Это мне чем-то напоминает эпизод из книги Ю.И.Мухина "Три еврея или как хорошо быть инженером".
Далее цитирую
Так вот, в то время в институте учился майор, начальник пожарной части города, а у него служил старший лейтенант, как потом выяснилось, урод, который достал и МВД Казахстана, и все инстанции в республике непрерывными кляузами на всех и вся. Это присказка.
Возвращаюсь я утром в воскресенье из командировки, жена меня кормит, но вижу, что она несколько не в себе: что-то хочетмне сказать, но не решается.
- Ладно, мать, не тяни, что там у тебя случилось?
- Ты знаешь, у (называет фамилию майора, которого я тоже, само собой, знал) служит какой-то негодяй, так он написал в горком заявление - а моя жена была членом партии - что этот майор мой любовник, а поэтому я поставила ему хорошую оценку.
- М-да... - сказать мне было нечего. - Ладно, мать, как-нибудь с этим разберемся.
Доел, поехал на завод, решил накопившиеся оперативные вопросы и задумался, что делать. Вернее, что делать, подсказывала ярость, но надо было продумать технологию, как это сделать.
Появилась мысль, так себе - мыслишка, основанная на том, что этот старлей - говно, а, следовательно, и будет себя вести как говно, или, если хотите, как «культурный человек». Но никому говорить о своих планах было нельзя.
В понедельник разобрался с утренними делами и звоню в горком: правда ли, что у них есть такое заявление? Второй секретарь начала меня успокаивать, дескать, они этого негодяя знают, значения его писанине не придают и т.д. и т.п. Ага, значит, заявление есть, а значит, есть у меня и основания суетиться. Посылаю своего секретаря Наташу к юристу завода принести мне Уголовный кодекс с комментарием. Пришел с кодексом сам обеспокоенный юрист, но я сказал, что по такому пустячному вопросу он не нужен, мне нужно просто кое-что уточнить. Уточнил.
Еду на обед, командую своему водителю Федору подъехать к пожарной части. Захожу, сидят две женщины, здороваюсь, спрашиваю, где этот старлей. (Мне надо было, чтобы мне на него
указали, поскольку я его не знал в лицо.) Отвечают, что в части его нет. То, что они не спросили, как меня зовут, понятно - они меня знали, но вот то, что они не спросили, зачем мне нужен стар-
лей, мне не понравилось: значит, сплетни уже гуляют вовсю. Во вторник опять командую Федору свернуть к пожарной части, и опять все повторилось - старлея опять не было. После обеда возвращаюсь на завод, и через некоторое время звонок - этот урод мне сам звонит. Сообщает, что узнал, что я его ищу и что он тоже хочет со мною встретиться, так как у него есть много чего, что мне нужно знать. Я, сдерживаясь, предлагаю ему подождать, а я немедленно приеду.
Захожу, обе женщины тут (что мне и надо), посередине стоит мурло в форме и сапогах. Спрашиваю вежливенько, он ли это, мурло подтверждает: ошибки нет. Подхожу и, вкладывая в удар весь вес, бью его открытой ладонью по щеке. Мурло стояло перед своим столом, а посему на стол и упало. Я его беру за лацканы мундира, прижимаю к столу и вежливо, но громко, чтобы свидетели слышали, сообщаю, что если он еще хоть один раз упомянет имя моей жены, то я утоплю его в Иртыше. После этого я его отпустил, отступил и подождал, не полезет ли он драться: мне это было бы некстати, но что поделать, нужно было это проверить.
Однако старлей не обманул моих ожиданий - говно есть говно - он лежал, свесив ноги, на столе и перепуганно на меня пялился. Дело было сделано, и я ушел.Тут нужно понять меня тем, кто не понял. Я не мстил, мне было не до этого, да и не стал бы я мстить этому говну. Хотя, положа руку на сердце, конечно, и мстил, но месть эта была сверх 100%, чем-то вроде премии за образцовое выполнение задания.
Цель была в другом, и только эта цель не давала мне покоя: я муж и отец, на мне лежит обязанность защиты моей жены. А этот гад не только оскорбил мою жену, но и посмеялся надо мной, полагая, что я свою жену не сумею защитить. Так вот, главная задача, которая стояла перед мной, - защитить её от уже разошедшейся по городу клеветы, а все остальное не имело значения. Я даже не думал о последствиях, вернее, я знал, что мой план может не получиться, и тогда последствия будут для меня неприятными.
Но меня душила ярость, и все эти два с половиной дня я только и думал о том, как поаккуратнее дать ей выход в том направлении, которое решит стоящую передо мной задачу.
(...)
Я поднялся в свой кабинет, и тут же зазвонил городской телефон - помощник прокурора города вызвала меня для получения объяснений. Ну скорость! Привозит меня Федя в прокуратуру, на
втором этаже в коридоре сидят те две женщины-свидетельницы, имеряет коридор шагами старлей. Увидев меня, метнулся в противоположный конец - осторожный стал! Захожу в кабинет помощника, это была молодая, лет 30-ти, красивая женщина, здороваюсь.
На её лице аршинными буквами написано сожаление, и вместо ответа на мое приветствие она чуть не руками всплеснула:
- Юрий Игнатьевич, что же вы наделали!
- А что же мне было делать? - удивился я.
- Ну, в таких случаях в суд подают.
- Ничего себе! Да вы понимаете, о чем говорите? Этот же урод на суде под видом слухов выплеснет на мою жену ведро помоев, и что толку, что он эту клевету не докажет? А теперь пусть
он подает на меня в суд и докажет, что не писал в горком грязь о моей жене и что я ему почистил рожу по ошибке.
- Не будет он подавать в суд, поскольку прокурор собирается возбудить против вас уголовное дело по статье о хулиганстве.
- А вот это вряд ли. Я ни одного нецензурного слова не произнес, так что даже мелким хулиганством тут не пахнет.
- Но вы же его ударили!
- Нет, я его не бил - я дал ему пощечину, спросите у свидетелей - я ударил его по щеке открытой ладонью.
- Но он же упал!
- Ну, это уже его проблемы: раз начал клеветать на мою жену, то обязан был крепче держаться на ногах. А я нанес ему всего-навсего пощечину.
- Ну и что, что пощечину, какая разница, ведь вы все равно его ударили.
- Есть разница - по Уголовному кодексу Казахской ССР пощечина является всего-навсего оскорблением, и хулиганство тут никак не привяжешь.
Помощник прокурора с пару секунд молча смотрела на меня, осмысливая, что я сказал, затем взяла книжечку Уголовного кодекса, нашла статью «Оскорбление», пробежала её глазами, и
лицо её посветлело. Она тут же быстро и деловито взяла с меня объяснение и отпустила.
Теперь поясню свой план.
Я уже написал, что у меня неважная память, но если я что-то понял, то в необходимый момент могу это вспомнить. Первые годы в Ермаке я жил в общежитии и перечитал всю имевшуюся там
библиотеку. В том числе я почитал и Уголовный кодекс. На мой взгляд, там было довольно много несуразностей, которые и оселиу меня в памяти. И когда я начал думать, что же мне сделать с
этим мерзавцем, нужное из УК всплыло в памяти. Просматривая в УК малоинтересную статью «Оскорбление», я зацепился тогда взглядом за слово «пощечина», которое попало в эту статью, надо думать, в порядке ностальгии по дворянству.
Но на самом деле «пощечина» - это когда тебя обиженная девушка мягкой ладошкой хлопнет по щеке, а когда такое же повторит разъяренный мужик, то это уже оплеуха. Но, надо думать,
в СССР уголовные дела за оскорбление были исключительной редкостью, поскольку их обычно решали гражданские суды по жалобам оскорбленных, а оскорблений с пощечинами вообще,
наверное, никогда не было. Посему Уголовный кодекс никак не объяснял, где кончается пощечина и начинается оплеуха, по Кодексу все удары ладонью по щеке были пощечинами.
Как только я вспомнил про пощечину, стало ясно, что делать: надо было бить ладонью внезапно (от пощечины легко уклониться) и очень сильно, поскольку бить в идеале надо было один раз,
ведь если бы урод начал защищаться, то от статьи «Хулиганство»уже трудно было бы увернуться. Мне, правда, было все равно, и, идя на встречу с этим уродом, я все равно готовил себя к драке,
но хотелось бы до хулиганства дело не доводить, почему я и написал выше, что старлей не обманул мои надежды.
Тут уместен вопрос, а насколько велика разница между оскорблением и хулиганством, ведь и то, и то - уголовные преступления? В Казахстане такая разница была. Это второе, что я заметил в этой статье УК. По целому ряду статей в Уголовном кодексе уголовные преступления могли не рассматриваться как таковые, т.е. не рассматриваться народным судом, а передаваться
в товарищеские суды. Но по этим статьям решение о том, передавать дело в народный суд или передать его товарищескому суду, решала прокуратура. И только в статье «Оскорбление» было прямо указано, что при первом случае оскорбления дело подлежит рассмотрению товарищеским судом, т.е. прокурор города, даже если бы захотел, то не смог бы сделать из меня уголовника - за-
кон не позволял.
Помощница прокурора это поняла и быстренько подготовила дело так, что прокурору осталось переслать его в товарищеский суд по месту работы преступника, т.е. меня.
Дня через четыре мне озабоченно сообщают, что мой урод лежит в больнице с сотрясением мозга. Я звоню своему другу Григорию Борисовичу Чертковеру, заведовавшему травматологическим отделением нашей больницы.
- Гриша, у тебя лежит такой-то?
- Да, с тяжелым сотрясением мозга.
- Гриша, я его ударил ладонью по щеке, он даже на пол не упал, откуда у него может быть тяжелое сотрясение?
- Так это тот?!
- А кто же!
- Я тебе перезвоню.
Через полчаса рассказывает: «Нашел его, сказал, чтобы шел в палату, поскольку сейчас его сотрясение мозга будет устанавливать комиссия. Пока ходил за заведующей и невропатологом, он сбежал из больницы».
(...)
Думаю, что я достаточно подробно тут нахвастался, давайте теперь весь мой рассказ, абсолютно реальный, разложим по полочкам.
Анализ ситуации
Итак, возник конфликт, в котором участвовали две противоборствующие стороны, имеющие разные цели. В основе конфликта было желание «культурного человека» задавить своего
начальника на основе тех «достижений в общественной и духовной жизни», которые он освоил. Конкретно: он решил обвинить своего начальника в аморальном поведении и тем самым встать в ряды борцов за чистоту партийных рядов. Это действительно достижение общественной жизни, поскольку негодяй полагал, что если даже моя жена и подаст на него в суд, то он встанет в позицию верного «партейца», который просто «перебдел», зная, что «не бывает дыма без огня».
«Культурный человек» несколько раз ошибся, поскольку на самом деле «достижения общественной жизни» знал не очень хорошо. В частности. Он совершенно безосновательно считал, что будет иметь дело с моей женой, поскольку еще с давних времен - с тех пор, когда
она дала мне понять, что ей нравятся мои ухаживания, подобные вопросы перешли в мое ведение. И от нее требовалось всего лишь сообщить мне немного сведений о своем обидчике, чтобы я мог быстро его отыскать. Он несколько преждевременно начал считать её вдовой.
Далее, он совершенно безосновательно записал и меня в число «культурных людей», после чего размечтался, что я буду решать возникшую проблему «цивилизованными методами».
Вернее, он недоучел, что у нормального человека этих самых «цивилизованных методов» гораздо больше, чем у «культурного». По отношению к людям у нормального человека одни
методы, по отношению к скотам - другие, причем в средствах он себя не ограничивает, если их оправдывает цель.
И, наконец, самая распространенная ошибка, присущая всем: мы всех равняем по себе. И он уравнял меня с собою, между тем, если у него и было сотрясение мозга, то это только вследствие его мечты обсудить со мною поведение моей жены.Теперь о второй стороне конфликта - о «некультурном человеке», который не освоил всех «достижений общественной и духовной жизни» и до сих пор считает, что драться полезно и нужно. Ну, предположим, что я пошел бы путем, который «культурные люди» считают единственно правильным, то есть отдал бы
жену для обозначения полезной деятельности юридических и партийных крючкотворов и на потеху праздных зевак. Причем, учитывая писучесть того урода, это шоу растянулось бы на годы.
А так один удар, но сколько преимуществ!
Во-первых, и это главное, клевета о моей жене сразу потеряла актуальность даже у сплетников: донесет кто-нибудь Мухину, что ты трепался о его жене, и что будет? Предположим, что обком по жалобе старлея заставил бы горком разобрать его клевету, так горком бы ответил обкому: ага, мы разберем, а потом Мухин всем морды понабивает. Шутки шутками, но ведь я в этом деле
был главным судьей. По сути и в глазах всех, если я рассмотрел дело, вынес приговор и привел его в исполнение, то дело закончено и потеряло всякий интерес. А доказать инстанциям и миру, что я действительно это дело рассмотрел, можно было только так - дать в морду, наплевав на последствия для себя. Ничему другому люди не поверили бы.
Второе. Конфликт закончился очень быстро, причем обошелся мне всего в 30 рублей, не считая нервов. Но нервы человеку для того и даны, чтобы их расходовать, а то помрешь с полным
запасом нервов, а кому это надо?
В-третьих. Я об этом совершенно не думал и начал догадываться только тогда, когда увидел разницу отношений к моему поступку мужчины-директора и женщины-помощника прокурора:
на мою сторону неожиданно для меня встала лучшая половина населения. А если учесть, что эта половина умеет задолбать оставшуюся половину, то это не только приятно, но и кое-что.
И, наконец, в прокуратуру обращался не я, и это в глазах подавляющего числа людей было большим плюсом, поскольку дела частной жизни должны решаться частным порядком, а моя
решительность показала мою правоту. Напротив, мой противник, не ставший со мною драться и вместо этого пытающийся достать меня сквалыжными способами, в глазах людей четко определился в то, чем он и был, - в говно. Посему он начисто лишался каких-либо перспектив в этом деле.
Поэтому удар по морде подонка - это хорошее достижение в области «общественной и духовной жизни», т.е. по сути - очень культурное решение вопроса.
