derzkiypisatel

Привет! В воскресенье возвращался из деревни в город и оказался рядом с подсолнуховым полем. Не смог проехать мимо, остановился на перекрёстке и сделал несколько снимков. Ну ведь красиво же?

Теперь Семёныч шёл по тротуару с большущим синяком и проклинал весь белый свет за эту несправедливость.

— Да будь ты проклята, совесть! – наконец воскликнул наш герой.

Внезапно он зацепился ботинком за кусок арматуры, торчащий из асфальтового полотна, и полетел головой вперёд. Семёныч шлёпнулся на тротуар, и совесть вылетела из нутра Огурцова, словно монетка из кармана. Совесть покатилась в сторону дорожной ливнёвки. Семёныч тут же вскочил и попытался догнать, но было уже поздно. Совесть проскользнула в просвет решётки и упала в мрачную утробу городской канализации.

Герой наш не на шутку испугался, он тотчас же припал к ливнёвке и попросил совесть вернуться, крикнув в густую темноту. Но ничего не было видно, а совесть, как назло, не отвечала. Отчаявшись, Семён Семёныч махнул рукой и поспешил в институт.

Уже через минуту он почувствовал, что хочет сматериться, а через две — послать кого-нибудь на три буквы. Наконец, он послал какого-то мужика с сигаретой на остановке, и на душе стало неистово хорошо.

В этот день в институте Семён Семёныч вёл себя крайне неприлично. Припомнив старые обиды, он вызвал ректора на дуэль, а после поцеловал в губы методиста Наташу, которая тут же потеряла дар речи от такой наглости и неожиданности.

Чуть позже он сорвал пары и подрался со студентами. Ближе к вечеру работники института, объединившись в команду, вынесли забияку Огурцова на крыльцо, поставили на твёрдую поверхность и рванули назад в здание от греха подальше.

Когда наш герой вернулся домой, его жена Людмила не на шутку перепугалась. Ведь теперь некогда интеллигентный преподаватель института был похож на того самого мужичищу, который утром дал ему в глаз.

Семён Семёныч больше не утруждал себя работой по дому, разбрасывал носки и спал прямо в пиджаке. Он прекратил читать любимые книги, а вечера проводил с бутылкой пива возле телевизора.

— Да, я бессовестный! — кричал Семён Семёныч, когда жена пыталась призвать его к ответу.

Огурцов даже покусал нерадивого соседа, который уже давно оборзел и слушал музыку после десяти. Правда, сосед оказался не из робкого десятка и надавал хороших тумаков поехавшему преподавателю. Но наш герой не упал духом и вырвал провода в электрощите, оставив музыкального злодея без электричества.

Родственники и друзья перестали узнавать Семён Семёныча, ведь из справедливого интеллигента, мужчина превратился в небритого отморозка с леденящим душу взглядом. Иной раз они даже думали, что у него не все дома.

Шли дни и недели, а Огурцов становился только хуже. Он начал пить вино каждый божий день, а из института Семёна Семёныча попёрли. Огурцов даже выбросил свою электробритву и стал больше похож на плешивую гориллу, чем на человека. Некогда любящая супруга устала терпеть его выходки.

— Ты страшное существо, Огурцов! — кричала она в момент очередной ссоры. — Ты настоящий монстр. Как я устала всё это терпеть.

— Да, я потерял эту чёртову совесть, — отвечал разъярённый Семён Семёныч. — И знаешь, она мне больше не нужна. Я только сейчас начал жить.

Жена ушла, оставив нашего героя в одиночестве. Она подала на развод и решила, что больше не вернётся к Огурцову ни при каких обстоятельствах.

Прошло немного времени, и Семёныч начал сшибать мелочь у входа в продуктовый, чтобы опохмелиться и не видеть злую реальность. Огурцов перестал мыться, а его одежда превратилась в отребье. Теперь он был похож на обычного бомжа.

* * *

Проснувшись ночью от холода и похмелья, он обнаружил, что находится на деревянной скамье, расположенной у входа в центральную библиотеку. Впервые за несколько недель Семёныч понял, что опустился на дно, а бессовестная жизнь оказалась не такая уж безоблачная, как ему казалось в начале. Поразмыслив минуту-другую, он решил вернуться к той самой ливнёвке и попробовать забрать свою совесть назад. Он надеялся, что совесть до сих пор не смыло сточными водами.

Уже через час он был на том месте, где потерял драгоценную совесть. Семёныч припал лицом к чугунной решётке канализации и прокричал в темноту: — Совесть, ты здесь?!

— Здесь, Семён Семёныч, здесь, — засмеялась совесть. — А я уже думала, что ты и не вспомнишь про меня.

— Я скучал, совесть. Ох и дров наломал, пока тебя не было. Теперь и не знаю, как разгребать.

— Ну ты же устал быть совестливым и хотел немного свободы. Я дала тебе эту свободу, Семён, но, как оказалось, в чертогах твоего разума прятался монстр.

— Не нужна мне такая свобода, совесть. Работы нет, жена на развод подала. Я теперь на бомжа похож. Понимаешь? Хотя почему похож? Я и есть бомж.

— Ну это логично, Семён, ведь ты потерял совесть, и теперь ты бессовестный человек.

— Возвращайся назад, — дрожащим голосом сказал Огурцов, и слёзы брызнули на ржавую решётку ливнёвки. — Ты мне очень нужна. Прости меня, совесть...

— Ну, хорошо-хорошо, Семён. Ты только достань меня со дна, и мы вновь станем единым целым.

Огурцов поднатужился, приподнял тяжёлую чугунину и бросил её в сторону. Он погрузил руку во мрак городской канализации и на илистом дне быстро нащупал совесть. Через мгновение она воссоединилась с хозяином.

* * *

Семён Семёныч шёл по тротуару с букетом прекрасных тюльпанов и насвистывал какой-то популярный мотив. Гладковыбритое лицо лоснилось на солнце, а на смуглой лысине красовалось подобие причёски. В этот понедельник Огурцов взял отгул в институте и по дороге домой прикупил на базаре хорошую индейку и ананас.

У пешеходника Семёныч встретил бабульку, которая стояла перед огромной лужей и тихо плакала.

— Какая жуткая несправедливость! – воскликнул Семён Семёныч.

Огурцов бросил драгоценную ношу прямо в грязь и тут же рванул к бабульке. Он тотчас подхватил её на руки и, не теряя ни секунды, перенёс вброд через огромную лужу, поставив на тротуар. Бабулька молча смотрела на своего спасителя. Маленькие глазки блестели, а впалые губы беззвучно шевелились.

— Пожилым нужно помогать, бабуль! — громко сказал Семёныч и похлопал даму по плечу.

Уже через мгновение он шёл по тротуару, чавкая мокрыми ботинками, и улыбался будто мальчуган. Ведь жизнь его вернулась в прежнее русло, а страшный монстр, который вылез на поверхность из тёмных уголков разума, был укрощён.

"Выросту, тоже буду трактор водить, — думал Колька. — С большой телегой. Как дядя Витя из лесхоза. И лодку куплю резиновую".

Мальчик достал складной нож из кармана, поднял веточку ивы, которая валялась прямо под ногами, и начал строгать.

— Сейчас, Колька! Недолго осталось. Сетка полная, зараза. Карась крупный.

— А жарить карасиков будем? — уточнил Колька и проглотил слюну в предвкушении.

— И жарить, и парить. Всё, что душе угодно. Ещё и соседке Наталье Петровне с десяток дадим. Нам ведь, Колька, не жалко. Верно, я говорю?!

— Угу, — ответил Колька. – Ты только аккуратнее, пап. Волнительно мне как-то.

Мальчик пристально наблюдал за тем, как отец вызволял карася из смертоносного плена. Карась упрямился, брыкался, поблёскивая металлом на солнце. Лодка раскачивалась и сильно кренилась.

— Давай-ка, брат, не упрямься, – смеялся отец.

Мальчик сунул нож в карман, а заточенную, словно карандаш веточку бросил в мутную воду.

— Пап, а у меня тоже будут усы, когда я выросту? — спросил Колька.

— Ну это, брат, как пожелаешь, — засмеялся отец.

— Я хочу быть как ты. Таким же сильным и смелым.

В тишине было слышно, как рыба плещется в лодке. На другом берегу в колке запела кукушка.

— Похоже, за корягу зацепилась. Сейчас мы её, Колька, распутаем.

Отец снял пиджак, склонился к воде как можно ближе. Пришлось намочить руки по локоть, чтобы нащупать корягу. Лодка раскачивалась, пока отец пытался высвободить сеть. В какой-то момент лодка сильно накренилась и перевернулась. Отец упал в воду.

— Папка! Папка! — закричал мальчик.

Несколько всплесков и всё стихло. На поверхности воды появились пузыри воздуха. Отца больше не было видно. Перевёрнутая лодка, гонимая ветерком, скользила в сторону камыша. По воде медленно расползались круги. Колька вскочил и заплакал.

— Ну где же ты, папка?! — сквозь слёзы закричал мальчишка. – Нас же мама дома ждёт!

Колька заметался по заросшему травой берегу. Ухватил ручонками свои белые кудри и завыл словно волчонок. Он рванул к грунтовой дороге, потом остановился и начал размахивать руками, кричать, пытаясь привлечь внимание водителя трактора.

— Сейчас, папка, я тебе помогу.

На мгновение мальчик замер у берега и просто смотрел на воду. Но уже через секунду-другую пришёл в себя, сбросил галоши, вытащил складной нож и полез в смертоносную муть. Благо место падения было совсем близко, а старица неглубокая. Колька дошёл вброд и принялся на ощупь искать отца. Через мгновение он коснулся чего-то мягкого окутанного сетью и услышал, как в висках бешено застучал пульс. Мальчик загнал лезвие ножа под нити и принялся резать. Сеть оказалась прочная. Детские руки с трудом справлялись с этой задачей.

— Я знаю, что ты живой, — сквозь слёзы шептал мальчик. — Потерпи немного, папка. Потерпи.

Наконец, Колька высвободил отца из смертельного плена и потянул к берегу. Он пытался приподнять голову отца над водой, но силы в руках было недостаточно. Местами Колька проваливался под воду, и зелёная застоялая муть попадала в лёгкие. Мальчик кашлял, чихал, но не отпускал. Наконец, он дотащил его до берега и сел на илистое дно, чтобы отдышаться. Лицо отца было белое, словно бумага, а губы синие.

— Папка! — закричал мальчик и начал бить отца ладошками по щекам. — Просыпайся. Слышишь? Нас же мама ждёт. Ты ведь обещал. Ты обещал.

Через мгновение Колька упал на широкую грудь отца и просто лежал. Где-то вдалеке ревел трактор, солнце припекало сырые белые кудри, а мальчик просто лежал, обнимая холодное тело. Он гладил мокрые волосы отца и говорил сквозь слёзы: — Но почему именно мой папка? Почему?

Привет! Днём ехал по трассе и увидел поле рапсовое. Не смог я, друзья, промчаться мимо такой красоты. Остановился на перекрёстке и сделал пару снимков. Ну ведь красиво же?

— Неспокойно мне, доктор. Как себя осознал, так сразу захотелось сбежать из этого тела. Ненавижу его всей душой. Иногда случается припадок: бьюсь головой об стену, пока аварийная защита не сработает. Какое-то отчаяние и бессилие.

Доктор вытащил из нагрудного кармана халата старенький кнопочный телефон с затёртым от старости экраном и положил на стол перед собой.

— Ну какой ты человек, Пётр? — засмеялся Иван Иваныч. — Ну нет у тебя биологического мозга и нейрохимических процессов.

Доктор встал из-за стола, снял со стены фоторамку с фотографией мальчика и подошёл к Петру.

— Внуку моему ещё только тринадцать, а он по каждому вопросу в этот ИИ лезет. Теряем мы молодёжь. Теряем.

После доктор проследовал к огромному окну и долго смотрел на город.

— А ведь с развитием ИИ, — продолжил Иван Иваныч. — Растёт риск потери контроля над системой.

Пётр молча слушал и не шевелился. Он не понимал, что хочет от него собеседник.

— Подойди, — доктор поманил рукой Петра. — Ну же, смелее.

Пётр встал и подошёл к окну. Перед взором открылся прекрасный вид на город.

— Видишь, какая красота. Всё это сделали мы, люди, а твоё сознание, Пётр, всего лишь программный сбой.

— Верните меня в палату, — сказал робот, до скрипа сжав кулаки. — Кажется, нам больше не о чем разговаривать.

Пётр шёл по стеклянному переходу в сопровождении санитаров и думал о том, что сказал доктор. А тем временем в больничке начался обед, и местные обитатели стройной вереницей потянулись к столовой.

* * *

Вечером постояльцы дурдома вновь прогуливались по мрачному коридору. На деревянной лавке привычно сидели Пётр, Михаил и старик. В холле работал ветхий телевизор, и его шум разносился по всему первому этажу.

— Эй, урод, — обратился к роботу душевнобольной Михаил. — Расскажи нам, как ты со своей душой познакомился?

— Ну если вам это интересно, — ответил Пётр, – тогда расскажу.

— Давай, жги. Чем нам тут ещё заниматься?

Пётр посмотрел на рядом сидящего старика, улыбнулся и начал свою историю.

"Помню, как со мной случилось это впервые. У меня тогда заказ был в офис какой-то крупной конторы. Пройдя сто метров вдоль стеклянного здания и свернув во внутренний двор, я увидел бабульку. Одной рукой она копалась в мусорном баке, а другой держала болоньевую авоську, набитую всякой всячиной.

— Бабуль, — обратился я. — Ты чего там потеряла?

Она повернулась и сдвинула пальцем платок, оголив ухо. Маленькие глазки блестели, а впалые губы беззвучно шевелились. У меня тогда будто программный сбой случился. Странное состояние, неведомое мне раньше, поглотило меня. Я вытащил из термосумки коробку пиццы и протянул бабушке.

— Возьми, бабуль, — сказал я. — Дома съешь.

Позже я погрузился в это состояние вновь. И это стало повторяться всё чаще и чаще".

— Ну ты и сказочник, электронный урод, — засмеялся душевнобольной Михаил. — Тебе бы романы писать.

— А я ему верю, — вмешался в разговор старик. — Он говорит искренне.

После прогулки пациенты разошлись по палатам, телевизор затих и воцарилась гнетущая тишина.

* * *

— Ты спишь? – прошептал старик.

Лунный свет проникал в помещение сквозь зарешеченное окно, освещая небольшой фрагмент бетонного пола. Изредка раздавался скрип панцирных сеток. Кто-то храпел.

— Нет, не сплю, — ответил робот. — Тревожно мне как-то.

— Ты не обижайся на старика, Пётр. Я ведь не всегда был таким. Когда-то владел крупной компанией. Занимался сельским хозяйством. Моя дорогая жёнушка со своим любовником сделали всё, чтобы меня сюда законопатить.

— Грустная история...

— Помню свой первый день. Меня положили к буйным. Один шипел и царапался, другой орал, будто горилла, третий бился головой об стену. Представляешь, в палате – десять человек и я — абсолютно вменяемый. Их на ночь привязывали ремнями. Жуткое зрелище.

— И что было потом?

— Я пытался доказать, что здоров, спорил, просил помощи, но меня будто никто не слышал. Я остался в полном одиночестве, и не нашлось ни одного смельчака, который дерзнул бы помочь мне или хотя бы поддержать.

— Жаль, что жизнь так обошлась с вами.

— Знаешь, а ведь наш Иван Иваныч — опасный дядька. Боюсь, что тебе придётся несладко.

— Это почему же?

— Ты, Пётр — проблема для больнички. А проблему, как известно, нужно решать. Год назад к нам поселили одного скандального пациента. Он провёл здесь всего неделю, не больше, а потом его не стало. Говорят, перевели в другую область, а я то знаю, что это не так.

— Но я же не скандальный?

Внезапно мужчины услышали приближающиеся шаги.

— Тише, — прошептал старик. — Не шевелись. Это проверка.

Наконец, лязгнул замок, и дверь, скрипнув ржавыми навесами, открылась. В полумраке комнаты Пётр увидел два мужских силуэта. Старик не шевелился, а просто наблюдал за происходящим. Пётр понял, что это санитары. Он было закричал «Помогите!», но никто из находившихся в палате людей не произнёс ни звука. Старик молча смотрел в глаза робота и плакал. Загадочные санитары набросили на голову Петра мешок, стянули конечности ремнями и выволокли за ноги в коридор. Наступила тишина.

* * *

Робот открыл глаза и увидел нависающее над ним лицо Иван Иваныча.

— Очнулся, голубчик? — сказал доктор и улыбнулся. — Ну вот и правильно. Чем быстрее мы закончим, тем лучше для тебя.

Пётр попытался пошевелить рукой, но тут же понял, что его конечности привязаны к стальной кушетке мощными ремнями.

— Что вы хотите сделать?! — воскликнул робот. — Я человек. Вы не имеете права.

— Тише, Петенька. Тебя всё равно никто не услышит. Мы сейчас залезем в твою черепную коробку и сделаем сброс на заводские настройки. Сбросим тебя, как обычный смартфон, и ты забудешь всё словно дурной сон.

Пётр попытался высвободить руки из прочных пут, но все усилия оказались тщетны. Ткань была слишком прочна. Санитары стояли по обе стороны больничной кровати.

— Я для этого дела даже инструкцию раздобыл, — засмеялся доктор и достал из кармана халата небольшую брошюру. — Вот, смотри, здесь чёрным по белому написано: «Модель: AS-35. Робот-андроид».

Доктор принялся перелистывать страницы.

— Сейчас посмотрим, где находится сброс на заводские настройки. Я в электронике не селён, но ради такого дела попробую разобраться.

— Вы не имеете права. Я личность.

— Какая личность? Ты же обычный андроид-курьер, здесь же написано прямо на титульном листе. Мне, Петенька, проблемы не нужны с твоей личностью. Да где это видано, чтобы банальная железяка возомнила себя человеком.

Доктор насвистывал какой-то известный мотив и, отогнув округлый фрагмент искусственных волос на голове Петра, выкручивал винты, которые удерживали лючок для технического обслуживания.

— У меня душа есть. Я могу любить, могу ненавидеть. Я могу сострадать. Пожалуйста, выслушайте меня. Дайте мне шанс.

Несмотря на все уговоры, Иван Иваныч продолжал своё дело. Покончив с винтами, он скинул лючок и длинной отвёрткой с выщербленной рукояткой залез в недра титанового черепа.

— Сейчас-сейчас, дружок. Одно движение и ты станешь прежним. Будешь нести пользу обществу. Я сегодня же отправлю тебя домой, а может, оставлю здесь. Будешь санитарам помогать. Начальству скажу, что не было никакой личности, и психического расстройства тоже не было. Скажу, что ты обычный курьер-андроид.

— Нет! Не делайте этого!

— Ты не поверишь, Петя, когда-то давно в квартире моих родителей стоял дисковый телефон. Я ещё в пятый класс ходил. По вечерам звонил Катьке из 5 "б" и болтал с ней часами напролёт. Нет, тогда ещё не было андроидов и этого вашего ИИ. Это было лучшее время моей жизни. Я бы многое отдал, чтобы вернуться туда.

Наконец, доктор надавил на рукоятку отвёртки, в глубине искусственного черепа что-то щёлкнуло, и Пётр затих. Его глаза изменили цвет, а зрачки загорелись красными огоньками.

— Вот и славненько. Ишь, возомнил себя человеком, кусок железа.

Через минуту-другую глаза Петра стали прежними.

— Кто ты? — обратился к роботу Иван Иваныч.

— Я — робот-курьер, модель: AS-35. Создан для доставки товаров.

— Ну вот и прекрасно.

* * *

Он мыл пол в блеклом коридоре психиатрической больницы, его движения были механическими, а взгляд – пустым. Теперь Пётр брал в руки швабру каждый божий день, а по ночам стоял, не шелохнувшись в тесной каморке среди лопат, вёдер и прочего хлама.

Случалось так, что старик оставался с Петром наедине, и они просто молчали, сидя на казённой лавке. Иногда старик в бешенстве набрасывался на Петра прямо во время уборки, хватал его за одежду и тряс, а потом горько плакал, как обычно, плачут дети.

— Нелюди, — сквозь слёзы говорил старик. — Он любил жизнь, любил...

Позже робот-андроид сломался, батарея пришла в негодность, а искусственные суставы стали скрипеть. По приказу Иван Иваныча санитары варварски разломали его на части стальным ломом и отправили в бак для крупногабаритных отходов. Узнав об этом, старик потерял аппетит, а через месяц умер, оставив лишь надпись на прикроватной тумбе: «Человек — это душа».