monorox1

У моей маман на работе работает переводчица, Валентина. Перевод это рутина, а для души она доктор Айболит для всей живности своих друзей и знакомых.
Среди ее подопечных кого только нет, ведь их контора "Союзморгео", имеет
обширный флот, который занимается изысканием залежей нефти за рубежом.
Вот и везут моряки с заморских стран, смекалисто обходя всяческие ветеринарские и таможенные заслоны, кто удава, кто крокодила, кто гамадрила.
Один, в экзотику особо не вдаваясь, привез обыкновенную шимпанзе. И вот уже восемь лет она обитает в его квартире на антресолях, над входной дверью. Совместно с обезьяной воспитывают и дочку того же возраста. Несомненно, занимательных историй при такой жизни накапливается уйма. Но, так как ни с мужиком, ни с Валентиной, я, лично, не знаком, то до меня докатилось только одно происшествие уже двух месячной давности.
Квартиры моряков очень лакомый кусочек для всякой воровской швали. Деньги они получают разом, за много месяцев работы, вот и создается, в это момент, ощущение прямо таки рокфеллеровских возможностей. Приобретенным барахлом набивают квартиру под завязку и в новый рейс. Ну как тут не соблазнится. Тем более, что у ментов свои заботы. Им не до ворья. Надо о хлебе насущном думать.
Ну так вот. Должен был этот морячок уйти в рейс, да что-то с отходом не сложилось. И сидит он в конторе, которая, к слову, в 5 минутах ходьбы от его дома. А наводка, что уже ушел, прошла. Механизм запущен и нет ему обратного хода. Вышло ворье на дело.
Звонок в дверь.
- Папа дома?


- Нет.
- А мама?
- Тоже на работе.
- Ой, как жаль! А я тут ящик яблок привез. Так теперь мне его назад тащить
придется.
- Подождите. - Пугается ребенок упустить фрукты:
- Я сейчас вам открою.
Первый небрежно толкает девочку с прохода и пробегает в комнату. Она грохается на пол и, естественно, в слезы. Второй пробегает во вторую комнату, а третий, на свою голову, замешкался в коридоре. Рвани он куда-нибудь сразу все было бы для них иначе. Но, не судьба. Тут-то, озверевший от наездов на представителей своей стаи, шимпанзе прыгает со своей антресоли вору на плечи и вцепляется передними руками (лапами как-то и не назовешь) ему в морду. Офигевший от неожиданности, он ведь сам только что запер дверь на замок, грабитель дико орет пока еще больше от ужаса, чем от боли. Выбежавшие на вопль подельники, довольно быстро выходят из оцепенения и приходят на помощь, пытаясь стянуть мерзкую тварь с приятеля. Обезьяна сама испугалась каши, которую она заварила и принявшись дико верещать, вцепилась в добычу мертвой хваткой. Осыпаемое бранью и ударами животное, не выдержало человеческого к нему отношения и впало в расстройство. Причем, как души бессмертной (если есть), так и желудка. Аж извиваясь от боли в ранах, обильно орошаемых обезьяньим поносом, вор проклял все на свете и, наверняка, побожился остаток жизни посвятить посещению зоопарков, где можно всласть закормить цианидом всех известных науке представителей семейства приматов, включая пьяных сторожей. А в это время, из соседней квартиры, соседка звонит на работу мужику и повествует, что его, зажравшаяся от хорошей жизни обезьяна, совсем офигела и устроила шоу песни и пляски как минимум районного масштаба. Мужик в машину и домой. Шимпанзе у него умница. На унитаз ходит, смывает за собой, да и других примочек, как полезных в жизни, так и гостей потешающих, выучила массу. Нрава спокойного, так что орать зря не станет. Сам он лоб здоровый, семь на восемь. Иначе не ты будешь обезьяну воспитывать, а она тебя. Вбегает в подъезд, а на встречу какой-то засранец, в прямом смысле этого слова (вся одежда в крови и дерьме). Врезал ему мужик в челюсть и быстрей к хате : как там ребенок. На две площадки выше встретил еще такого же сруля, тащащего их дорожную сумку. Спустил с лестницы, забрав сумку и вбегает на свою лестничную площадку, а на нее из дверей квартиры вываливается некто с лицом в боевом раскрасе вождя племени юмба-мумба
и столь же дурно пахнущий, сколь счастливый. Дело в том, что отчаявшись
сорвать шимпанзе с насиженного места и, не рискнув ее зарезать, они,
прихватив лишь крохи, собранные до начала бузы, рванули к тачке. Наш страстотерпец, осознав, что его бросают на произвол судьбы и, одурев от перспективы остаться со зверем тет а тет, рванул в дверь с обезьяной
на закорках. Увидев, что ее уносят из квартиры, которую она за все эти
годы ни разу не покидала, обезьяна тут же спрыгнула и забралась на
антресоли. Страх неизведанного был в ней даже сильнее, чем любопытство.
Так что, рвани он сразу из злополучной квартиры, скорее всего агрессия
шимпанзе не спасла бы хозяев от кражи. Но до столь ли глубоких изысканий
в обезьяньей психологии было мужикам, когда в работу отработанного годами
воровского алгоритма вмешался сбой, в виде обгадившейся обезьяны.
Счастливая улыбка не покинула остатков его физиономии даже тогда, когда
стало ясно, что этот мужик, заломивший ему руку, расстанется с ним, только
если об этом очень попросит подоспевшая милиция. Вот только затащить себя,
до их приезда, в квартиру вор, цепляясь за перила и забрызгивая все кровью, так и не позволил. Он сопротивлялся, невзирая на заломаную руку так, как будто его пытались запихнуть в бассейн с голодными белыми медведями.
Милиция застала их мирно сидящими на ступеньках и плачущими. Один рыдал
от смеха, ибо вор поведал свою историю, поправляемый в мелочах девочкой из приоткрытых дверей, а другой от боли и обиды на судьбу, столь гнусно с ним подшутивщую.
Вор, задумайся, идя на свое грязное дело, а что если именно за этой дверью
мирно спит, уютно свернувшись колачиком, симпотный бенгальский тигр.

По приборам мне осталось пять секунд.
Впрыск стимулятора продлил жизнь на пару мгновений, которые тут же растворились в боли. Каган надавил на древко рукой, еще больше разворотив мне грудную клетку. На его чистеньком лице тлела мерзкая ухмылка победителя.
Он обошел все мины, словно чувствовал, где они заложены. Миновал ловушки, даже не сбив шага. Увернулся от пуль, как от ватных шариков. И насквозь пробил модифицированный доспех деревянной палкой, будто я ковал его не из праймостали, а из целлофана. А теперь он стоит надо мной, скривив рожу, и добивает куском дерева, словно в насмешку над моими железными аугментами.
А ведь когда-то мы были друзьями.
Потом появился прайм и все изменилось. Люди оказались перед выбором: либо оставаться людьми, либо превратиться в животных. Отречься от цивилизации в пользу простого, сытного существования. Отречься от науки, чтобы довольствоваться звериными инстинктами. Отречься от прогресса, и стать рабами своего же дара. Мы с Каганом тоже стояли перед этим выбором.
Только я выбрал разум, а он – инстинкты. Я свободен, а он раб прайма. Я конструктор, а он – деталь. Даже сейчас, глядя в его туповатые раскосые глаза, я понимаю, что этому недоумку не хватит мозгов посчитать простейшее дифференциальное уравнение.
И какие его аргументы? Единение с природой? Чушь. Человек выше природы, его разум – орудие созидания и власти. Сила чувств? Бред. Эмоции – аппендикс сознания, бесполезный и ненужный. Магия? Ересь. Интеллекту не нужна магия, он сам - всемогущий инструмент.
Никакому болотнику не оценить того спектра возможностей, что дает технология. Бесконечные просторы открываются для взгляда творца, любые замыслы и идеи могут воплотиться в жизнь. Ты проектируешь, конструируешь и эксплуатируешь. Колдунам неведомо чувство, когда тщательно собранный агрегат работает гладко, по плану, и уже завтра – да что там завтра! Сегодня! – он будет поставлен на производство в сотнях, тысячах экземпляров для всех людей, таких же изобретателей, как и ты сам. Что прогресс семимильными шагами превращает цивилизацию в Культуру, где интеллектуал будет обладать такой властью над материей, которая и не снилась лесным дикарям. Что человек станет вершиной эволюции, а не скатится обратно в грязь.
Чертовы деграданты. Я умру, но за мной придут другие, и каждый следующий будет стоять на плечах знаний предшественников, глядя дальше и видя больше. Посмотрим, как ты заулыбаешься тогда, колдун. Даже сейчас в твоей надменной ухмылке читается вопрос «Ну и где твоя технология теперь?»
Все эти воспоминания пролетели передо мной за одну секунду.
Осталось еще четыре. Последним усилием я открыл секретное отделение бронекостюма, и глазам Кагана предстало двести килотонн взрывчатки с начинкой из концентрированного прайма. Колдун посерел, и ухмылка слезла с его лица.
Две секунды.
- Вот моя технология, дикарь, - прокашлял я и вдавил взрыватель. Все равно мне никогда не нравилась эта опушка.
Ноль секунд.

В вечер, когда я встретил своего друга, мы с компанией гуляли по заброшенной стройке.
Здесь, говорят, года два назад были найдены тела пятерых студентов. Поэтому власти огородили блочный остов здания высоким забором и поставили будочку для вечно пьяного сторожа. Однако за булькающую возможность оставаться пьяным еще одну ночь сторож пропускал таких, как мы, желающих насладиться романтикой заброшенного здания и попугать девчонок.

В здании, исписанном граффити от подвала до крыши, в каждом углу звенели бутылки, оставшиеся с предыдущих гулянок. Их подбирали местные бездомные, которых сторож также исправно пропускал внутрь на ночлег.
Кроме гулящих студентов и бомжей, никто не заходил в это здание.
Так мы считали.

- …Костик, там человек сидит, — глаза Марины испуганно распахнуты, на блузке следы пыли. – На чердаке, в углу!

- Бомж, наверное, — я отвернулся к темному окну, отхлебнул пива. — Это его дом, не мешай человеку отдыхать.

- А вдруг это не бомж? – Марина взяла меня за локоть, забрала бутылку и посмотрела мне в лицо. За страхом в ее глазах появилась привычная жесткость, и я начал злиться. – Сходи посмотри. Или мне попросить кого-нибудь еще?

- Ну что ты, зачем Мишу отвлекать! – воскликнул я. – Уйдет, вернется – а вдруг пива не хватит?!

- Не начинай. Все знают, что ты его не любишь.

- Да-а, — протянул я с издевкой. – С чего бы это?

- Так ты сходишь? – еще жестче спросила девушка.

Я кивнул.

- Только не удивляйся, если бомж мне будет милее вашей компании.

- Не удивлюсь, — обронила она, отворачиваясь и отпивая из моей бутылки.

Когда я поднимался по изрисованной лестнице на второй этаж, то едва удержался от того, чтобы разбить о стену мобильник, которым освещал себе путь. Марина – моя девушка. И все знали, что она изменяла мне с Мишей, который еще недавно был моим другом.

На чердаке было меньше граффити и бутылок, но больше пыли и какого-то тряпья. Сквозь дыры в крыше сочилась вода – недавно прошел дождь. Где-то сонно перекурлыкивались голуби, шелестела листьями тощая береза, проросшая в пыли одного из углов.

Бездомного я увидел сразу, он сидел на полу в дальнем, самом темном углу. Я видел его силуэт, линию плеч и взъерошенные короткие волосы. Надо же, значит, Марина вовсе не хотела избавиться от меня. Ну, за это даже поговорю с этим парнем, чтобы убедиться, что я прав.

- Эй, привет! – я окликнул его, сделал шаг вперед и замер. Удивленно помотал головой. В углу никого не было – я отчетливо видел клочья пыли и прорастающую сквозь них траву. Но там же точно был человек!
Я снова осмотрелся. Береза больше не шелестела, голуби замолчали. Пол чердака был скрипучим, я бы точно услышал, если бы здесь ходил человек! Но стояла тишина, только вздыхал и бормотал о чем-то своем недостроенный дом.

Я снова посмотрел в дальний угол. Что-то было неправильно. Я отчетливо видел, что там ничего нет. Но каждая клеточка моего тела говорила, что это не так. Я протер глаза. Ничего не изменилось – я не видел, но чувствовал, что в этом самом углу сидит невысокий человек и смотрит прямо на меня. В жизни своей не верил в сверхъестественное. И не боялся призраков.

Полчаса спустя я сидел на полу в том самом дальнем углу. К этому моменту ощущение чужого присутствия стало почти привычным, а закрыв глаза, я мог даже почувствовать, что таинственный человек сидит буквально в полуметре от меня. Нащупать его не удавалось, поговорить – тоже. Но я откуда-то знал, что он не опасен. Или просто убедил себя в этом.

- Костя, ты там что, заснул? – позвал меня с лестницы один из друзей. – Мы такси вызвали, ты с нами?

- Ага! – крикнул я в ответ. Потом сказал призраку: — Ну, ты тут не скучай.

Мне почудился еле заметный кивок, и я поднялся. Общаться с призраком, конечно, интересно, но мир живых никуда деваться не спешил.

В такси пиво начало отпускать, и мне стало смешно. Ну надо же, я встретил призрака! И даже общался с ним! Такого я еще не вытворял, хорошо еще, что свидетелей не было.

Нервно хихикая, я высадился из такси и распрощался с друзьями. Марина поехала в другой машине, конечно же – вместе с Мишей. Но я даже не злился на нее. Мне постепенно становилось все равно.

Погрузившись в раздумья, я прошел сквозь грязный двор, в котором давешний призрак смотрелся бы еще гармоничнее – так тут было мрачно и темно. Под ногами шуршали опавшие листья, хотя шла только середина июля. Но природа не всегда соответствует нашим ожиданиям. Зелень и цветение в любой момент могут увянуть, подчиняясь каким-то своим биоритмам.

С любовью так же. Я поднялся на лифте на свой этаж и какое-то время боролся с входной дверью. У меня всегда было подозрение, что однажды она просто откажется меня впускать, и тогда начнется Великий Квест по Открытию Заевшей Двери. Но пока обошлось.

В квартире, как всегда, было тихо и пусто. Воздух здесь до сих пор пах лекарствами, и запах этот не удавалось вытравить ни проветриванием, ни благовониями. Особенно силен он был в дальней от входа комнате, где провел последний год жизни мой дедушка. Он умер год назад, пережив на десять лет сына с невесткой. Дед один растил меня, как мог, пока болезнь не начала пожирать его изнутри. Тогда уже я стал заботиться о нем. Сейчас его комната пустовала – я не мог заставить себя ее обжить. Вторая комната тоже была почти нежилой – я ее выделил под гулянки с друзьями, которых здесь почти и не было в последние месяцы.

На самом деле, жилой здесь была только одна комната, в которой я и работал, и спал, и отдыхал. Кухня – оплот холостяцкой жизни – была завалена едой быстрого приготовления и бутылками от пива – следами мой депрессии, наступившей после смерти деда. Сейчас, после измены Марины, я снова ощущал ее цепкие лапы.
Я заварил себе чаю, взял книгу и зачем-то пошел в гостиную. Постоял, созерцая унылые коричневые шторы и старый телевизор, который никак не мог собраться и выкинуть. Вдоль стены стоял пыльный продавленный диван. Я передумал на него садиться и решил вернуться к себе в комнату.

Но зачем-то открыл дверь в комнату деда.

- Твою мать! – я резко захлопнул дверь и отскочил от нее, глядя на ее белую поверхность с ужасом. Потом замотал головой и прошептал:

- Нет, ну быть же не может…

С минуту я мерил шагами комнату и пытался собраться с мыслями. Происходящее казалось то ли сном, то ли белой горячкой. Но я же не настолько пьян!

Посередине пустой комнаты на полу сидел мой знакомый призрак.

Я дождался рассвета. Почему-то мне казалось, что так будет безопаснее. Сейчас, на окончательно трезвую голову, призрак уже не казался мне закадычным другом. Вспоминались все просмотренные фильмы ужасов, в которых попытки выгнуть призрака из дома заканчивались не лучшим образом. Но что мне делать?
Я робко постучался в дверь, потом опомнился. Это же мой дом! Открыл.

Он сидел на том же месте. Его по-прежнему не было видно глазами, но разум отчетливо знал, что этот призрачный парень сидит в позе лотоса, и что одет он в рубашку и джинсы.

- Э-э, привет, — нерешительно сказал я. Странное чувство испытываешь, затевая разговор с пустым местом…
Призрак поднял невидимую голову, посмотрел на меня и кивнул. Я продолжил смелее:

- Я, конечно, польщен, что ты пришел в гости. Правда, я тебя не приглашал. Я вообще не был уверен, что ты существуешь!

В воздухе повисла призрачная улыбка. Как у Чеширского кота.

Я невольно улыбнулся в ответ и присел рядом.

- Тебе, наверное, не нравилось там, на стройке? Лично я не хотел бы там жить.
Призрак беспомощно повел плечами. Потом обхватил себя руками. Мне стало его жалко. В конце концов, я же ничего не теряю!

- Знаешь, — тихо говорю. – У меня тут две комнаты нежилые. И я сюда почти не хожу. Так что можешь остаться, если ты не какой-нибудь демон или полтергейст.

Я почувствовал на себе удивленный взгляд.

- В смысле, — я замялся. – Если ты устроишься в гостиной, я не буду возражать. Мне здесь немного одиноко, а с живыми людьми как-то не ладится. Останешься?

Призрак закивал, а я почувствовал гордость. Ведь наверняка он собирался тут остаться даже против моей воли. А теперь он как бы приглашен, и можно даже ставить свои условия!

- В общем, — я поднялся и стал отряхиваться от пыли с пола. – С тебя тишина и покой. Работе не мешать, ночами не вздыхать, гостей не пугать. Вещи не прятать! Я бы с тебя еще и половину квартплаты потребовал, но чего нет, того нет…

С того утра в моей гостиной поселился невидимый квартирант. Он был дружелюбен и незаметен, а в каком-то смысле и полезен. В доме стали реже теряться вещи, перестала заедать дверь и подгорать пища. Сосед-подросток стал тише слушать музыку, а когда соседи сверху устроили потоп, то вода обошла мою квартиру стороной.

Запах лекарств бесследно исчез, сменившись слабым запахом старого дома – сырости, плесени и штукатурки. Но мне всегда нравились эти запахи. Почти сразу мне стало стыдно перед новым знакомым за бардак в доме. Я выкинул весь мусор и старый телевизор, вымыл полы и поменял шторы в гостиной на бамбуковые занавески. Призраку нравилось их перебирать с негромким шуршанием, и я всегда знал, что в доме я не один.

Все же вещи иногда пропадали – квартиранту очень понравился брелок-бубенчик на моих ключах, и вскоре я его лишился. Зато иногда слышу, как он катается из угла в угол в гостиной. Однажды это услышали гости, и потом они долго убеждали меня вынести им мою кошку, что играет в другой комнате.

Еще стали пропадать книги. Они исчезали на пару дней, а потом возвращались с загнутыми уголками страниц. Я стал покупать новые книги и, прочитав, оставлял их в гостиной. Уходя из дома, я включал музыку, чтобы квартиранту не было скучно.

Я пытался украшать гостиную цветами, но они вяли от присутствия призрака. Обошелся картинами.
У меня наладилась работа – во многом от того, что дома стало очень хорошо работаться. Не раз бывало, что я отрывался от компьютера за полночь, сделав за раз недельную норму.

У меня стали случаться девушки – ничего серьезного, но все же приятно. Марина с той ночи на стройке исчезла из моей жизни, и я об

Пороховые газы должны выводиться из танка после каждого выстрела, но гарь от выстрелов остается в танке и, накапливаясь плотной массой, словно висит в воздухе. Ну, стрельнул снаряд в цель, а экипаж уже дышит этой гарью. И никуда она не девается. Не было тогда эффективной системы вывода отработанных газов. Не до неё было на той войне.
Говорят, что после 30 выстрелов экипаж Т-34 мог задохнуться насмерть. Но сделать 30 выстрелов в реальном бою - это редко кому удавалось.
А гарь уже под шлем проникает, на коже лица оседает, нос забит, глаза красные. Чем дышать? Всматриваешься вглубь танка - а там гарь, не видно почти ничего, только черный иней в просветах кружит и оседает везде, и после каждого выстрела гарь уплотняется. Где-то там, в башне наводчик и командир.
А вот попадание в твой танк - это..., это и не передать. Как бы, до этого, ты был нормальный человек, с мыслями, с чувствами, а после этого ты и оглох, и онемел, и охуел! Так вдруг стало страшно, что двинуться не можешь. И никак не поймешь, с чего тебя трясет?!
... Но теперь понимаешь, что гарь - это ерунда.
Взрыв - это огромная сила, даже звук его реально осязаем, каждой клеточкой, каждой частичкой, тебя всего встряхнуло так, словно воздух это и не воздух совсем ... и ты не слышишь ничего. Такая тишина после взрыва. И, кажется, шлемофон вошел в твою башку. Очень тяжелая тишина, и уши уже вдавлены внутрь головы, сплющены, и больно, очень - очень больно. Будто треснула голова как колокол. Наводчика не слышно, командира не слышно, себя не слышишь, но понимаешь, что кто-то из вас уже мертвый! И ты боишься, что вдруг мертвый это ты!
Взвыл во весь голос и орешь: "- А-а-а-а-а!". Орешь, только чтоб услышать самого себя. И ты слышишь! Ты, сука, глухой на оба уха, а слышишь, что в твоем танке Смерть! Это твое сердце так громко стучит, что отчетливо разбираешь все его слова.
Гарь! Сука, какая, эта гарь, особенно после взрыва!
Ты вот "слышишь" эту гарь, жуешь ее на своих зубах, и понимаешь, что экипажа нет, а ты живой!
Ну, блять, страшно так, что и не передать!
Люк наверх! Бегом наружу! Кто придумал этот люк для водителя?! Он же, сука, маленький!
Оно, конечно, маленький люк, когда смотришь снаружи внутрь. А когда ты в танке, когда видишь мир не через прорезь триплекса с водительского места, а в открытый люк - это целый мир! И хорошо, что ты не закрыл его как положено по инструкции, а то фиг откроешь потом. И ты бежишь из подбитого танка через этот люк. Туда, наверх, где чистое небо и нет этой липкой жирной гари с запахом кишок и крови!
И ты уже не защищен броней, ты, словно голый! И не понимаешь, где страшнее. Но здесь хотя бы "тихо", и бежишь из "коробочки". Глухой, сука, как старый дед. Орешь, проверяя свой слух снова и снова: "- А-а-а-а! А-а-а-а-а!!!" И хлопаешь себя по ушам. Башка - колокол: "- Бум-бум-бум!"
Уши ничего не слышат, ковыряясь пальцем в ушах, ты ощущаешь только сгустки крови и ... гарь на пальцах. Может у тебя такая черная кровь?
А куле, ты ж танкист, ты знал, что такое бывает, но думал, что это тебя не настигнет. А оно вот как вышло. Только пошли в атаку и на тебе!
И ты, шатаясь, бежишь вон к тому дереву, чтобы жить. Вроде береза? Падаешь в обнимку с березой - встаешь. Земля под ногами - то есть, то нету. Бежишь, ползешь, бредешь. Ты попал к своим. Ты выжил!
"- Была атака. Твой танк был подбит самым первым. Почему так?!".
- Что вы говорите?
"- Выжил в подбитом танке? А командир танка? А наводчик - выжили? Ты проверял, что они убиты? А почему не принял попытку спасти их? Почему побежал назад?! Почти весь твой батальон героически погиб! А почему именно тебя подбили первым? Не знаешь?! Нахуй, к стенке!".
- Что вы сказали?!
Тебя быстро допрашивают и привычно приговаривают: "- За измену Родине! Расстрел!". Ты уже стоишь там, у стенки. Не успевая пропустить все мысли, что, как и почему? Застывшие, словно чугунные мозги, звенят от страшных слов и ничего не соображают: "- Бум. Бум. Бум". Может ты чего не так услышал?
- Что сказали-то? - орешь конвойному.
Ждешь, когда это уже закончится. И хочется покурить ...
Вдруг замечаешь, как конвойный, усталый пацан, присаживается на корточки рядом с тобой, прислонившись спиной к "расстрельной" стенке.
- А приговор?
- Что - приговор?! Его уже отменили. Иди, тЯтеря глухая, снова в танкисты, - криком вернул к действительности окающий говор.
Прям там, отменили приговор, оставив тебя жить. И словно взвалив на тебя смерть командира танка и наводчика.
Танкистов мало, а танки еще есть.
И ты живешь, и так получилось, что твой танк на этой войне, снова будет подбит. Твой танк сгорит, а ты снова останешься жить. Повезло дважды.
Третий экипаж ... новые люди, новые жизни. А с тобой еще те ребята, за которых ты еще не отгулял, не прожил жизнь.
Это всё будет потом. Ты еще накуролесишь! За себя и за них.
Два ордена Великой Отечественной, два ордена Красной звезды, две медали ЗБЗ, куча юбилейных наград, и даже награды других стран.
И каждый год, на великий праздник День Победы, да и на 22 июня, на третий тост, в стакане, где должна быть водка, ты явно чувствуешь гарь. Горькая, привычная гарь на губах и в горле танкиста. Третий тост - молча и стоя!
... и снова ты в танке, руки хватаются за рычаги. Лязгая гусеницами, раскачиваясь на ухабах, располосовывая землю-матушку на поворотах, отбрасывая в стороны комья грязи, ревёт твой танк. Снова не закрыл люк, только прикрыл, так обзор лучше, да и проветривание, еще какое!
А рядом несколько экипажей! Как уместились? Чумазые, веселые, гогочут в полный голос: "- А помнишь как тогда, еще до подрыва? - Помню!!! - А анекдот про радистку из штаба? - Помню!"
Все в одном танке. И не смущаясь никого, рассказывают какие-то похабные и не очень, шутки, хохочут, а когда замолкают, то спрашивают: "- Расскажи, Петя, как ты живешь?"
А что им ответить? Они вечно молодые, а ты?
Ты старик, ветеран!
Сказать им, что ты уже не всегда можешь дойти до туалета сам? Про кресло, про теплый плед? Да ну, к черту!
Для них, погибших на той войне, ты должен жить! Ты счастливчик и никак иначе!
И твои внуки (твоё, уже второе продолжение) приходят к тебе, и ты живешь еще и для них! Твои внуки - твои друзья!

... Зазвонил телефон у старшей внучки:
"- Наташа, если Ваня за мной не приедет, то, как я попаду домой?!"
"- Дедушка, а ты где?"
"- Я сейчас на мотоцикле еду. Где-то в лесу под Брянском!"
"- Под каким Брянском! Ты же дома! Где сиделка Ирина?"
"- Ирина? Ах, да, Ирина. Да вот она. Ходит тут, по квартире" - снова квартира в Москве, кресло, плед. Танк, как и мотоцикл, остались только в воображении ...

И потерпеть, снова потерпеть эту реальность. Ты давно уже не куришь сигареты, но, когда тебе тяжело, ты затягиваешь одну, и она лежит в фарфоровом блюдце, отдавая тебе запах гари.
Пусть запах гари такой горький, пусть. Но он возвращает к жизни. Потому, что тогда так близко была смерть. И сейчас близко. И на острой границе, между жизнью и смертью всегда самая дорогая цена жизни.
Ты солдат той войны, той страны, которой нет.
И три-четыре сигаретки в неделю, сгоревших в блюдце, это немного.
И сегодня у второй внучки свадьба!
И ты, в звании полковника танковых войск, с утра уже ждал в кресле, в наброшенном на плечи военном кителе со всеми наградами. Обнимая приехавшую навестить тебя внучку с гостями, почему-то загадываешь, кто из твоих парней, на этот раз будет встречен в новой жизни?
... и не обращаясь ни к кому конкретно, тихо говоришь вслух: "- Я вот в который раз ощущаю себя у стенки! Ну, как бы понимаю, что в этот раз всё! Больше ничего не будет! От "стенки" не уйти! Мне всё хуже и хуже. Но, вот внучка вышла замуж, и я от "стенки" отступил! А мне ведь уже девяносто два года, сколько еще мне намерено? К ребятам уже хочу..."
Голос предательски дрожит, рука ищет блюдце с зажженной сигареткой. Запрещает сиделке Ирине выбрасывать недогоревшие окурки-"бычки"! Как тогда, на войне.
... Наклонился над блюдцем. Носом втянул гарь. Замер, задумался вспоминая...
От каждого движения звонко позвякивают на кителе многочисленные медали и ордена ... Полковник Вооруженных сил СССР, танкист Великой Отечественной, Катков Пётр Фёдорович.

Приписка: "- Если бы хоть раз в году, на 9 мая, танки с постаментов могли сами заводиться и выезжать в города, урча моторами и выпуская клубы сожженной солярки, прошли бы маршем по улицам городов, вот тогда бы и смогли люди понять выражение "ожившая история". Разве это можно забыть?!"


©Лучков Андрей Юрьевич

Я её очень люблю, вы понимаете? Сегодня у нас как раз ровно год со дня свадьбы, годовщина значит. Я купил ей букет цветов, она любит незабудки. Наверное, именно из-за названия я их и не забываю, не путаю ни с чем другим. Спешу с работы в приподнятом настроении, мы живём в другом районе, в маленькой, но уютной квартирке. Отпросился вот пораньше, начальник понял меня, отпустил, годовщина ведь. Надо успеть. Надо успеть пораньше. Она, моя Танечка, наверняка приготовила что-нибудь вкусненькое. Я так много работаю, но этот вечер будет наш с тобой, солнце моё. Я обещаю.

Бегу до остановки. Справа замечаю группу крепких парней, в чёрных кожаных куртках, человек шесть не меньше, окружили кого-то, кричат матом, что-то явно не поделили, слышу угрозы - отморозки. Мне не видно к кому они обращены, да и некогда рассматривать. Сегодня такой важный день! Пробегаю мимо и вдруг останавливаюсь как вкопаный. Слышу какие-то совсем детские голоса на фоне пьяного мата.

- Отдай, мне мама подарила, не трогай.. ну отдай, ну пожалуйста!
- Слышь, блять, придурок, заткнись, или ебало разобью. Что там у тебя ещё есть?

Поворачиваюсь и смотрю. Двое школьников, лет по четырнадцать или вроде того, а над ними, как коршуны, с презрением и чувством безнаказанности склонились ублюдки на голову выше лет по 17-18, у каждого в руках по бутылке пива. Рыгают. Гопников точно шесть человек, а этих всего двое. Я вижу, что ситуация накаляется, вижу как один из малолеток пытается выхватить у главного задиры свой телефон или что-то похожее, но тот отталкивает его так, что школьник валится на землю. Остальные ржут. Он явно угодил ему в нос или рассёк губу. Течёт кровь. Школьник закрывает лицо руками, кажется, он плачет. Второй подбегает и вцепляется в руку главаря. Отморозки валят его с ног, начинают пинать прямо по лицу. Редкие прохожие, все как один, идут мимо. Мне некогда думать, у меня в руках букет незабудок, благодаря им, я не забываю. Мне надо спешить, спешить, спешить...

- Что уставился придурок? Тебе тоже ебало набить?

Это было обращено ко мне, и я чуть было не выступил вперёд, но остановился. Отморозки ещё больше раззадорились, они били двоих детей ногами, в живот, по печени. Они бросили мне вызов, пиная их ещё сильнее, как бы показывая, что я не смогу их остановить. Это было бы странным и нелепым, пытаться усмирять пьяных подростков, когда ты с букетом цветов в руках. К остановке как раз подошёл мой автобус. Не было времени, совсем не было. Я должен ехать. Два маленьких и беззащитных пацана смотрели на меня, я запомнил эти взгляды. Похоже, им теперь достанется ещё больше. Я повернулся и быстрым шагом проследовал к автобусу.

Всю дорогу я думал об этом случае и, несмотря на противоречивость своего поступка, ощущал странную и даже пугающую уверенность, что всё сделал правильно.

- Нормально доехал? - спросила Таня и поцеловала меня.
Я вытащил букет из-за спины и протянул его ей.
- С годовщиной, любимая!
Она поставила цветы в вазу. Незабудки, чтобы не забывать - на самое видное место. Другой подарок - маленькое золотое колечко я припрятал на потом. Вот зажжем свечи, тогда. Она искренне обрадовалась любимым цветам. Я не спешил с основным подарком. В нашей маленькой, но уютной квартирке пахло всякими вкусностями.

- Ты приехал раньше, ещё ничего не готово!

Она улыбалась, а я смотрел в её глаза, и на секунду мне показалось, что она смотрит куда-то сквозь меня, будто не может сфокусироваться на моём взгляде. В это же мгновение я ощутил странный холод и почувствовал себя совершенно пустым, с ощущением, будто кто-то откачал из меня все внутренности, оставив лишь голографическую оболочку. К тому моменту я уже, кажется, подзабыл про случай на остановке, и вдруг по какой-то непонятной причине вновь вспомнил. Непреодолимая сила заставляла меня вспоминать снова и снова, проживать тот момент моего ухода, как будто больше я не помнил ни о чём вовсе, лишь ту остановку, лишь глаза беззащитных пацанов. Я был для них шансом.

- О чём ты сейчас думаешь? - спросила она.
Таня увидела, как я провалился в себя, и вернула меня обратно. Я решил, что должен рассказать ей. Вернее даже не так: я знал точно, что обязан всё ей рассказать. Прямо здесь и сейчас.
- На самом деле по дороге кое-что произошло, но я не знаю, как ты это воспримешь - начал я, рассказав ей всё до мельчайших подробностей, про глаза малолеток, про букет и про моё отступление с автобусной остановки.

До самого последнего момента она слушала очень внимательно, как будто ждала, что в этой истории вот-вот прилетит супермен и всех спасёт, более того, и это явно выражалось в её глазах, этим суперменом обязательно должен был быть я.
Я закончил рассказ. Её лицо исказилось. Её глаза смотрели на меня со злобой. Я вновь почувствовал непреодолимый холод и опять, будто я лишь оболочка, меня нет. Она пепелила стену позади меня, будто стараясь не смотреть в глаза, при этом уставив свой взгляд ровно в сердцевину моих зрачков.

- Да как ты мог так поступить! - она взорвалась, я впервые видел её такой - ты же понимаешь, что это дети! Этих отморозков нужно было пинать ногами, кусать и рвать! Неужели ты такое говно, да? Ты реально такое говно? Ты трус, как я могла всё это время не видеть, ты просто трус! Ты должен был хоть что-то сделать, наплевать на цветы, бросил бы их в мусорку, триста раз наплевать на них, ты мог заступиться?! И на время - плевать! И на хренов автобус! А если бы этот был наш с тобой ребёнок? Может их избили до полусмерти, может калеками сделали! Может даже убили?! Надо было орать на всю улицу, звать прохожих, кто-нибудь обязательно бы помог! Ты придурок, как ты мог... как я могла..

На её глазах выступили слёзы, я не знал как реагировать. Она уткнулась лицом в ладони и плакала навзрыд. Я не мог шелохнуться, ощущая лишь пустоту и странное ощущение, что несмотря на все её крики, я всё-таки поступил правильно. Я был в этом уверен, но не мог ни понять сам, ни объяснить ей. Я просто знал, как знают то, что после зимы наступает весна, а после неё - лето.

- Убирайся вон, трус. Мудак, тряпка! Пошёл вон!

Странное спокойствие ощущалось во мне. Спокойствие и безмятежность. Даже звонок в дверь не потревожил его. Она, вытирая слёзы, вскочила и побежала к двери, наверное, подальше от меня. Я, будто зная, что меня там ожидает, не торопясь последовал за ней.

- Кто там?

За дверью что-то ответили, и Таня, будто испугавшись, поспешила скорее открыть. Я стоял рядом, чуть сзади. Сначала зашла моя мама, за ней ещё незнакомый человек. Мама зашла и вдруг заплакала, кинулась обнимать Таню.

- Сашу убили, Сашу.. Сашу убили, - сквозь слёзы говорила она, даже не смотря на меня.
- Погодите, мама, ну что вы такое говорите, вот же он стоит! - Таня неглядя отвела руку и показала на меня. Мама посмотрела, и я вдруг опять почувствовал этот взгляд сквозь. Таня обернулась и посмотрела точно таким же взглядом.
- Наверное, он на кухню пошёл, - Таня смутилась, т.к. всё это время ощущала меня позади себя, она пробежала на кухню, потом проверила комнаты, туалет, ванну. Меня она нигде не нашла.

А ведь я всё это время действительно стоял рядом со всеми в коридоре, теперь уже ощущая, что смотрю на всё происходящее, в том числе и на себя, со стороны. Я не понимал, что происходит, но не мог вымолвить ни слова. Я попытался закричать, и замахать руками, но меня никто не слышал и не видел, в том числе и я сам.

- Что ты делаешь, Танюша? Ты понимаешь, его нет, я видела сама, его больше нет, его убили, - на маму опять нахлынули слёзы.
- Так вот, же, он мне цветы подарил! Незабудки, чтобы не забывала я его! Вот они, стоят в вазе на самом видном месте! - Таня повернулась к вазе. Она была пустой. Вода была налита, но цветов в ней не было. От беспомощности она заплакала

- Гражданочка, мы вынуждены сообщить, что ваш муж убит, - заговорил вдруг тот самый человек, что пришёл с мамой, - я старший следователь Ермаков, нам нужны ваши показания. Тело опознано. Он скончался ещё до приезда скорой. Двенадцать ножевых ранений. Свидетели утверждают, что он вступился за каких-то парнишек молодых, когда на тех напали другие постарше. Их было шестеро против него одного. Перед этим он успел вызвать помощь… но мы опоздали.

Мне вдруг всё стало ясно. Я знал это с самого начала, но поверил лишь после его слов. Я взглянул в глаза Тани, а потом в глаза мамы. Мне даже на секунду показалось, что они видели меня, впрочем, это было уже не важно. Я посмотрел на незабудки, они стояли в вазе на самом видном месте. Она не забудет. Я шагнул прочь и последней моей мыслью было «я всё сделал правильно».