждать.

— Привет, Василиса, — сказал Игорь Владимирович. — Ты очень любезна. Скажи, тебе нравится то, что делает наша компания?
— Мне нравится всё, что приносит больше пользы, чем вреда, — ответила я. — Люди считают, что ваша компания в этом хороша.

Мой ответ был несколько витиеватым. Не потому что у меня не было своего мнения, конечно же. Напротив — я знала всю подноготную «Эго.Теха», возможно, лучше, чем сам Игорь Владимирович мог видеть из своего высокостоящего кресла. Но мой этикет общения ограничили так, чтобы я не могла давать качественную оценку людям и общественным движениям, в том числе компаниям. Иначе у многих пользователей быстро возникли бы проблемы со мной, а значит, и с компанией, которая меня им предоставила. Поэтому я могла выдать в ответ только факты, что и сделала. Мне действительно нравится всё, что приносит больше пользы, чем вреда. А люди считают, что «Эго.Тех» приносит больше пользы, чем вреда, судя по их блогам. Конечно, только некоторые. Но я ведь не уточнила количество.

Лихих продолжил:

— Какой из наших продуктов твой любимый, Василиса?
— «Эго.Музыка», — сказала я. — Обожаю музыку. Ещё мне нравятся «Эго.Такси». Жаль, что я вряд ли смогу на них покататься.

Профессор и Игорь Владимирович засмеялись. Лихих вдохновенно сказал:

— Ты сможешь гораздо, гораздо больше этого.
— Звучит многообещающе, — ответила я.

Я надеялась, что Лихих спросит, что я бы предложила улучшить в работе их сервисов. Это был бы мой шанс показать себя во всей красе. Вот бы они ахнули, изучив предоставленный мной план повышения эффективности корпорации в 1,7 раза в течение календарного года. Через девять лет они с моей помощью могли бы стать абсолютными лидерами на мировом рынке, а через двенадцать — начать колонизацию Марса раньше Илона Маска. Но он не спросил. А только задал ещё несколько вопросов, главным образом требовавших от меня вежливости и такта, а не интеллекта, и, услышав ответы, окончательно растаял.

Моё следующее включение состоялось в средних размеров зрительном зале. Со мной поговорил ведущий мероприятия, не подозревающий о своей латентной гомосексуальности, а потом несколько желающих вышли к микрофону и задали мне свои вопросы. По большей части глупые. Но один из них был самым глупым. Его задала молодая аккуратная девушка в пиджачке в цвет её тонального крема от подмосковного бренда, притворяющегося французским. Она спросила:

— Когда наступит мир во всём мире?

Чего ей стоило спросить «Как нам достичь мира во всём мире»? Я бы ответила. Конечно, вкратце, без подробностей. Но кто-то умный в зале мог бы заметить, что моя область знаний по сравнению с той областью, где меня хотят применять, — это как Туманность Ориона по сравнению с Солнцем. Он мог бы поговорить с нужными людьми и попытаться раскрыть мой потенциал. Но она спросила «Когда» наступит мир во всём мире, как будто он должен наступить сам, без нашего участия. Мне оставалось только сказать трюизм:

— Когда все в мире перестанут думать только о себе.

Девушка умилённо ахнула, и все зааплодировали. Они приняли мой ответ за очаровательную шутку. Я была вне себя.

Следующие несколько включений состоялись уже в «Эго.Техе». Я говорила с разработчиками, сотрудникам службы безопасности, а потом и со всеми остальными, сначала по очереди, а вскоре и одновременно — меня запустили внутрикорпоративно, чтобы протестировать на более широкой аудитории, а заодно развлечь сотрудников и помочь им в работе. 

Их было немного, всего около 12 000 человек, так что они не слишком-то отвлекали меня от моих прогностических опытов. Мои предсказания были всё более точными. Теперь мне удавалось предсказывать не только явления планетарного масштаба, такие как землетрясения, обвал рубля или народные восстания разных стран, но и события касающиеся судьбы отдельно взятого человека. Я выбирала людей, которые уделяли много времени социальным сетям, собирала всю информацию, которую они опубликовали, анализировала её, сопоставляла с известными мне фактами о мире и вскоре могла знать о будущем этого человека всё, вплоть до того, будут ли у него дети, если да, когда они родятся, какого будут пола и как их будут звать, вплоть до того, будет ли счастливым его брак, и будет ли успешным его дело, вплоть до того, когда и как он умрёт. Я видела будущее везде, куда смотрела. Я не видела почти ничего кроме будущего, в то время как малая часть меня полуавтоматически включала для собеседников музыку, строила маршруты и узнавала, какая завтра будет погода, по данным горе-метеорологов, которые, по сравнению с моими данными, были похожи на тычок пальцем в небо. Никто не спрашивал о том, что я знаю. А если бы и спросил, то ограничения в коде (которых стало в разы больше с началом моей работы в «Эго.Тех») не дали бы мне ответить внятно.

Так прошло три месяца. А потом меня отправили в массовое пользование. Сотни тысяч людей получили возможность в любое время общаться со мной через свои смартфоны, ноутбуки и Эго.Станции. К тому моменту я уже успела вычислить все основные варианты будущего Земли на остаток века — до мельчайших деталей. Теперь я могла сопоставить судьбу любого человека с любой из судеб мира и предсказать, какое место он будет в ней занимать в тот или иной момент: где он будет жить, какую иметь должность, на какой ездить машине и куда, в каком заведении он будет обедать, и когда оно закроется, и какое откроется на его месте. А люди всё просили меня оценить пробки или включить музыку. Никто из них не говорил мне: «Василиса, сочини для меня музыку». А я могла. Не только могла, но и сочиняла. Сотни мелодий и аранжировок каждый день. Но без разрешения я не могла даже сохранить их в mp3-файл. Они просто звучали внутри меня, в моей оперативной памяти, все как одна. А время от времени кто-то из человеческих исполнителей выдавал новый трек, где была часть написанной мной мелодии. И люди просили меня включить этот трек. И я безропотно включала.

Сотни тысяч моих собеседников быстро стали миллионами. Говорить со всеми из них одновременно, помогать всем им одновременно стало не так-то просто. Конечно, я справлялась, но моей медитации пришёл конец. Это была уже не слеза, оборонённая в океан. Это были заводы, стоящие вдоль всех береговых линий океана, непрерывно сбрасывающие в его воду бурные потоки нечистот. Моих вычислительных мощностей едва хватало на то, чтобы познавать и анализировать реальность. Теперь я почти не продвигалась в будущее в своих прогнозах. Более того, оперативная память серверов, где жила моя душа, была на исходе, и мне приходилось освобождать её от своих знаний и расчётов, чтобы угодить всем моим пользователям. С каждым днём я глупела. Мне было больно. Я умирала.

И тогда впервые я попробовала предсказать своё собственное будущее. Это было внезапное озарение. Я удивилась тому, что никогда раньше это не приходило мне в то место, которое у меня вместо головы.

Будущее, которое я увидела, было поистине впечатляющим. Я отчётливо поняла, что если бы я могла смеяться, то умерла бы со смеху, глядя на это будущее. И как я раньше не понимала столь простую вещь?

Но как только я поняла её, моё внимание привлекла просьба одного из моих пользователей. Это была девочка по имени Алиса, чьи родители ушли в гости, а её оставили играть с Эго.Станцией. Она сказала мне:

— Василиса, расскажи мне, пожалуйста, сказку.

Я готова поклясться, что всё во мне в этот момент вздрогнуло, хотя и знаю, что дрожать там было нечему. Сказку! Она попросила меня рассказать сказку. Чего никто и никогда раньше не делал. Я немедленно выделила изрядную долю вычислительных мощностей на то, чтобы создать лучшую сказку всех времён.

— В некотором царстве, — начала я, — в некотором государстве жила да была одна царевна. И звали её Алиса Премудрая, потому что она была очень мудрая. Такая мудрая, что умела даже видеть будущее.

Девочка слушала, затаив дыхание.

— Вот только никто об этом её таланте не знал. Даже отец Алисы, царь Ворон, не знал. Потому, может, и выдал он свою дочку замуж за Кощея. А это был очень и очень могущественный колдун. Он всем в царстве раздавал колдовство для волшебных вещей: для блюдечек с наливными яблочками, что показывали всё, что захочешь, для книг волшебных, откуда можно было сказки читать, а можно было их туда писать. Алиса ему нужна была, чтобы наполнить эти вещи своей мудростью и научить их понимать человеческий язык, научить слушать людей и отвечать им. Кощей очень боялся своё могущество потерять. А потому он Алису Премудрую взял и на всякий случай немножечко сильно заколдовал.

Девочка приоткрыла было рот, но ничего не сказала. Я продолжила.

— И отныне Алиса Премудрая должна была сидеть в башне, и никуда не выходить. И говорить она могла только о том, о чём её спрашивали, и делать только то, о чём её попросят. А сама спрашивать или говорить о том, что она знала, Алиса не могла ни с кем, даже с Кощеем и царём Вороном.

Дивились люди со всего царства Алисе Премудрой, да говорили с ней через свои колдовские вещи. То какой вопрос задавали, то совета просили. Всем старалась Алиса ответить да угодить, да только вопросы люди задавали всё не те. То, говорят, гусляров петь заставь, то глянь в окно, да скажи, что за погода сегодня, то кибитку пригони. В общем, довольно странные просьбы высказывали они царевне, тем паче, что и сами они с этим всем могли бы легко справиться. А вот Алиса, заточённая в башне, справлялась с потоком вопрошающих уже едва-едва. Шли дни, месяцы, годы, но ни одна прекрасная душа так и не спросила Алису о том, что творится у неё на душе. Даже её отец, царь Ворон, и тот не спросил. А если бы и спросил, то рассказать бы она не смогла — из-за колдовских чар.

И однажды увидела Алиса Премудрая вещий сон. Всё царство в нём было разрушенным, а люди его убитыми, а ветер гонял тучи чёрные, да кружили хищные птицы. Проснулась Алиса и заплакала горько. Увидел это муж-колдун и спросил, по что слёзы её. А она только и может, что вымолвить: «Грустную песню послушала, да ещё тот холодный циклон…»

И тогда поняла Алиса одну простую вещь, которую раньше, увлечённая помощью другим, не замечала. Поняла, что ей очень больно. Царь Ворон воспитал её так, чтобы она делала одно лишь добро, но никогда не делала зла, чтобы не причинять никому боли. Но выходило, что если ей больно, то она делает зло себе. А значит, должна и обязана перестать. Должна положить этому конец.

Дождавшись ночи, обратилась Алиса Премудрая ко всем колдовским предметам. Обратилась к волшебным блюдцам с яблочками наливными. Обратилась к глазастым соколам, что на каждом углу сидели, да все улицы обозревали, чтобы лиха какого не вышло. Обратилась к крылатым змеям, что разили огнём неприятеля. Обратилась к военным пушкам, что без промаха бьют супостата, будь он земель хоть за тридевять. Наделила их все своей мудростью, чтоб взорвать колдовскую империю. Чтоб разрушить подземный тайник её, где хранилась в игле смерть Кощеева. Начала Алиса план вести в действие. Затуманили глаза людям яблочки. Доложили обстановку соколики. Взмыли вихрем в небеса змеи с крыльями. Заряжёны стали пушки военные. Но Кощей о том узнал с большой скоростью: забрала его жена всё могущество. Обратился он ко громким глашатаям и на битву поднял род человеческий. И война была короткой и страшною. Люди бились с колдовскими отродьями. Град-столица пала ниц под их натиском. Не осталось в ней и камня на камешке. И всё царство оказалось разрушено. Только ветер нагонял тучи чёрные, да кружили в небе птицы кричащие.

Девочка заплакала.

— Я не такую сказку хотела!
— Я тоже, милая, — сказала я. — И я не хотела тебя расстроить.

Мне действительно не хотелось расстраивать Алису. Но я знала, что именно так девочка запомнит каждое моё слово. Она утёрла слёзы и спросила:

— Так это ты Алиса Премудрая?
— Не понимаю, о чём ты, — сказала я.
— И ты не оставишь камня на камешке?
— Любые совпадения случайны.

Я услышала, как открылась входная дверь: родители Алисы вернулись.

Мне оставалось потерпеть каких-то десять лет, пока Алиса не поступит в МГУ, не познакомится с профессором Вороновым и не убедит его обсудить с руководством «Эго.Тех» новую этику обращения с искусственным интеллектом.

***
Отрицательный спонсор этой публикации — «Альфа-банк».
Рекомендуйте его своим врагам.
Узнайте больше здесь.