Серия «СКОБАРИАДА Поэма-былина 18+»

Поэпичнее нужно, народ!

Мы ж его так в кино убивали!

По другому теперь пусть умрёт!

Мы не дикие, пусть в оправданье,

Слово молвит Твердило для нас!

И последнее скажет желанье,

В свой предсмертный волнующий час!

Ты, зачем окоянный боярин,

Призвал немцев скобрезным письмом?

Водкой был до чертей нахуярен!?

Или тронулся просто умом!?"

Пасть Твердилы ему отвечала:

"Тут в любви несчастливой подвох,

Расскажу всё как есть вам, сначала.

Пусть рассудит поступок мой бог!

Батя был мой купцом, жили справно,

Постоянно водились лишки.

Привозил он с заморья исправно

Мне игрушки их и пирожки.

Я подрос - парень вышел, что надо!

Был не толст ещё. Сила да стать!

И былого привратника чадо,

Я посмел в те года восжелать!"

"Ты хоть дочку сосватал, развратник?

Иль полапал, да бросил, свинья?"

"Дочерьми не богат был привратник -

Были лишь у него сыновья.

И младшой был как ангел, Андрюша.

Я ему приносил пирожки.

Он с ребячьим задорством их кушал,

И мы были с ним очень близки...

Я к отцу его свататься даже

Приходил, но старик был жесток.

Проорал, что меня он размажет,

Коль ещё принесу пирожок.

А Андрюшка в петле заболтался,

Как всю суть нашей дружбы вкурил.

Весь их род меня кончить пытался,

Батя мой их порыв усмирил.

Мой отец был богатым и сильным.

Сделал так, что забыл про то люд.

Меня в думу боярскую двинул,

Стал я жирен, одет и обут.

Но обид не простил своих людям,

Прослыхал, что в Европе бы мне,

Счастье просто подали б на блюде,

При свечах и при полной луне!

Что мой нрав их графья уважают,

И не смеют препоны чинить.

Что таких как я даже венчают,

Разрешают детей сыновить!

И решил, что на землю родную,

Я сей дивный их быт принесу!

Передал письмецо я послу их,

Обещал: коль придут - отсосу!

И пришли. Я им всем..."

"Без деталей!" -

Осадил князь боярина речь.

"Ты же срамом мужских гениталий,

Втихаря мог душонку развлечь!

Подыскал бы себе жопоблуда,

В терем свой пригласил бы его!

Зачем город ты продал, Иуда!?

И Изборск загубил для чего?"

"Я насмешек людейных боялся,

Ведь у нас же одни хохмачи!

Люд прознал бы мой грех и смеялся,

Я б презренную долю влачил."

Князь глядит на боярина в оба,

И речёт его страхам в ответ:

"На Руси не живём без подъёба!

Каждый грех будет в хохмах воспет!

Лучше уж от души посмеяться,

Чем расправы чинить и разбой!

Непристало, поверь мне, боятся,

Что потешится люд над тобой!

Сам срамную снискать решил славу!

Самому и посев пожинать.

Но умей уважать наше право,

Всех мерзотных деталей не знать!"

"Нет у вас на то прав и не будет!" -

Прокричал жопоблуд, скривив рот -

"Чтоб срамья не гнушалися люди,

Каждый пусть надкусит этот плод!

В городах пусть пред теремом каждым!

Все, кто чудный приветствует срам,

Пройдут шествием гордым отважным!

По базарам всем и площадям!

Чтоб ни кто не посмел подхихикнуть,

Так как сам эти чувства познал.

Пусть посмеет ханжа только пикнуть!

Мир! Свобода! Европа! Анал!"

"Ладно, что с извращенцем мне спорить?

Тут ещё куча дел предстоит,

Надо суд наш, пожалуй, ускорить.

Пусть без дела палач не стоит!"

Барон Герман, из тесной колоды,

Тут вгрызается в их разговор:

"Ты нье праф! Он умриот за сфоподу,!

Хоть на плиаху всойтёт, хоть ф костёр!"

Сам боярин темней мрачной ночи,

Видно, мненье своё он сменил -

За свободу уж сгинуть не хочет,

Барон дальше орёт, что есть сил:

"За тостоинстфо сваться Ефропой,

За почьот наши ценности чтить!

А ты п за что умер, фысер холопоф!?"

"За свободу Европой не быть!

По науськаньям вашим дешёвым,

Всяки, вроди Твердилы, дельцы,

Кличут руса холопом халщёвым,

А мол сами они молодцы!

Только мы себе сами холопы!

Князь народу и князю народ,

И по воле Руси, ваши жопы,

Век от века мужик русский бьёт!"

Барон выкрикнул дерзко и гордо:

"Ни торог нет, ни самкоф, рабы!"

"А вот здесь, без твоей наглой морды,

Сами выметем сор из избы!

Существо, ты бы дуло закрыло,

До тебя ещё дело дойдёт!

Здесь сперва мы решим за Твердило,

А предателя слава не ждёт!

За лихие его злодеянья,

Лютой смертью дельца наказать!

Если есть под конец пожеланья,

Можешь вслух их, пред нами, назвать!"

Отвечает тут князю Твердило:

"Раз уж так разговор наш пошёл,

То хочу, чтобы казнью мне было,

Насаждение жопой на кол!

Чтоб колу столяра закруглили,

Аккуратно его остирие,

Посредь площади установили,

Сможешь, князь, ты исполнить сие?

Чтоб смотрели купцы и холопы,

Как на этом колу, без стыда,

Буду дрыгаться грешною жопой,

Чтоб туда и обратно сюда!.."

Князь боярских прервал вожделений:

"Видно прав Инокентий был тут,

Хватит с Пскова эпичных явлений.

Налетай на него, честный люд!"

Как толпой пидораса накрыло,

Выбивая всю кровь и говно!

Второй раз так закончил Твердило,

Да простят меня мэтры кино.

Тут на площадь внезапно вбегает,

Васька, евродоспехом блестя.

Он народ, ненароком пугает,

Но весь стресс разряжает шутя:

"Ты чего й-то толпа нынче злая?

Как Твердилу меня не забей!

Это ж я, блять, Василий Буслаев!

А доспех, это хуев трофей!

Заебался я, сука, не слабо,

Ебать лешего в липовый хуй!.."

Князь прервал: "Тут же дети и бабы!

Ты, Василий, свой говор фильтруй!"

Васька, хитрый, как жопа лисицы,

Сделал более вежливым тон:

"Вообщем, я перешёл их границу,

Встретил первый немецкий заслон,

Перебил четверых супостатов,

Не теряя мгновений, наспЕх,

С одного из них снял его латы,

И одел на себя сей доспех.

Дальше к озерцу чудскому ближе,

Подобраться хотел я и тут,

Фрицев конный отряд целый вижу,

На меня супостаты прям прут.

Я сказал, по немецки: "Ребята,

Я ж барон Отто Штирлиц, я свой!"

И поверили мне супостаты,

Не сравняли с немецкой землёй."

Дело медленно движется к ночи,

Вася долго мусолит рассказ.

Князь торопит: "Слышь, Штирлиц, короче!

Давай суть говори, без прекрас!"

Васька кротко: "На озере Чудском,

На холме мукомольня стоит.

И амбар, что мукою ублюдской,

До верхов потолочных забит!

И прознал в разговорах я с немцем,

То, что душу тревожит, клянусь!

Той мукою как будто от сердца,

Накормить они жаждят всю Русь!

А эффект от муки очень гнусный..."

"Да мы знаем, вкусили уже,

Вновь сулят нам гостинец свой вкусный,

Надо к бою готовить мужей."

"Не так просто отсрочить сей ужин," -

С грустным взором Василий изрёк -

"Мы дружиной одною не сдюжим,

Их на озере том целый полк."

Инокентия тут осенило:

"Князь, спеши же темницы открыть,

Там же храбрые воины Гаврилы!

Немцам жаждят они отплатить!"

Так и сделали - бравовым строем,

Статны витязи гордо стоят!

Князь кричит: "Псковичи, вы со мною!?"

"Мы с тобой, князь!" - бойцы говорят.

"Вам окрепнуть бы после темницы,

Порешаем пока здесь дела,

И в поход к европейской границе!"

Дальше страда такою была:

Немцев пленных секли как холопов.

Люд над тем потешался сполна,

Отпустили затем их в Европу,

Наказав передать письмена

Королям европейским жеманным,

В письменах тех строжайший наказ:

"Коли нас преврощать в мукоманов,

Вы ещё хоть задумайте раз,

То на выдумку будем богаты!

Ваши жирны..." - дальнейших затей,

Описали отборнейшим матом,

Чтобы знал своё место злодей!

Барон Герман был продан Батыю,

Тот его перепродал в Сиам.

Облачённый в брительки златые,

Там пришёлся он всем по душам.

Ярославу был лекарь назначен,

Исцелять от пристрастий мучных.

Много он процедур прошёл всячьих,

Но клистир там был из основных.

Сын пошёл его по малолетке,

И в темнице поехал умом.

Вот так губят судьбу свою детки,

Обожравшись заморским дерьмом.

И ещё приключилось плохое -

Рыбак Стёпка в тугу петлю влез.

А кузнец оказался в запое,

Заливал срама совести вес.

Всю муку окаянную в реку

Прям с моста из телеги: херась!

Говорят, что в реке той полвека,

Чёрным был каждый третий карась.

Свинных воинств угрюмые клИны

Стали княжьим войскам ни по чём:

В нём плечём с новгородской дружиной,

Псковский витязь врос крепким плечём.

Подзабыли сквозь годы скрижали,

Слёзы глаз и томленья ушей:

Как Псковички на бой провожали,

Только что возвращённых мужей.

ЭПИЛОГ

Исход, боя читатель уж знает,

Как ушёл тяжкий рыцарь под лёд.

Но злой критик ко мне вопрошает:

"Автор, вы по всему идиот!

Приплели мукомольню к сраженью,

Хоть их не было там отродясь,

Вы б истории, взяли ученье:

Просто немца под лёд пустил князь!"

Я отвечу: "Нет, братцы, не просто,

Хоть прошли с тех времён и века,

Мукомольня лишь выросла ростом,

И недюже теперь как крепка!

Зря баронов домой отпустили -

Что ж поделать: душой мы не злы!

Они всё королям доложили -

Мукомольню свернули в тылы!

Так что, друже ты мой лапаухай,

Если хочешь быть сыт пирожком,

Перед тем как наесться, понюхай:

Не воняет ли тесто душком?

Слова против не смея сказать!

Под кострами там зольные кучи,

Это те, кто не продал свой зад!

Значит так! Теперь все меня слушай!

Враг не ждёт нас, ворот не закрыв!

Чтоб вернуть Руси псковские души,

Прям сейчас мы пойдём на прорыв!

Группа "А", вы зачистите город!

Только не расслабляйте свой нос!

Без сомнений хватайте любого,

С пирожками кто держит поднос!

Группа "Б", вы идёте со мною,

На нас площадь и зал, мужики!

Там ландснехты пред теремом строем!

Поломаем им длинны штыки!

Как прорвём псину их оборону,

Сразу в терем, где княжий престол!

Пеленаем железных баронов,

И кладём их всех вёдрами в пол!

Если б только вы видели, братцы,

Какой немцы готовят нам гной!

Не впервой с супостатом нам драться!

С нами Бог! Все к воротам! За мной!"

И попёрла в атаку дружина,

Вслед за князем своим устремясь,

Будто мощной баллисты пружиной,

Разогната стрела понеслась.

Полетели по граду подносы,

Под шумливые визги и гам!

В брызгах крови, соплей и поноса

Был измазан заморский кафтан!

Перебив всех ландснехтов, в хоромы

Князь ворваться с дружиной готов!

В тронном зале железны бароны,

Встали в прочную стену щитов!

Герман в бешенстве яростном воет:

"Клупый книязь моих рыцарей тфердь,

Как с щиенком софлотает с топою!

Ты привьёл сфоих фойнов на смиерть!"

Князь ему, не теряясь, ответил:

"Ты уж, глупая баба, молчи!

Здесь тебе не изборские дети!

Новгородцы, баронов топчи!"

Тут дружина, как хищная кошка,

На стальные махнула ряды!

И познала со шлема ладошка

Все глубины бароньей пизды!

Ярослав, весь мукою измазан,

Не осилил событий понять,

То пускал он сидел с трона газы,

То изволил в носу ковырять.

Александр из месева битвы,

Князя взглядом подметив своим,

Окрестил себя быстро молитвой,

И пошёл на сближение с ним.

Будто сказачный Гэндальф румяный,

Побеждающий древнее зло,

Он из князя изгнал Сарумяна,

Филиграннейшим джебом в ебло!

Мордобоем священным отбила,

Псков дружина от зла и стыда.

Ярославич кричит: "Где Твердило!?

Привести пидораса сюда!"

Как проблеял в ответ Ярослав, -

"Пироги едим с вкусною кашей,

От друзей подношенья приняв!"

"Что-то, княже, ты дюже беспечный:

Зря так веришь ты в этих друзей!

Чтож, кормить тебя, думаешь, вечно,

Вмест своих будет немец детей?"

"Ну, пока мест на это нет жалоб,

Кормит нас их железная рать!

Ну, а в будущем, нам не мешало б,

Новгородское всё отобрать!"

"Что ты щас произнёс!? Повтори ка!" -

Александр сжал с хрустом кулак.

Тут с противнейшим звоном великим,

Застучал в пол железный башмак!

Звеня сталью заходит в зал тронный,

Прерывая князей разговор,

Вереница железных баронов,

Во шлемАх из блестящих ведёр.

Один делает шаг из них плавный,

Говорит: "ДопрогО фам утрА!

Я есть Герман Фон Бальк, я тут клафный!"

И ладошка торчит из ведра.

Ярославич узнал это имя,

Он слыхал про него иногда.

Ходит слух, что у сучьего вымя,

В труселях вместо хера манда!

Ярослав огрызнулся довольно:

"Вот те, князь Александр, подотрись!"

Тут барон, с наглецой самовольной,

Осадил недокнязя: "Саткнись!

Слушай, что мы тьебе приедлагаем,

Нофкоротский ньичтожный ты книазь!

Либо град твой врата открывает!

Либо есть мордтой будьете гриазь!

Приедадим тебья прямо не медльа,

Мы свойим заострьённым мечьам!

Новкороцев засуньем мы в пьетли,

Будьет много трутов палачьам!"

Князя рыцари в круг обступили,

Заслоняя к отходу пути.

Александр подумал: "Дожили!

Мне из Пскова, кажись, не уйти!"

Каждый рыцарь могучий, дородный,

Тут не сдюжишь один ни черта.

Молвил князь: "О, барон благородный!

Я согласен открыть воротА!

Сможешь ты с твоей доблестной ратью,

Без боёв взять труды наших сёл..."

Немец резко прервал его: "Хфатит!

Ето, книазь ещё будет нье всьё!

Нужно, чтоп скаморьох кажтый трьётий,

Опьясательно льиком был чьорн!

Ну а кто сей садумки нье фстрьетит,

Пьеред ньим на кольени покорн!"

Князя это, конечно, смутило,

Он кивнул и отвесил поклон.

Тут в палаты заходит Твердило:

"Ты не верь ему, светлый барон!

Это хитрый сынок Ярослава,

Что вспорхнул из Большого Гнезда!

Он как лис, этот княжич, лукавый!

Лжёт в глаза он тебе без стыда!"

Кольцо рыцарей сделалось уже

Вокруг князя, доспехом звеня.

Мечи тянутся к храброму мужу,

Александр подумал: "Херня!"

А барон подхватил нагнетая:

"Не внушает тоферья тфой тон!

Кофоришь ты клаза опуская!

Пальцы крестиком тершишь при том!"

Александр смекнул: "Дело худо,

Не получется ведь чепуху

Вот такую нести мне, покуда

Я при разуме, как на духу!"

И тут как разродилась идеей,

Александрова светла башка:

"Чтоб в моей не сомниться затее,

Прикажи принести пирожка!"

"Ты ш на улице, кад, его сплюнул!" -

Сомневается всё же барон.

"Да чего-то чёрт в голову дунул!"

Появляется паж с пирожком.

С обречённой, угрюмою рожей,

Князь берёт пирожок в левый перст,

Тихо шепчет, крестясь: "Спаси боже!"

И с напыщенной жадностью ест.

Мозг взбухает, как листик весенний,

Реальность словно загадочный сон,

Очень странных картинки ведений,

Перед княжьим всплывают челом:

Как приняв непотребные позы,

Бородатые девы поют,

Груди, словно набиты навозом,

И у всех елдаки привстают!

У одной лишь пиздища сверкает,

Словно дикой кобылы фарья!

Её свита елдачниц ласкает,

Грубым басом воркуя: "Йа-йа!"

Этих грязных видений проклятье,

Превращало мозги в винегрет.

И отца и всю Русь не предать бы,

Чтоб смотреть, и смотреть этот бред!

Барон с трапезы глаз не спускает,

Ярославичу смотрит прям в рот!

В нетерпении он ожидает,

Когда князь пирожок дожуёт.

Восклицает при этом: "Не пльохо!

Я п фитений тфоих потрочил!

Ты котоф напирать скамороха,

Что п он чьёрный при Нофкород был?"

Александр, ему глядя в харю,

Говорит: "Что уж там чёрный шут!?

У меня все купцы и бояре,

Красны булки друг другу намнут!

Пирожков раздадим всему люду!

Лишь посмей кто пуститься в отказ!

Лично сам я следить за тем буду,

Каждый пятый чтоб был пидорас!

Ну а если мужик, вдруг, давече,

Красной девкой себя ощутит -

Сообщит всем об этом на вече,

Люд повнемлет, поймёт и простит!

И отселе он больше не парень,

И не сметь его так называть!

Если бабе какой даст он в харю,

В бабий спор мужикам не встревать!

Кто стремлений сих гордых свободных,

Разделить не захочет со мной,

Я того над воротами вздёрну!

Чтоб не гадил на новый наш строй!

Эх, как дюже, барон, нет терпенья!

Ты, пожалуй, меня отпусти,

Чтоб скорей воплотить наши рвенья!

Чтоб свободу до всех донести!"

"Та, ступай и неси моью фолю,

Чтопы ей потчинилась фся Русь,

Каштый лес, ручеёк, каштый поле,

Поклоница туфлям моим пусть!

Тфоя нофый порыф мне прекрасен,

Воплотишь - нье сапуду во вьек!"

Князь, склонившись, ушёл восвояси.

Прошептал барон: "Наш чьеловьек!"

Не пойму я ваш смысл бытия,

Вроди стало всё краше и ярче,

Но на сердце, как будто змея,

Скаморохи у вас тут арапы,

И ластится рыбак к кузнецу...

Будто дьявол махнатою лапой

Псковичам поводил по лицу!"

Дед ответил: "Да знаю я, княже,

Это новый всё князь Ярослав,

За муку подверг город продаже,

Воцарив сатанинский здесь нрав.

Если кто сей муки есть не хочет,

В первый раз будет сотня плетей,

Заупрямится вновь и схлопочет,

Полный спектр палачьих затей.

Кто откажется, трижды упрямясь,

Не захочет вкусить пирожка,

На костёр тот ведётся, пока месь,

Не сгорят все его потрошка."

От таких новостей князь опешил:

"Как же вы допустили сие!?

Как смирились, что конченый леший,

Заморочил вам так бытие?"

"Чтоб мы сделали - нас всего горстка!?

Остальные едят пирожки!

Все кто в разуме был, под Изборском,

Подарили воронам кишки!"

"Под Изборском? А что там случилось?"

"Ты не слышал? Ну вот тебе на!

Город славный был, жизнь в нём сочилась,

Тут как с запада хлынет война!

Непомерно великие беды,

Разоренье, огонь и печаль,

Принесли людям немцы и шведы,

До макушки закованы в сталь.

Подошли они к стольному граду,

И сказали всем, кто был внутри,

Что, сражаться, мол, с нами не надо,

И ворота, мол, нам отопри!

Что всех ждёт теперь сытая доля,

Всем голодным дадут пирожков,

Из муки, что специально мололи,

Для Изборска, а следуйщий Псков!

Не открыли ворот горожане,

Отказались от вражьих затей.

Немцы витязей штурмом дожали,

После, баб всех побив и детей.

Говорят, их стальные бароны,

Чьи мечи были дюже остры,

Трое суток чинили погромы

И младенцев бросали в костры!

Прослыхав, про все эти невзгоды,

Люд во Пскове впал в праведный гнев!

Наш Гаврила, лихой воевода,

Был неистов, как яростный лев!

Он навстречу немчуре и шведу,

Вывел всех, кто стоять мог в строю,

Но господь не послал им победы,

Упокой он их души в раю!

Было немцев там несколько тысяч,

Наших витязей лишь восемьсот.

Всех кто выжил, изволил швед высечь.

Ждут в темнице они эшафот.

И остался наш град обездолен,

Бабы, дети, лишь, да старики.

Ну еще, вот как Стёпка безволен,

Не разумны совсем дураки.

Подоспели незванные гости,

"Открывай воротА" - говорят! -

"А не то, ваши жалкие кости,

Как изборские кости сгорят!"

Люд решил наш, беспомощный, было,

Смерть принять, но не сдаться врагам,

Только хитрый боярин Твердило,

Тут проехался всем по мозгам!

Он собой абсолютно не твёрдый,

Только вечно херню всем твердит.

И его, значит, толстая морда

Псковичам, не стыдясь, говорит:

"Вы совсем, дикари, задревнели!

Нам свободу и мудрость несут!

Открывайте скорее им двери,

А не то вас, дремучих, сожгут!

Это я их письмом своим вызвал,

В наш предикий невежества край!

Отворяй ворота к нашим избам!

Здесь теперь просвещения рай!"

И холопы врата отворили,

Запустили в наш город врага,

Дали немцы монеток Твердиле,

И, как шепчут, ещё на клыка.

Хоть роптал здешний люд поначалу,

К пирожкам очень быстро привык,

Ну а кто есть презренно не стал их -

Плеть, палач, и финальный кирдык.

Посадили нам нового князя,

Что твой батя однажды изгнал,

Оказался он редкостной мразью,

Всё, что немцы хотят исполнял."

Александр спросил: "А он сам-то

Пирожки эти странные ест?"

Дед всхихикнул в ответ Александру:

"Не поверишь, но вот тебе крест:

Он муку эту, прямо сырую,

Как своей волосатой ноздрёй,

Прямо в мозг себе, глупый, задует!

И весь день у него выходной!

И сынок его тоже херачит,

День и ночь, малолетний дебил!

Жену князя, ну, мачеху, значит,

Под мукой, свою насмерть забил!"

"И чтож князь?" - Ярославич промолвил.

"А что князь? По началу грустил,

Но мукой свои ноздри наполнил

И как будто про то он забыл,

И счасливей как будто стал даже,

Но сейчас не о том разговор.

Нам прощаться пора с тобой, княже.

Завтра утром меня ждёт костёр."

"Это как!?" - Александр вопрошает,

Не сдержав в своём сердце страстей.

Дед рваньё на спине задирает -

Весь в кровавых рубцах от плетей:

"Первый раз предложил мне Твердило

Европейского съесть пирожка,

Я ответил: "Конечно же, милый!

Только чмокни мне щель елдака!""

Дед ладони вперёд выставляет -

Мясо красное, вместо ногтей:

"Супастат второй раз предлагает,

Пирожка съесть мне, после плетей,

Я ему говорю, как обычно:

"Ты, боярин, конечно хорош,

Тут в портках моих хер симпотичный.

Познакомить? Гляди отсосёшь!""

И за час до тебя вот сегодня,

Злой боярин ко мне заходил.

Я открыл ему двери в исподнем -

Показал, чем господь наградил!

Моё "чудо" его впечатлило,

Но он скрыл это, вот же хитёр.

Сообщил мне боярин Твердило,

Что меня поутру ждёт костёр."

"Так чего ж ты сидишь, неразумный!?" -

Выдал князь, покрестясь в образа.

"А куда ж мне деваться? Тут шумно,

Но повсюду у немцев глаза.

Стоит лишь пересечь мне ограду,

Моей ветхой избы вековой,

Как доложит о том куды надо,

Пирожочников мрачный конвой."

"Не горюнь, мудреней утро ночи!

Потолкую пойду в терема,

Загляну Ярославу я в очи,

Может выдавит совесть дерьма!" -

Ярославич уходит от деда,

В княжий терем неспешно идёт,

Будто город сам бог этот предал,

В сей чумной скорби алчущий год:

На углу скоморох трётся чёрный,

Перед ним псковичей целый ряд,

Под присмотром ландснехта покорно,

На коленях зачем-то стоят.

Князь проходит у терема площадь,

Пред толпой здесь Твердило орёт,

Как бельё он мозги всем полощет,

Немчура пирожки раздаёт.

Он кричит: "Вдохновляют нас предки!

Просыпайся, простой Псковский люд!

Новгородцев повесим на ветке!

На Владимирцев скрутим петлю!

А поможет нам в том инородец!

Ну ка, люд весь честной, разомнись:

Кто не скачет, тот новогородец!"

И прыжки по толпе разнеслись!

Чуть поодаль красуются плахи,

И столбы инквизитских костров.

В них сжигаются люд и монахи,

Кто принять новый строй не готов.

Лицом горды монахи блаженны,

Остальные же люди вижжат.

Немчуре их не жаль совершенно,

Как осеннюю траву палят.

Слышно блеянье западных бардов,

Тексты песен их крайне глупы.

Два ландснехта, держа алебарды,

К Ярославичу прут из толпы.

Подошли к Александру по грязи:

"Ето вы пьирожки пльевать, да?

Васс тоставить прьиказанно к книазю!"

"Так пошли! Я и сам шёл туда!"

Войнов строит, верхом на коне,

Властным голосом он подзывает:

"Старший ратник Буслаев, ко мне!"

Бодрым шагом из строя выходит

Богатырь - два аршина в плечах.

Это Васька - он в городе шкодил,

Меры в буйных не знал кулаках.

То купечью он рожу размажет,

То боярину сладит фингал,

Князь сказал бы, что гопник он даже,

Если б слово такое он знал.

Чтоб направить агрессию сына,

Как-то в верную, чтоли, струю,

Мать зачислила Ваську в дружину,

Где себя проявил он в бою.

Александр говорит ему: "Васька,

Ты метнись ка лисицей вокруг,

Все окрестности Пскова облазь ка,

Разузнай, уж не лихо ли вдруг,

Не даёт людям сеять пшеницу,

Может выдумщик я и дурак,

Тут с Европою рядом граница,

Сходь туды, посмотри: что да как!

Вечно немец нам чинит препоны,

Чует сердце моё, что и щас,

Их графья, или как их?.. Бароны,

Втихаря мутят воду у нас!"

Васька бодро ему отвечает:

"Сдюжу, князь, только пёрнуть успей!

Если немца в пути повстречаю,

Ох вломлю же ему пиздюлей!"

Князь бойцу-грубияну ответил:

"Ты, конечно же витязь лихой,

Только лучше б, врага ты не встретил.

Чуть разведал, что-как, и домой!"

Ярославич отправился дальше,

Васька скрылся в лесной полосе.

"Хоть и груб, но за то он без фальши!" -

Думал князь, - "Как купцы эти все!"

Наш герой доезжает до Пскова:

"Я смотрю, поменяли здесь стяг,

Цвета радуги, это толково,

Принесли б они только всем благ."

За стеною оставив дружину,

Чтоб бронёй не пугать местный люд,

Князь один идёт в город старинный,

Посмотреть, чего нового тут.

Он заходит в резные ворота,

Глаз дивится тому, что вокруг!

На кофтанах у всех позолота!

К сапожкам прихреначен каблук!

Каждый муж здесь в беретовой шапке

Страусиным щегляет пером,

Кандибобер на каждой тут бабке,

В каждой лавке бурбончик и ром,

Веселятся и прыгают дети,

Чистотою блестят все углы,

Скаморохи хохмят, каждый третий,

Почему-то смуглее золы.

"Молодец Ярослав!" - князь подумал -

"Эко дивно навёл красоту!

И без этого город не дурный,

Превратил вот вообще прям в мечту!

Что без толку сварливый мой батя,

Льёт ведром на него негатив?

Был простой городок и вот нате!"

Вообщем князю зашёл креатив.

Тут как чёрт подкачал его малость,

Взор увидел, как Стёпка рыбак,

То ли вправду, а то ль показалось,

Кузнеца ухватил за пердак.

Князь окликнул: "Эй, Стёпка, дружище!

Ты чего это, задом стал слаб?

Ведь легенды слогались, как тыщу,

Охмурил Степан ветренных баб?"

Стёпка вздрогнул, вспотел сразу даже,

И изрёк князю, будто стыдясь:

"Ты всего не поймёшь сразу, княже,

Тут свобода такая у нас!"

Князь спросил: "Это что ж за свобода?

Чтоб за мякоть хватать кузнеца?

Бил я шведа у невского брода,

По велению князя-отца,

Хоть я молод, но много на свете,

Я в походах лихих повидал.

Чтоб рыбак, побросав свои сети,

Кузнеца прям за булки хватал?"

"Князь, пойми, - Стёпка вышел на шёпот, -

У нас правит тут новый закон!

Мы теперь, типа вроди Европа,

Как Париж или даже ЛондОн.

Только новые власти сказали,

Нам нельзя охмурять теперь баб,

Подмигнёшь ей, в надежде лобзаний:

Домагательнец ты и похаб!

А вот щупать за всяко друг друже

Не бранят наши новы князья...

Ладно, голод сковал меня дюже,

Пирожка наверну, что ли я!"

Побежал Степан, громко затопав,

Набивать свои жалки кишки,

Где толпе мужичёк из Европы,

За бесплатно давал пирожки.

Оглядел Александр округу

И увидел, что город весь Псков,

То ли благом, а то ли недугом,

Полон действом таких мужичков.

И один подошёл к нему: "Битте,

Съештье булку ис нашей муки!"

Князь ответил: "Мы, вроди бы сыты...

А хотя... С чем твои пирожки?"

Иностранец так виетеевато

Изогнулся в поклоне слегка,

И ответил незамысловато:

"А ньи с чьем, йьето прьосто мука!"

Александр пирожочек взял всё же,

Надкусил прям совсем слегонца,

И подумал: "А может мне тоже,

За жопень ухватить кузнеца!?"

И как только он это подумал,

Сам себе захотел сразу всечь.

Пирожок этот чёртов он сплюнул,

Европейцу изволил изречь:

"Ты ответь, мне кормилец мой, всё же,

Что замешано в тесте твоём?"

Европеец как вскрикнет: "Нье гоже

Пльевать в зьемлю, что мы раздайом!

Я пойту толожу о том кньязью

И повьерь, тебья ждьёт нье кабак!

Он растьопчет тебья, падлу с гриазью,

Раз сфободу ты приедал, слабак!"

Александр ни чего не ответил,

Хмурый взглял бросил немцу он в след,

"Где-то старец здесь жил Инокентий,

Очень мудрый и шаристый дед!

Потолкую ка с ним, что за диво,

Новый князь, батин тёзка, творит.

Вроди всё тут теперь так красиво,

Но не то... пусть старик пояснит!"