ИНТЕРВЬЮ С АНДРЕЕМ ЖУРАВЛЕВЫМ
Андрей Журавлев - палеонтолог, эволюционный биолог, изучающий сообщества вымерших организмов, губок, линяющих, а также эдиакарскую биоту.
Интервьюер:
Как сосуществовали вендобионты в различных сообществах? Была ли тогда какая-нибудь конкуренция?
Андрей Журавлев:
Поскольку вендобионты возрастом 565 миллионов лет (самые первые вендобионтные сообщества) отличались по своим размерам, по площади поверхности и по высоте, то конечно предполагалось что между ними была конкуренция за ресурсы, поскольку, в зависимости от своей высоты, организм находится в течении разной скорости. Соответственно у него уровень облова и интенсивность вылова всяких органических соединений выше (хотя трудно сказать, чем они питались). Но в современной науке так просто все не бывает, что дескать посмотрели, убедились, что размеры разные и этого достаточно. По счастью, местонахождения возрастом 465 миллионов лет в Ньюфаундленде и Англии позволяют изучить как, кто и с кем жил в это время. Существуют большие площади, покрытые организмами, которые остались, если не в прижизненном положении, то на том самом месте, где они когда-то осели и где их в конце-концов привалило-придавило вулканическим пеплом. Такие единовременные сообщества позволяют анализировать свою структуру. Но брать оттуда ничего нельзя, потому что если кто-то возьмет, то анализировать будет нечего. Поэтому в таких местонахождениях, как Чарвуд и авалонские местонахождения Ньюфаундленда, изучать все нужно на месте. Поэтому запускается лидар, обычно с помощью тетракоптера, который делает подробную объемную съемку всей поверхности, а потом то что было получено анализируется. Ну конечно это все с высоким разрешением делается, можно потом на этой съемке изучать детали строения остатков самих организмов на миллиметровом уровне (и тем более анализировать сообщества). А потом, собственно, считается, кого сколько было, и с помощью статистических программ сравниваются сообщества разных площадей, разных уровней осадка (это означает, что они жили в разное время). И выносится вердикт, было ли действительно такое четко выраженное сосуществование, что указывает на конкуренцию, когда организмы разных размеров, скажем, (в данном случае разной высоты или разной площади) друг с другом четко сосуществуют. Вот среди вендобионтов такого не оказалось и, по большей степени, высота им нужна была для того, чтобы дальше "раскидать" свои пропагулы, то есть то, с помощью чего они размножались. Опять же мы не знаем, что там было – личинки или просто яйца, которые плавали, – все это уплывало явно недалеко, поскольку все сообщества вендобионтов организованы из очень плотных поселений одного и того же вида, кто первый осел – тот всю площадь занял. Все остальные иногда могут втиснуться в несколько экземпляров. Все это показывает, что конкуренции за ресурсы, как таковой, в общем-то не было.
Ну это действительно так. Если посмотреть на более поздние сообщества уже скелетных вендобионтов, которые жили всего с 545 по 540 миллионов лет назад, там та же картина наблюдается. По сути у нас в Намибии есть два таких скелетных существа: одно называется намакалатус и представляет собой такую шестигранную (ну, скорее восьмигранную: шесть боковых граней и еще две – нижняя и верхняя) чашечку, среди каждой грани дырочка, внизу стебелек и сверху, соответственно, все открыто (кто он такой, точно неизвестно, возможно какой-то фильтратор, у которого были щупальца с наибольшей вероятностью); и второй – клаудина, ну а это, скорее всего, какая-то такая трубочка слоистая, такого своеобразного строения, как-бы неправильного: состоит из нескольких конусов, которые друг в друга вставлены.Представьте себе пластиковый стакан, отрезаем дно, вставляем еще один пластиковый, потом еще один, ну и так вот несколько десятков и все это произвольно сминаем, – так вот выглядела клаудина. Возможно это какое-то древнее кораллоподобное существо.Вот опять же та же самая картина наблюдается: поселилась клаудина – нет намакалатусов, поселились намакалатусы – нет клаудин. И все! И никакой конкуренции! Хотя можно представить, что в общем-то по размеру они близки и по характеру питания (ну там какие-то микрофаги) тоже близки, но вот не конкурировали! Просто заселяли пространство и все. Изредка-изредка встречались друг с другом, но опять же, кто торчащий, а кто реже.
А вот, начиная с кембрийского периода, тут появляется явная конкуренция, что мы видим на примере рифовых сообществ, которые в то время были представлены группой губок с мощным обызвествленным скелетом, называются они археоциаты. И такой же точно анализ, который мы проводили для вендобионтов (ну, вот для эдиакарских, не я этим занимался)... А вот кембрийскими сообществами мы занимались с теми же самыми ребятами, которые анализировали сообщества авалона и Англии, ну понятно что это англичане из Кембриджского университета и Университета Эдинбурга. Главное лицо там – Эмили Митчелл, такая дама очень активная, которая хорошо разбирается во всяких статистических программах, позволяющих анализировать, собственно, попарные всякие коэффициенты (это как раз и есть анализ того, кто с кем живет). Ну мы недавно проанализировали также рифовые сообщества, и оказалось, что они очень сильно структурированы. И там уже была конкуренция, по крайней мере в пределах фильтраторов. Не случайно археоциат очень много, они все были очень разные и по-разному друг с другом уживались: то-то уживался очень хорошо, а кто-то наоборот не уживался совсем, они принадлежат к разным сообществам, а те, кто уживались хорошо, принадлежали к одним и тем же сообществам. И не важно где эти сообщества находятся: рядом или на расстоянии, скажем, шестьсот километров друг от друга. Структура остается одной и той же. Это вот хороший показатель того, что они были действительно конкурентные.
Интервьюер:
Что тормозило темпы развития эукариот во время события Ломангунди-Ятулий?
Андрей Журавлев:
Ну, отсутствие кислорода, в первую очередь, тормозило. Потому что само по себе событие Ломангунди-Ятулий, видимо, связано с тем, что цианобактерии наконец научились в больших объемах разлагать воду, забирая протон, для того чтобы использовать его во всех последующих реакциях цепочки реакций, в результате которых под действием энергии солнца формируется органическое вещество, и дальше у нас, как побочный продукт разложения воды, получается кислород, который выходит в атмосферу. Казалось бы, он вышел и накопился, но не тут-то было! Океан в то время состоял из гигантского количества ионов неокисленного железа и весь кислород, как появился, так и рухнул. Поэтому само по себе событие Ломангунди-Ятулий изображается в первую очередь у нас тем, что вот у нас мощный скачок изотопии углерода, который показывает, что в это время очень бурно развивался цианобактериальный фитопланктон и, может быть, какие-то там бентосные маты на мелководье, тоже цианобактериальные; ну вот весь кислород, который они выпустили, при этом создав огромную биомассу, он опять же потребился на окисление этой биомассы и главное, что уходил постоянно на окисление железа. И это продолжалось еще до конца протерозоя, то есть событие Ломангунди-Ятулий – это самое начало протерозоя, где-то 2,2 миллиона лет и вплоть до конца протерозоя, те самые 540 миллионов лет, о которых я говорил в ответе на вопрос об эдиакарских и кембрийских событиях. Кислорода было в атмосфере, и соответственно в мировом океане, очень мало. И даже в кембрийском периоде его оставалось мало, но там уже были другие организмы, которые умудрялись использовать даже то, что есть, для того, чтобы бурно эволюционировать. Ну и все-таки его стало побольше, а вот пока кислорода оставалось предел где-то... Есть у палеонтологов геологов такое выражение – проценты по отношению к современному уровню кислорода, то есть 2% по отношению к современному уровню кислорода – это не значит, что 2% в атмосфере, а это означает, что всего-навсего каких-то 0,02 % кислорода в атмосфере и в мировом океане. В принципе этого для кого-то достаточно, но для развития нормальных эукариот, такого быстрого, недостаточно. Поэтому все шло очень замедленно.
Первые "вразумительные" эукариоты, то есть настоящие клеточные организмы, конечно, водоросли были скорее всего, зеленые водоросли появились только около полутора миллиардов лет назад, а такие менее очевидные около 1 млрд - 800 млн лет назад, но до сих пор непонятно, настоящие ли это эукариоты или же нет.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Продолжение смотрите в видео!
Мой канал: https://www.youtube.com/@bioscience7538/featured
Моя группа ВКонтакте: https://vk.com/paleograpt
Пописывайтесь, ставьте лайки, комментируйте!
Окно в карбон: тропические леса и коралловые рифы Москвы и Подмосковья
Опушка леса каменноугольного периода. Слева – панцирноголовое земноводное (стегоцефл) мегалоцефалюс (Mealocephalus), длина которого превышала 1 м. Справа на листе (вайе) птеридосперма сидит стенодиктия (Stenodictya), крупное насекомое с телом длиной до 30 см
Какой была территория нынешней Москвы, когда на Земле ещё не было динозавров? Более 350 млн лет назад, в каменноугольный период здесь было тёплое коралловое море, окруженное пышной тропической растительностью. Именно об этом интереснейшем времени в истории Земли пойдет речь в интервью с главным научным сотрудником Геологического института РАН Сергеем Владимировичем Наугольных, профессором РАН, доктором геолого-минералогических наук.
С.В. Наугольных. Фотограф: Николай Малахин
— Как выглядел типичный пейзаж территории Москвы и Подмосковья каменноугольного периода, и что это вообще за период?
— Для начала давайте вспомним, что каменноугольный период, или карбон, длился достаточно долго — около 60 млн лет. За ним последовал пермский период. Очевидно, что за этот временной интервал палеографическая и палеоклиматическая ситуация постоянно менялись — ландшафт не был все время одним и тем же. В начале карбона в Подмосковье располагались тропические леса, затем они сменились мелководным морским бассейном, очень тёплым, тропическим, в котором обитало огромное количество морских беспозвоночных животных.
В начале каменноугольного периода на территории современного Подмосковья существовала богатая тропическая растительность. В ней доминировали древовидные плауновидные растения: лепидодендроны и их ближайшие родственники. Они, кстати, тоже очень многое говорят о климате, потому что для этих растений были характерны так называемые маноксильные, или маноксилические, стволы. Основной объём такого ствола занимала не древесина, как у многих современных деревьев, а кора, и это прямое указание на тёплый тропический климат и отсутствие сезонных похолоданий.
К сожалению, мы имеем не так много свидетельств о том, кто жил среди этой богатой и разнообразной растительности. Есть интересные находки членистоногих в Ростовской области, где растительность была такого же типа. Там были найдены остатки гигантских многоножек — артроплевр, достигавших в длину 2 м. Известны также остатки ископаемых стрекоз — меганевр, тоже очень крупных. В Подмосковье они пока не найдены, но в Ростовской области, где есть отложения примерно этого же возраста, они известны. В Москве и Подмосковье, в свою очередь, найдены, например, остатки антракозавров — рептилиоморф, которые сохранили в своём строении очень много признаков амфибий, или земноводных. По сути, это переходные формы от земноводных к рептилиям. Кроме того, в карбоне жили и настоящие рептилии, а именно — первые синапсиды: ветвь тетрапод, которая привела в конечном итоге и к нам с вами.
Москва — действительно единственный в своем роде город, который полностью окружен самыми разнообразными геологическими и палеонтологическими памятниками. Палеонтологически значимые объекты есть как в самой Москве, так и в её ближайших окрестностях. Причем объекты эти охватывают стратиграфически очень широкий интервал: от каменноугольного периода (начался 360 млн лет назад, окончился 299 млн лет назад) до четвертичного (начался около 2,5 млн лет назад). Каждый из геолого-палеонтологических объектов Москвы и Подмосковья обладает очень большой значимостью для науки. Если взять Европу и её столицы, то там такого разнообразия геолого-палеонтологических памятников мы не встретим.
— То есть одна ветвь рептилий из карбона привела к динозаврам, крокодилам и птицам, а другая — к млекопитающим?
— Все верно. Те тетраподы, которые дали начало ветви, идущей к млекопитающим, — это так называемые пеликозавры, в частности эдафозавры (эффектные ящеры с парусом на спине). Все, кто интересуется палеонтологией, наверняка знают их. Эти животные обитали в каменноугольных лесах. К сожалению, пеликозавры в Подмосковье пока не найдены, хотя поблизости есть одно местонахождение, где можно ожидать находок тетрапод каменноугольного возраста, — это Серебрянский карьер Рязанской области. Такими поисками нужно заниматься целенаправленно и всерьез.
«Парусный ящер» Edaphosaurus подставляет свой «парус», образованный перепонкой, натянутой между остистыми отростками позвонков, под теплые лучи солнца для обеспечения тела дополнительной энергией. Эдафозавры жили во второй половине каменноугольного периода и в начале пермского периода
— Хотя находок тех первых рептилий в Подмосковье пока и нет, зато здесь по сей день обнаруживают остатки колоний коралловых рифов.
— Да. Кораллы действительно попадаются в подмосковном карбоне, причем они довольно разнообразные и многочисленные. Встречаются колониальные кораллы: табулятные и четырехлучевые, или ругозы. Встречаются и одиночные ругозы.
Именно колониальные кораллы позволяют нам составить точное представление о климате, который существовал в каменноугольном периоде в Подмосковье.
Колониальные кораллы — это животные, которые обитают исключительно в теплых и мелководных морях. Вместе с коралловыми полипами существуют и их симбиотические организмы — фотосинтезирующие водоросли. Соответственно, кораллы могут развиваться только в фотической зоне (верхнем слое океана, освещенность которого достаточна для протекания процесса фотосинтеза). Благодаря изучению кораллов мы можем сделать выводы не только о палеоклимате, но и о глубине бассейна. Очевидно, что глубина этого бассейна не превышала 50 м. Но я думаю, что доминирующими глубинами были первые метры. Время от времени этот морской бассейн осушался.
— В этом море водились акулы?
— Да, конечно, рыб было много, причем самых разных. Что удивительно, в Подмосковье встречаются остатки совершенно феноменальных существ, которые тоже близки к акулам, их даже когда-то считали акулами. Это хрящевые рыбы двух семейств: эдестиды и геликоприониды. Эдестиды обладали очень интересным строением зубов. Из их нижней челюсти выступала дуга, на которой располагались режущие зубы, причем по краям этих зубов находилась зазубренная кромка, которая позволяла разрезать добычу, — что-то вроде серпа. И сверху у них тоже была своего рода «противодуга». Совместно эти две челюсти работали как гигантские ножницы. У геликоприонид режущие зубы были собраны в спираль, располагавшуюся на нижней челюсти.
Крупная хищная хрящевая рыба Edestus sp. Реконструкция. Длина рыбы могла достигать 6-7 м (справа)
Модель фрагмента зубной спирали геликоприонида по образцам из верхнекаменноугольных отложений (гжельский ярус) разреза Русавкино, Московская область
— Что в итоге произошло с коралловым морем на территории нынешней Москвы и области? Оно просто высохло?
— Моря трансгрессируют, регрессируют, приходят и уходят — это естественный процесс. Существуют также долговременные колебания земной коры, которые сказываются на уровне моря, есть долговременные колебания уровня моря. Так что тот морской бассейн, который существовал в течение карбона, регрессировал и в итоге остался лишь небольшой пролив в Приуралье, который в середине пермского периода (около 260 млн лет назад) тоже исчез.
— На какое из современных морей было похоже это море?
— Можно привести в качестве аналога залив Акаба в Красном море. Это мелководье, платформенные рифы, карбонатное осадконакопление, очень теплый тропический климат, колониальные кораллы. Думаю, экологически эти бассейны очень схожи. Но, конечно, в каменноугольном море Подмосковья были таксономически другие кораллы — табуляты и четырехлучевые кораллы. В Акабском заливе современные кораллы успешно развиваются, но это в основном шестилучевые кораллы.
— Вернемся к растительности. Цветов же не было в карбоне, они появились потом?
— Да, цветковых растений не было, а были в основном споровые растения. В карбоне они буквально процветали. Это преимущественно древовидные плауновидные — лепидодендроны. Плауновидные карбона родственны современным ликоподиумам, то есть плаунам. Но в карбоне эти растения были огромными; диаметр их стволов у основания мог достигать 2 м! Такие находки нам известны. В высоту эти растения достигали не менее 30 м, воистину гигантские представители растений того времени. В современной флоре подобные растения представлены исключительно травянистыми формами. Кроме того, были в карбоне и папоротники — как травянистые, так и древовидные. Важно, что в карбоне появляется первое базовое разнообразие голосеменных растений. Некоторые из каменноугольных насекомых были адаптированы в трофическом отношении на питание семязачатками голосеменных растений, в частности птеридоспермов, или семенных папоротников. Птеридоспермов в карбоне было много, и в регионе, которому сейчас соответствует Подмосковье, эти интересные растения тоже произрастали.
Появление базового разнообразия голосеменных растений — знаковое событие для каменноугольного периода. А в конце карбона появляются еще и хвойные, тоже представители довольно высокоорганизованных голосеменных. Для палеоботаники всё это имеет очень большое значение.
Кора древовидных гетероспоровых плауновидных Lepidodendron sp. Визейский ярус, нижний карбон. Карьер у д. Георгиево, Тульская область. Длина масштабной линейки – 1 см
— И именно в каменноугольный период насекомые научились летать?
— Да, полноценный полёт был массово освоен насекомыми именно в карбоне. Крупных насекомых в тот период на Земле было предостаточно, да и мелких тоже.
— Москву называют Белокаменной. Это как-то связано с геологией карбона?
— Да, этот вопрос имеет прямое отношение к каменноугольному периоду. Москва белокаменная строилась из блоков известняка, который добывали здесь же, в Подмосковье. Особенно были знамениты Мячковские каменоломни, Мячковские карьеры. В принципе, остатки этих каменоломен и ныне существуют, но сейчас там не добывают камень для строительства. В средневековой Москве камень для строительства добывался именно в Мячкове: известняковые блоки вырубали и везли в Москву, отсюда и выражение «Москва белокаменная».
Те, кто увлекается краеведением, знают, что в музее-заповеднике «Коломенское» практически все фундаменты церквей сложены именно из этого подмосковного белого известняка. При внимательном рассмотрении видно, что в этом известняке сохранились ископаемые остатки самых разных животных, которые обитали на дне моря каменноугольного периода.
— Даже сейчас их можно увидеть?
— Запросто! Можете хоть сегодня поехать в музей-заповедник «Коломенское», взять с собой увеличительное стекло, подойти к фундаменту любой церкви в Дьякове, и вы увидите там массу ископаемых животных, например фузулинид. Это простейшие одноклеточные организмы. Их раковины достигали 5-6 мм в длину, а для простейших это гигантские размеры.
Многие подмосковные известняки, в том числе и те, которые использовались при строительстве Белокаменной, состоят из раковин фузулинид. Известно, что фузулиниды обладали большой породообразующей ролью. Кроме того, в фундаментах коломенских церквей вы можете увидеть остатки кораллов, а также иглокожих: иглы морских ежей и фрагменты стеблей морских лилий. Их довольно просто найти. Церкви Московского Кремля тоже построены из известняков и изобилуют остатками различных морских организмов.
— Правда ли, что каменноугольные отложения — самые древние из тех, что выходят на поверхность в Московской области?
— Да. Из тех, что обнажены в коренном залегании, — это самые древние отложения, которые мы можем наблюдать в Московской области. Но в целом в Москве и области можно найти и более древние горные породы, особенно среди тех, что были принесены ледником в четвертичном периоде в течение последних 2 млн лет. В валунных моренных отложениях местами попадаются и протерозойские граниты (протерозой закончился 541 млн лет назад), гнейсы и метаморфические сланцы. Но они находятся не в коренном залегании (в отличие от осадков карбона), а принесены ледником.
— Наверняка за годы работы вы собрали солидную коллекцию палеонтологических находок. Расскажите о самых любимых экземплярах из коллекции.
— Поскольку я занимаюсь палеоботаникой, мне, конечно, близко все, что так или иначе связано с растениями. Одна из моих самых существенных находок за последние годы — это лист птеридосперма возрастом около 320 млн лет. Птеридосперм — это так называемый семенной папоротник, а вернее — голосеменное растение с листьями, похожими на листья папоротников, которое относится к виду Mixoneura obliqua. Сначала я не придал находке большого значения, отложил ее в коробочку. Но потом, когда начал отрисовывать жилкование, внимательно разглядывать этот фрагмент листа, выяснилось, что на поверхности листовой пластинки есть рубцы от прикреплявшихся к этой вайе семян! Поскольку птеридоспермы — голосеменные растения, то и размножались они не спорами, а семенами. Но найти вайю с семенами — это очень большая редкость и удача для палеоботаника! В данном случае мне удалось найти не лист с семенами, а лист, который позволяет составить представление о том. каким именно образом семена прикреплялись к вайе. Это феноменальная и редкая находка, которой я горжусь.
Птеридосперм Mixoneura obliqua (Brongniart) Zalessky, строение листа. Башкирский ярус, средний карбон. Серебрянский карьер, г. Михайлов, Рязанская область. Длина масштабной линейки – 1 см
— Вы автор новых таксонов ископаемых растений. Какие-то из них связаны с карбоном?
— Одна самых интересных находок, которые удалось сделать в карбоне Подмосковья, — древнейший офиоглоссовый папоротник из отложений среднего карбона, а именно из башкирского яруса. На основании этой находки были описаны новый вид и новый род под названием Palaeobotrychium carbonicus Naugolnykh. Совершенно неожиданная и удивительная находка, потому что до этого офиоглоссовые встречались лишь в кайнозое (кайнозойская эра началась 66 млн лет назад и продолжается до сих пор). Даже в мезозое, 250 млн лет назад, насколько я знаю, не было достоверных находок офиоглоссовых папоротников. А тут мы шагнули в глубокий палеозой, в карбон, и увидели такое! Это древнейший офиоглоссовый папоротник, который известен к настоящему времени. Его описание было опубликовано в 2016 г. в международном ботаническом журнале Wulfenia.
Ещё одна интересная находка, которую мы описали вместе с коллегами из МГУ им. М.В. Ломоносова, происходит из карьера Заборье, расположенного недалеко от Серпухова. Нам удалось обнаружить стробил, или, проще говоря, шишку плауновидного совершенно нового морфологического типа. Возраст находки — ранний карбон, около 325 млн лет назад. Мы с коллегами отнесли его к новым виду и роду Moscvostrobus mirabile Naugolnykh et Orlova. Название, как вы видите, дано в честь нашей любимой столицы. Статья была опубликована в международном журнале Palaeobotanist в 2006 г. Реконструкция нашей находки красовалась на обложке юбилейного, 55-го номера журнала.
— В Москве и области есть так называемые стратотипы — эталонные геологические разрезы, признанные во всем мире, по которым измеряется геологическое время. А много ли их у нас, если мы говорим о каменноугольном периоде?
— Да, каменноугольных стратотипов в Москве и Подмосковье довольно много. Во-первых, московский ярус — верхний ярус среднего отдела каменноугольной системы. Москва и Подмосковье — это стратотипический регион для московского яруса. Есть также серпуховский ярус — верхний (третий) ярус нижнего карбона. Его стратотип находится у города Серпухова, в карьере Заборье. В Московской области недалеко от станции Гжель был установлен гжельский ярус — верхний ярус верхнего отдела карбона. Есть еще касимовский ярус, установленный в нынешней Рязанской области, его исторический стратотип находится на правом берегу Оки. Касимовский ярус — нижний (первый) ярус верхнего карбона.
— Не секрет, что многие карьеры, столь ценные для геологии, палеонтологии и не только, превращаются в стихийные свалки. Этот процесс как-то можно остановить?
— Такая негативная тенденция существует. Многие карьеры действительно превращаются в свалки, и далеко не всегда стихийные. Одна из тяжелых утрат для нас — это рекультивация Подольского карьера. С одной стороны, может, и хорошо, что там хотят сделать парк, но, с другой стороны, Подольский карьер был стратотипом подольского горизонта московского яруса — это геолого-палеонтологический памятник, который нужно было охранять. Кроме того, это был очень красивый в ландшафтном отношении уголок Подмосковья. Я сам любил туда ездить в детстве, а затем возил туда школьников и студентов на экскурсии. Это было удивительное место, на берегу Пахры, очень живописное, при этом оно обладало ещё и большой геологической значимостью. Там, как я уже сказал, были обнажения подольского горизонта московского яруса и огромное количество ископаемых остатков самых разных беспозвоночных, например морских лилий. Попадались даже остатки рыб! И вместо того чтобы этот уникальный карьер как-то сохранить, облагородить, адаптировать для рекреационных и исследовательских целей, его просто засыпали. Я считаю, что это большая ошибка, нельзя было так поступать.
Но есть и позитивные примеры — например, гжельский разрез. Там все в порядке, за ним следят, есть специальные охранные знаки и т.д. В принципе, сохранение карьеров — это решаемая задача. Но вопрос в том, кто должен этим заниматься. Наверное, Департамент природопользования и охраны окружающей среды города Москвы или правительство Московской области. Для начала нужно разобраться, кто должен взять на себя эту функцию.
Геолого-палеонтологические памятники Москвы и Подмосковья, многие из которых действительно уникальны, заслуживают очень внимательного и бережного отношения к себе.
— Какие события в каменноугольном периоде были самыми важными с геологической точки зрения?
— Для начала давайте обратимся к этимологии названия «каменноугольный период». Что мы видим из названия? Ясно, что это период, в течение которого на Земле образовались огромные месторождения каменного угля (конечно, изначально торфа, а затем каменного угля). Правда, нужно помнить, что торф накапливался в течение карбона не везде.
Дело в том, что каменноугольный период был временем отчетливой палеофлористической дифференциации и климатической зональности. Уголь накапливался в низкоширотных зонах там, где существовала тропическая растительность. А ближе к полюсам был совсем другой климат и процессы торфообразования там практически не происходили.
Кроме этого нужно помнить, что в конце каменноугольного периода закончилось формирование суперконтинента Пангея, вследствие чего стал меняться климат, началась теократическая эпоха, климат стал более засушливым. Леса и болота карбона начали постепенно исчезать. Усилились процессы аридизации климата.
— И это отчетливо видно в последующий пермский период, где на суше уже доминировали пустыни?
— Верно. Позднее, на границе перми и триаса, эти процессы достигли своего апогея, спровоцировав в числе прочих факторов глобальную экологическую трагедию, которую мы называем великим пермотриасовым вымиранием, — самое массовое из всех пяти глобальных вымираний в истории Земли.
— В свете последующих событий — пермского вымирания, а затем и мел-палеогенового, когда исчезли динозавры, — карбон представляется неким периодом затишья и передышки от глобальных катастроф?
— Да, это был относительно спокойный период, в течение которого, тем не менее, были и свои тектонически значимые события.
Не забывайте, что именно в это время формировалась герцинская складчатость, происходило воздымание Урала, Аппалачей. Я уже упоминал, что именно в каменноугольный период происходили главные процессы, связанные с окончательным формированием суперконтинента Пангея, что, естественно, отразилось на климате, на обновлении биоты. Причем обновилась биота и морская, и наземная.
— Насколько хорошо изучен московский и подмосковный карбон?
— Он изучен достаточно хорошо, но не нужно думать, что за 200 лет исследований каменноугольных отложений в Подмосковье нам всё уже известно. Это не так. Каждый год исследований и даже каждая новая геологическая экскурсия на карбон Подмосковья приносят что-то новое. Поэтому, если кто-то интересуется каменноугольным периодом в истории нашей Земли, вы можете быть уверены, что нам есть еще над чем работать и чем обогатить науку. Подмосковный карбон заслуживает самого внимательного и пристального дальнейшего изучения.
Все иллюстрации в материале принадлежат С.В. Наугольных.
Беседовала Янина Хужина.
Ярослав Попов: любовь к палеонтологии / канал на YouTube / Дарвиновский музей [SciView]
Продолжаем знакомиться с популяризаторами науки! Наш сегодняшний гость - Ярослав Попов - популяризатор палеонтологии, выпускник кафедры палеонтологии МГУ им. Ломоносова, научный сотрудник Дарвиновского музея.
Благодарим за съёмку каналы kvashenov и Noosphere Studio.
Стенограмму подготовила Анастасия Макаренко, волонтёр @SciTeam
Ведущий: Всем SciTopus! Вам очень понравилось наше интервью с Андреем с канала «Космос Просто», поэтому мы решили сделать эту рубрику регулярной. И сейчас мы находимся около Дарвиновского музея, чтобы взять интервью у палеонтолога Ярослава Попова. А это – амурозавр.
Ведущий: Ярослав, давайте сначала поговорим вот именно о вас. Как вы вообще пришли к палеонтологии, как вы ей заинтересовались, может быть поспособствовал кто-то этому?
Ярослав Попов: Ну, на самом деле, история предельно простая. Когда-то в детстве, было мне года три, мне мама опрометчиво подарила динозаврика.
Ведущий: Что это был за динозавр?
Ярослав Попов: Ой, честно говоря, я даже не помню. Подозреваю, что какой-нибудь банальный тирекс, но вот зацепило меня. С тех пор динозавровая коллекция потихонечку разрасталась. Дальше книжки про динозавров, дальше «Парк Юрского периода», другие фильмы, ну и все – попал.
Ведущий: Ну конечно, то есть любовь с первого взгляда, да?
Ярослав Попов: Да, можно и так сказать.
Ведущий: Перед институтом, я так понимаю, тоже что-то было, какие-то более серьезные вещи помимо книжек?
Ярослав Попов: Конечно, обычно отношения так и развиваются. В начале что-то легкое, а потом начинается что-то более серьезное. На самом деле, в начале, конечно, были сплошные книжки. Ну, в начале совсем простые, потом посложнее и посложнее. Вот, в конце концов, дело дошло до Каменной книги. Она уже была поувесистей и посерьезнее. Хотя это, конечно же, тоже еще научно-популярная литература. Но потом, перед уже непосредственным поступлением в ВУЗ, я понял, что надо бы уже как-то, если я действительно собираюсь заниматься палеонтологией, познакомиться с этим делом поближе. И поступил я в геологическую школу при МГУ. Там уже была более такая целенаправленная подготовка. Там я уже хорошо так, подробно познакомился с окаменелостями, с породами горными, с минералами, с геологией. Немножечко поездил посмотрел, ну и уже понял, во что ввязался.
Ведущий: Это сколько лет было, получается?
Ярослав Попов: Наверное, лет с 15 я пошел в это дело. То есть уже такой, подросточек.
Ведущий: Это в среде ровесников все происходило, я так понимаю, да?
Ярослав Попов: Ну безусловно, да. То есть там группы по возрасту и, в общем-то, потом практически вся эта геологическая группа и поступила. К счастью даже большая часть народа именно закрепилась, попала на первый курс и потом вместе продолжали учиться. Так что были какие-то знакомые.
Ведущий: Сейчас, наверное, даже коллеги, да? Уже работаете может быть вместе, нет?
Ярослав Попов: Работать-то работаем, но работаем в разных местах. Вот так получилось.
Ведущий: Но пересекаетесь?
Ярослав Попов: Да, иногда бывает. Редко, но бывает. Реже, чем хотелось бы.
Ведущий: Ярослав, как именно к просветительской деятельности вы пришли и далеко ли ушли?
Ярослав Попов: Ну насчет далеко ли ушли – это народу, как говорится, лучше известно. Ну а насчет того, как пришел, на самом деле, неожиданно довольно пришел. То есть изначально я пришел в экскурсоводство. До какого-то времени я выступал разве что перед доской, рассказывая какой-нибудь доклад или отвечая на какие-нибудь вопросы учителя. Но вдруг, неожиданно, появилась на 3 курсе возможность подработать и мне предложили: «А вот не хочешь ли ты сходить в музей геологический имени Вернадского, вот там сейчас экскурсоводов набирают. Вроде как с геологией ты знаком, вдруг что-нибудь получится». Я подумал, чем черт не шутит, надо попробовать. Попробовал. В начале все дело шло довольно тяжело, докладывался как на конференции, как стойкий оловянный солдатик. Но потихонечку расслабился, начал получать от этого удовольствие и вроде бы публике тоже понравилось. А дальше в какой-то момент такой замечательный был проект «Звероящеры». Я не знаю, но. по-моему, он еще существует. Он пригласил меня поучаствовать в фестивале Русского географического общества и выступить с лекцией. Это было довольно неожиданно, потому что я пока только экскурсии водил. Но подумал, опять же, почему бы нет? А вдруг получится? Получилось. Народу понравилось. Ну а, уже такой, можно сказать, основательный момент, когда я уже вступил в просвещение, это когда наш музей организовал свой канал. Если быть совсем честным, то канал у нас организован уже несколько лет, но в начале мы выкладывали только там какие-то открытия выставок, еще чего-то. То есть никаких специфических роликов специально для канала не снимали, ну и подписчиков у нас было не то чтобы много – 100-50 человек.
Ведущий: Можно сказать, их не было вообще.
Ярослав Попов: Да, практически не было. Вот, есть у нас такой замечательный сотрудник – Дмитрий Ольшанский, он заведует мультимедийным отделом. И вот он решил, что сейчас вся реклама должна идти через интернет, и если мы хотим показать миру, что существует Дарвиновский музей, пора выходить в YouTube. Ну и он предложил мне. Можно сказать, что вот я был первым кто выступил в этом новом формате, так сказать, когда уже ролики стали целенаправленно сниматься, вот он предложил мне, говорит: «А не хочешь ли ты что-нибудь рассказать. Ну если тебе, конечно, есть, что рассказать». Без проблем! Я вот об этом расскажу, об этом, об этом, потом об этом, и вот так сразу десяточек тем предоставил. Ну потом подумаю еще что-нибудь скажу, он говорит: «Ладно, десяти мне пока хватит, окей, давай снимать». Ну и начали снимать. В начале тяжело процесс шел, но потихонечку народ стал подтягиваться, потихонечку стал народ замечать, потихонечку стал народ меня куда-то приглашать. То вот Русское географическое общество там в парке каком-то лекцию прочитать пригласит, то вот разные каналы, там Noosphere Studio, например. Потом на радио тоже удалось попасть. В начале, можно сказать, нечаянно, там был запрос с радиостанции, что мол хотим передачу про животных, может ли Дарвиновский музей кого-нибудь делегировать. А у нас тут, говорят, есть экскурсовод хороший – Попов, говорят, давайте вашего Попова, сейчас мы его и опросим. Ну и вот, меня на передовую послали, оказалось, ничего. Тоже процесс пошел. Очень продолжительное время мы сотрудничали с радиостанцией Первой подмосковной. Там у них замечательный был цикл лекций, радиолекторий такой. Там можно было, соответственно, без ведущих, без всего, просто приезжать начитывать лекции, они потом их в эфире какое-то время крутили. И это оказался очень удобный формат, я периодически готовил какой-нибудь рассказ, ну допустим, для нашего музея и параллельно примерно то же самое, но в чуть более таком радио формате, скажем так, для чуть более широкой аудитории, и все это рассказывал. И очень даже неплохо все это зашло и потихонечку народ стал узнавать, что очень приятно. Ну а вот сейчас уже, как известно, и Архэ, в котором я лекции читаю, вот сейчас как раз у нас цикл лекций начинается, посмотрим, что из этого выйдет. И продолжается просвещение на канале Дарвиновского музея, слава Богу уже подписчики потихонечку к нам стали приходить. Хочется верить, что и дальше все это будет развиваться и, в конце концов, удастся миру рассказать, что есть такая наука палеонтология.
Ведущий: Вот по поводу именно Интернета, что реклама должна идти через Интернет и YouTube каналы. А почему личного канала-то нет? Если такая уже есть известность определенная, было бы здорово завести свой личный канал. Тем более даже другие блогеры, вот тот же Упоротый палеонтолог, он отзывался очень хорошо и говорил, что канал бы личный “зашел” у вас.
Ярослав Попов: Поживем – увидим. Может быть я, в конце концов, до этого дойду. Формально говоря, есть у меня страничка на YouTubе, и даже есть там несколько видео, наверное, штучки четыре, какие-то там записи с лекций, в основном, которые не вышли в каких-то других местах. Но, честно говоря, просто как-то времени и сил нет. Потому что надо все-таки в какой-то момент этим заняться целенаправленно, продумать, что я хотел бы показать на канале, когда я готов этому уделять время, в каком формате я был бы готов вещать. А чаще всего то какая-нибудь выставка, то какое-нибудь там сотрудничество, с каким-нибудь издательством, какую-нибудь книжку отредактировать, а то и, не дай Бог, написать, то какие-нибудь лекции прочитать в какой-нибудь Архэ на голову свалится и вот пиши пропало. Ну и в итоге с временем напряженочка, никак все не выберусь.
Ведущий: Что бы смотивировало, что бы вот заставило сделать? Нехватка времени – это понятно, то есть, можно же от чего-то отказаться. Что бы замотивировало создать свой личный канал и вести его?
Ярослав Попов: ну я думаю, что если появится какая-то острая необходимость, я пойму, что нигде я не смогу рассказать то, что могу рассказать только на своем канале, вот тогда, наверное, я решусь. Но пока так много площадок на которые меня постоянно приглашают, как бы есть, где свой порыв душевный реализовать. Ну посмотрим. Я думаю, что в конце концов я до этого дойду. Вон, Станислав Владимирович Дробышевский до этого дошел, долго к этому шел, но пришел. Вот и я может быть, в конце концов, дойду. Хочется в это верить
Ведущий: Будущее туманно.
Ярослав Попов: Главное, чтобы оно было светлое. Пусть даже за туманной дымкой.
Ведущий: По поводу экспедиций, то есть вы, я так понимаю, ходите в экспедиции и наверняка что-то интересное было.
Ярослав Попов: Да, последние пару лет, к сожалению, все никак не получается выбраться. То кандидатская, то выставка, что еще что-то. Но, в принципе, слава Богу, чуть-чуть поездить уже удалось, и кое-что посмотреть удалось. Ну сказать, что что-то прям суперинтересное за время какой-то экспедиции произошло я, к сожалению, не могу. Нет, были, конечно, интересные для меня вещи. Например, я занимаюсь морскими иглами ископаемыми, и вот, конечно, очень приятно, когда удалось наконец-то самому найти хоть одну иголочку, потому что редкие рыбы, на самом деле, в основном там древней глины, там какая-нибудь селедка обязательно вылезет. А вот с морскими иглами проблемка. Но вот иногда все-таки попадаются. Потом вот шикарного хека как-то нашел. Конечно, не каждый порадуется большому хеку, хотя я думаю, что рыболовы меня поймут. Тем более ископаемое хек, которому 40 миллионов лет, это все-таки вещь. Но вообще мне бы хотелось скорее рассказать не про экспедицию, а про мою исследовательскую деятельность, потому что, как показывает практика, далеко не всегда великие открытия совершаются на месте, когда вот ходили-ходили и что-то неожиданно обнаружили. Частенько обнаруживается что-то очень неожиданное при разборе коллекций. Ну и вот так вот случилось со мной. У меня таких даже 2 случая. Первый случай это вот я отсматривал коллекцию как раз иглообразных рыб Палеонтологического института и среди самых, что ни на есть обычных банальных иголок вдруг обнаружил какую-то странную непонятную разбитую иглу, которая там чуть ли не выбросить хотели, потому что она какая-то совершенно непонятная. А я вот решил сдуру зачем-то посмотреть на нее под бинокуляром. Все на нее так сверху смотрели, ну игла какая-то размурованная, ну и все, положили, пусть лежит. А я вот посмотрел и гляжу, у нее какие-то щитки очень странные. Вот когда чуть поподробнее все это изучили, я там с профессором проконсультировался, оказалось, что это вовсе не рыбы игла, а что это, так называемый, трубкорыл, а трубкорылов вообще во всем мире известно три экземпляра буквально. Ископаемых, конечно. И вот это было очень неожиданно, первый там с территории России. И вообще, он заполняет такой хороший пробел, до этого там известно трубкорылы возрастом примерно 40 миллионов лет, потом есть трубкорылы, грубо говоря, современные. И вот этот, которому где-то 30 миллионов лет, как раз хорошенько встроился в ряд. В общем, очень красивая история. А второй случай еще более забавный. Значит, опять же, изучал я всяких этих разных древних иголок и вот одна из иголок – Dorvrhamphus squalidus, которая была описана, ну не знаю, наверное, четырьмя людьми до меня, меня немножечко смутила. Я ее так посмотрел, с одной стороны, с другой стороны. Думаю, что-то у нее как-то странно голова выглядит, совершенно непонятно. Мне пришло в голову, я взял, перевернул, все встало на место. То есть, как-то, непонятным образом совершенно для меня, вот четыре человека ее описали и описали ее кверху ногами. Но если перевернуть рыбу, там все элементы меняются местами, соответственно, получается совершенно другая рыба, у нее совершенно все по-другому расположено и это, помимо всего прочего, позволило мне ее синонимизировать с другой рыбой, которая уже тоже была известна, и несколько таксонов объединить. В общем, пути ученых неисповедимы. Чего только не удается найти в этих коллекциях. Думаю, что еще много чего интересного, если копнуть.
Ведущий: Ярослав, вы палеоихтиолог.
Ярослав Попов: Да, есть такое дело.
Ведущий: Почему вы про динозавров рассказываете?
Ярослав Попов: Так, погодите-ка. Во-первых, я рассказываю не только про динозавров, я рассказываю вообще про всяких разных древних животин. Я и про мамонтов, помнится, рассказывал, и про акул рассказывал, и про звероящеров. А вот сейчас вообще в кембрий хочу забраться. Почему я это делаю? Ну, кто же кроме нас? Если честно, в любом случае каждый палеонтолог он, конечно же, специализируется на какой-то группе. Но, по любому, каждый палеонтолог должен какое-то представление о всех животных иметь. Мне в этом плане, наверное, повезло, потому что работая в Дарвиновском музее я просто вынужден быть знакомым с разными геологическими группами, потому что ну как бы не может музей нанять специалиста по каждой области, чтобы каждые вот там три экспоната разных там рыбин или еще кого-то, которые лежат, каждый курировал свой специалист. Поэтому, разумеется, есть один хранитель палеонтологической коллекции, который всем занимается. И поэтому хочешь – не хочешь, но мне со всем приходится знакомиться. Ну и, в любом случае, на самом деле, рассказать о динозаврах или о других древних животных может не только специалист в этой области, а человек просто который знает какие хорошие книжки прочитать, так сказать, какие хорошие фильмы посмотреть или с какими хорошими людьми пообщаться. То есть, всегда можно найти какие-то источники информации, доказательствами тому являются многочисленные те же блогеры, которые рассказывают про древних животных. Например, как уже упомянутый, Упоротый палеонтолог, который палеонтологом, по сути, не является, но он знает прекрасные источники литературы, он общается с какими-то коллегами палеонтологами. И в итоге материал получается на очень высоком уровне. То есть, главное, чтобы было желание и была способность к рассказу, потому что далеко не каждый палеонтолог, конечно, способен вести интересный разговор и как-то завлечь зрителя, привлечь к своей тематике. Поэтому мне кажется, что, если людям хочется рассказывать о динозаврах, пусть они это делают.
Ведущий: Ярослав, где мы находимся?
Ярослав Попов: Мы находимся рядышком с хранилищем палеонтологии. В принципе, кое-какие экспонаты уже хранятся здесь. Но здесь, скажем так, не самые ценные, не самые интересные. Все остальное, конечно, находится, собственно, в хранилище. Ну и кое-что интересное из хранилища я принес, чтобы продемонстрировать. Дело в том, что, конечно же, в каждом музее есть какие-то особо интересные экспонаты, причем, к сожалению, а может, наоборот, к счастью, без какого-то специального пояснения частенько народ не может понять всю их ценность и уникальность. Поэтому как хорошо, что есть мы – экскурсоводы, например, или популязаторы науки, которые могут рассказать что-нибудь хорошее и народ может проникнуться величием. Например, если брать нашу экспозицию, у нас там много разных экспонатов. Некоторые обладают просто удивительнейшей историей, например, у нас есть слон, который когда-то жил в Царском селе. Ну, точнее говоря, чучело этого слона. Есть чучело собаки Василия Сталина. У нас есть уникальнейшая коллекция рогов царской охоты, таких царских трофеев. И еще много-много чего интересного. Но, разумеется, некоторые экспонаты мне немножечко ближе не потому, что они самые уникальные, но потому, что они просто палеонтологические или геологические. Ну и среди таких экспонатов мне бы хотелось особое внимание обратить на маленькую неприметную рыбешку, которую можно найти в одной из витрин, витрине перми, она действительно обычно внимания не привлекает, но она отражает одну очень любопытную вещь. Вообще, экспонат, на самом деле, уникальный. Это рыба, на которой виден такой красивенький кругленький след.
Это след укуса мелозавра. То есть, мы видим взаимодействие разных животных, мы понимаем, как разные организмы, какие именно организмы встречались, как они взаимодействовали друг с другом, кто кого ел. И вот это тот самый уникальный редкий случай, когда мы точно можем сказать, какая именно конкретно животина сожрала вот эту несчастную рыбеху, потому что никого, кроме крупных мелозавров, там просто-напросто нет. Очень любопытный экспонат. Но и кое-что у нас хранится в хранилище и до сих пор еще не представлено перед широкой публикой. Но частично, просто оно совсем недавно поступило, вот совсем свеженькое. А частично мы решили, что не стоит это внедрять в основную экспозицию, можно продемонстрировать, скажем так, на каких-то отдельных выставках. Ну и вот кое-что из этих интересных экспонатов я решил тоже вам показать, с вами поделиться. Например, много тут я притащил всяких запчастей от мамонта. Например, бивни, но что в них уникального? В принципе, глядя на этот бивень первое, что приходит в голову, что с ним что-то не так.
Действительно. По сути, это коллекция бивней, с которыми что-то не так. Можно сказать, что, неверное, в нашем музее одна из самых больших коллекций в мире уникальных бивней мамонта с патологиями роста и развития. То есть, со всякими болезнями, со всякими генетическими аномалиями, со всевозможными переломами и так далее. И, что самое любопытное, что, изучая вот такие вот вещи, аномальные именно, как правило, можно сделать самые любопытные выводу, потому что классический мамонт, ну что там, уже большую часть информации, наверное, мы получили. Самое интересное, пожалуй, что вот какие-то открытия, связанные с мамонтами, это открытия, полученные из замороженных тушек, потому что в мягком теле там еще кое-что есть не изученное, но в костях все более-менее понятно. Вот такие вещи, они подсказывают именно как жили мамонты, как они взаимодействовали с окружающей средой, может быть, каких не хватало питательных веществ. Ну и, в конце концов, может привести, в том числе, к мысли о том, почему они, собственно, вымерли. Так что это очень любопытные вещи.
Вот это, например, такая, можно сказать, генетическая аномалия, когда внутри одного бивня начинает формироваться второй. Это, конечно же, тоже совершенно уникальный экспонат и хорошо, что он у нас есть. Кроме того, у нас есть необычные мамонты. Например, известно, что были такие веселые ребята как карликовые мамонты. Все знают про карликовых мамонтов с острова Врангеля, которые мало того, что карликовые, так еще и одни из последних мамонтов. Там уже египтяне свои пирамиды начали строить, а мамонты там еще на острове доживали. Но, как оказалось, причем буквально недавно, что были карликовые мамонты не только на островах, но и на континенте. И вот это вот прям неожиданно было, и даже не совсем понятно, как они сформировались и из-за чего. И они пока еще не описаны. То есть, официального названия не имеют, но вот кости некоторых из этих мамонтов у нас есть. Вот, например, зуб карликового мамонта, именно с континента, из Якутии.
И есть у нас еще бивни карликовых мамонтов, и еще кое-что. Это очень здорово. Есть вот, например, такая штука. Так вот сразу и не скажешь, что это такое. Но можно, конечно. Предположить, что это клык древнего вампира, но, на самом деле, это бивень мамонта, но очень маленький, как видно.
Это молочный бивень мамонта. Мало кто знает, но у слонов тоже есть молочные зубы и молочные бивни, которые потом отпадают и вырастают уже постоянные. И у мамонтов так было. И вот это, конечно, экспонат действительно прям супер уникальный. Вообще не знаю, какие музеи могут таким похвастаться. Дальше во такой вот скучный грустный камешек. Но если присмотреться, можно там какую-то зеленушку найти.
Ведущий: Это отпечаток вот это вот, да?
Ярослав Попов: Да, это отпечаток какого-то древнего папоротника. Ну, конечно, я могу сказать, что это очень древний папоротник, ему там больше 260 миллионов лет и, безусловно, я буду прав. Но это бы не сделало его уникальным, есть, как говорится, экспонаты и поинтереснее. Но вот конкретно эта коллекция, это только один экспонат из этой коллекции, а коллекция большая, там более 500 экземпляров, она уникальна своим местом нахождения и временем, когда она сформировалась. Значит, это конец пермского периода и начало триасового периода. А место – это середина Сибири. Вот если вы помните одну из гипотез массового вымирания в конце пермского периода, это что было катастрофическое извержение, причем массовый вулканизм, множество вулканов извергались, изливалась лава, газ выделялся, там изменился состав атмосферы, потом гидросферы, и вообще ужас-ужас. Так вот, эти растения сформировались на поверхности этих лавовых потоков в тот момент, когда они застывали, и потом новый лавовый поток это перекрывает, потом снова слой с растениями, там туфовая порода, перемешана, частично осадочная, частично вулканическая. И вот как раз в этих самых туфах древних сохранились отпечатки растении. И у нас можно, если всю коллекцию собрать, проследить практически весь рядочек от конца перми до начала триаса, и заметить, что растения не меняются. Вот если была страшная катастрофа, если все менялось, что должно было в первую очередь пострадать? Там, не знаю, от затемнения, от изменения климата. Растения.
Ведущий: Как раз вот эти?
Ярослав Попов: Причем как раз вот в том самом месте. А они почему-то не меняются. Что-то странное все-таки в конце перми происходило. Что, будем еще разбираться. Но вот интересный такой камень в огород катастрофистов.
Ну и, наконец, самое банальненькое – это зуб мегалодона. В общем-то ничего, как говорится, экстраординарного, мало ли у кого зуб мегалодона валяется. Этот зуб мегалодона он уже с некоторой историей. В том числе, он уже успел сняться в нескольких фильмах, и в наших фильмах, и вот в Utopia show успел засветиться. Но интересно не это. Интересно откуда он поступил. В принципе, в музей стекаются экспонаты иногда из самых необычных мест. Но, например, конкретно этот зуб пытались вывести за границу, конфисковали его на таможне и из таможенного конфиската он поступил к нам в музей. Так что вот, иногда и такие необычные источники пополнения коллекции.
Ведущий: Ну и напоследок, Ярослав, зачем вообще популяризировать палеонтологию? Какой смысл?
Ярослав Попов: Смысл популяризации любой науки примерно одинаковый, чтобы расширить кругозор населения, чтобы люди лучше понимали мир, в котором мы живем. Мне кажется, в этом плане наука палеонтология играет довольно любопытную роль и стоит на хорошем таком пьедестале, в общем-то. На самом деле, мне кажется, очень полезная наука. Почему? Потому что, во-первых, палеонтология показывает многообразие жизни. Вот в принципе знать о современном мире очень здорово, там смотреть передачи о животных и так далее. А здесь мы как бы смотрим на весь животный мир, но еще и в течение всего времени. То есть мы видим гораздо больше многообразия, и мы понимаем, как условия могли влиять на окружающую среду, мы понимаем, как сильно могут вообще изменяться животные, как мы, на самом деле, мало знаем об окружающем мире. И потом, мы получаем тут же еще и фактор времени, мы понимаем, как потихонечку меняется мир вокруг нас, почему он меняется и, таким образом, мы, во-первых, лучше можем понять свое место в мире природы, можем понять почему все выглядит сейчас именно так, а не иначе, и гораздо лучше понимать мир, в котором мы живем и осознавать, как на этот мире лучше взаимодействовать и какое воздействие на него оказывать лучше не стоит. Так что, в любом случае, чем больше мы знаем о мире вокруг нас, тем лучше. Ну и палеонтологи в этом очень здорово помогают.
Ведущий: Хорошо. Ладно, был очень рад познакомиться, спасибо вам большое, Ярослав!
Ярослав Попов: Пожалуйста.
Ведущий: Подписывайтесь на наш канал, на канал Дарвиновского музея, и напишите в комментариях, если хотите, чтобы Ярослав создал свой канал.
Ярослав Попов: И кстати, могу сказать вдогонку, что наука палеонтология также полезна, мне кажется, всяким фантастам и авторам фильмов ужасов. Пусть тоже обратят внимание.
Ведущий: Ну все, до скорого!
Ярослав Попов: До свидания!
Ярослав Попов о «Парке юрского периода»
Ярослав Попов, научный сотрудник Государственного Дарвиновского музея, разбирает фильм "Парк юрского периода".
Благодарим за помощь со съёмкой Noosphere Studio.
Ярослав Попов: Всем привет! Я — научный сотрудник Дарвиновского музея, палеонтолог — Попов Ярослав. Команда SciTeam подготовила для меня несколько вопросов, ответы на которые, думаю, многим интересно было бы услышать. Ну и вопросы конечно же связаны с палеонтологией, а также с особым разделом палеонтологии, в котором я, если можно так выразиться, специализируюсь, то есть, с палеоихтиологией.
Вопрос: «Парк юрского периода» стал настоящим прорывом в большом кино. Как Вам фильм, понравился?
Я.П.: Скажу честно, я люблю голливудское кино. Я люблю и инопланетян, и динозавриков, и уж тем более люблю кино про динозавриков, поэтому просто, как зрителю, мне безусловно фильм понравился, тем более, что, когда вышел первый «Парк юрского периода», это было, конечно, что-то совершенно невероятное, абсолютно уникальное и, конечно же, он произвёл на меня большое впечатление. Тем более, что смотрел я его в довольно юном возрасте. Конечно, более поздние фильмы, a la «Мир юрского периода», уже не так впечатляли, но всё равно всегда приятно посмотреть их, но, исключительно, как сказку и как блокбастер. Безусловно, как палеонтолог я вижу там множество разных ошибок, но я пытаюсь на них не обращать внимания и рассматривать этот вариант, как просто такую удивительную сказочную историю.
Вопрос: В «Парке юрского периода» динозавров «воскресили» при помощи найденной крови из насекомых в янтарных инклюзах. Но в статье 2012 г. было сказано, что в тёплом влажном климате «период полураспада» ДНК составляет 521 год. Есть ли надежда, что мы сможем найти ДНК динозавров?
Я.П.: Этот вопрос, на самом деле, очень интересен. Да, действительно проводилось множество разных исследований, которые доказывали, что ДНК — структура достаточно хрупкая, и она за достаточно быстрое время начинает разрушаться. Но 521 год это, конечно, не предел существования ДНК. Мы все прекрасно знаем, что уже много лет пытаются обнаружить ДНК в замороженных тушках мамонтов, и не только мамонтов, но и лошадей, и многих других животных. И не только пытаются найти, но и находят, но фрагментированную.
То есть, даже, находясь в вечной мерзлоте, ДНК всё же за такой промежуток времени, как несколько тысяч лет, довольно сильно разрушается, последовательности нарушаются, и именно поэтому, отчасти, мы до сих пор не смогли клонировать ни одно древнее животное. Но это речь идёт о мамонтах, которые жили всё-таки несколько тысячелетий назад, пусть даже десятков тысячелетий, но динозавры-то жили миллионы лет назад, и до сих пор не найдено ни одного динозавра в вечной мерзлоте, судя по тому, как сильно изменился климат за миллионы лет, это просто физически невозможно. То есть, уже неоднократно ледяные шапки таяли, опять появлялись, поэтому найти ДНК в таком же виде, в котором мы её видим внутри мамонта, мы не можем. Но... Где можно её поискать? Хороший вариант предложил Майкл Крайтон в своей книге «Парк юрского периода» — поискать ДНК динозавров внутри янтаря. Все знают, что янтарь — это уникальный консервант, который сохраняет древних организмов как будто бы в первозданном виде и, причём, подчас очень древних. Много чего хорошего можно найти в янтаре, но не ДНК. Уже неоднократно проверяли, что ДНК не сохраняется в янтаре, больше того, на самом деле, то, что мы видим в янтаре — это, по сути, такой объёмный слепок древних животных. Пусть выглядят они практически так же, как живые, вот сейчас просверлишь, и там комарик целый сидит — но нет. Как только мы просверливаем отверстие до древнего животного, оно буквально рассыпается в пыль. То есть, там остаются только отдельные молекулы и только объёмная форма, объёмный слепок. Для исследований это, конечно, очень здорово, но никаких органических молекул там уже найти не удастся.
Больше того, на самом деле, несколько лет назад учёные даже нашли хвост динозавра, застрявший в янтаре, но даже в этом хвосте никакой ДНК уже не сохранилось.
Есть ли шанс найти где-то ещё ДНК динозавра? Сложный вопрос. Вроде бы, оказывается, что кости тоже являются прекрасным консервантом, и внутри костей динозавра удаётся найти даже остатки органических молекул, вплоть до каких-то полуразрушенных динозавровых белков, хотя и здесь есть некоторые споры. Возможно, что это белки уже вторично образовавшиеся, например, в результате деятельности каких-нибудь бактерий.
Поэтому это очень сложный вопрос, по крайней мере, на данный момент ДНК динозавров не найдена, и каких-то мест, в которых мы могли бы с большой вероятностью найти ДНК динозавров, мы не знаем. Но... Как говорится, всё бывает в первый раз. Постоянно происходят новые открытия и, возможно, что когда-нибудь мы найдём ДНК динозавров, хотя и пока таких возможностей не имеется. Да, кстати, между прочим, есть другой уникальный способ, как можно было бы воскресить ДНК динозавров. Как уже многим известно, птицы — это, по сути, дожившие до наших дней динозавры. Сейчас есть уникальные методики, которые позволяют, изучив ДНК современных животных, убрать все, скажем так, нововведения, которые произошли за определённое количество миллионов лет, и посмотреть на генетический код предка. И вот такой эксперимент провели недавно с птицами, и как бы восстановили генетическую последовательность последнего динозаврового предка птиц. Пока что мы синтезировать эту ДНК не в состоянии и не в состоянии это животное клонировать, ДНК которого на компьютере мы создали, поэтому, насколько она действительно соответствует ДНК динозавра пока что проверить не удалось. Посмотрим, может быть, что-нибудь интересное придумаем.
Вопрос: Динозавры в фильме живут на островах Исла Нублар и Исла Сорна, что немного западнее Коста-Рики. Это субэкваториальный климат со среднегодовой температурой выше 20° C. Выживут ли динозавры с сегодняшним повышенным уровнем кислорода и в более холодном климате?
Я.П.: Скажем так, что касается кислорода, ответить достаточно сложно... В принципе, действительно, есть многие доказательства, в том числе, полученные, благодаря исследованию древнего янтаря, а точнее говоря, его состава, которые показывают, что во времена динозавров уровень кислорода был ниже на несколько процентов, чем сейчас, поэтому динозаврам, наверное, дышать было бы в нашем климате довольно сложно, но насколько это сложно и могли бы они приспособиться или нет, на этот вопрос я затрудняюсь ответить. И вообще сложно достаточно это проверить. Не настолько большая разница в концентрации кислорода, поэтому, наверное, приспособиться динозавры бы смогли, но это всё исключительно такие гипотетические представления. А вот, что касается климата, здесь можно быть чуть-чуть более конкретным. С одной стороны, в основном, динозавры жили в очень тёплом и сглаженном климате. В целом, на протяжении мезозойской эры, климат был тёплый, я бы сказал даже парниковый, и на огромных пространствах распространены были тёплые тропические леса, поэтому неудивительно, что пытаясь воскресить динозавров в фильмах и в книгах, их помещали именно в тропики.
И, мне кажется, что в современных тропиках динозавры чувствовали бы себя вполне неплохо. Но могли бы они выжить выжить где-то севернее? Ответ на этот вопрос не столь однозначен. Раньше ответ у учёных был простой и определённый: «Нет, не могли. Динозавры — это существа, которые жили только в тёплом климате». Но постепенно мы всё больше и больше понимаем, что динозавры гораздо ближе к птицам, чем к каким-либо рептилиям, и, возможно, что уровень их обмена веществ также был ближе к птичьему. А птицы, как мы знаем, могут выживать и в достаточно экстремальных условиях. Возможно, что некоторые динозавры тоже смогли бы выживать даже при отрицательных температурах.
В этом плане, наиболее любопытно исследование динозавров, живших на полюсах. Во-первых, найдены динозавры, жившие в Антарктиде, правда, она тогда находилась гораздо южнее, чем сейчас и, возможно, это не самый лучший показатель, но ещё любопытней, что динозавры были найдены на Чукотке, и динозавры найдены были на Аляске. И судя по тому, как реконструируют древние широты, оказывается, что в юрском и меловом периодах и Чукотка, и Аляска были на полюсе, причём, буквально на самом полюсе, ещё севернее, чем сейчас.
И даже во времена динозавров полярную ночь никто не отменял, и перепады температур были достаточно существенными, а в отдельные моменты на полюсах так и вовсе формировались ледяные шапки. А динозавры там жили, динозавров находят в этих отложениях, значит динозавры как-то могли приспособиться. Некоторые предполагают, что они мигрировали, когда становилось особенно холодно, в более южные широты и потом возвращались обратно. Но надо сказать, на той же Чукотке найдены очень мелкие динозавры, такие как троодонты, эти динозавры вряд ли могли далеко уходить. И к тому же, там найдены были даже остатки скорлупы яиц, то есть, динозавры гнездились в этих суровых полярных широтах. Таким образом, можно сделать вывод, что скорее всего некоторые динозавры могли переживать, по крайней мере, кратковременные существенные понижения температуры, вплоть до 0 градусов и даже ниже.
Вопрос: За 65 млн лет, со времён вымирания динозавров, экосистемы сильно перестроились. Реально ли существование динозавров в эпоху млекопитающих и цветковых?
Я.П.: С этим, конечно, спорить сложно. 65 млн лет — это большой период времени. За это время очень сильно изменилась наша планета. Но... Если говорить о млекопитающих и цветковых, то я, честно говоря, не вижу никаких проблем. Во-первых, да, конечно же, произошли колоссальные изменения в мире растений, если бóльшую часть эпохи динозавров, весь мир растений — это был мир гигантских папоротников, гигантских хвощей и в первую очередь — голосеменных. То есть родственников ёлок, также всевозможных гинкго, саговников и так далее. Дальнейший мир, мир кайнозойский — это мир покрытосеменных, это мир берёзок и дубов, а также всевозможных фиалок и так далее. Эти растения абсолютно разные и по строению, и по своему химическому составу, и, безусловно, животные, которые с ними встречались, они тоже вели себя совершенно по разному. Далеко не все организмы, которые могли приспособиться к голосеменным, смогли бы приспособиться к покрытосеменным. Всё бы это было справедливо, если бы не один маленький нюанс — первые покрытосеменные появились ещё в эпоху динозавров, скорее всего, в юрском периоде, а в середине мелового периода, когда динозавры вовсю продолжали царствовать на нашей планете, произошёл как раз переворот в мире растений, и мир голосеменных сменился на мир покрытосеменных. И уже в конце эпохи динозавров динозавры существовали в мире тех же растений, которые мы видим сейчас. То есть, динозавры были прекрасно знакомы с цветковыми растениями, больше того, некоторые динозавры отлично приспособились к этому типу корма, например, утконосые динозавры, которые специально для перетирания покрытосеменных растений себе целую батарею зубов отрастили, поэтому я не вижу никаких проблем, чтобы динозавры жили в современном мире покрытосеменных.
И что касается млекопитающих. Опять же, млекопитающие во время динозавров жили и, в конце эпохи динозавров, они уже начали достигать каких-то более менее ощутимых размеров, по крайней мере, были видны вполне невооружённым глазом. Ну, скажем, размер какого-нибудь барсука. Конечно же, млекопитающих размером со львов или, тем более, со слонов не было. Но я, опять же, не вижу никаких глобальных проблем в том, что современные млекопитающие столкнутся с древними динозаврами. Наверное, конкуренция какая-то началась бы, наверное, какие-то динозавры не смогли бы приспособиться, но в целом, динозавры, как большая группа, весьма разнообразная, мне кажется, вполне смогла бы адаптироваться к современным цветковым и к современным млекопитающим.
Вопрос: Многие уже в курсе, что велоцираптор в фильме не совсем правильный. А если точнее, он втрое, а то и вчетверо, крупнее реального. Что ещё резануло глаз популяризатору палеонтологии в фильме Спилберга?
Я.П.: Знаете, если попытаться перечислить все, скажем так, с точки зрения современной науки, неточности, которые мы видим в фильме Спилберга, то это будет разговор где-то на полчасика минимум. Потому что их на самом деле много. Я, пожалуй, всё-таки этого делать сейчас не буду, но если обратиться к самым ярким моментам, которые, действительно, вот в первом фильме всё-таки выбивались из научной колеи, скажем так, это отсутствие перьев у динозавров, в первую очередь. Мы сейчас знаем, что динозавры гораздо ближе к птицам, чем к пресмыкающимся. И мы знаем, что очень многие динозавры были покрыты перьями, в том числе, кстати, упомянутый велоцираптор, который был не только в фильме показан больше, чем на самом деле, но он ещё показан там без перьев. Такой несчастный, огромный, ощипанный велоцираптор.
Очень многие динозавры из тех, которых мы видим в фильме, должны были быть в перьях. Но не были... Например, тот же дилофозавр тоже, по идее, должен был быть в перьях.
Кстати, тиранозавр Рекс всё-таки у нас голый. Отпечатки кожи находили и, действительно, у него кожа была голая. Так что этот ящер более-менее правдоподобно выглядит. В общем, первое, что режет глаз — это перья. Единственное, что можно сказать в защиту Стивена Спилберга, так это то, что когда снимался этот фильм, всё-таки не было ещё известно так много самых разных оперённых динозавров, и вообще разговоры о том, что динозавры были в перьях, велись только в теоретическом, скажем так, аспекте. И уже после выхода фильма «Парк юрского периода» было найдено множество отпечатков перьев, перьев в янтаре и так далее. То есть, на тот момент не было особой необходимости делать динозавров в перьях, хотя предсказать, что у динозавров были перья, уже вполне можно было. Но уж последующие фильмы вполне могли бы изобразить динозавров в перьях, но почему-то делать этого не стали. Хорошо, что ещё? Как вы помните, в первом фильме от тиранозавра скрывались очень интересным способом, а именно, замирали. И там тиранозавр обнюхивал главных героев, практически носом их толкал, но при этом не замечал, потому как они не двигались. Скажу прямо, это не так. Судя по всему, что мы знаем про тиранозавра Рекса, про его зрение, про его мозг, можно сказать, что опять же, он ближе к птицам, чем к каким-нибудь лягушкам. Больше того, зрение у него было очень хорошее и было сопоставимо со зрением ястреба. Нет никаких оснований предполагать, что он не видел недвижущиеся предметы, поэтому это конечно же бред страшный и, уверяю вас, спрятаться под носом тиранозавра, замерев, ни у кого бы не получилось. Я уж молчу про то, что у них ещё нюх был шикарный. У них очень крупные доли мозга, отвечающие именно за обоняние. Поэтому если бы тиранозавр захотел бы съесть человека, который находился рядом, он бы его заметил, честное слово. Ещё можно сказать, что интеллект некоторых динозавров в фильме показан выше, чем он, скорее всего, был на самом деле, в первую очередь, речь идёт, конечно же, о велоцирапторах. В фильмах велоцирапторы показаны очень умными. Они там и двери открывают, и чего только не делают, а если уж говорить о более поздних фильмах, таких как «Парк юрского периода 3», то там велоцирапторы просто гении какие-то невероятные. Как там рассуждал Алан Грант, главный палеонтолог этого фильма, велоцирапторы были настолько умными, что они были умнее дельфинов и даже, возможно, умнее приматов. Вот, ни разу они не были умнее, чем приматы, честное слово. Да, по сравнению с мозгом других динозавров, у манирапторов, к которым относятся велоцирапторы, мозг был относительно крупным. То есть, они были относительно умнее, чем какие-нибудь стегозавры и, возможно, даже умнее, чем тот же тиранозавр Рекс.
У них был мозг сопоставимый, относительно размера, с мозгом некоторых современных птиц. То есть, птичьи мозги — это для динозавров высокий интеллект. Но при этом, всё-таки, это был даже не мозг попугая и даже не мозг ворона. Наверное, мозг велоцираптора можно было бы сопоставить с мозгом кролика. Сами понимаете, кролики всё-таки не самые сообразительные существа на планете. И уж точно не умнее каких-нибудь дельфинов или приматов. Так что, это, конечно же, неточность. Можно ещё много чего вспомнить, но, пожалуй, ограничимся этим.
Вопрос: Будь у Вас возможность создать доисторический парк, какой период и каких животных Вы бы показали?
Я.П.: Хочется показаться очень умным и высказать какую-нибудь такую гениальную мысль, например, что я бы создал парк вендского периода, чтобы показать уникальных первых многоклеточных животных, которые были ни на что не похожи, но это будет неправдой. На самом деле, так как всё-таки в детстве я часто смотрел «Парк юрского периода» и с детства люблю динозавров, я бы всё-таки тоже бы выбрал какой-нибудь период, связанный с динозаврами. Если бы была возможность воскресить самых разных животных, то я бы конечно постарался бы забрать животных из разных периодов, каких-нибудь характерных, и построить вот такой вот доисторический парк, чтобы показать заодно, как проходила эволюция и как сильно менялись животные. Но если бы, всё-таки, была какая-то жёсткая необходимость выбрать какой-то один период, я бы, всё-таки, выбрал какой-нибудь период с динозаврами, честное слово. Может быть, даже меловой период, тоже мне нравятся тиранозавры и велоцирапторы, что со мной поделаешь.
Чихающий лаборант или мезозойский динозавр? Интервью с палеонтологом Павлом Скучасом. Часть 2
SciTeam записали интервью с кандидатом биологических наук, доцентом СПБГУ, палеонтологом Павлом Скучасом. (П.С. — Павел Скучас, С.Г. — Сергей Гачин). Павел Петрович уже был на Пикабу на прямой линии, организованной всё тем же SciTeam.
Стенограмма представлена для наших коллег из PaleoNews
Часть первая
Часть вторая
С.Г.: Так, я заслушался и всё основное забыл. Как ищут, где копать, что используют для этого, [чтобы] найти местонахождения?
П.С.: Многое уже известно, и первопроходцы были до нас. Огромное спасибо надо сказать геологическим службам по всему миру — у нас в ХХ и ХIХ веке, в первую очередь, конечно, в двадцатом, в советское время, шло картирование геологическое. Особенно, когда Советскому Союзу, молодой стране, понадобились новые ресурсы, пошло освоение арктических территорий, труднодоступных. И, соответственно, посылались в разные места партии геологов, они пытались понять, какие породы выходят, какого возраста, что из себя представляют. Результатом этой деятельности были геологические карты. Геологические карты того или иного масштаба сделаны, в общем-то, для территории бывшего Советского Союза, ну и, на самом деле, для большей части Земли уже. Но если мы говорим про нашу страну, то в России, в Российской Федерации, есть геологические карты, хотя там есть много мест, которые бы желательно детализировать. Это какие-нибудь труднодоступные северные регионы, куда до сих пор геологи ездят и делают эти карты. Во время подготовки таких карт, во время работы реальных экспедиций находили иногда остатки. Если во время работы партии находят кости динозавров, обязательно это фиксируется — и другие, на самом деле, любые окаменелости тоже. Мы говорили про стратиграфию, а это важно — задокументировать, какие находки были сделаны, чтобы использовать для определения возраста. И в легендах к этим картам указывалось, в подробных отчетах указывалось — если геологи нашли динозавров, надо туда ехать, искать динозавров. Далее, есть такое правило — что окаменелости, либо (давайте пример с позвоночными) кости надо искать там, где они есть. Это правило такое -— первое правило палеонтологического клуба. Что это значит? Бесполезно искать кости динозавров в осадочных породах палеозойской эры — тогда их еще не было. Или глупо искать динозавров вместе с мамонтами — они уже тогда вымерли, за исключением птиц. Соответственно, при поисках динозавров нас интересует конец триаса, юрские и меловые отложения — это уже сильно сужает круг. Дальше мы не будем искать динозавров в морских отложениях, мы будем искать их на континенте — это тоже сильно сужает круг. И, на самом деле, когда смотришь на геологическую карту, понимаешь: ага, вот здесь вот континентальное отложение юрского периода, а дальше надо посмотреть, где они образовывались — это озёрные отложения, речные, что там находили? Если там находили кости рыб, то наверное имеет смысл поехать и посмотреть — может быть, при промывке там обнаружатся млекопитающие, зубы динозавров. Использование геологических карт, геологических вот этих знаний, которые уже накоплены — это вот основа для поиска новых местонахождений. Если нашли их в континентальных отложениях в одном регионе, и сходные континентальные отложения по своему происхождению есть в соседнем регионе — надо ехать и искать. Первые динозавры, которые условно считаются российскими, на самом деле, они не российские.
Это вот можно прийти в Геологический музей, у нас на Васильевском острове, посмотреть — там скелет динозавра, что называется Манчжурозавр. Это выкопали на другом, китайском берегу Амура, ещё до революции. Но что можно предположить: если на той стороне Амура есть меловые отложения, мелового возраста, то и на нашей они должны быть — значит надо искать где-то там же: в Амурскй области, в районе Благовещенска. Это было сделано, и мощные кладбища динозавров были обнаружены. Юрий Болотский и его сын Иван Болотский сейчас вот до сих пор в том районе копают, и там фантастические результаты. Но это, опять же, предсказуемо. Кроме этого, когда строят дороги, и в тех местах, где есть подходящие по возрасту и по своему генезису происхождения отложения, делаются уникальные находки: если срезают холм с меловыми отложениями континентальными, там есть шанс что-то найти. В нормальных ситуациях, и сейчас это стало нормой, по крайней мере, становится нормой для России: когда строят железную дорогу, пробивают туннели, привлекаются археологи геологи, соответственно, иногда и палеонтологи — чтобы ничего не пропало. Уникальные местонахождения в Японии — различных мезозойских позвоночных, в том числе динозавров — как раз были сделаны при прокладке туннелей, это нормально. Второй момент: надо искать еще и на карьерах. Если в карьере добываются юрские угли и в подробных описаниях этого разреза пишется, что выше этих углей находятся песчаные и глинистые отложения содержащие остатки рыб — надо ехать и смотреть такие места. Значит там позвоночные есть, это перспективное место. Поэтому ориентируясь на геологические карты, ориентируясь на происхождение тех или иных отложений, ориентируясь на предыдущие находки, можно предсказать с той или иной степенью вероятности удачные обнаружения. Всегда есть шанс что-то найти уникальное, либо, наоборот, можно провести там несколько недель или месяцев, и не найти ничего. Такие экспедиции тоже бывали.
С.Г.: А если нужно найти что-то конкретное, например, переходное звено от водного животного к сухопутному, от примитивных обезьян к человеку, можно как-то так сориентироваться, где это искать, например?
П.С.: В общем, это уже было сделано. Наиболее яркий пример — это ещё пока рыба, но уже почти амфибия под названием тиктаа́лик. Его нашли в позднедевонских отложениях Канады: целенаправленно известный палеонтолог Нил Шубин поехал туда, потому что он знал, что эти отложения такие прибрежные — морские, но прибрежные, либо очень близко к берегу. Это подходящий возраст, он пользовался правилом, что надо искать там, где они есть — и там находили остатки других рыб, панцирных. И вот они поехали, начали искать, искать, искать — и нашли.
Мы знаем, что млекопитающие — это Триас, что те же птерозавры — это Триас, черепахи — тоже Триас. Мы можем предположить, что в триасовых породах, ну, не с самого конца триаса, с середины—начала Триаса надо искать переходные формы к летаюшим птерозаврам, к млекопитающим. И действительно, некоторые такие формы, по крайней мере переходные к млекопитающим, или претендующие на таковые, были найдены. Нам нужно знать отрезок времени, где искать, и просто подбирать подходящую географическую точку, где сохранились породы подходящего происхождения. Опять же, переходные формы к птерозаврам бессмысленно искать в морских отложениях, но если вас интересует появление мозазавров — гигантских водных ящериц, которые появились в меловом периоде, нужно искать в морских отложениях начала мелового периода.
С.Г.: Можете назвать какие-нибудь самые выдающиеся открытия в палеонтологии за последнее время, за последние, например, десять лет?
П.С.: Есть, наверное, ключевые находки... Мне хотелось бы взять чуть пошире период, нежели десять лет. Вот как раз обнаружение вот этого тиктаа́лика, переходного звена...
С.Г.: В каком году?
П.С.: Ой, по-моему 2006-й.
С.Г.: Достаточно свежее еще.
П.С.: Но для меня самое яркое вообще открытие — это когда начали обнаруживать пернатых динозавров. Я просто помню, это что-то в районе девяносто седьмого года. Я помню, я тогда был студентом, и для меня это было действительно шоком. Только что был фильм «Парк Юрского периода», где впервые начала продвигаться идея происхождения птиц от динозавров — и тут находят пернатых динозавров.
Конечно это, мне кажется, одна из самых важных находок. Кроме этого, наверное, имеет смысл отметить находки Мари Швайцер, которые показали, что сохраняются сложные органические молекулы, белки, иногда даже оболочки клеток в ископаемых костях — для меня это был очень серьезный вызов. Кроме этого, когда начали по размерам полостей клеток, которые строят кость — они называются остеоци́ты — реконструировать размеры генома, то есть количество ДНК на одну клетку ископаемую. Потому что чем больше ДНК на одну клетку, тем больше клетка сама — это просто правило, которое работает на современных животных. Получается такой уход постепенный от классической такой палеонтологии в сторону молекулярных процессов, молекулярной подоплеки — это, конечно, тоже впечатляет. Таким образом, тиктаа́лик, пернатый динозавр и открытие Мари Швайцер... И спасибо многим китайским находкам которые не являются динозавровыми — это и раннемеловые птицы, много новых видов птиц было открыто в Китае, что улучшило понимание эволюции птиц. Совершенно фантастические юрские и меловые находки млекопитающих — это по сути дело реабилитация этих мелких зверьков. Можно даже не называть их мелкими, не все из них были мелкими, но таков наш стереотип о мезозойских млекопитающих — что-то маленькое и невзрачное. Нашли сейчас самых разных мезозойских млекопитающих: планирующих, как белки-летяги, полуводных, как бобры, роющих, как кроты и т. д.
С.Г.: Это недавно было?
П.С.: Да, это все в течение последних 10 лет было сделано несколько находок. Вот этот, который жил как бобр, это совершенно вымершая группа, докодонты называется, и даже родовое название — касторокауда, боброхвост переводится.
Совершенно фантастическое получается разнообразие. Ну и таких на самом деле, открытий... Я только про позвоночных говорю, а уж сколько сделано всего в реконструкции кембрийских беспозвоночных организмов, сколько сделано в реконструкции появления и выхода растений на сушу в палеозое, появления цветковых растений! На самом деле, палеонтология сейчас очень серьезно двигается вперед, будет сделано множество находок, но и в потоке информационном, который сейчас обрушивается на нас... Ведь пишут много статей. Это хорошо, значит палеонтология развивается, но оценить полностью научную значимость новых находок иногда сложно. Когда заголовок, вводит в заблуждение, например, недавно: открыли самую большую наземную птицу из группы слоновых — эпиорнисов. Действительно, там оказалось, что то были огромные вроде как, до 700 килограмм веса нелетающие мадагаскарские птицы. Но их не открыли заново — просто раньше это был самый крупный вид эпиорниса, а теперь его выделили в отдельный род. Просто там посмотрели строение — да, отличается от остальных эпиорнисов. Это интересно? Интересно. Это дает что-то абсолютно новое для понимания эволюции позвоночных? Нет. Поэтому да, нас радует что-то большое и крупное, но всегда надо понимать, что это дает для общего понимания картины. Поэтому находок много, открытий много, но для меня такими иконами открытий палеонтологических являются открытия пернатых динозавров, тиктаалика и органических молекул ископаемых остатков.
С.Г.: А чего вы ждёте, например, каких-нибудь будущих открытий?
П.С.: Ну, я все еще надеюсь открыть какие-то переходные звенья, наверное, мне хочется, например, обнаружить переходные звенья от древних амфибий к современным. Их опять же надо искать в триасовых отложениях. У нас были экспедиции на Нижнюю Тунгуску — мы нашли амфибий, которые были известны и до нас, сейчас изучаем и смотрим, может быть, это вот что-то близкое к переходному. Ну, по крайне мере, это интересный процесс. Но каких-то таких задач на ближайшее время: поехать туда и найти что-то переходное, или найти что-то гениальное — я не стал бы ставить. Скорее, мне сейчас интересно развитие целых фаун, как развивались фауны в юрский период, в начале мелового на территории России, как эволюционировали, какие были особенности у фаун, которые формировались в полярных территориях. Поэтому ездим в Якутию, изучаем полярные раннемеловые фауны. У нас есть материал, который привезли наши замечательные палеоботаники, которые сделали уже пионерские такие открытия. Ну вот, сейчас есть недообработанный материал по динозаврам, который нужно доделать и ответить, может быть, на ряд вопросов — как динозавры жили в условиях полярной ночи и полярного дня. На самом деле, задач много. Потихонечку они будут решаться, я думаю. Ну и мне, наверное, еще интересно все-таки: мы возвращаемся к палеобиологической линии палеонтологии — линии Жоржа Кювье — мне интересно, как жили те или иные вымершие представители, как они росли. Оказывается, что иногда про каких-то древних животных от которых много скелетов известно (те же самые пермские парейазавры — это практически символ Пермского периода), нет окончательного ответа, как они жили. Были они полуводными, водными или наземными, как они быстро росли — вот такие вот вещи пытаемся тоже решить, какие-то отдельные вещи. Или какие были основные механизмы эволюционного гигантизма у птерозавров — тоже меня этот вопрос интересует — у нас даже исследование было проведено на эту тему, но, к сожалению, пока еще оно не доведено до публикации. То есть планов много —- главное, чтобы люди были.
С.Г.: Важно ли популяризировать палеонтологию?
П.С.: Важно популяризировать науку в целом. Тут можно говорить о двух уровнях, или о двух параллельных линиях. Первое: чем больше людей имеют хорошее образование, ориентируются в научных достижениях, достижениях техники — тем просто выше культурный уровень, а чем выше культурный уровень, тем больше шансов оказаться в цивилизованном обществе. Ну это так, грубо говоря. Второй момент, он, наверное, такой совершенно не связанный с практической стороной. Мы все в детстве интересовались происходящим вокруг — вот эта детскость, она осталась у учёных, которые пытаются что-то новое найти, открыть что-то для себя. Все больше людей тоже хочет узнать что-то новое для себя, даже не будучи учеными. Мне кажется, что когда ученые делятся своими открытиями объясняют, что это значит, это такое взаимное удовлетворение потребностей детских педоморфных, которые остались у взрослых людей. Третий момент — этот момент, на самом деле, не сразу приходит в голову, но это единственный путь, чтобы наука жила. Представим себе ситуацию, что ученые вообще не делятся своими открытиями, что они делают — никто ничего не знает. Да, появляются холодильники, мобильные телефоны... С какого-то момента многие обыватели решат, что наука не нужна. А зачем? Вот у нас есть холодильник, есть мобильник а зачем нужна, например, палеонтология, или там еще что-то? В итоге такие люди, которые не знают о значении науки в целом, они придут к власти, к административным постам, и упразднят науку. Для того чтобы наука существовала, она должна объяснять, чем она занимается — иначе её просто прикроют. Получается, что популяризация науки удовлетворяет разные вещи: это интерес общества, это выживаемость науки самой и выживаемость общества в целом. Без этого ничего не будет, мне кажется.
==========================
Спасибо за внимание
Чихающий лаборант или мезозойский динозавр? Интервью с палеонтологом Павлом Скучасом. Часть 1
SciTeam записали интервью с кандидатом биологических наук, доцентом СПБГУ, палеонтологом Павлом Скучасом. (П.С. — Павел Скучас, С.Г. — Сергей Гачин). Павел Петрович уже был на Пикабу на прямой линии, организованной всё тем же SciTeam.
Стенограмма представлена для наших коллег из PaleoNews
Часть первая
Часть вторая
С.Г.: Сейчас мы с Павлом Петровичем обсудим, что такое палеонтология и зачем она вообще нужна. Первый вопрос: что такое палеонтология и когда она появилась, как она развивалась?
П.С.: Определений, что такое палеонтология, может быть много, но интуитивно мы понимаем, о чем эта наука. Это наука о любых вымерших, ископаемых организмах, не важно, животное это или растение. То есть, ключевыми словами является то, что эти организмы когда-то жили, но сейчас уже не существуют. У каждой науки есть предмет — что она изучает. Предметом палеонтологии являются окаменелости, они же ископаемые, они же фоссилии (есть термин). И очень интересно посмотреть, как менялись парадигмы, как менялось отношение и понимание, что такое ископаемый остаток. Ведь мы можем себе представить, что первобытные люди находили какие-то окаменелости. Что они думали, мы не знаем. Самая первая парадигма, пещерная, до нас не дошла. Письменности нет, и что они там думали в своей мохнатой голове, какой-нибудь неандерталец, который увидел трилобита, что могло ему прийти в голову? Черт его знает. Далее, возникли другие парадигмы: мифологическая, потому что находили странные какие-то вещи и думали, что это кости или другие остатки каких-то мифических существ. Например, все знают киклопов, они же циклопы. Откуда они появились? Откуда эта легенда? Все дело в том, что острова Средиземного моря когда-то населяли слоны. Слоны, как и многие другие крупные позвоночные, оказываясь на островах с ограниченными ресурсами, начинают мельчать. Так называемый островной эффект. То же самое было с некоторыми мезозойскими завроподами: гигантские представители оказывались на островах и мельчали. Так вот, эти слоны жили, вымерли, а их черепа остались лежать, и люди древние, античные, находили их, смотрели, а в том месте, где хобот, на черепе слона большая дырка. И туда помещали глаз в воображении. Так родились киклопы, они же циклопы. То есть иногда мифологические вот такие создания появлялись в воображении человека, основываясь на палеонтологических находках.
В Европе находили черепа шерстистых носорогов и думали, что это черепа драконов, потому что нет таких черепов, нет животных с таким строением. Параллельно существовала другая парадигма отношения к ископаемым. Что это попавшие в камень современные нам существа. Греки, например, находили ископаемые листья и видели в них листья лавра, которые попадают в камень, каменеют. Либо какие-нибудь ракушки, как устрицы, похожие на современных. Идея о том, что может быть вообще вымирание и что многие организмы не дожили до современности, очень медленно продвигалась. Созревала она только в каком-нибудь 18 веке и дозрела только в 19.
И первым, одним из первых признанных ископаемых вымерших созданий был мастодонт американский. Находили зубы, даже Джефферсон, президент, который подписывал декларацию о независимости. Он был, на самом деле, натуралистом, и у него есть замечательное произведение «Записки о штате Вирджиния». И там он упомянул америкум инкогнитум . Такую странную штуку, которая сейчас не встречается. От кого это? Сейчас мы знаем, что это зуб мастодонта, но тогда ещё не знали. И это взбудораживало: что-то необычное, в мифы уже не хочется верить и создавать, а как-то объяснять надо. И идея того, что кто-то жил и вымирал, не дожив до нашего времени, она созревала медленно, и это парадигма, в которой мы существуем и сейчас.
И надо сказать, что к этому пришли многие, можно сказать, палеонтологи, но основными направлениями в палеонтологии, наверно, можно считать два. Первое — это палеобиологическое. То есть, надо относиться к этим вымершим организмам, как к современным, они же когда-то были живыми. Давайте выяснять: как они жили, как они летали, или бегали, или ползали. И отцом-основателем этой линии можно считать Жоржа Кювье — очень знаменитого французского анатома и, можно сказать, отца палеонтологии. Параллельно, в Англии очень развивалась школа геологов, у которых основной задачей было выяснить, какие породы когда сформировались, какие слои более древние, какие слои более молодые, и они обратили внимание, что в разных слоях разная фауна ископаемых. И по этой фауне, по композиции этой фауны можно определять возраст: кто древнее, кто моложе. Это, так называемая, стратиграфическая линия, географическая линия в палеонтологии. Она до сих пор существует, есть такая дисциплина — биостратиграфия, когда геологи по ископаемым остаткам, по композиции фауны или флоры определяют возраст ископаемого. Это такая достаточно прикладная дисциплина. Но мне, как биологу, как палеобиологу, конечно, ближе линия Кювье. Поэтому я считаю таким вот прародителем именно палеобиологии — именно Жоржа Кювье.
С.Г.: Какой инструментарий используют палеонтологи в поле, в лабораториях, какие принципы?
П.С.: Принцип в полевых условиях такой: надо оценить то место, где будете работать. Каждое местонахождение в чем-то уникально. И оно диктует свои какие-то особенности. Если породы, в которых вам нужно искать — это речные отложения, например, песок, песчаник, которые сформировались в условиях потоков, там не будет, скорее всего, целых скелетов, нужно применять методики промывки. Когда вы берёте сито, по чуть-чуть сыпете этот костеносный песок, песок вымывается, а кости, крупные частички остаются, вы их выбираете. То есть промывка, на самом деле, это очень хороший подход, метод. Иногда, для того, чтобы сделать промывку общепромышленной, используется такой подход, который впервые придумал немецкий исследователь Хенкель. Мы знаем, что это распространённая фамилия достаточно. Вот есть действительно такой термин: процесс Хенкеля. Представьте себе бочку, в которой вырезана дырка где-то посередине, окошко, затянутое сеткой, мелкой-мелкой. Туда засыпается порода, дальше включается насос, который льёт воду через шланг в эту бочку. И вот, постепенно там муть крутится в этой воде и через окошко начинает вымываться. Там есть сетка, поэтому кости не уходят. Используя эту бочку (потом, естественно, порода высыпается, просушивается, просматривается), можно промывать значительные варианты, значительные количества породы. Но опять же очень важно не просто начать что-то промывать, надо оценить плотность, может быть, если у вас глина, надо сначала породу просушить, а потом только промывать и тогда она будет расходиться лучше, а, может быть, вам нужно сначала просеять, чтобы песок ушел, и потом уже глинистые частички промывать. У нас были экспедиции в Узбекистан, когда там за один сезон просеивали (сначала просеивали, потом то, что оставалось, просушивали и промывали, таким образом убирая глиняные компоненты) в общей сложности до 40 тонн. Это масштабы уже промышленные, то есть просев и промывка.
С.Г.: Сколько все это по времени идёт?
П.С.: Около месяца. Большой коллектив, с большим количеством людей, но все равно, 40 тонн. Если извлекаются целые скелеты, если это породы, как те же глиняные ловушки, где можно находить целые скелеты динозавров, конечно, в первую очередь используются раскопочные какие-то инструменты. То есть это могут быть шпатели, шило, кисточки, которые иногда показывают в различных фильмах — это классические раскопки. Обязательно понадобится лопата, для того чтобы очистить слой с костями, всегда этот инструмент становится необходимым. Что-то валится сверху, что-то может зарастать, потом, может быть, вам захочется ваше обнажение, местонахождение расширить влево или вправо, посмотреть, что там. То есть лопата — это всегда хорошо. Бывают породы очень плотные, там лопата вам не поможет, промывать это невозможно, тогда используется молоток. Например, многие сланцы, плитчатые породы — смотришь на них, ну что с ними делать? Берёшь и колешь их вдоль. И они, как плиточки, раскалываются, и ты каждую плитку раскрываешь и смотришь. Ага, что-то осталось, или ничего не осталось. Потом следующую. Бывают ситуации, когда позвоночные, остатки позвоночных сохраняются внутри геологических образований под названием конкреция. Что-то погибло, а вокруг него нарос минерал. Ну вот, как раз пример конкреции (показывает на столе).
Аммонит и вокруг него наросло уже геологическое такое образование. Некоторых очень древних наземных позвоночных (из карбона) находят как раз в таких конкрециях. Но для того, чтобы найти там один череп, надо тысячу конкреций расколоть. Опять же, все зависит от местонахождения: сначала палеонтологи узнают, с чем они будут работать. Если это будут породы глинистые и песчаные — это свой инструментарий. Там не надо брать с собой десять тысяч молотков. Там надо сито, или что-нибудь еще другое для раскопок мягких пород. Поэтому надо ориентироваться на конкретные местонахождения, инструментарий может быть разный. Я знаю, что для раскопок очень плотных пород иногда брали с собой генераторы и, по сути дела, пилили их болгаркой. Чтобы что-то выпиливать с собой брали целые электростанции, опять же уникальные местонахождения — уникальный подход. Я вот универсального совета по оборудованию, наверное, дать не могу.
С.Г.: Тяжелая техника используется?
П.С.: Да, там, где это возможно. Представим себе, что слой, в котором есть остатки, достаточно низко находится, а сверху него несколько кубометров пустой породы. Перекидывать это лопатами очень тяжело. Конечно, в этом случае здорово подогнать экскаватор и срыть эту пустую породу. Обычно надо очень следить, чтобы ковш остановился в полуметре, иногда чуть меньше от костеносного слоя. Если это профессиональный экскаваторщик, можно показать: «Только досюда». А дальше уже убираются остатки пустой породы — и вот вы на костеносном слое, можно продолжать. Да, такое бывает. Поэтому все зависит от вашей фантазии и количества денег.
С.Г.: Как отличить окаменелость от простого камня или подделки?
П.С.: Иногда это сложно. Если мы говорим о позвоночных (мне проще, наверное, объяснить на примере позвоночных), мы все знаем, что их скелет состоит из костей, а также у многих позвоночных есть зубы — это твердые части скелета. У костей есть принципиальный вариант внутреннего строения — это более плотная наружная часть и губчатая часть внутри кости. Если мы сделаем щелчок на микроскопе и посмотрим под увеличением, то там будут четкие определенные структуры, называемые остеонами. Любой знающий строение кости ученый может понять по срезу, кость перед ним или нет.
А дальше, иногда уже по особенностям строения, даже по кусочку, он может понять: «Ага, это — рыба. Или это возможно кусок динозавра — потому что зачастую кости продвинутых костистых рыб имеют очень слоистую структуру и очень сильно отличаются от костей наземных позвоночных. Кроме этого, я думаю, что многие из тех, кто слушает нас или смотрит, ходили к зубному врачу и слышали такие жуткие слова как «дентин» и «эмаль». Эмаль — это очень твердая структура — минерализованный слой, который покрывает зуб. Дентин — тоже плотно минерализованная структура, но дентин для эмали строит клетки, и в дентине есть канальцы, и для дентина характерна тоже своя особая структура. Поэтому когда палеонтолог находит что-то, похожее на зуб, он смотрит, есть ли там дентин, а где видна эмаль, а есть, может быть, какие-нибудь зазубрины, бугорки, характерные для тех или иных зубов или животных. Вот я могу привести примеры (показывает на столе): это вот зуб хищного динозавра — тиранозавроида из Узбекистана. Верхняя часть у него сколота, и, если посмотреть под микроскопом, там четко видно плотный слой эмали, дальше чуть менее плотный слой дентина, скол этот был, кстати, прижизненный — он кого-то жрал. Переворачиваем и видим полость — это полость пульпы. Я думаю, что у тех, кто ходил к дантисту, к зубному, и у кого было неудачное сверление — бур попадал в полость пульпы, где куча нервов, те ощущали всю эту «прелесть». Это типичная морфология, типичное строение зуба. Зачастую путают зубы с когтями (показывает): коготь динозавра, если мы посмотрим на его структуру, мы увидим, что там есть губчатая часть — никакого дентина, эмали нет, это типичная кость. Иногда бывают ситуации — игры природы или человека — когда зубоподобные вещи можно найти, но это совершенно не зубы. Как это определить? Вот на этом сколе, если поместить его под микроскоп, видна зернистость — это спрессованные части песчинок, или какой-то породы горной, все это просто горная порода. Что вот так «окатало» вот эту часть, сделало ее блестящей? Ну, это могло быть течение, либо это постарался человек — на этот вопрос я ответить не могу, но это точно не зуб, хотя, конечно, если смотришь на эту штуку — она такая блестящая, эмаль тоже блестящая — но по гистологии, по строению сразу можно отличить настоящий зуб от каких-то зубоподобных образований геологических.
С.Г.: И, соответственно, про лабораторный инструментарий: что используют палеонтологи в лабораториях?
П.С.: Тут опять же надо разделить на две фазы. Обычно, те остатки которые привозятся, они еще недоступны для изучения: их надо очистить, то есть, отпрепарировать. Обычно этим занимаются специальные люди в крупных музеях — в палеонтологическом институте в Москве, например, есть штатные препараторы. Это их профессия — очищать окаменелости от породы, открывать их и делать доступными для исследования. Совершенно замечательные препараторы есть во многих музеях, вот у меня есть знакомый в Берлинском музее национальной истории: человек совершенно молодой, активный, ему интересна палеонтология, ему доставляет просто наслаждение очищать кость, и не только кость, конечно, но он это делает совершенно профессионально, я так сделать не смогу. К сожалению, иногда бывает нехватка профессиональных препараторов — это обычная ситуация для нашей страны — и некоторые окаменелости мы должны очищать, препарировать сами.
Приходится склеивать кости, если они развалились, убирать лишнюю породу иногда. Кости динозавра, которые мы привезли из Якутии, были покрыты слоем известняка. Известняк пришлось смачивать в уксусе, чтобы он размягчился, и потом эти кости клеить. Иногда на это уходит несколько недель неспешной и ежедневной многочасовой работы — для того чтобы реконструировать, отпрепарировать, очистить и склеить одну кость. Бывают ситуации, когда кости настолько хрупкие, что их из породы не вынуть.
Сейчас фоновая методика, которую мы используем; оборудование, которое используется палеонтологами по всему миру — это компьютерный томограф. Можно при помощи компьютерного томографа изучить строение костей целого черепа, даже не вынимая его из породы — но при условии, если окружающая порода и кости разной плотности. Если они одинаковой плотности, томограф не сможет понять где кость, а где порода, и у вас будет красивое серое пятно вместо красивой 3D-реконструкции. Также томограф используется, когда нужно реконструировать внутренние полости, например, мозговую полость. А дальше, на основе этой реконструкции делаются выводы о строении мозга, или даже о поведении вымершего животного.
То есть, компьютерная томография — это стандартный метод. Естественно, компьютерные томографы имеются только в специальных хранилищах, в специальных лабораториях, помещениях. В кафедральных условиях их нельзя держать — все-таки из-за сильного рентгеновского излучения, для работы с ними нужны специальные помещения. Ну а так, стандартное оборудование, что на кафедре может стоять: стол палеонтолога, бинокуляр, в который можно посмотреть образец. При помощи бинокулярного микроскопа можно отличить зуб от куска породы. Потом, многие палеонтологические остатки мелких позвоночных — они очень маленькие. Все привыкли, что если мы говорим о палеонтологии, то говорим о динозаврах.
Хорошо, у зауропод кости огромные — таз в рост человека, но если мы берем зуб млекопитающего мезозойской эры — он может быть в длину один миллиметр! Либо зуб вымершей какой-нибудь гигантской китовой акулы — у современной китовой акулы-то зуб размером с миллиметр, ну и у ископаемых тоже был примерно столько же. Бинокуляр — это стандартный такой прибор, при помощи которого палеонтолог работает, но, кстати, лупу в полевых условиях тоже важно иметь. Если вы ищете мелочь, нашли там при промывке в сите этот самый зуб млекопитающего, чтобы понять, что это зуб иногда надо полчаса его в лупу разглядывать, чтобы потом поместить уже в какую-нибудь баночку, хранилище, чтобы довезти до лабораторных условий. Бывают ситуации при направлении исследований, когда нужно узнать опять же то самое гистологическое строение. Тогда делаются тонкие срезы — шлифы.
Кусочек кости — в эпоксидку, или в какой-то похожий полимер, наклеивается на стекло, срезается. И вот на стекле остается тонкий такой срез (в эпоксидке), то есть образец стабилизируют. Дальше он переворачивается и на специальных абразивных материалах шлифуется — делается тонким-тонким, чтобы можно было просветить в проходящем свете. Когда достигается минимальная толщина, образец покрывается предметным стеклом, сажается на клей и всё — у вас готовый препарат среза. Эти тонкие срезы потом изучаются при простом свете, на каких-то хороших световых микроскопах, либо на поляризационном. При поляризованном свете получается очень красивое изображение, потому что там подчеркивается плотность того, что мы видим: светлое, темное, яркое зависит от ориентации кристаллов в кости, иногда очень красивые картинки получаются. Таким образом, в изучении гистологии древних животных (это палеогистология) пользуются микроскопами и различными срезами. Ну и, на самом деле, только фантазия может ограничить выбор: иногда используются ротроны, как следующий такой этап после компьютерных томографов — там разрешение фантастическое, берутся какие-то пробы, изучаются различные изотопы, изотопы углерода, кислорода, иногда оные являются свидетельством теплокровности, то есть их соотношение зависит от температуры в которой жило животное, либо зависит от рациона — у травоядных и хищников разные соотношения изотопов, и вот таких примеров может быть много.
Иногда для палеонтологических исследований строят огромные лаборатории — есть исследователь Мари Швайцер, которая работает в Северной Америке, она сделала простую вещь — она взяла и растворила кости тираннозавра в кислоте, при этом весь минеральный компонент ушел, белковые частицы коллагены остались. И потом она при помощи современных молекулярных подходов начала изучать эти древние белки, ну как изучают современные, разницы нет. Для того чтобы такие исследования проводить нужны огромные лаборатории, в которых растворяется минеральный компонент, да так, чтобы никакого загрязнения там не было. Представим себе: вот растворяют кость динозавра подошел лаборант, чихнул, у него сопля вылетела — вот вам и белки чужеродные. Вместо динозавров сопли лаборанта получим — поэтому должны быть идеально стерильные условия, а дальше используется целый ряд сложных приборов, сложное оборудование, которое позволяет уже работать с молекулами. Если у вас есть фантазия и финансирование, то вы можете сделать очень многие вещи, потому как опять же и в случае работы на местонахождении универсального набора инструментов нет. Но бинокуляр лучше иметь.
С.Г.: А как отличают химеры от настоящих скелетов, полноценных? (И один вид от другого?)
П.С.: Тут надо смотреть на несоответствия: самое главное — морфология. Если мы вместо рук человеческому скелету приделаем крылья альбатроса, мы сразу поймем — что-то не то, что-то выбивается. У нас была ситуация, когда мы работали в Китае — нас пригласил музей, вернее музей при университете в городе под названием Гуанчжоу.
Замечательная поездка, мы работали с эоценовыми позвоночными, то есть это кайнозой. Мы приехали на карьер в глухую деревню достаточно китайскую, ну как глухая, там все заселено, но по меркам Китая достаточно дикая деревня. И местные жители зарабатывали тем, что искали в местном карьере большие конкреции, вот это вот маленькая конкреция (показывает конкрецию с аммонитом внутри), а они там иногда по 2-3 метра и практически в каждой такой конкреции либо панцирь черепахи, либо скелет крокодила, либо череп млекопитающего — что-то внутри содержалось. И они очищали породу и продавали то что там открылось: черепа крокодилов. У китайцев есть совершенно особое ощущение красоты и эстетики: пустого места не должно быть. Была черепаха с поврежденным панцирем, и специалист по черепахам Игорь Геннадьевич Данилов, уже из нашего города, Санкт-Петербурга, который работает в зоологическом институте, он сразу мне говорит: «Так, это новый таксон черепах явно, это надо выкупить, для науки это важно». Потом мы увидели череп аллигаторида, близкого к современного аллигаторам — там [их] ранее не находили, вообще таких древних находок в Азии не было, именно форм, близких к аллигаторам. Сторговались купили, но потом выяснились некоторые особенности. Чтобы этот череп аллигатора хорошо выглядел, его аккуратненько болгаркой так вот подрезали. В итоге часть швов просто перестала быть видимой, и определить его до вида или описать новый таксон стало невозможным. С черепахой поступили более ласково и более интересно: недостающую часть заменили пластинками других черепах — просто посмотрели, что подходит, и как пазл склеили. Причём, поначалу даже специалист по черепахам немножко завис, а потом, приглядевшись... Всё-таки для остальных костей этого панциря была характерна особая скульптура, а тут совершенно другая — стало понятно, что это что-то чужеродное. Поэтому по деталям морфологии, по деталям скульптуры, по деталям анатомии можно понять, что это химера. Сложнее всего с какими-то транзитными, переходными формами. С пернатыми динозаврами поначалу действительно шли подделки из Китая, когда брали часть теропода, брали часть птицы, делали химеру — вот получился пернатый динозавр. Тут надо очень внимательно смотреть, даже, может быть, применять какие-то геохимические анализы, чтобы полностью строение химическое у образца совпадало, чтобы это один слой [был] точно. Сейчас иногда до такого уровня доходят подделки, что их трудно отличить. Иногда перемалывают кости, потом их склеивают — чтобы было ощущение, что действительно это кость, говорят такое. Но всё равно под хорошим увеличением у вас должны возникнуть сомнения: «Что-то не так, надо бы проверить». А дальше уже вы смотрите на соответствие или несоответствие анатомии. Если что-то уникальное такое, необычное, то лучше проверить какими-то геохимическими методами. Посмотреть, может быть, эта порода разный химизм имеет — явно, что это из разных слоёв, что что-то накидали в одно... Поэтому сложно бывает.
==========================



















































