Синяя подводная лодка
Это продолжение. Предыдущая байка тут: Нежданный рай из Детройта
Зима 1997 года.
Был ранний январский вечер, падал снег и вокруг стояла такая редкая красота, которую в песне называют «синяя московская метель». В «волкмане» играл абсолютно соответствовавший моменту «Careless Whisper», и я шёл по набережной замёрзшей реки наслаждаясь моментом и так ненадолго приходящим «внутренним покоем». Честно, я бы ощущал себя той толстой, смешной пандой, если бы мультик на тот момент сняли.
Сегодня у нас, с четырьмя моими корабельными друзьями, намечалась не просто посленовогодняя пьянка, а серьёзное и расчётливое испытание себя на прочность.
Где-то по лету, ещё на практике, некий бородатый аспирант, только-только занявший эту должность на кафедре источниковедения и историографии и похожий на ободранного гуру дауншифтеров, в курилке ректората поведал двоим из нас, мне и неугомонному Ивану байку о легендарном испытании настоящих историков – алкогольно-ментальной игре в «подводную лодку».
Суть игры была проста. Нужно было помещение, которое можно было бы изолировать от внешнего мира, как минимум на пять дней. Окна в помещении занавешивались плотной тканью так, чтобы ни единый луч солнечного света не беспокоил игроков. Из помещения убирались часы, зеркала, радио-телеаппаратура, вообще любая вещь, которая могла бы обеспечить коммуникацию с находящимся снаружи помещения. Из техники допускались только музыкальные проигрыватели аудиозаписей.
По числу игроков набиралось максимальное количество крепкого алкоголя, по строгой математической формуле: возможности «лучшего» игрока, умноженные на количество игроков, умноженные на количество планируемых дней игры, и плюс полтора литра. То есть алкоголя для игры надо было не просто много, а вообще пиздец. Единственное требование к самому алкоголю было его качество, потому что от некачественного бухла в этой игре можно было непосредственным образом сдохнуть. Да, учитывая что вокруг стояли девяностые и «палёную» бухашку можно было приобрести везде, от детского сада до «илитного» магазина, это была опасная игра.
К алкоголю приобреталось какое-то, не очень большое, количество готовой, не требующей готовки и специальных условий хранения еды и простая запивка типа минералки.
Далее, участвующие игроки запирались в помещении, желательно снаружи, доверенным лицом, которое в установленный срок, желательно поздним утром, должно было помещение открыть. Алкоголь употреблялся до степени полного оскотинения. Если игрок вырубался, в его задачу входило на следующий день при приходе в сознание продолжать бухать дальше. И так до полной потери ориентации во времени и пространстве. Бухать-падать-бухать-поесть и падать. Повторять и повторять до полного окончания алкоголя. В идеале алкоголь должен был закончится вечером последних суток игры. По окончании бухла, бегать за новым, похмеляться и так далее, запрещалось.
Когда игра заканчивалась, и внешний мир открывался, по словам аспиранта, игроков настигали нирвана и прозрение, рядом с которыми грибы Кастанеды и рядом не валялись.
Как и любая другая, эта дебильная, но пассионарная идея с лета не давала нам с Иваном покоя. Мы посвятили в неё двух своих товарищей, того барыжного однокурскника и второго, бывшего, отчисленного с истфака на втором курсе за то, что на экзамене прилюдно назвал заместителя декана, толстую профессоршу в искрящемся чёрном платье «свиньёй в блёстках». Теперь он учился в другом городе на третьем курсе театрального ВУЗа и подавал большие надежды на спектаклях местного драмтеатра. В спектакле «Анна Каренина» в роли паровоза, да.
И вот, в январе, звёзды сошлись.
Перед новогодними праздниками, барыжный товарищ удачно вложил средства в последний писк: китайские тамагочи и, опять приобщив нас в качестве недорогой рабочей силы, заработал котлету бабла. И мы по небольшой тефтельке. Некая второкурсница с эконома (в отношении которой месяц назад сработали шароподкатывания Ивана) отдала нам ключи от комнаты в общежитии, где жила одна. И уехала к себе в далёкий район. Общежитие было, по тем временам, элитным - с туалетами в каждой комнате, по факту обычная панельная однушка. В таких селили преподавателей и студентов со связями.
Мало того, прямо перед новогодними, в двух аудиториях истфака рухнули потолки и нам, четвёртому и пятому курсам, продлили новогодние каникулы на время ремонта, аж на десять дней.
Всё было одно к одному, и мы не могли этим не воспользоваться.
Наша восходящая звезда рыночных отношений на наши и, частично, свои деньги приобрела нужное количество (больше десяти литров) водки, за качество которой ручалась. Нами было так же закуплено приличное количество солёных крекеров и тушёнки, а так же спизжено из запасов родственников две трёхлитровых банки солёных огурцов. Однушка была приготовлена, окна в большой комнате и на кухне были закрыты не просто плотной тканью, а настоящими экранами с чёрным брезентом (спизженным, как и огурцы, у деда с дачи) , которые соорудил я.
Для полной нереальности богемной атмосфЭры Иван откуда то припёр старый проигрыватель виниловых дисков и тучу непосредственно дисков от «The Rolling Stones» и «Deep Purple» до «Песняров» и «Песен гражданской войны».
И вот, любуясь «синей московской метелью» я уверенно шёл к «синей подводной лодке». Впереди было шесть дней, после чего нас должен был выпустить в мир непьющий брат нашего театрала.
( Я до сих пор убеждён, что выжили мы исключительно чудом, убедительно прошу такие эксперименты не повторять, мало того, я решительно против. Как там пишут… текст не является рекомендацией и одобрением действий. Людей впечатлительных и подверженных внешнему влиянию, беременных женщин, детей и прокуроорских прошу дальше не читать. )
Мы исполнили всё в точности так, как рассказывал нам гуру-аспирант.
Первый вечер мы бухали как не в себя, закусывая огурцами и крекерами с тушняком. Блевали под «You Can't Always Get What You Want», рассказывали анекдоты и приколы. Снова бухали. Дружным коллективом исполняли «Каховка, Каховка, родная винтовка» и «Дан приказ ему на запад».
На второй день алкоголь вливали в себя насильно. Но прибухнув, легко повторили первый вечер, растянув его на день.
На третий день было плохо. Я лично, даже на второй день никогда не похмеляюсь, сразу тянет блевать, но тут деваться было некуда. Питались мало, в основном пили и запивали. Песен уже никто не орал, разговоры шли вялые и заторможенные.
На четвёртые сутки всё слилось в одну сплошную синюю линию. Организм просыпался, ты вливал в организм стопку, в лучшем случае вторую и организм засыпал.
На пятые сутки бухло и еда закончились, но этого дня я не помню. И шестого. Время, место, да и моя, не совсем сформировавшаяся, личность перестали иметь значение.
Вывел меня из анабиоза яркий солнечный свет. Экраны были сняты и двери открыты. Я очнулся не первым и не последним и ушёл из общаги один, не дожидаясь никого. Честно в тот момент мне было насрать на них на всех. Меня поражала жизнь, яркие трамваи на улицах, живые люди, белый снег, синее небо и яркое солнце. Было удивительно, что они есть. Вместе с этим, накатывали такие усталость и желание окуклиться, что вся радость от удивления светом моментально проходила. А потом новые краски заставляли радость вернуться. И так бесконечными циклами, всё время как я шёл до дома. Опыт, который я запомнил навсегда. И знание о том, что так никогда делать не надо.
Исторический фон:
Из всех девяностых в России начавшийся девяносто седьмой считается одним из самых спокойных и стабильных в плане отсутствия дефолта, политических кризисов, путчей и многотысячных забастовок. Этот год прошел будто бы незамеченным, ведь страна только-только начала жить спокойно, временами хмыкая пьяному угару мухожука.
Остальной (вернее, западный) мир продолжал испытывать удовольствие, глядя на то как великая некогда страна продаёт сама себя и, со словами «не останавливайтесь» подогревал этот процесс всяческими нииштячками.
В России появились новая бытовая техника, новые тачки, новые голливудские фильмы, новая музыка. Именно тогда нас пачками принимали в ничего не значащие, но надувающие щёки клубы-говорильни, типа Лондонских, в различные бесполезные международные организации, финансовые клубы. Повальный криминал, безденежье и безработица в стране не были интересны никому. Зато начал действовать новый уголовный кодекс Российской Федерации, содержащий в числе прочих статью «за нарушение авторского права и смежных прав». На статью забивали все, кто о ней хоть что-то знал.
Зимой девяносто седьмого в Чечне, по законам шариата и под бдительным контролем банд были проведены президентские и парламентские выборы. Проголосовало сто процентов. Оставшийся ноль процентов подлежал умножению на ноль.
Из пиздатого была музыка. Зимой этого года образовались две из моих любимых русских групп: «Ленинград» и «Кукрыниксы». Раннего ( до «В Питере-пить») Шнура и всех «кукрыниксов» я слушаю под охотку до сих пор.
В остальном мире тоже было затишье. Продолжались вызванные процессом падения «красной империи» войнушки, падали самолёты, американцы продолжали чуствовать себя самым большим хреном на планете. Зимой девяносто седьмого корпорация Pioneer выпустила первый плазменный телек. Через год они появились и у нас, по стоимости сравниваясь с однушкой на окраине города.
Вышли в прокат шикарные «Адвокат дьявола» и «Пятый элемент».
В качестве саморекламы: серия вранья про ментовку: Эшники
и графоманский детектив не про убийства: Не стучи, дятел!











