17 марта [ часть III из III ]⁠⁠

Комбинезон начинает давить подмышками и сжимать грудь, стесняя дыхание. Трусы врезаются в промежность. Одежда, словно уменьшаясь на несколько размеров, становится мала. В следующее мгновение ткань уже расползается по швам.

Это утолщаются и удлиняются мои руки-ноги.

Несмотря на притуплённую водкой чувствительность, метаморфоза ощущается, как повсеместные растяжения мышц и разрывы сухожилий. Как вывихи суставов и переломы костей. Треск с хрустом стоят соответствующие.

Так увеличивается моё тело.

Так расту я.

Раздаюсь вширь и ввысь. Ещё и ещё. Шмотки на мне уже рвутся в клочья, а рост не прекращается.

Чтобы не разворотить фургон изнутри, нужно немедленно сгруппироваться. Опускаюсь на корточки, подаю корпус вперёд так, чтобы плечи прижались к коленям. Руками обхватываю голени. Съёживаюсь, скукоживаюсь как могу. И всё равно локти упираются в боковые стенки, а макушка подпирает потолок. Чтобы не пробить крышу головой, наклоняю её, прижав подбородок к груди. От моей присядки «Газелька» тоже пляшет казачка на рессорах. Прямо ходит ходуном, бедная. Ничего, выдержит – ей не впервой.

Снизу, с пола, доносится полный ужаса животный визг. Зверюга-ликантроп, кошмарный монстр, лиса-оборотень – она до смерти напугана тем, что видит.

Что ж, когда я говорил про демона, то имел ввиду именно демона.

Голову мне перетягивает болезненным обручем. Это окклюдер – глазная повязка. Резинка от неё впивается глубоко в кожу. Никак не порвётся, всё ещё сохраняя мою нехитрую маскировку.

Эта история с войной, с пулей, с глазом… Не люблю её рассказывать… Потому что это брехня. На счастье, врать часто не приходится.

Весь фокус в том, что обществом принято прикидываться, будто никаких дефектов внешности не существует. В смысле, поглазеть на какого-нибудь заспиртованного в банке уродца – это завсегда пожалуйста. А вот пялиться на живого вроде как неприлично. Разговаривая с ампутантом, будешь со всей силы отводить взгляд от его культи. Общаясь с горбатым, станешь смотреть куда угодно, только не на его горб.

Завидев мою харю с пиратской повязкой, все сразу вперивают глаза в мой подбородок, стараясь не смотреть выше. Или вообще, имея со мной дело, предпочитают разглядывать собственную обувь. Реши хоть кто-нибудь присмотреться повнимательнее к моей переносице, к расположению единственного глаза, к нелепо пришлёпанному рядом чёрному кругляку… Осмысливший увиденное, бедолага заверещал бы, как верещит сейчас подо мной лиса.

Она лежит на спине между моих стоп, а я раскорячился над ней в позе лягушки, словно присел по-большому. Огромный и голый. Из одежды остался только окклюдер. Но стоит мне нахмурить бровь, как его резинка лопается с чпоком, а чёрный кругляк лепестком планирует вниз. Он больше не скрывает то, чего нет. Больше не мешает. И я с облегчением хлопаю своим, расположенным прямо по центру морды, единственным глазом.

Второго у меня отродясь не было.

– Охуеть…– выдыхает переставшая истерить лиса. – Циклоп…

Ну, во всяком случае, у меня один глаз, и одна бровь соответственно. Логично же.

Едва стихнув, снизу вновь поднимается ор:

– АААААА!!! – вопит лиса. – ЦИКЛОП!!!

– Ааа. – говорю я. – Говорящая лиса.

Она опускает взгляд с моего глаза. Смотрит ниже. И её собственные, без того выпученные глаза буквально лезут из орбит. Ведь там, на её мягкой, пушистой груди прилёг конец моего конца. Срамота, конечно, а куда ему деваться? Труселя-то в лоскуты.

Мужской половой орган порой называют одноглазым змеем. Не хвастовства ради: мой сейчас напоминает удава, который заглотил поросёнка.

Наверное, испугавшись, что он может проглотить и лису, та начинает брыкаться. Она извивается всем телом, пытаясь выбраться. А выбираться-то некуда. Две наши туши разбарабанило на весь фургон – мухе негде присесть. Только глупое животное всё равно брыкается. Когтистые лапы царапают сдутый, обоссаный матрас, а заодно мои голени со стопами. Достаётся и удаву. Натуральное членовредительство, которое надо прекращать.

Всего одного удара моего пудового кулака хватит, чтобы размозжить остроухую башку в лепёшку.

Раз – и готово, как говорится.

Но хотя эта лисица та ещё овца, я не хочу ей навредить. Отмывать её мозги с пола тоже. Поэтому как можно дружелюбней говорю:

–ТИШ-ТИШ! НУ-НУ! ТСС-ТСС!

Мой бас давит так, что вместе с лисой дрожит весь фургон. Выходит не очень дружелюбно, зато эффективно. Бесноватое царапанье между моих ног прекращается.

Убеждаю её: она хоть и назвала меня всеядным – ни людьми, ни лисами, ни оборотнями я не питаюсь. Объясняю: такое моё состояние обычно проходит за пару часов, нужно просто потерпеть. Прошу:

– А пока просто не рыпайся. Лады?

Лиса пищит жалобно:

– Л-л-лад-д-ы…

Видок у ней под стать голоску: лапки к верху, ушки прижаты. Глазёнки косятся загнанно на собственную щёку. Там, прямо на её заострённой мордочке, теперь расположился конец моего конца. Его головка, с человечью голову, придавила звериную башку к полу.

В памяти вдруг всплывает сказочная сцена: Колобок сидит на носу у лисы.

Она говорит:

– Т-ты не м-мог бы эт-то уб-брать?

Да хрен тебе, думаю, по всей наглой рыжей морде. Нечего было брыкаться. Что люди, что звери, нередко принимают доброту за слабину. Вот и эта плутовка, смекнув, что ей ничего не угрожает, тут же принимается борзеть. Из-под меня, вернее – ни при дамах будет сказано – из-под залупы раздаётся заметно осмелевшее:

– Это чё за шарпей? – два когтистых пальца оттягивают мою крайнюю плоть. – Разве вам не делают обрезание?

Всё накопившееся дерьмо уже выплеснулось. Поэтому говорю спокойно:

– Я русский. – опускаю глаз на одноглазого удава. – А его ты лучше не трогай. Если он встанет, здесь станет ещё теснее. Особенно твоей голове.

Её пальцы разжимаются, и оттянутая, морщинистая кожа шлёпается на место.

– Ебануться можно! Настящий, живой циклоп! – звучит из-под того самого. – О вас же ни слуху ни духу за тыщи лет. Даже ни одной киношки нормальной не сняли. Я думала, вы все вымерли. А оказывается, просто не в тренде.

Лиса лапой спихивает с морды мой прибор. И тот гигантской колбасой скатывается ей на плечо. Теперь она как бы в обнимку с членом.

– Кстати, если ты не знал, – говорит она то ли ему, то ли мне. – Самый мейнстримный циклоп — это ослеплённый Одиссеем древнегреческий Полифем. Но на самом деле, упоминаний о вас гораздо больше.

Похоже, очередной лекции не избежать.

Лиса-оборотень рассказывает, что на её исторической родине, каковой она, естественно, считает Ирландию, жил бог Балор – циклоп, который мог убивать армии врагов одним взглядом своего единственного глаза.

Она рассказывает про турецкого великана Тапегёза, и кавказского многоглавого Иныжа. Про филлипинского двуротого Буринкантада, и танзанийского инкуба Попобава.

Рассказывает про якутских гигантов Абасы, которые целыми племенами жили во всех трёх мирах.

Про китайских Цзянь, и японских Хитотсуме-Козо. Про эвенкийских Чулугды, и австралийских Папиниювари. Про чеченских Вамполы, и греческих Аримаспы.

Эти имена и названия упоминаются в разных мифах на разных концах света. Но все обозначают одно – гигантское, одноглазое, антропоморфное существо. И дофига умное, рыжее, антропоморфное существо убеждено: корни этих легенд берут начало если не от Балора, то от попсового Полифема сто процентов.

Лиса-оборотень говорит поучительным тоном девушки-всезнайки Кэйлей:

– Транснациональное мульти-народное просачивание кросс-культур. Как оно есть.

Едва ли звериная морда способна на человеческую мимику, но самодовольство на ней проступает даже сквозь мех.

Она говорит:

– А что скажешь про живущего в горах циклопа-великана, который всегда спит с открытым глазом?

Говорит:

– Его называют Дэв или Деви-якчишма, и нередко упоминают в мифах Таджикистана…

Я говорю:

– Да засунь ты себе под хвост всех этих нерусей!

Как только у неё получается меня выбешивать? Благо, больше, чем сейчас, меня обычно не разносит, так что можно психовать сколько угодно. И я ору:

– Я РУССКИЙ!

Может быть, я какой-то сраный мутант. Выкидыш, отрыжка Черноволжской АЭС. Может быть – просто урод. Отказничок-сиротинушка без роду и племени. А может, действительно настоящий демон. Но вместе с тем я коренной житель Черноволжской области – официального субъекта Российской федерации. Где родился, там и пригодился, как говорится.

Я РУССКИЙ урод, мутант и демон.

– Я ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ!

– Ну Лихо, и Лихо. – Говорит лиса. – Чё бубнить-то?

Поглаживая лапой моего удава, она говорит:

– Тут вот какое дело… Проголодалась я. – лапа скользит вниз. – И речь не о еде. – лапа взбирается вверх. – Эта штуковина в меня, конечно, не влезет. – лапа скользит вниз. – Но ты даже не представляешь, на что способен лисий язык. – она подмигивает, широко облизываясь от уха до уха. – И речь не о лингвистике.

В воображении вдруг всплывает неправильная сказочная сцена: лиса давится, проглатывая Колобка.

Мягкая, тёплая, пушистая лапа гуляет вверх-вниз, туда-сюда и обратно. В фургоне становится теснее. Источая усилившийся аромат фиалки, зверюга мурлычет:

– Ебать, какой же здоровенный. Капец я завелась. Это рили что-то новенькое.

В межвидовом сексе нет ничего нового, ничего необычного. Это любой зоофил подтвердит. А что правда необычно, так это моя плаксивость. Рыдаю весь вечер напролёт. То ли от шерсти… Да от шерсти же. Не от чего больше. Вот так живёшь-живёшь, и не знаешь, на что у тебя аллергия.

Слёзы, да что там – слёзища, под стать глазищу, наворачиваются, и капают пролитыми чекушками. Плюхаются на удава, на лису. Та фыркает, по-звериному встряхиваясь от влаги, смеётся:

– Ну что, плакса? Йифф-Йифф?

Вытираю из глаза её шерсть со своими слезами. Мотаю головой:

– Извини, лисичка, – говорю я. – Но ты просто зверски линяешь.


…ПОСЛЕСЛОВИЕ…

Как поётся в песне: «А напоследок я скажу…»


Большинство подобных историй начинается примерно одинаково. Только заканчивается всегда по-разному. Иногда – житьём долго и счастливо. Иногда – оскорблёнными чувствами, пощёчиной и дверным хлопком. А иногда – расцарапанным членом, разодранной мордой и сорванными с петель створками фургона.

Короче, секс в тот вечер мне так и не перепал.

Сказать по-правде, мне вообще ни разу не перепадало. В жизни.

Будем знакомы: Беломир, 38, БВП, русский, демон, девственник.

Казалось бы, ЛИХОй русский мужик. На личном авто – считай, при апартаментах. Нарасхват должон быть. Ан нет, не клюют — и всё тут. Видать, рыболовно-охотничьи уловки с женщинами не работают. Се ля ви, как говорят пиндосы.

На календаре нынче уже День дурака, а из головы всё не выходит День Святого Патрика.

Не выходит Кэйлей.

Не выходит Катя.

Где её сейчас носит? Поди, дальше рыщет по белу свету в поисках себе подобных. Двоечница. Про диффузию выучила, а закон Кулона – нет. Иначе знала бы, что подобное отталкивает подобное. И искать следует противоположное.

Плюс все эти её комплексы…

Ну, имеется пара лишних килограмм, подумаешь. Ну, бывает слегка повышенная волосатость – делов-то. Деваха совсем себя не любит. Как она собралась любить кого-то другого?

Любовь – не физика, ей не научишь.

Не то, чтобы мне есть дело до едва знакомой бабёнки, но поди ж ты – вот уже две недели я каждый день катаюсь по городу, и высматриваю среди людей мохнатую рыжую зверюгу со сверкающими жёлтыми глазами. А в бардачке «Газельки» теперь припасена не бутылочка беленькой, а упаковка антигистаминного.

По всему выходит, что День Святого – мать его так – Патрика стал для меня Днём Святого – мать его ети – Валентина.

Ну а что? Кто, если не простой русский мужик может научить любить по-русски? Пушкин?

Кстати, на днях вот стихотворение его выучил. «Циклоп» называется:

Язык и ум теряя разом,
Гляжу на вас единым глазом:
Единый глаз в главе моей.
Когда б Судьбы того хотели,
Когда б имел я сто очей,
То все бы сто на вас глядели.

Каково, а? Ай да Пушкин, ай да сукин сын кудрявый! Ну чисто про меня сочинил! Обязательно расскажу Кате при встрече. Думаю, ей понравится.

ЧУЖИЕ ИСТОРИИ by Илюха Усачёв