corneyplodt

Еще несколько прыжков, и вот угол высокого здания без вершины.

Я прислоняюсь к его стене, боясь заглянуть за него, уверенная, что там меня ожидают сюрпризы.

Всю свою жизнь я воспринимаю как сюрприз.

Сюрпризом было и мой рождение – мать не хотела ребенка и оставила меня в годовалом возрасте на попечение Монастыря.

Она, конечно, не могла знать, что за хрестоматийным видом Монастыря с его скромными послушницами, высокими стенами, увитыми плющом, скрывается база подготовки агентов, убийц и просто человеческих инструментов.

Сюрпризом можно считать, что мне доверили эту вылазку.

Выбирали из десятка разношерстных претендентов, но сухой палец Деда Основателя, правда после секундной нерешительности, указал на меня.

После этого в бараке мне попытались преподать урок те, кто был полностью уверен, что вылазка окажется в их заплечном мешке.

Однако урок закончился несколькими выбитыми зубами, заплывшим глазом и возможно парой сломанных ребер.

Конечно, не моих. С удовольствием наблюдала, смазывая свой меч, их осторожные взгляды в мою сторону после этого.

Сейчас, прислонившись к замшелой кирпичной стене старого здания, у самого угла, я впервые в своей короткой жизни испытывала животный страх. Не боязнь боли или смерти. Путешествие к центру старого города, полного ловушек, уже стоило мне мизинца на левой ноге. Вспомнив о пальце, я почувствовала слабую боль в сапоге. Он откликался на зов, словно кошка. Только мысленно, беззвучно.

Нет, я боялась самого страшного - неизвестности. Что там еще может быть? Так, я уже видела и преодолела: огненные стрелы, вылетающие из стены здания, в момент прохода по извилистой дорожке на заваленной старыми машинами улице. Я наступила на замаскированную панель, скорее всего, в люке канализации. От всех благополучно увернулась, они улетели вглубь города, оставляя за собой вонючие дымные следы. Спаслась от капканов на мосту через пересохшую, узкую речку, усыпанную белыми гладкими костями - жертвами этих самых капканов. Прошла сквозь самый страшный зеркальный лабиринт.

По бытовавшему в Монастыре мнению, его проходили единицы. Прошла, но на выходе из него резко поднявшийся из пола нож отрезал мне палец, хотя замах был на ногу. Спасла моя реакция. И вот я здесь. Это финал моего путешествия. За этим мокрым от влаги осенней погоды углом. И ведь зеркала нет, вот блин. Вспомнился сразу зеркальный лабиринт, вот кусочек бы отломить и заглянуть за угол.

В конце концов, что есть жизнь? Череда из картошки, макарон, супов, мороженого? Чего мне терять? Надоевшие стены Монастыря? Ну, разве что редкие в последнее время вечерние разговоры с учителем фехтования. Жаль, что редкие. Он мне нравился. Его рассказы, запах, случайные прикосновения...

Ладно, пошло оно все! Зажмурившись до боли в глазах, я резко вышла из-за угла и медленно открыла глаза.

Где-то сверху, пролетая, гаркнула ворона, заставив мое сердце увеличить темп прокачки крови.

На первый взгляд все в порядке. Сквозь слабый туман угадывалось то, о чем рассказывали мне перед путешествием. Вынув карту задания из мешка, я открыла ее и, пролистнув на последнюю страницу, поводила по ней пальцем в перчатке.

Да, так и есть. Впереди стоял стеклянный сверху шкаф, наполненный бутылочками с разноцветным содержимым. Я смотрела на него, продолжая водить пальцем по странице, пока он не уперся в какой-то выпуклый предмет. Перевела взгляд на страницу. Монета. Приклеена на серую бумагу, а внизу надпись:

"Отклей и используй".

Подойдя ближе к шкафу и сверяясь с рисунком в задании, поняла, что внизу у него щель, куда нужно поместить монету. На рисунке красная стрелочка упрямо упиралась в темную полоску на кружочке.

Монета с бряцанием, каждое мгновение все менее различимым, упала в недра шкафа.

-- Пам, пам, парам! - вздрогнула. Из аппарата с хрипом полилась торжественная музыка, сменившаяся бодрым, звонким голосом:

-- Приветствую тебя, ученик! Ты прошел обучение и сдал экзамен Монастыря! Поздравляю! Настало время распределения, сейчас тебе в ноги упадет бутылка с эликсиром. Открой и выпей его!

И прими свое предназначение!

Его речь закончилась еще несколькими "парам пам пам", и я услышала шелест падающего предмета. К моим сапогам выкатился пузатый пузырек, по пути облепившийся желтыми листьями тополя.

Холодный, абсолютно без каких-либо надписей пузырек с розовым, пузырящимся содержимым.

С приятным хлопком открыв пробку, понюхала. Вкусно. Пахнет сеном и клубникой.

Опять тот же страх и нерешительность, любовно обнимавшие меня за углом. Яд? Зачем это Монастырю? У него практичные цели. Он рука - я инструмент. И погибнуть я должна на задании, но не вот так. От какого-то пойла.

Маленький глоток. Еще. Пузырьки играют на языке. Еще один. Необычный вкус. Голова начала медленно кружиться, неужели все-таки яд? Вот, блин!

Плюхнулась на задницу, больно ударившись культей мизинца о край сапога, рядом с замазанной дыркой. Боль пронзила ногу, но сразу утихла. И я почувствовала изменения за спиной.

Мне стало внезапно тесно. Вернее, моя куртка стала на размер меньше. Она сужалась, пока сзади я не почувствовала треск ткани. Голова прояснилась, я поднялась.

Оглянулась через плечо на спину. Огромные, блестящие черные крылья трепетали на осеннем ветру. Влага мелкого дождя круглыми капельками покрывала их перья.

-- Привет! Потом рассмотришь их, сейчас нам надо лететь.

Подняв голову вверх, я увидела на краю крыши его. Задохнулась от радости, но сразу одернула себя. Учитель фехтования, улыбнувшись, расправил белые крылья за спиной, взмахнул ими, заставив колыхаться ветки тополя, и повторил:

-- Привет!

Он стоял, собирался с силами, считая про себя, сначала с единицы до десяти, после в обратную сторону. Этот ритуал всегда успокаивал. Он дарил облегчение и ощущение покорности окружающего пространства.

Со стороны он казался сошедшим с сюрреалистического полотна в неком гипертрофированном египетском стиле. Плоско вытянувшийся вдоль стены человечек. Он замер камнем у двери в конторскую кладовку, с побелевшей от напряжения рукой на белой ручке двери. Сейчас дверь была закрыта.

«Зачем я пришел так рано сегодня?» — эта мысль казалась такой же абсурдной, как и вся ситуация. А ведь действительно, обычно он пусть и немного, но опаздывал, хотя и стремился прийти вовремя. Конечно он знал что все из-за голубого автобуса.

Начальник уже не раз предупреждал его. Он неуверенно почесывал седую с проседью бородку и, заметно стесняясь, ругал его за почти ежедневные опоздания.

Грозился перевести на первый этаж, тем самым понизив в должности. Но не переводил.

Всему виной был плохой сон, привидевшийся под утро. Среди бескрайних зелёных полей змеился охристый язык пыльной дороги, по которой он бежал изо всех сил. Пот градом катился по лицу, пропитывая давно ставшую серой футболку. Жара удавом душила и прибивала камнем к земле. Словно он бежал не по дороге, а по поверхности раскалённой печи, в которой румянились пирожки, покрываясь вкусной корочкой.

Периодически резко оборачиваясь он с огорчением констатировал факт того, что голубой автобус все еще едет за ним. И уже находится совсем недалеко. Рядом. Еще ближе.

Слышался глухой стрекот двигателя, но свернуть на обочину было никак нельзя. Абсолютно. Силы кончались, ноги еле двигались свинцовыми оковалками в густом сиропе кошмара. Внутри все хрипло кричало: "Он раздавит меня!". "ААААА!" В итоге он упал в пыль, подняв жёлтое облако, которое тут же развеял голубой автобус, проехавший по нему, уже проснувшемуся и сидящему на кровати.

"Неплохо", - первое, что пришло на ум, а второе - что надо меньше есть на ночь. И раньше ложиться. Перед глазами еще маячил грязный бампер автобуса, плавно переходящий в непроницаемую тьму.

"Мур, мя", - кошка Скрепка радостно поприветствовала его, прыгнув на кровать. Потерлась мягким, теплым, комфортным боком о ногу. Стало легче. Спать больше не хотелось - естественно, из-за страха возвращения в тот сон.

Чашка кофе частично вернула радость жизни. Покормил кошку, оделся, обулся, захлопнул дверь (надо подкрутить замок) и юркнул в лифт, быстро нажимая кнопку, движимый осязаемым желанием ехать в одиночестве. Сосед, настойчиво махающий рукой, остался без внимания.

Вот так он и оказался на работе раньше обычного. Виной всему этот долбанный, голубой автобус.

Скобы для степлера закончились, и ему пришлось отправиться в кладовку. Они там точно есть, на второй полке слева. Насвистывая надоедливую, втершуюся в доверие популярную мелодию он привычно повернул ключом в двери кладовки и размашисто открыв дверь вступил с мягкого офисного ковролина на влажный, неровный камень едва не поскользнувшись.

Подняв взгляд, он почувствовал, как волоски на руках встали дыбом, а по спине пробежала льдинка страха. "Да уж, это поинтереснее автобуса будет", — вспорхнула робкая мысль.

В нос ударила коллекция ароматов: корица, цветы и запах теплого сырого воздуха. В ушах зашумела падающая вода. Галстук развевался на веселом ветерке.

За дверью, за которой обычно скрывалось техническое помещение с канцелярскими принадлежностями, бумагой для принтеров и баллонами питьевой воды для кулеров, открывался живописный вид иного характера.

Огромный водопад в виде человеческого лица и догоняющий караван погонщик со слоном – вот что видел со своей точки наблюдения испуганный маленький человечек с коричневым галстуком. В проеме двери.

Погонщик дружески махнул ему издалека рукой и поспешил за караваном. Слон удручённо брёл следом.

Захлопнуть дверь оказалось сложнее, чем открыть. Человек стоял, прислонившись к стене, с рукой на ручке закрытой двери. "Может, так и сходят с ума", - подумал он. "А вдруг это опухоль мозга?" Не самые очевидные мысли для человека, ведущего в целом здоровый образ жизни. Но поверх всех этих тревог пробился вопрос. Он возник подобно девушке на боксерском ринге между раундами, что грациозно вышагивает с табличкой: "А если я снова открою дверь, там будет кладовка?". Или водопад? Или кладовка?

Кладовка. Линии полок с коробками, коробочками, пачками и ведерками. На полу баллоны с водой. Он потянул воздух надеясь снова учуять приятный запах другого мира. Но нет, пришел привычный запах бумаги, пыли, сухих тряпок и чего-то химического.

Нужно ли уточнять, что человек неоднократно открывал и закрывал дверь кладовки? Его лицо при этом было настолько загадочным и напряженным, что другие сотрудники, уже начавшие работу, не могли не заметить этого.

Работа в этот день, само собой, разладилась. Как ни пытался он сосредоточиться, мысли неизменно возвращались к двери. Вернее, к тому, что скрывалось за ней. К концу дня он почти уверовал, что не сошел с ума. Насчет опухоли, конечно, судить не приходилось, но где-то в глубине души теплился зеленый, полный надежды огонек. И тут его осенило: "Надо вспомнить, как я подходил к двери. Что я делал перед этим? Может быть, я неосознанно, каким-то метафизическим образом сдвинул реальность и открыл проход? Бред какой-то... Хотя...

Итак, что я делал? Мне нужны были скобы для степлера. Я выпил чаю и пошел к кладовке. И все? Похоже, да. Человек прошел еще раз весь небольшой путь до двери. Вернулся.

Получается, ничего необычного, все ровно. Он уселся за компьютер, полистал документы, глядя сквозь них, думая, что они отвлекут.

Мысли о водопаде и странном запахе не давали покоя. Он решил пройтись еще раз. Вот выход из кабинета, вот коридор... Ой! Он запнулся о что-то на полу.

Прямо на стыке кабинета и коридора, там, где ковролин почти незаметно переходил один в другой у самого косяка двери, торчал небольшой металлический штырь. Его сложно было заметить. Человек коснулся его прохладной поверхности, попробовал пошевелить. Ничего. Тогда он надавил. Штырь легко ушел в пол. И через секунду так же плавно вернулся на место.

Он бросился к двери и распахнул ее. Кладовка. Вода, полки... Нет, это уже ненормально, пора домой... Точно! Я же ходил в туалет перед чаем, а потом за скобами... Подлетел к штырю, надавил – тот появился. И стал считать: один, два, три... Сколько там примерно прошло от туалета до кладовки? Остановился на трехстах шестидесяти секундах и нажал штырь снова. Вернулся к двери. Открыл. Свежий поток воздуха, смешанный с прозрачными лепестками, ворвался в коридор офиса. За дверью, в сгущающихся сумерках, звонко пели птицы, вдалеке угадывалось каменное лицо, овеваемое шумными потоками воды.

Он вздохнул и закрыл за собой дверь.

К сожалению, я могу только наблюдать этот прекрасный подводный пейзаж: медленно и вальяжно проплывающих мимо рыб, стремительных морских хищников, мелких рыбешек, стремглав убегающих от них. Но участия в этом мире не принимаю. Ведь я лежу, вытянувшись во весь рост, без малейшей возможности пошевелиться на дне в сверхзащищенной, прозрачной тюремной капсуле.

Она полностью автономна. Питание для меня поступает внутривенно, проблема с отходами решена бесконтактно. Работа капсулы, насколько известно рассчитана на срок заключения, но ходят слухи, что иногда процессы в ней завершаются раньше. В таких случаях заключенному грозит незапланированная смертная казнь.

Утром меня скинули на дно, и пока я еще являюсь любопытным наблюдателем. Болтаю головой насколько это возможно в моих стесненных условиях.

Очарованно погружаюсь в красочный хаос подводной жизни, как кубик сахара, растворяющийся в стакане.

Я еще пока считаю секунды, минуты, часы. Невольно, как и все, я погружен в ткань времени. В её яркие, твердо очерченные границы. Однако этого нужно избежать. Необходимо, чтобы понятие времени для меня перестало существовать. Иначе не переживу предстоящие десять лет статики.

Надо постараться поймать тот неуловимый поначалу момент единения с миром, слиться с ним, стать каплей в океане. Стать еще одним камушком на дне мимо которого скользит жизнь. Пусть этот камушек и лежит в прозрачной прочной капсуле. И тогда время перестанет существовать. Оно превратиться в один день — день погружения в статику и день выхода из нее. Жалкие 86400 секунд. Не десять лет, а эти крохотные секунды.

Я все это знаю. Потому-что не впервые. Всего два года удалось мне прожить спокойно на свободе, но мои привычки взяли верх, и вот я снова здесь.

В прошлый раз я отбывал наказание на вершине горы, безымянной для меня. У горы, конечно, есть имя, но заключённым оно неизвестно. О месте отбывания наказания знают только тюремщики, и даже им стирают память после выполнения приговора. После того как они забросят капсулу в неизвестность.

Капсулу установили вертикально, погрузив на четверть в снежную толщу, поэтому первое время создавалось стойкое ощущение, будто я стою на собственных ногах на самой вершине горы.

Меня ошарашил и воодушевил вид открывающийся с вершины снежного пика. Наивно думал, разве это наказание - наблюдать столь прекрасные пейзажи?

Но с каждым днем все вокруг блекло. Увядало. Умирало во мне. Постепенно я возненавидел этот мир. Ласковые блики солнца на снегах, вата туманов в долине, любопытные горные козы, заглядывающие в мою капсулу.

В тот момент, когда ненависть ко всему сущему достигла своего предела, ко мне пришло понимание. Я осознал иллюзорность бытия и обрел спокойствие. Я растворился, заставив себя исчезнуть. И тогда стало ясно, что в действительности не я, а весь мир заключен в этой капсуле.

Достаточно постичь одну простую истину через боль и неприятие, сломить себя и подчиниться идее о том, что ты находишься снаружи, а не внутри.

-- Ты сегодня опоздал, - мама констатировала факт с укоризной и нотками обиды в голосе. Хотя голосом это назвать можно было с натяжкой. Он рождался в моей голове, минуя слуховой тракт.

-- Извини, были дела.

-- Какой совсем взрослый ты у меня стал! - стартовали материнские песнопения. Я взглянул на нее с умоляющим видом. Заметила.

-- Ладно, ладно, уже и порадоваться нельзя. Что нового? - в коктейле голоса грусть смешалась с радостью. Я рядом. Я пришел. Я ее сын. Она моя мать. Частично.

Нового оказалось немало. Начиная с того, что я бросил учебу, нашел работу и решил жениться. А еще после свадьбы надумал переезжать из этого города. К жене. Но как это сказать матери? Вернее, с чего начать?

Подумал и вспомнив что в данный момент общаюсь не совсем с мамой сказал все по порядку. Как есть.

Минутное молчание. Вторая минута бежит по циферблату. Секундная черная стрелка рассекает белое полотно времени.

-- Я даже не знаю что сказать..

-- Мам, я обещаю что буду приезжать! Честно! Вот даже давай назначим..

-- Давно это происходит? Насколько ты меня выключил?

Теперь я удивлен и смущен. Чувствую как краска заливает лицо. Она догадалась.

-- Пара лет. Извини, мне нужно было сосредоточится. Учеба, потом понял что не получается совмещать. Она уже на шестом месяце кстати, и денег как ты знаешь много не бывает. Хотим пожениться до родов.

Сидя у ног мамы, я делился планами, фактами жизни и простыми истинами. Технология совмещения разума умершего с нейросетью существовала задолго до моего рождения. Теперь это обычное дело. Кладбищ больше нет. Вместо них - сады со статуями, оживающими при приближении.

Ты приходишь к умершему родственнику не на могилу, а к статуе и общаешься как ни в чем не бывало. Главное - не забывать, что это не совсем человек. Совсем не человек а частица разума когда-то живого человека.

-- Обещай мне, - произнесла она тоном, от которого я вздрогнул. Эта интонация. Я ее помнил. Такого не подделаешь. Так мама всегда говорила перед серьезным разговором, чья важность была неоспорима.

-- Мам, конечно, я...

-- Не перебивай! - хлесткой пощечиной-словом загорелись мои щеки.

-- Во первых, больше меня не выключай. Во вторых, приезжай хотя бы раз в месяц. В третьих, в четвертых и в пятых и далее, будь хорошим мужем и отцом. Уверена что ты поймешь как это сделать, но если забудешь знаешь куда прийти и у кого спросить. И не стыдись у меня спрашивать! Дай слово!

Облизал сухие губы. Посмотрел на фарфорово-белое лицо матери.

-- Хорошо мам. - твердо так сказал, что поверил себе.

-- Вот и отлично малыш! Ты у меня замечательный! Я горжусь тобой.

Мы еще поговорили о разном, обычно под этим подразумеваются воспоминания. Они захлестнули меня, закружили в танце образов прошлого. Подняли и понесли, как семечко одуванчика-парашютиста над весенним садом. Среди статуй чьих-то отцов, матерей, сестер, братьев и детей. В потоке памяти нет плохих образов. Время лечит. Оно исправляет все. Оно - лучший антидепрессант.

-- К отцу зайди, я думаю он будет рад. Только про меня ничего не говори. Его кстати перенесли, он во второй аллее справа.

-- Я знаю мам.

***

Скажу честно, огромного желания идти на аудиенцию к Принцессе не было. К сожалению, имела место необходимость. По идее, как обычно, деньги или хороший набор антиквариата в качестве подношения решили бы вопрос и без посещения царствующей особы. Однако друзья настоятельно убедили меня ненадолго переступить через свои принципы свободного торговца и нанести ей визит. Таким образом куются связи. Пусть и уже не нужные мне.

Серый город с вечными погодными проблемами, полным отсутствием солнца и по большей части ненадежными людьми вокруг порядком наскучил. И вот, мне представилась возможность сбежать отсюда в более теплые и приятные края. Как говорится, вход в город рубль, а выход - десять.

Конечно, такие дела не решаются без участия верхушки городской власти. Сейчас ее занимала шестнадцатилетняя девица Дрья, взошедшая на престол пару месяцев назад, сразу после безвременной кончины своего высокочтимого отца - конченого ублюдка Ржа.

Он был воплощением ненависти, жадности и безграничной вселенской глупости. Обкладывал неразумными поборами всех торговцев без исключения, вел абсолютно авторитарную политику. Жил одним днем, подгребая под себя все, до чего дотягивались его длинные черные руки. Итогом стал то ли инфаркт, то ли инсульт. Неважно. Он, прости Господи, словно очистил воздух в городе.

Сейчас я стою в приемных покоях, стилизованных под сюрреалистический деревянный барак. Я знаю, это веяние моды. Со стороны должно создаваться впечатление разрухи и нужды, но при ближайшем рассмотрении это не так. Стены отделаны дорогим полимерным покрытием, имитирующим необтесанные доски. Мусор в углах - специально сложенные кучки драгоценных материалов. Здесь поработал видный и дорогостоящий декоратор.

Смятая бумажка - тонкий серебряный лист, усеянный мелкими бриллиантами, представляющими текст. Пивная пробка из золота, смятая пополам. Разбитая зеленая бутыль - тонко обработанный огромный изумруд. Осколки бутылки валяются рядом. Этакая вывернутая наизнанку этическая проблема. Показывать бедность, не являясь ею. Господи, как я хотел бы отсюда побыстрее сбежать!

Внезапно распахнулись огромные, визуально тяжелые псевдо-бревенчатые двери. В проеме появилась угловатая фигура робота-дворецкого, державшего в руках бейсбольную биту.

Дерганными движениями он приближался ко мне. На металлическом овале головы нелепо красовалась кепка-бейсболка, подпрыгивая при каждом его шаге. Выглядело даже не смешно.

Естественно, бита в руках робота была не просто спортивным атрибутом, а изделием искусного ювелира. Робот надрывно прокричал фальцетом, заставив меня вздрогнуть и поморщиться от громкого, резкого звука.

Нейросеть, управлявшая этим созданием, мгновенно оценила окружающее пространство, расстояние до предметов и стен. Она отрегулировала звук до приемлемых значений.

-- Великая государыня, хранительница мира и очага, победительница темных народов севера и юга, нежный цветок холодных полей, владычица земель, в древности именовавшихся Санкд-Фетербургом, ожидает вас!

Я, не глядя на робота, продолжал смотреть в окно на бурные, студеные воды Нефы. Сегодня опять порывистый ветер. Пыльно-серые тучи, словно седые брови, нависают, давя любые ростки надежды. Осень медленно и неотвратимо мягкой поступью приближается. Она в очередной раз приносит прозрачную прохладу в древние, строгие линии улиц.

Всплыло щемящее чувство потери, и я понял, что буду несомненно скучать по этому месту — по древним улицам, разрушающимся зданиям, мостам. Буду скучать даже по этим мрачным и с виду недружелюбным людям.

Я глубоко вздохнул, повернулся к роботу и, согласно этикету, безразлично произнес:

-- Я готов! Веди к Вседержительнице!

***

-1-

"Не сохнет сено в моей рыжей башке, Не дохнет тело в моем драном мешке, Не сохнет сено в моей рыжей башке, Не вспыхнет поле на другом бережке. '' --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

На меня немного равнодушно, однако с явным порицанием во взгляде уставился черно-белый Хемингуэй в своем толстом бронебойном свитере. В углу темного вечернего окна, лишенного каких-либо занавесок, покоился засиженный мухами глянцевый портрет великого рыбака и немного писателя.

Рядом в пустом, мутном стакане возвышался давно засохший букетик цветов. На самом деле его портрет больше походил на окно, нежели реальное окно усеянное многочисленными трещинами на заляпанных стеклах. В рыбацкой хижине. Снятой за пару-тройку тысяч рублей в сутки. Которая стояла на древних, деревянных сваях в одной из частей огромного, продолговатого, темного стекла озера, окутанного ночным мешком тумана.

В котором конечно было полно рыбы. Толстых, больших, словно маленькие тазики бронзовых лещей, сильной и стремительной щуки, юркой плотвы и озорных каннибалов окуней. Они жили своей безмолвной, размеренной, жестокой жизнью в холодных недрах вод. Но мы их не видели. За три дня мы так ничего и не поймали.

Лехина реакция на телефонные звонки рабочего телефона была на грани психоза. Как только поступал вызов на его телефон, и назначенная на мелодию звонка Skeeter Davis начинала трепетно петь её хит под многообещающим названием "Конец света" из начала 60-х годов 20-го века, Лёха мгновенно взрывался отборным матом. Но, подняв трубку, он спокойно говорил: "Слушаю вас."

Однако это правило не распространялось на мошеннические и спам-звонки. Как только становилось понятно, что на том конце провода – попытки маркетинга или псевдо-службы Сбербанка, Лёха смачно, жирно от всей души посылал по матери собеседника и мгновенно вешал трубку.

-- Лёха, зачем ты так? Они тебя точно пометят и специально будут долбить звонками или ещё чем-то похуже. Я где-то читал, что они мстят тем, кто их посылает или глумится. Как минимум насылают спам-бомберов. Это, когда приходит куча эсмсок от разных сервисов, или...

-- Ой, да ладно! Давайте лучше выпьем! – молвил Лёха, устало махнув куда-то в пространство полутемной комнаты рукой, туда, где из окна выглядывал Хемингуэй.

И мы выпили. Только я хлебнул чаю. Где-то рядом прожужжала лодка, и было слышно, как волны стали бить о сваи домика, где сейчас Лёхина голова покоилась на столе и бурно сопела в пьяных снах. Где Мишка бесстрастно и лениво жевал бутерброд, уставившись в телефон. А я хлебал горячий чай из железной кружки. В драном красном кресле, поджав под себя ноги и словно в кататоническом ступоре стеклянно смотрел перед собой. Прямо на дверь, за которой нас ждало ночное озеро.

Рядом с домиком, под водой, среди плотных зарослей камыша, которые колыхал теплый летний ночной ветерок, огромная старая щука открыла пасть и выпустила маленький пузырек воздуха. Он беспомощно всплыл на поверхность и лопнул.

-2-

"Вопрос-ответ: был ли бит - будет медаль. Был ветер, гром под столом будет постель; Я буду спать! Я буду спать.'' --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

Мишка сидел ко мне спиной и размеренно греб веслами по утренней, туманной глади озера. Я сидел на носу старой, потасканной лодки и сонно оглядывался вокруг. При этом постоянно зевая. Иногда Мишка ошибался, и одно из весел не входило полностью в толщу воды, а только скользило по поверхности, вызывая краткий взрыв брызг. Они в основном оставались позади меня, но немного капель успешно долетало.

Мы собирались поставить кружки на щуку вдоль зарослей зеленого тростника, бурно и живописно растущего у краев озера. На самом деле так называемые "кружки" представляли собой наспех сделанные снасти.

Они состояли из рваного куска плотного пенопласта или пустой пластиковой бутылки. К пенопласту или бутылке крепился шнуром груз в виде ржавой шестерёнки от каких-то, скорее всего, сельскохозяйственных агрегатов. На другом конце шнура, оканчивающегося металлическим поводком, крепился большой крючок-тройник.

Наживка в виде уставших мальков карася плавала в алюминиевом бидоне с широким горлом. Все это разматывалось и забрасывалось в воду. Груз падал на дно, пенопласт всплывал на поверхность. Карась-наживка судорожно пытался спастись, но крючок, находившийся в верхней части рыбы, давал ограниченную свободу - всего лишь на длину шнура с металлическим поводком. Его участью было ждать голодную щуку.

Эти снасти, и наживку нам за бутылку водки дал местный рыбак, ошивающийся около рыболовной турбазы. Он быстро ретировался после сделки, хромая на одну ногу, но достаточно быстро. Что-то бормоча себе под нос. Утолять жажду.

И вот мы, нарушая спокойную гладь утреннего озера, неспешно двигались к цели.

Леха в это время лежал на спине, звездой на единственной в домике кровати, и дико храпел. Остальные спальные места принадлежали раскалдушкам. Рядом с кроватью стояла моя. Не заправленная .

Поздно вечером мы проделали обратную операцию. В надвигающихся сумерках, с фонариками, собрали "кружки". Издалека это выглядело феерично: хаотичное мелькание ярких лучей во тьме озера, которое отражало яркие точки звёзд на небе. Ничего.

Из десяти снастей, нашли восемь. В пяти не было наживки. Щука сняла ее и довольная ушла, на ходу закусывая карасиком.

-3-

"Чего б не жить дypакам, Чего б жалеть по yтpам? Боль на педаль, В ладошки бить по щекам. Соль на мозоль. По пояс плыть по снегам; Да pазве жаль?'' --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

--Вы всё не там ловите. Этот ваш малахольный, худой, хоть рыбу-то ловил? А то все пьяный каждый день. Я тут его видела, лежал на пирсе. Ноги свесил в воду, сам на спине, руки на груди, как покойник сложил, и храпит. Я и вышла из дома, думала, лодка плывет, а это он заливается на всё озеро. А ты чем занимаешься?

-- Работа тяжелая у него. Программист. Отдыхает, как может. Я с компьютерами вожусь. Системщик. У меня всё проще, - скромно ответил я.

--Если хочешь, покажу, где ловить надо, но только если ты меня поцелуешь.

Сказала, и показательно отвернулась. Не резко, а медленно, заправляя светлый вихор волос за ухо. И продолжила болтать ногами над водой, сидя на краю пирса. Я сидел рядом и переживал за её незастёгнутые босоножки со стоптанным задником, которые вполне могли соскользнуть с ног в воду в любой момент.

-- А отец, то твой не убьет меня?

-- Вот еще - фыркнула она, надув губки, отчего стала еще краше - я уже взрослая, через месяц двадцать уже. Осенью в город поеду. Работать.

И уставилась на меня своими большими, карими глазами, в которых отражалось озеро за моей спиной.

В этот раз на веслах был я, а дочка хозяина турбазы сидела на корме лодки, нахально обнажив ноги. Одной рукой зачерпывала воду из озера и периодически брызгала в меня. Я не оставался в долгу и веслами отвечал ей. Ее звонкий смех эхом отражался от леса нависавшего над озером.

-4-

"А по весне, на стене вырастут волосы! Да как же так? Все книжки без корешков; Вся рыба без костей... Придет вода; придет вода... Чего б не жить?'' --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

Две щуки, темно-зеленые, примерно килограмма по три, две где-то по килограмму или чуть больше, и одна, толстая, жирная, по мне так гигант, уж точно килограмм за пять.

Она оставила у меня на ладони тонкий красный след от шнура. Я уж и не помню, как ее вываживал и вытаскивал. Но вытащил.

Сейчас все это добро, с налипшими на него травинками и редкими вкраплениями разноцветной листвы, лежало на столе в домике. Его восхищенно рассматривали три человека. Один был очень уставший и довольный. Прислонился спиной к бревенчатой стене.

И еще один довольный и счастливый человек махнув украдкой рукой, весело шагал за хозяином турбазы. Ее светлые, соломенные волосы ярко контрастировали на накинутом поверх синего платьица темном ватнике.

Он пристально, почти не моргая, посмотрел на меня с абсолютно каменным выражением лица, когда мы утром весело щебеча выгружались с лодки. Однако ничего не сказал. Я выдержал взгляд, не отвел глаза. Он отвел первый. Подождал, пока дочь выберется на пирс, безмолвно повернулся и пошел к дому. Из далека чуть слышно сказал хриплым голосом, но без зла, просто просьба:

-- Уберите у домика.

-- Леха! Ну твою же мать! Нашел где блевать!

-5-

"Ломать башку на бегу. Слетать на крылышках из бинтов. Лепить из снега дружков и продавать по рублю. Искать иголки в стогах - найдется в сене. Игла-змея, иголка-змейка." --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

-- Сначала в Турцию. Через неделю, лечу. Там уже контора ждет. Какое-то время в оффлайне работать буду. Стартап там у них финансово-нейронный. Бэкенд писать буду.

Леха сказал все это и почесал затылок. Такое ощущение, что он не причесывался уже очень давно. Пряди торчали в разные стороны. Нет, скорее всего, он просто постоянно теребил свои волосы. Чесал. Приглаживал. Сказал он это, а неуверенность так и сочится с него, словно вода после купания. Вода и мурашки.

Миша молчал, сосредоточившись на кофе из бумажного стаканчика. Время от времени он поправлял очки с тонкой металлической оправой. Леха хлебнул колу из бутылки.

Леха еще не знает, что в Турции он пробудет немногим более месяца. Стартапа не будет. Леха найдет удаленный фриланс и улетит в Ереван. Там дешевле жить. Еще через два, переберется в горную деревушку, где будет снимать комнату у бабки, практически задаром. Она потеряла сына еще в 90-х. В конце концов, когда она предложит усыновить его, он откажется и вернется назад.

-- А ты чего?

Этот вопрос был обращен ко мне. Мишка поставил стаканчик на белую пластиковую столешницу, маленькой кофейни. Мы сидели у окна и смотрели на осеннюю улицу, залитую дождём. Листва уже почти полностью облетела с деревьев и мокла на земле. Люди спешили по своим делам. Опустился вечер, время возвращения домой. Пройдет еще немного и будет снег. Но пока вода.

Единственный из нас, Мишка затеял самую авантюрную историю: он продал свою двухкомнатную квартиру на Наличной улице, продал Ниссан Кашкай и затеял уезжать в Аргентину, в Буэнос-Айрес. И он был не один. Еще был маленький сын и жена. Но они смотрели вперед довольно оптимистично. Мишка инженер - химик. И вроде в Буэнос Айресе заинтересовались его кандидатурой. Но скорее всего придется переехать в глубь страны. Предприятие стоит там. И здесь есть слово "вроде".

-- А я что? Здесь буду. Куда мне деваться? -- ответил я размешивая сахар в стакане чая.

Мишка благополучно обоснуется на северо-востоке Аргентины, недалеко от Парагвая. Через три года они получат гражданство, и их семейство станет еще больше на одного человека. Опять мальчик.

-6-

"По той воде пузырьки, над нею радуги-мосты. Чего б не ждать дуракам. Зима да лето одного цвета. Зима да лето одного цвета. Зима да лето одного цвета. Зима да лето..." --- Янка Дягилева, Придет вода.

*******

-- Ку-ку, ку-ку — вдалеке, в лесу глухо молвила кукушка. Я не стал считать. Я медленно греб веслами, на корме сидела жена с дочкой, укутанными в плед. Дочь сладко спала, жена дремала.

Конец весны, май, но еще холодно, особенно вечером. Воздух прозрачный, издалека тянет дымом. Топилась баня.

Вдруг она проснулась:

-- Поплыли назад, завтра гости в пятый домик заезжают, отцу поможешь.

-- Я знаю.

2023-09-20 20:12