
Мои рассказы
61 пост
61 пост
Привет, я вот о чём думаю: жизнь нас хлещет по лицу, словно ветки в лесной чаще. Хочешь зуб отремонтировать, а денег нет. Детям кроссовки купить – жди до зарплаты. Пришёл в поликлинику, а тебе говорят — холестерин.
Вот когда это всё наваливается, да ещё понимаешь, что жизнь наша конечна — становится грустно. Нет-нет, я не жалуюсь.
Мотиваторы в "интернетах" говорят: "Живи так, будто этот день — последний" или "Живи сегодняшним днём". Да ведь правы они. Я по себе знаю, как сладко думать о том, что наступит прекрасное будущее, а сегодня ещё нужно потерпеть. Нет, конечно, если завтра на голову свалится миллиард, то оно непременно наступит. Хотя... это тоже сомнительно.
Друзья, я пробовал жить сегодня, а не будущим. Слушайте, а ведь это действительно круто. Правда не всегда получается вызвать это ощущение, но когда оно приходит, наступает радость и эйфория.
Но как же перестроить мозги и начать жить сегодня? 🤔 Думаю, что осознание проблемы, это уже успех.
Сегодня долго смотрел на твою фотокарточку. Папа, ты здесь молодой. Жаль, что ты не видишь меня сейчас. У меня усы и сломался голос, уже мужчина. Знаешь, мама гордится мной, шутит что вылитый отец.
Помнишь, как ты трепал меня за щёку и говорил: "Мужик растёт!" Всегда хотел быть похожим на тебя. Мне не хватает твоей поддержки, правда. Пап, если ты слышишь, то ждать осталось недолго. Скоро отомщу за тебя, обещаю!
Я закончил писать письмо и лёг на кровать. Сетка скрипнула, морок окутал сознание и сон унёс в тот роковой вечер. Снежно было на улице, безветренно. Хлопья падали на дорогу, кусты и деревья. Я устал стоять и сел на скамью остановки.
"Как же интересно читать надписи, нацарапанные на стенах, — подумал я".
Папа поднял воротник бушлата, надвинул кепку на брови и закурил папиросу. Он всматривался в даль трассы в надежде увидеть грузовик. В тот вечер мы опоздали на автобус, нам не хватило десяти минут, а чтобы попасть на трассу, пришлось преодолеть шесть километров леса на лыжах.
Теперь, когда мы замёрзли и устали, нам хотелось забраться в тёплую кабину лесовоза и отправиться в путь до указателя малая Архиповка. Я не унывал. В девять лет любая ситуация превращается в приключение. Но папа не разделял моего задора и курил одну папиросу за другой.
— Колька, ну ты как, — спросил меня папа. — Ты, случаем, не заболел, брат?
— Пап, я здоров! — засмеялся я.
— Сам знаешь, мамка нас ругать будет.
— Только надоело, домой хочу!
— Да, ты не волнуйся. Понял? Пойдёт лесовоз или уазик какой, я его точно остановлю.
— Пап, так проходил уже лесовоз и уазик тоже.
— Нет, сынок. Там плохой дядя сидел, а вот сейчас нам повезёт, и дядя окажется хороший.
В воздухе висела тишина. Солнце почти скрылось за верхушками сосен, осталась только красная полоска.
— Пап, мне страшно, — сказал я, вжав голову в воротник пальто.
Вдруг отец засуетился, выбежал на асфальт и приготовился. Гул усиливался, а через минуту появились огоньки фар.
— Стой! Стой! — закричал он. — Стой, тебе говорю!
Урал лесовоз с рёвом пронёсся мимо и растворился во мраке. Мы смотрели, как силуэт постепенно превращается в мутное пятно.
— Всё Колька, похоже, здесь и останемся на ночь. Не везёт нам сегодня, брат.
— Мама волнуется, наверное?
— Да, сынок, переживает мамка наша. Ничего, утра дождёмся, а уж тогда точно уедем. Обними мамку крепко-крепко! Да?! — Он схватил меня за щёку и потрепал.
— Угу.
— Утром в деляны пойдут лесовозы, а мы в аккурат их и поймаем. С костром точно не пропадём.
Отец хлопнул меня по плечу, достал папиросу и закурил. Воздух наполнился запахом Беломора. Мы молчали, смотрели на снежинки, как вдруг треск ветки пронзил тишину. У меня мурашки побежали по коже. Я сжался и начал трястись.
— Папа, мне страшно, — прошептал я.
— Тише, сынок, — шёпотом ответил отец. — Не пугайся это собака бродячая, а может, косуля-дура к дороге вышла.
— Всё равно боюсь, пап.
— Дружок, давай договоримся. Вот портсигар, держи. Ты знаешь, он мне дорог. Сейчас схожу на разведку, сиди молча и никому не отдавай, пока не вернусь. Понял меня?
— Нет, не уходи, здесь темно и страшно.
— Колька, ты мужик, ты не должен бояться. Я быстро!
Он скрылся за остановкой и через мгновение раздался крик. Никогда не слышал, чтобы так кричал отец. Даже голос казался другим непохожим на папин. Я не мог ответить: тело сковал страх, а в горле появился ком.
— Колька! Сынок! — кричал отец.
Леденящее душу рычание пронзило слух. Папка подбежал, схватил меня под мышки и забросил на крышу. Я ударился о край железную кровлю и разбил лицо.
— Колька, сынок, только не слезай! Умоляю тебя, не слезай!
С высоты остановки я видел, как близко подошла стая, а самый крупный мгновенно сбил отца лапами и вцепился в горло. Волки рвали его на куски, тянули в стороны. Он кричал, барахтался, отбивался. Словно кролик, зачарованный взглядом удава, я не мог отвести взор от расправы.
Борьба быстро прекратилась, и папа затих. Волки терзали одежду и грызли его плоть. Слёзы потекли по щекам, ладони врезались в край кровли и тело сковал страх. Он удерживал в объятьях и не давал пошевелиться до утра, пока бригада лесорубов не заметила нас.
* * *
Я очнулся и обнаружил подушку мокрой. Нащупал рукой портсигар, вытащил его и прочёл надпись на обороте: Старшему лейтенанту Яковлеву П.М., За боевые заслуги.
— Миша! Миша Яковлев! К тебе мама пришла, — раздался женский голос.
Я спрятал портсигар и побежал к выходу, где ожидала мама. Она улыбнулась, поправила прядь седых волос и прикоснулась рукой к моей щеке.
— Веди себя хорошо, Мишенька, — сказал Мария Анатольевна, крупная женщина в белом халате. — Будешь кричать, как в прошлый раз поставим укольчик и отправим на второй этаж. Надеюсь, ты меня понял?
— Да понял я, понял!
Мама принесла фрукты и пирожки с груздями. Папа любил их больше чем папиросы. Он всегда наливал крепкий чай с тремя ложками сахара и ел пирожки. Мы хохотали, говорили о разном, но время подошло к концу, и мама ушла. Я долго сидел на кровати, наблюдая за воробьями сквозь решётку окна, а потом лёг, потому что сильно хотелось спать.
— Я отомщу, папа! Обязательно отомщу! — произнёс я шёпотом, закрыл глаза и сон поглотил меня окончательно.
Утром я подъехал к ЖД вокзалу, чтобы встретить друга детства Серёгу. Парковка уже была полная. На крыльце привокзальной "столовки" кричали вахтовики, они спорили и толкались. Их серые лица выражали усталость от бесконечной дороги и дешёвой водки. Таксисты, как всегда, охотились возле выхода из здания. Вокзал жил в привычном неспешном ритме, словно один большой организм.
Я почувствовал запах угля и мазута. Вспомнил первую командировку за полярный круг, вагон-ресторан, дома на сваях, карликовые берёзки. Толпа хлынула в город через "надземник", а я попытался преодолеть напор и пробиться наверх. Наконец, поток разделился и обогнул меня с двух сторон. Через несколько секунд вершина была покорена.
Я остановился и посмотрел вниз с высоты перехода, а там: поезда, электрички, люди на перроне. Удары молоточков по буксам колёсных пар заиграли в голове, словно музыка. Наверху, возле ограждения стоял старик. Я бы и не обратил внимания, прошёл мимо, но его образ поселил в сердце тревогу.
На нём была старая куртка и вязаная шапка. Голова будто лежала на плече. Он смотрел сквозь толпу пустыми глазами. Мурашки побежали по коже, когда я увидел этот взгляд. На ладони лежал мочеприемник, а жёлтая трубочка уходила под свитер. Старик тряс рукой, а моча плескалась и пузырилась внутри пакета.
"Точно не алкаш, — подумал я. — Интересно, что произошло в его жизни? Что заставило его сломаться, раздавить самолюбие?"
Я уже было замедлил шаг, дёрнулся, рука потянулась в карман, но затем быстро двинулся вперёд и прошёл мимо. Чувство брезгливости накрыло меня, и оно оказалось сильнее сострадания.
— Эй, дружище! — с улыбкой на лице закричал Серёга. — Дай-ка я тебя обниму.
Он двигался в мою сторону с двумя дорожными сумками в руках. Дыхание перехватывало, и я разволновался, как в детстве. Даже забыл слова, которые приготовил для встречи. Мы ударили по рукам и обнялись. Я помог донести сумку до машины, и мы отправились в путь. Я ехал по эстакаде, смотрел на дорожную разметку и ругал себя за бессердечность.
— Серый, — обратился я к другу, — Неужели можно закончить, как этот старик на переходе? А как же жена, дети, родственники? Он стал никому не нужен?
— Шикарный бульвар! — произнёс он, рассматривая город сквозь стекло автомобиля. — Вроде бы родные места, но каждый раз всё, как впервые.
— Серёг, ну ты чё, а? — я толкнул его в плечо.
— Успокойся, параноик! Таких, как он — тысячи. Да, всё у тебя будет нормально, не бери в голову.
Я задумался и представил себя на переходе: дряхлого, всеми забытого, с мочеприемником в руках и отрешённым взглядом. Мне стало себя жалко, как мальчику, которого пожурила мама за сломанную игрушку. В глазах старика я увидел абсурд существования, жестокую действительность.
Мой фундамент дал ещё одну трещину, и ценности, привитые мне с детства, начали вываливаться из стен, словно кирпичики. За сорок лет много несправедливости пролетело мимо меня, но этот образ оказался особенным.
— Эй! Ну, ты чё грузишься? — произнёс Серёга. — Нельзя быть таким тонкокожим.
— Да, всё нормально, просто задумался.
Мои домочадцы с теплотой встретили Серёгу. Весь вечер мы провели за накрытым столом, пересказывали заезженные истории юности, пили и смеялись, как раньше. Но всё это время меня не отпускал образ старика, и я мысленно задавал себе один и тот же вопрос: "Почему жизнь так несправедлива к людям?"
— Мам, прекрати, — сказал Пётр и поставил пёструю чашку на стол. — Тебе ещё жить да жить, рано ты себя хоронишь.
Она сидела в старом советском кресле. Белый платок, впалые губы, грустные глаза.
— Вот я раньше переживала за жизнь-то, всё думала, а сколько ещё проживу? А сейчас ведь смирилась, сынок, подготовилась. Год так год. Папка твой, как только успокоился, так смерть-то его и прибрала.
— Мама, всё будет хорошо. Слушай, а хочешь, я тебя в город заберу? Поживёшь там у нас, обследования пройдёшь. Ты знаешь какие у нас больницы крутые? Это тебе не сельский медпункт. Мам, если будешь о ней думать, тогда точно накаркаешь.
— А дом-то мой продадите? Его ведь прадед твой строил. Могли бы и сами в нём пожить на пенсии. Жалко мне дом.
— Опять ты за своё, — сказал Пётр и шлёпнул ладонью по клеёнчатой скатёрке. — Да какая, к чёрту, пенсия! Нам с Людмилой ещё лет пятнадцать до неё пахать, да и жить в деревне мы не собираемся. Ты прекрати себя хоронить-то, прекрати. Мы с тобой ещё у правнуков твоих на свадьбе погуляем.
— Нет, неспокойно мне как-то, неспокойно.
Когда Вова улыбался, на щеках появлялись ямочки. Мама любила эти ямочки, а Вова на них злился и говорил, что не хочет быть похожим на девчонку.
В этот день было солнечно, и на душе у Вовы тоже было солнечно. Казалось, что даже голуби на бульваре и бродячие собаки улыбались ему. Размахивая школьным рюкзаком, он бежал в кафе.
После полудня там собирались школьники, чтобы потратить карманные деньги. Вова любил это место. Внутри пахло жареной картошкой и печёным тестом. Самая холодная газировка на планете продавалась именно в этом кафе. А ещё туда приходила та самая, на которую Вова смотрел часами, вот только она не отвечала взаимностью.
За неделю он скопил триста рублей и хотел немедленно обменять деньги на лимонад и картошку. Поиграв с раздвижными дверьми на входе, он заметил скрюченную бабушку в платочке.
Она сидела на походном стульчике, на коленках лежала иконка, а сморщенные губы безмолвно шевелились. Вова пробежал мимо, но попав в зал кафе, остановился.
"Бабушка голодная", — с грустью подумал Вова.
Вова стоял на распутье и не знал, как поступить. Он оглядел шумный зал в надежде увидеть Машу, но её там не оказалось. Внезапно он вспомнил, как болел живот на уроках, как давился слюной при мысли о пирожке с картошкой. Стало себя жаль за то, что пришлось пережить, чтобы скопить эти деньги.
Вова твёрдо решил сделать заказ и больше не думать о бабушке. Он встал в очередь и начал складывать цифры в уме, но мысль о ней не давала покоя.
"Я должен помочь, — взволновался он. — Быть может, бабушка не ела два дня? Мама бы не прошла мимо".
Вова развернулся и двинулся к выходу. Когда Вова подошёл, бабушка, словно не заметила мальчика. Она всё так же шевелила губами. Он с гордостью протянул ей купюры и сказал: "Бабуль, возьми".
Вова ожидал благодарности, но вместо этого бабуля кивнула, перекрестила воздух и продолжила шевелить губами, повторяя беззвучную мантру. Вова смутился. Он хотел похвалы, хотел отдачи за доброту, но уже через секунду гордость вытеснила дурные мысли.
Он шёл домой и думал, что поступил как взрослый. Вову распирало и хотелось немедленно рассказать об этом поступке родителям. Он был готов рассказать даже прохожему, но больше всего он хотел поделиться с Машей. Она бы точно обратила на него внимание, если бы узнала.
Внезапно он вспомнил, как Витька из 7 "б" поведал, что добрые дела любят тишину, а если болтать, то Бог разозлится и не зачтёт поступок. Паника охватила Вову.
"Это как же так? — думал Вова. — Помог бабушке и никто не узнает? Да зачем тогда нужны эти добрые дела?!"
* * *
Вова сидел за столом и молча кушал борщ. Лицо было хмурым, а ямочек на щеках почти не было видно. Добрый поступок не давал покоя и пытался выбраться наружу, но Вова твёрдо решил молчать.
— Вовка, как в школе дела? — спросила мама. — Уроков много задали?
Неожиданно для себя Вова посмотрел ей в глаза и сказал: — Мам, я дал бабушке триста рублей. Ты ведь говорила, что бедным нужно помогать.
— Какие триста... Подожди, подожди, откуда у тебя эти деньги?! — удивилась мама.
— Экономил на обедах.
— Вовка, ты с ума сведёшь родителей! А если гастрит? Мы ведь переживаем за твоё здоровье.
— Угу, — ответил Вова и перевёл взгляд на красноватые кусочки капусты, лежащие на тарелке.
"Болтун! — мысленно ругал себя Вова. — Кто тебя просил болтать. Не зачтётся теперь доброе дело".
* * *
Вечером не спалось. Вова смотрел в потолок и думал о бабушке, о болтливом языке, а ещё он думал о Маше.
"Быть может, Бог простит меня? — мысленно рассуждал Вова. — Я не хотел рассказывать маме. А может, Бог не слышал, ведь у него полно хлопот?"
Мама зашла в спальню, чтобы пожелать Вове спокойной ночи.
— Мам, скажи, Бог разозлился на меня за то, что я рассказал тебе о бабушке? — спросил Вова.
Мама подошла к кровати, склонилась и поцеловала его в щёку.
— Смешной ты у меня, — сказала мама и улыбнулась. — Засыпай, Вовочка, ты совершил достойный поступок.
Мама ушла, и Вова остался один.
— Никому не расскажу в следующий раз. — произнёс он и повернулся лицом к стене. — А когда Машка узнает, что я умею хранить молчание, она точно захочет со мной дружить.
— Юлька, а ты хурму любишь? — спросила Ирина свою лучшую подругу.
Они сидели, свесив ноги, на крыше железного гаража и наблюдали за проходящими электричками. Холодный осенний ветер продувал насквозь их тонкие куртки, заставляя девчонок ёжиться.
— Нет, не люблю.
— Ну ты и чудная, — засмеялась Ира. — Её ведь все любят, она сладкая и вкусная.
— Я — не все, — сказала Юля и опустила глаза.
— Ну что ты насупилась, Юлька? Я ведь не хотела тебя обидеть.
— Извини, я никогда не пробовала хурму. Папа покупает только яблоки, да и то когда на комбинате зарплату дают.
— Пошли, — звонко сказала Ира. — Пошли-пошли, тебе говорю.
— Куда?
— Не бойся, сейчас всё узнаешь.
Девчонки спрыгнули с холодной металлической крыши на щебёнчатую насыпь. Ира взяла подругу за руку и они направились в соседний квартал. Там располагалась фруктовая лавка, в которую Ира часто захаживала с мамой.
Уже через пятнадцать минут они были на месте. У входа их встретил пожилой продавец фруктов и поспешил открыть перед ними дверь.
— Привет, красавицы, — сказал он и улыбнулся. — Чего вам угодно, девочки? Яблочки сладкие не желаете ли приобрести?
— Нам две хурмы, пожалуйста, — сказал Ира и переглянулась с подругой.
Девчонки захихикали.
— Для таких красавец ничего не жалко, сейчас самые лучшие выберу.
Ира ловко достала из кармана сложенные в трубочку купюры и протянула их мужчине. Получив долгожданные плоды, девочки отошли от лавки и сели на кривой металлический заборчик, который ограждал придомовую клумбу.
— На, — с предвкушением в голосе сказала Ира и протянула сочную хурму подруге. — Об подкладку куртки оботри и ешь.
— А тебя мама ругать не будет за то, что ты мне хурму купила?
— Дурында, конечно, нет. Она мне завтра ещё даст на карманные расходы. У родичей денег куры не клюют.
Ира с нетерпением смотрела, как подруга обтирает сочный плод об подкладку и надкусывает его.
— Ну, как? Ну скажи, что вкусно?
— Вкусно, — ответила Юля. — Очень вкусно, я никогда не пробовала такой вкусный фрукт.
— То-то и оно! Ты ещё инжир не пробовала и киви. У тебя вообще голова кругом пойдёт.
— Угу, — застенчиво ответила Юля.
Ей было стыдно, что подруга купила хурму. Юля жила бедно. Отец работал на комбинате, где зарплату не платили по полгода, а мама после перенесённого инсульта получила инвалидность и практически не выходила из дома. Они редко ели вкусную еду. В основном варили пшёнку, а иногда борщ или щи. От сладкой хурмы у девочки закружилась голова.
— Юлька, — сказал Ира. — В следующий раз я тебе киви куплю попробовать. Тебе точно понравится.
Наступил вечер и девчонки разбрелись по домам. Юля долго не могла уснуть. Она просто лежала, молча смотрела в темноту и ощущала сладкий вкус хурмы на губах.
— Когда я вырасту, то обязательно куплю ящик хурмы для мамы, — сказала Юля и повернулась лицом к пёстрой стене. — Тогда она точно поправится, и мы поедем на берег Камы, будем жарить шашлыки и играть в бадминтон. Всё станет, как прежде.
Мальчик сидит на скамье, а тонкие пальцы сжимают обломок красного кирпича. Перламутровый жук завладел его вниманием. Он ползёт по штакетине палисадника вверх, невзирая на суету. Рядом кружат дурные мухи и дует тёплый летний ветерок, а он продолжает своё восхождение.
"Ну и глупый, — думает мальчик. — Вот что ты там забыл?"
Мама всегда говорила, что нельзя обижать божьих тварей, а ещё она говорила, что доброта — это сила. Вот только осколок кирпича никак не даёт ему покоя. Хочется размахнуться и садануть в штакетину, а потом посмотреть, что останется от бедолаги жука.
Он колеблется две, а может быть три секунды, размахивается и бьёт что есть силы. Красные крошки падают на листья лопуха. Мальчик отводит осколок в сторону и видит жирное коричневое пятно. Маленькая лапка ещё дрыгается, а из-под раздавленного панциря торчат прозрачные крылышки.
— Смотри-ка, шевелится, — произносит мальчишка.
На лице появляется ухмылка, он проглатывает слюну и начинает ковырять остатки жука сухой веточкой сирени. Но вдруг былой азарт растворяется, и непонятное чувство охватывает его. Он вспоминает слова мамы и тут же швыряет осколок кирпича в придорожную канаву. Изорванные сандалии несут бедолагу домой.
Вечером, несмотря на душевные страдания, мальчик рассказывает младшему брату, как размазал куском кирпича глупого перламутрового жука. Рассказывает с азартом, размахивая руками, словно мельница. Брат смеётся и просит показать ему всё, что осталось от несчастного.
Ночью мальчик не может уснуть, останки жука никак не выходят из головы. Наконец, он проваливается в туман и видит сон.
Он ползёт, ползёт медленно, неуклюже — мальчишки так точно не ползают. Он передвигает ножки с волосистыми лапками на концах.
"Я жук! — кричит голос в его голове. — Я глупый жук".
Он пытается заплакать, но не может, ведь жуки не умеют плакать. Пытается закричать, но тщетно.
"Страшно, — говорит внутренний голос. — Мне страшно".
Рядом проносятся огромные зелёные мухи, а деревянная поверхность трясётся под ним, словно подножье проснувшегося вулкана.
"Мама больше не купит мне мороженое, — думает мальчик, — если узнает, что я жук".
Вдруг, солнце затмевает красная громада, которая несётся на него с огромной скоростью. Ещё мгновение и от него останется лишь мокрое пятно, но сон прерывается.
— Я больше никогда не буду трогать жуков, — говорит шёпотом мальчик. — И братишке скажу, чтобы не трогал.
За завтраком он просит маму купить ему книжку про насекомых. Мама от неожиданности роняет полотенце, но обещает купить.
Мальчик больше не обижает жуков, и пауков, к слову, тоже не обижает, теперь они друзья. Днями напролёт он ползает в зарослях лебеды с огромной книгой в руках. Недавно в гости приходил дядя Толя и назвал его энтомологом. Мальчику понравилось это слово и он решил, что когда вырастит, то непременно станет настоящим энтомологом.
Привет, я тут задался вопросом: "Обязательно ли иметь особое место для творчества?"
Всегда считал, что у писателя (автора) должен быть кабинет с пыльными томиками Чехова, Диккенса, Гоголя и огромным лакированным столом. Ах да, ещё обязательно должна быть лампа с зелёным абажуром. Только в одиночестве и тишине кабинета могут рождаться оригинальные идеи.
Честно, я ошибался, ведь всё оказалось иначе. Нет, конечно, иметь свой кабинет — круто и удобно, но я немного о другом. Как начинающий автор скажу, что идея может посетить прямо в автобусе или дома на диване. Даже в пиццерии, несмотря на шум, аромат печёного теста и суету, можно написать интересный текст. А ведь у многих именитых писателей не было такой роскоши, как лампа с зелёным абажуром.
Антон Павлович Чехов свои первые рассказы написал в стенах таганрогской гимназии, которая в наши дни носит имя писателя. Рэй Брэдбери, автор знаменитого романа "451 градус по Фаренгейту" писал в гараже, а Стивена Кинга посещали идеи для будущих шедевров в душной прачечной Нью-Франклин.
Выходит, что писать тексты можно в библиотеках, парках, кафе и на диване в окружении родных. Да где угодно можно, главное, чтобы в душе горел факел подобный тому, что горит на месторождениях, сжигая сопутствующий газ.