KypoIIaTKa

Иногда до ощущения задолбанности не хватает одной-единственной истории. Для меня «пинком» стала история о виктимности. Действительно, есть люди, позиционирующие себя жертвами. Им хочется причинять боль, и это где-то на уровне инстинктов. Но речь пойдёт не совсем о них.

Конец лета. Тихий вечер, около девяти. Пятница. Народ мирно отдыхает. В соседнем парке гуляют парочки, мамочки с колясками торопятся домой, дорога уже разгружена, автомобилей почти нет. Я гуляю с псом рядом с домом. Тихо, тепло. Благодать! Пёс залез в кусты. Не то нашёл что, не то нужду решил справить. Я стою на тротуаре. В одной руке поводок, другая в кармане — привычно сжимает перцовый баллончик. Оборачиваюсь — метрах в тридцати идёт человек. Ну, идёт и идёт себе, мне-то что. Я стою к нему полубоком. Поравнявшись со мной, человек внезапно хватает меня за зад. Потом делает пару шагов, оборачивается и ухмыляется мне. Мол, смотри, как я крут, детка! Я вытаскиваю из кармана руку с баллончиком и крою матом мудака, после чего последний, то ли ожидая другой реакции, то ли что, даёт деру. Баллончик я не использовала. Пёс вообще ничего не успел понять: все случилось за пару секунд. Я даже лица незнакомца не запомнила. Помню, что таджик, лицо вытянутое, на нём куртка на два размера больше, серая бейсболка. Сколько таких у нас в городе? Десятки.

Вернувшись домой, почувствовала, как отпустило, разревелась от омерзения и жалости к себе. На следующий день не хотела выходить из дома и ещё некоторое время чувствовала себя крайне паршиво.

Дорогой автор истории про виктимность, вот я уверенный в себе человек. Я ношу перцовый баллончик, да, потому как улицы полны бродячих собак и прочего ужаса. Я гуляю по ночам. Я никогда никого не боюсь и прошу меня не провожать, потому что «ну что со мной случится рядом с домом и кому я нужна?». Как, по-вашему, в момент инцидента я чувствовала себя жертвой? Или я вела себя как жертва? Ни то, ни другое. Так почему на меня в буквальном смысле напали?

Недавно на этом сайте я прочитала историю о том, как автор оправдывает общество, стремящееся защититься от любой угрозы путём объяснения самому себе причины возникновения той или иной ситуации. Так вот, по мне, он был абсолютно прав. Ибо для себя я подобное могу объяснить единственным способом.

Я не гуляла одна ночью на безлюдном пустыре.

Я не выглядела как проститутка, на мне были те самые пресловутые джинсы и чёрная толстовка типа «Смоленский трикотаж».

Я не вела себя вызывающе.

Я не ржала, как лошадь.

Не разговаривала по телефону.

Не продавалась на улице.

Мы с тем товарищем не знакомы, и ни один мой знакомый не позволит себе такого.

Я просто гуляла с собакой. Я тихо стояла на тротуаре и никого не трогала.

Мудак так сделал, потому что мог. Вечер, одинокая девушка с собакой. Почему бы и нет? Могу же? Значит, сделаю!

Таких историй я знаю массу.

Подругу зажал в угол маньяк. Чёрт знает, что хотел. Просто держал где-то в подворотне несколько часов. Держал по древнейшему праву силы. Потому что мог. К счастью, всё закончилось хорошо, она убежала. Он ей вдогонку ещё орал, что она дура.

Другую подругу облапали на улице. Подруга отвесила товарищу пощёчин и мата. Тот тоже, убегая, орал, что она дура и сумасшедшая.

Ещё одной знакомой повезло меньше. Её пустил по кругу собственный брат. Но там совсем жуткая история, которая имеет отношении скорее к теме домашнего насилия. Но тот тоже мог, поэтому девушка, а теперь и молодая женщина, вынуждена раз в несколько месяцев посещать психолога.

Девочек оскорбляют на улицах. Хватают за руки, за ноги или одежду (в лучшем случае), дёргают за волосы и всячески вторгаются в личное пространство. Молодых людей провоцируют на драку, даже если они просто идут по проспекту со своими девушками с романтического ужина. Нападают, бьют, унижают, насилуют, увечат.

Потому что могут.

Я не знаю, что в головах у таких людей, и не хочу знать, потому как там, видимо, психиатру работы непочатый край. Я не хочу думать, сколько девочек и мальчиков вот так получили психологическую травму на день, неделю или на всю жизнь. Сколько их, не расстающихся с баллончиками и электрошокерами, боящихся собственной тени, оборачивающихся на каждый шорох, не имеющих возможности вести полноценную личную жизнь. Пострадавших не оттого, что они не так оделись, не так себя вели, не так стояли, не так смотрели, имели не ту энергетику, а просто потому что им встретился такой же «щипач», насильник или грабитель.

Дело не в том, какую одежду ты надел или какого цвета у тебя волосы. Не потому, что ты тряпка, ощущающая себя жертвой. А потому, что всегда были есть и будут люди, которые делают пакости, потому что могут, из-за которых потом появляются те самые жертвы из недавней истории. Точно так же, как всегда будут насилие, коррупция, жестокость и прочие прелести жизни. Просто стоит иметь в виду, что никто ни от чего не застрахован.

Собственно, это и задолбало.

Здравствуй, мой молодой друг, активист интернета! Я — то самое быдло, которое терпит издевательства правительства и хамство сильных мира сего. Я — та серая масса, чьё возмущение, по твоему просвещённому мнению, не выходят за рамки кухни. Ты уверен, что на западе активные граждане уже давно бы свергли такое правительство, а мы живём плохо только потому, что такое быдло, как я, не умеет отстаивать свои права.

Так вот, мой молодой друг, послушай-ка несколько историй из тех времён, когда ты, скорее всего, пребывал в столь юном возрасте, в котором о гражданских правах и свободах обычно не размышляют. Ничего мне за эти рассказы не будет — сроки давности уже прошли, да и не все потерпевшие горят желанием копаться в подробностях давно минувших дел.

Давно-давно, в начале девяностых, я в балаклаве из лыжной шапочки и с разводным ключом шёл грабить склад. Шёл далеко не один — с полсотни в авангарде нас точно было. И ещё женщины, которые присоединились к нам после того, как мы нейтрализовали охрану и сбили замки. Да, мы взяли и вытащили продукты. Забрали их себе. Мы — это бывшие работники завода, на территории которого один «бизнесмен» решил организовать склад. Выкупил за бесценок завод и ликвидировал. Задолженность по зарплате гасить не собирался: зачем, мы же быдло. И вот тогда он достал. Нашёлся организатор и организовал, а не трепался по углам. И все пошли и взяли свои права, потому как, к примеру, лично мне реально нечем было кормить семью, а должны мне были почти полмиллиона тогдашних рублей. Продуктов я взял, правда, на сумму несколько большую, но будем считать, что это проценты за просрочку: деньги тогда обесценивались быстро.

Года через два, найдя себе работу на карьере в райцентре, я снова взял в руки разводной ключ. Нас было около сотни, и мы шли к отделу милиции спросить господ ментов: доколе? Местный начальник ГАИ устроил в городе полный беспредел, фактически превратившись в бандита. Тех, кто жаловался, сажали, избивали, убивали. Тех, кто не жаловался, обирали до нитки. Терять было нечего: горняки, железнодорожники, работники АТП составили костяк группы. Мы хотели, чтобы он уехал. До сих пор помню истерику дежурного. Пришлось драться. Нет, не с ментами: они сидели и дрожали. Дрались с «дружинниками» гаишника. Через неделю против начальника ГАИ завели какое-то дело. Вряд ли его посадили, но больше мы его не видели.

После дефолта в 1998 году я тоже выходил. К магазину, поговорить с заезжими москвичами, решившими выгрести всё, пока не скакнули цены. Мы обошлись с товарищами весьма гуманно: просто заставили разгрузить «газели». Менее гуманно мы обошлись с хозяином магазина, который чуть было не лишил продовольствия рабочий посёлок в погоне за быстрыми деньгами.

Я выходил и в год миллениума, когда шесть десятков ребятишек, включая двоих моих детей, хотели заставить ездить в школу за 20 километров за свой счёт, а заодно и куковать в школе до вечера, ожидая рейса или родителей с работы. «Льготный проездной» обещали. Мы пришли к поселковому главе и просто поставили её в известность, во сколько лично ей обойдётся это решение. А когда она не поверила, то я был в числе тех, кто устроил демо-версию последствий. Школу в посёлке не закрыли.

Уже перебравшись в областной центр, я тоже выходил. Думаю, нас было сотни три-четыре, тех, кто не хотел торговый центр вместо детской площадки. У тех предприимчивых ребят все документы были в наличии, была и крепкая охрана. Конечно, ряд документов был подделан (опрос жителей — точно), но я не юрист. Три ночи подряд мы разносили стройплощадку. Меня задерживала милиция, я дрался с охранниками. Нет, бутылку со смесью в вагончик бросил не я, врать не буду. Русские рабочие сменились гастарбайтерами, но и им работать не дали. Я уже там больше не живу, но детская площадка там стоит и по сей день.

Вот так, мой юный борец за права. А куда, кроме интернета, выходил ты? Знаю, это ведь ты сунул мне в руки листовку в торговом центре, это ты наклеил свою прокламацию на домовую доску объявлений. А ты не допускаешь, мой молодой товарищ, что меня не трогают эти проблемы? Да, ты не ослышался: я ничего не имею против повышения транспортного налога на 20–25%. Я вижу ремонтирующиеся улицы, и у меня есть деньги, чтобы заплатить за это несколько больше. Да, ты не поверишь, но я поддерживаю закон о запрете гей-пропаганды, ибо нефиг поощрять извращения. Мне не мешает детский центр в доме напротив, я не возражаю против высотной застройки привокзального района и мне очень нравится пляж на Змеином озере. Я не пойду протестовать. А вот пойдёшь ли ты? Не пойдёшь, я знаю. Сколько было угроз в интернете сжечь кафе на Лысенко, разгромить отстойник маршруток на Расковой — и что? Я не живу в тех районах, и мне пофиг — а что же ты, мой юный друг? Пошумел — и в постельку? Или в «танчики»?

Перед тем как сваливать всё на быдло, определись со своей позицией. Задолбал ты прикрывать свою личную пассивность быдлизмом населения.

Моя сестра полтора года встречается с мужчиной. Зовут его Олег. Я даже надеюсь, что он психически болен. Мне странно думать, что у здорового человека могут быть такие представления об отношениях.

Сначала сестра ушла с работы, так как женщина работать не должна. Затем этот товарищ собственноручно удалил из её телефона все контакты с мужскими именами. Кроме папиного, у девушки не должно быть номеров мужчин.

Она обязана не менее пяти часов в неделю уделять его хобби — смотреть его любимые фильмы, читать его любимые книги, играть в его любимые игры и учиться собирать модели самолётов. Ему нужна девушка, с которой можно поговорить. При этом все увлечения, не совпадающие с его, нужно либо бросить, либо не обсуждать с ним и не заниматься ими, когда он дома.

Все дела по дому она обязана успевать, пока он на работе либо спит, готовить в том числе. Разговоры по телефону и скайпу в его присутствии — не более трёх минут. Без шуток, он засекает. Даже с мамой, папой и со мной. Встречаться с подругами — только в его отсутствии, но с фотоподтверждением, что там не было мужчин. Даже парней и мужей подруг.

Она сходила к гинекологу и проверилась на фертильность. Ибо женщина, не способная зачать — не женщина.

На пляж ей ходить запрещено (мы живём в курортном городе у Чёрного моря): на пляже на её тело будут смотреть мужчины. Сам он регулярно купается с друзьями. Нет, с ними ей тоже нельзя. Друзья будут пялиться на его женщину. Да, они приходят на пляж со своими девушками, и он их за это осуждает.

Сестра постоянно жаловалась на эти его «причуды». На моё «беги от него, беги!» отвечала: «Он хочет семью, он любит меня, а мне 29 лет, это мой последний шанс».

Единственный мужчина, кроме папы, с которым ей разрешалось видеться — мой муж. Но только в моём присутствии, естественно. Отношения с этим придурком старались поддерживать ровные. Ради сестры. А недавно приключился апофеоз нашего общения.

Как-то они зашли к нам в гости, и я обмолвилась, что вчера моего друга бросила девушка, и я до часу ночи отпаивала его в баре крепкими напитками. Олег сделал большие глаза и спросил: «Ты что, вдвоём с ним пила?» Я, ещё не понимая, о чём он, ответила: «Да». Он перевёл большие глаза на мужа: «И ты ей разрешил?!» Муж с недоумением сказал: «Ну я же не полиция и не Госдума, чтобы что-то ей запрещать». Как-то перевели разговор в другое русло. А на следующий день сестра перестала отвечать на мои звонки. Через неделю я уже не на шутку встревожилась и приехала к ней. Она приоткрыла дверь на ширину ладони и заявила, что Олег запретил со мной общаться. Из-за того разговора, да. «Она развратная и плохо на тебя влияет». Сестра согласна, что это бред, но «ради любви готова на всё».

Папа сказал, они женятся через две недели. Одобряет. «Олег — настоящий мужик».

Олег — сферический шовинист в вакууме, я понимаю. Но сколько вас, подобных, бродит по этой земле? Так вот, вы, считающие женщину гибридом кухарки, уборщицы и инкубатора, и ты, Олег, особенно, — задолбали!