VanProblem

Тень после любви

С моим вторым мужем мы жили в Казахстане душа в душу. Он был добрый, сильный, заботливый. Мы понимали друг друга с полуслова. Это было в 2012 году, в сентябре — как сейчас помню. Осень только начиналась, но в душе было тепло, потому что рядом был он.

Однажды мне приснился сон, настолько страшный, что я проснулась в холодном поту. Я не могла вспомнить всего, но отчётливо помнила чувство безысходности и темноты. Во сне он куда-то уходил, и я кричала ему: “Остановись! Не ходи!” Утром я умоляла его быть осторожным. Он лишь улыбнулся:
— Не бойся, любимая, всё будет хорошо.

Мой муж работал кровельщиком. Кроме основной работы, он подрабатывал: возил стройматериалы и рабочих на старенькой УАЗ “буханке”. В тот день он поехал с двумя товарищами в степь, в пустыню — строить бассейн для воды. Жара стояла невыносимая, солнце палило как сумасшедшее. Работу они закончили только к вечеру и уже в темноте выехали домой.

Но в степи легко сбиться с пути — они заблудились. Только к глубокой ночи нашли дорогу и выехали на трассу. И там, на пустынной дороге, случилось то, что изменило мою жизнь навсегда. На пустой дороге водитель встречного автомобиля уснул или отвлекся и произошло лобовое столкновение. Из троих выжил только один. Моего мужа не стало.

Я будто выпала из жизни. Плакала не переставая, спала урывками, всё внутри словно застыло. Похороны прошли как в тумане. Через семь дней после того, как мы его проводили, началось нечто странное — необъяснимое.

Я тогда работала в ресторане, смены были до четырёх утра. Возвращалась домой — и всё не так. Вещи разбросаны по полу, как будто кто-то перерывал шкафы. Замок целый, дверь закрыта, но квартира — как после набега. Моя кошка, обычно спокойная, стала другой — пугливая, тревожная. Она бросалась от малейшего шороха, смотрела куда-то в пустой угол, выгибала спину, шипела.

Как-то ночью я вернулась — в квартире темно, света нет. Люстра, которая всегда надёжно висела под потолком, вдруг лежит на полу. Ни ветра, ни землетрясения не было. Я стояла в прихожей, и у меня волосы поднимались на затылке.

Но самый страшный случай произошёл на тринадцатую ночь. Было утро, солнце уже пробивалось в окно. Я прилегла на диван, кошка устроилась у ног. Только начала засыпать — слышу, как кто-то вставляет ключ в замок. Дверь щёлкнула — открылась. Я вздрогнула, но не сразу встала — подумала, может, показалось.

Но кошка вдруг вскочила, вздыбила шерсть и зашипела. Она уставилась в сторону двери. И тут я увидела: в комнату входит он. Мой муж. В том самом костюме, в котором я его похоронила. Лицо спокойное, руки опущены. Он молча подошёл и лёг рядом со мной на диван.

Я замерла. Сердце колотилось, но боль ушла, мне вдруг стало тепло. Я гладила его по щеке, говорила:
— Любимый, как ты? Где ты был? Что болит?

Он отвечал тихо, будто сквозь толщу воды, но глаза не открывал. А когда всё же открыл — я оцепенела. У него всегда были голубые, светлые глаза. А теперь на меня смотрели абсолютно чёрные, без зрачков, без искры — как две ямы. Я отшатнулась, закричала:
— Ты не мой муж! Кто ты такой?!

Всё исчезло. В одно мгновение. Никого не было. Только входная дверь распахнута настежь, как будто её кто-то выломал.

С тех пор я старалась не спать одна. Сорок дней я жила как в бреду. Часы останавливались на одном и том же времени. Тени двигались по стенам, хотя света не было. Кошка пряталась под диваном, не выходила даже поесть.

Но как только прошли сорок дней — всё исчезло. Будто кто-то дал срок — и ушёл. Кошка снова стала ласковой, в квартире наступила тишина. С тех пор я верю — между нашим и тем миром есть граница. И в дни скорби она тонка как вуаль. Через неё могут прийти не только те, кого мы любим.

Мне тогда было тринадцать. Лето, деревня — всё как обычно: озеро, лес, рыбалка, ягоды. Жил я у деда в деревне за Зайцевой горой. Там, где во времена Великой Отечественной шли ожесточённые бои. Вокруг – следы войны: ржавая каска в канаве, кусок железа в земле, рассказ о солдате без имени. Но нас, пацанов, это не пугало. Мы носились по лесам, искали приключений и верили, что с нами ничего не случится.

Озеро Бездон — местная легенда. Огромное, с ледяной водой даже в июле. К нему вела широкая тропа, натоптанная машинами и людьми, — все туда ходили купаться. И вот однажды мы с моим другом Егором решили пойти на рыбалку. Добрались до дальнего берега, сели с удочками, но клёва не было совсем. Три часа просидели зря. Под палящим солнцем, утомлённые, уже собирались домой, как Егор предложил сделать крюк — набрать земляники в перелеске.

Лес в тех местах казался знакомым до последнего куста. Мы туда бегали каждый вечер — хоть с закрытыми глазами иди. Но в тот день что-то пошло не так. Мы собирали ягоды, болтали, как вдруг Егор окликнул меня и показал на едва заметную дорогу. Нет, не тропинку — именно дорогу. Заросшую, вросшую в землю, но различимую: если ковырнуть носком ботинка мох и листву, под ними оказывались старые булыжники, выложенные вручную.

— Наверное, старая дорога до соседней деревни, — сказал Егор.
Мы решили пройтись по ней. До той деревни было всего километра два, и направление казалось верным. Дорога уводила в чащу, лес сгущался, тени стали гуще, воздух — плотнее.

И тут я оступился. Съехал ногой с булыжников на мягкий мох.
Всё изменилось.

Воздух стал тяжелее, будто насытился чем-то невидимым. Сердце заколотилось. Я поднял глаза и увидел, что Егор стоит в нескольких шагах, но словно не слышит меня. Только когда я громко позвал, он вздрогнул и обернулся. Его лицо побледнело. Он тоже почувствовал — что-то не так. Лес был уже не тем. Не похожим на знакомый нам даже издалека. Как будто деревья стали другими — ниже, гуще, и странно кривыми, будто выросли не в этом времени.

Мы бросили удочки и побежали. Без слов, без оглядки. Просто бежали обратно — или туда, где, как нам казалось, был озёрный берег. Но всё было напрасно. Мы мчались долго, но ни тропинки, ни даже намёка на знакомые деревья — только чужой, дикий лес. Страх нарастал. И тут мы поняли: солнце садится. Хотя уходили мы не позже трёх дня, в лесу уже сгущались сумерки.

Решили заночевать. Оставаться рядом с той булыжной дорогой было жутко, казалось, что она живая — и что-то по ней ходит. Мы спустились в овражек, сделали лежанку из лапника, обрызгались найденным в кармане спреем от комаров. Легли спиной друг к другу, стараясь хоть немного согреться. Ветки трещали над нами, а лес будто затаился, прислушивался.

Засыпали мы, как раненые звери — в полудрёме, на взводе.

А потом…
Разбудил нас грохот мотора. Казалось, едет грузовик. Мы приподнялись, и я увидел, как по дороге кто-то проехал. Проехал, но невидимо. Ни фар, ни силуэта — только звук двигателя, скрежет, и будто бы металлический кузов трясётся от кочек. Потом — шаги. Скрип. Голоса. Не русские, гортанные. Затем — ржание лошадей. Звон удила. Шаги сапог. Сотни шагов. Они шли рядом с нами, проходили, словно неслись в прошлое сквозь настоящее.

Мы не шевелились. Боялись дышать. Я чувствовал, как у Егора дрожит спина, прижавшаяся к моей. Мы прятались, как могли. В какой-то момент мне показалось, что кто-то наклонился над овражком — прямо надо мной — но я не открыл глаз.

Всё прекратилось в 4 утра. Резко, как по команде. Наступила глухая тишина. Но мы не двигались до первых лучей солнца. Когда стало чуть светлее, выбрались наверх.

Дорога была истоптана. Как после боя. Следы шин, сапог, копыт — чёткие, свежие, словно только что прошли. Мы молча переглянулись и побежали. Уже не по дороге, а параллельно, по кустам, ломая ветки, царапая руки. Очень скоро вышли на знакомую тропу, потом к озеру, а потом и домой.

Родные ничего не заметили. Мои думали, я у Егора, его — что он у меня. И всё бы закончилось как страшная сказка, если бы через неделю я не рассказал деду. Рассказал не всё, но главное — про дорогу.

Дед изменился в лице. Подошёл ко мне, стал ощупывать руки, плечи, как будто проверяя — всё ли на месте. Потом только вздохнул и сказал:

— Никто из местных туда не ходит. Там люди пропадали. Без следа. И во время войны, когда немцы отступали, в том лесу исчез целый взвод. С техникой, с оружием. Их так и не нашли. Будто провалились в землю. Нам с Егором, по дедовым словам, повезло. Вернулись. Целые. Живые.

А недавно, разбирая старые вещи, я наткнулся на фотографию. Мы с Егором стоим у дедова трактора, улыбаемся. Тогда я вспомнил тот вечер. И подумал:
А может, они и не ушли? Может, взвод до сих пор бродит по той дороге — вне времени, вне жизни? И ждёт, пока кто-то ещё свернёт не туда.

Дом в кустах

Это случилось, когда я только появилась на свет. Мама ушла от отца, забрав меня и моего старшего брата. Папа пил, и каждый его приход превращался в грозу — с криками, угрозами, разбитой посудой. Он знал, где мы прячемся. Маленький деревянный домик, словно забытый богом, стоял на окраине полузаброшенной улочки, где всё заросло кустами, кленами и полынью. Мама называла то место просто — “в кустах”.

Соседи были далеко, почти за полем, а вокруг нас — только речка, старый заброшенный яблоневый сад и колышущиеся от ветра заросли. По ночам всё вокруг казалось живым: кусты скрипели, будто шептались, вода в реке журчала, как чьи-то голоса, а дерево у крыльца скреблось ветками в окно. Я боялась вечеров. Даже летом, когда солнце не спешит уходить, в этом доме всегда наступала темнота раньше, чем в других местах.

Мы с братом часто играли во дворе. Лазали по кустам, бегали по саду, натыкаясь на странные находки. Там, в гуще сирени, мы находили старые, покрытые грязью куклы. У одной не хватало головы, у другой — глаз, ещё у одной была вырвана нога. Я всегда надеялась найти хоть одну целую, но они все были поломаны, будто кто-то специально их ломал.

Когда мне исполнилось пять, мама однажды ушла в город — по делам. Брата она оставила за старшего, а меня — на него. Но стоило ей уйти, как он улизнул к другу. Перед уходом строго велел:
— Спички не трожь, из дома не выходи! — и щёлкнул замком снаружи.

Сначала мне было даже весело. Телевизор был мой. Я устроилась на полу с подушкой, смотрела мультики и ела яблоко. Но небо быстро затянуло, и в доме стало темно. Когда экран телевизора стал отражать моё собственное отражение, мне стало тревожно.

И вдруг — кашель.

Глухой, хриплый, мужской.
Я подпрыгнула. Подошла к окну и выглянула наружу: во дворе никого.
— Дедушка? — позвала я и посмотрела в окошко. Во дворе никого не было.

Я почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом. От страха я взобралась на кровать, прижалась спиной к стене, и, не моргая, смотрела на дверь. Казалось, вот-вот она откроется. Снова — кашель. Уже ближе. Более надсадный, будто кто-то задыхался. А потом — скрип половиц. В прихожей.

Я затаила дыхание. Понимала, что одна. Никто не придёт. Никто не поможет.
Я бросилась под одеяло, укрылась с головой. Сердце стучало в ушах как барабан. Скрип был уже на кухне. Я не помню, как уснула.

Сон был страшный. В нём я снова была в том же доме, но всё выглядело старее, серее. Из углов лезла сажа, пол дышал. Я плакала, звала маму, когда вдруг чья-то прохладная ладонь провела по моим волосам, а губы коснулись щеки. Очень бережно, почти по-матерински. Я проснулась.

В доме было тихо. Но… я больше не боялась. Будто та рука и тот поцелуй прогнали страх. Я пошла на кухню, выпила сок, села на пол и стала смотреть кино.

⸻

Прошли годы. Мы переехали, мама устроилась на новую работу, жизнь наладилась. Мы никогда не вспоминали тот дом — словно стёрли его из памяти.

Но однажды, за вечерним чаем, мама вдруг заговорила:

— Ты ведь не помнишь, какой тот дом был… страшный. Не от папы, нет. От самого воздуха там мурашки шли. — Она вздохнула и впервые рассказала, что знала:

— До нас там жил один мужчина. Работал на стройке. Грузил цемент и надышался цементной пылью, лёгкие сгорели. Он там один и умер. Задыхался. И вот с тех пор в доме… будто кто-то ходит. Тихо так. Я слышала. Особенно вечерами. И кашель… такой, как будто кто-то умирает, но не может уйти…

Я вспомнила всё. Как он подошёл ко мне, когда я спала. Погладил. Поцеловал. Мне казалось, что он просто пришёл попрощаться. Или хотел, чтобы хоть кто-то его больше не боялся.

С того дня я больше никогда не боялась темноты. Потому что знала — кто-то одинокий и грустный где-то рядом, и он не желает мне зла.

Гости в комнате

Эта история произошла со мной несколько лет назад, когда я ухаживала за своей тяжело больной тётей. У неё была онкология. Всё уже было на последней стадии — врачи, хоть и старались подбодрить, но мы, близкие, понимали, что ей осталось недолго. Дочка её тогда лежала на сохранении, муж с утра до позднего вечера на работе, а внуку было всего лет двенадцать. Забота о ней в тот момент выпала на меня — я поехала к ним в Москву, чтобы помочь, быть рядом.

Когда ей впервые назначили морфий, я ощутила, что это уже тот самый рубеж, после которого — только уход. Морфий онкобольным дают не сразу, а только в самом конце, чтобы облегчить страдания, когда боли становятся невыносимыми. После первого же укола начались странности.

Вечером она вдруг повернулась ко мне и сказала:

— Открой дверь, парень к нам пришёл.

Я насторожилась. Дверь никто не звонил, да и шагов в подъезде не было слышно. Посмотрела в глазок — никого. На улице темно, только фонарь внизу лениво моргал. Я вернулась и сказала, что никого нет. Она снова тихо повторила:

— Он пришёл. Открой ему.

Так повторялось два дня подряд. Я спрашивала:

— Ты знаешь, кто это?

— Нет. Не знаю. Но он к нам идёт.

На третий день, устав от этих разговоров, я в какой-то момент всё же открыла дверь. Постояла на пороге, посмотрела по сторонам. Никого. Ни в подъезде, ни на лестничной клетке. Вернулась к тёте:

— Видишь? Пусто. Никого нет.

С тех пор она больше не упоминала о «парне», и, казалось бы, всё должно было утихнуть. Но всё только начиналось.

Мы уже понимали, что конец близок, и родные начали задумываться: где её хоронить? В Москве, где она жила последние годы, или везти на родину? Она была немосквичка, но уже и не совсем чужая городу. Сама тётя уже почти не разговаривала, большую часть времени проводила в каком-то полукоматозном состоянии. Глаза открыты, но взгляд сквозь. Иногда, когда она приходила в себя, я спрашивала, видит ли она сны. Она всегда отвечала:

— Нет. Ничего не вижу. Просто темнота.

В один из вечеров, когда зять с внуком спали в зале, а мы с тётей были в спальне, я устроилась с книгой рядом с её кроватью. Включила настольную лампу, присела в кресло. Она снова погрузилась в забытьё. Казалось бы — всё как обычно. Я читала, прислушиваясь к её дыханию, и вдруг…

Меня охватил леденящий холод. Не просто прохлада — а такой мороз, как будто я оказалась на улице в тридцатиградусный мороз, раздетая. Казалось, даже кровь в венах замерзла. Я не могла пошевелиться. Ни рукой, ни ногой. Только глаза двигались и разум работал чётко, как никогда. Сердце бешено колотилось. Я пыталась позвать зятя, внука, кого угодно, но ни один мускул не слушался.

И тогда я поняла — мы не одни в комнате.

Вдоль стен, у шкафа, возле двери, даже у подножия кровати стояли… фигуры. Полупрозрачные, похожие на людей, но как будто вырезанные из целлофана. Ростом с человека, очертания головы, рук, ног — всё было, но лиц не видно, пола не определить. У каждого в руках было что-то — как будто предметы, но в этом полумраке и в их прозрачности невозможно было понять, что именно. Цветы? Свёртки? Тени?

Они просто стояли. Не двигались. Ни шагов, ни вздохов. И только одна зона в комнате оставалась пустой — та, где сидела я. Как будто они знали, что мне нельзя мешать.

Я была в оцепенении. Страх сковал всё моё существо. Это был не просто ужас — это было что-то древнее, животное, когда понимаешь, что рядом нечто потустороннее, и ты не в силах ничего изменить. Не кричать, не убежать. Только ждать.

Не знаю, сколько это длилось. Может минуту, может час. А потом — так же внезапно, как пришли, они исчезли. Исчез и холод. Я ощутила, как кровь снова зашевелилась в теле, пальцы начали двигаться, дыхание выровнялось, и я, словно кто-то выключил сознание, провалилась в сон. Глубокий, тёплый, первый за долгое время.

Проснулась утром. В комнате было тихо. Я посмотрела на тётю — она дышала ровно, всё было спокойно. Впервые за всё время я не чувствовала тревоги. Когда она пришла в себя, я спросила:

— Ты что-нибудь видела сегодня во сне?

Она кивнула:

— Да. Сегодня ко мне столько людей приходило.Столько цветов принесли… Но я никого из них не знала.

Я ничего не ответила. Мы обе всё поняли без слов.

Через три дня её не стало. Похоронили её в Подмосковье — решили не везти на родину. Зима была снежная, метель накрыла всё вокруг. Могилу копали прямо накануне похорон, с трудом пробираясь сквозь сугробы. Когда пришло время прощаться, я, ступая по сугробам, невольно наступила на соседнюю могилу — под снегом ничего не было видно. И вдруг взгляд зацепился за фотографию на памятнике: молодой парень, лет двадцати. Кажется, 21 был. Красивое, светлое лицо. Я не испугалась. Просто замерла. Поняла: это был он. Тот самый парень, что «звонил» в дверь.

Эту историю я долго никому не рассказывала. Думала — не поверят. Но потом всё же поделилась с родственниками. Кто-то слушал молча, кто-то был в шоке. Может, кто-то и не поверил, но я-то знаю — это было. Это часть моей жизни. И это было по-настоящему.

- Итак - спросил я, наливая в кружку чай - Что привело вас в наши края?
- Я - журналист Александр Весёлый, собираю информацию о русских деревнях и фото из глубинки. Скажите, как зовут вас и почему вы поселились в стороне от села.
- Меня зовут Влад, а поселился я на отшибе, потому что здесь тихо и спокойно, в отличии от села и тем более города. Вернее, почти спокойно...
- Что вы имеете в виду? - спросил журналист, остановившийся на ночь у меня для того, чтобы продолжить свой путь днём, забираясь всё дальше в глушь в поисках материала для своей статьи.
- Да так, лет десять назад произошёл один случай... впрочем, вы после моего рассказа вряд ли захотите тут остаться на ночь.
- Расскажите, пожалуйста, про этот случай, - сказал журналист. В его глазах мелькнули огоньки любопытства.
- Хорошо, - согласился я. - Заодно и скоротаем вечер. Что ж, дело было так...

∗ ∗ ∗

Я уже давно жил в этих местах, получив в наследство ветхий дом своей бабушки и продав свою квартиру неподалёку от города. Не люблю я города и всё, поэтому и поселился я здесь. Тридцать лет мне тогда было. А сейчас уже за пятьдесят. Хорошо мне тут было... раньше. До тех пор, пока ЭТО не началось. В ту ночь луна была полная, хорошо освещала небо. В наших краях в это время было уже темно, однако у реки были видны огоньки из села Попово неподалёку. За окном было тихо. Все дела были сделаны, но спать не хотелось, пришлось коротать вечер за старой засаленной книгой. Электричество я не провёл, поэтому приходилось довольствоваться свечой. На душе было спокойно и хорошо.
Внезапно на соседнем холме в доме завыла собака. Завыла громко и тревожно, разрушая покой тихого вечера. И вдруг вой оборвался, сменившийся ещё более тревожной тишиной Я насторожился. Собаки никогда не воют просто так, и чаще всего причина в том, что их что-то очень напугало. Но гораздо страшнее был не вой, а то, как резко он оборвался. И вдруг животное снова завыло, дико, словно волк. Однако этот вой был не совсем похож на волчий. За годы жизни на отшибе я научился отличать звуки зверей. Но вой волка никогда так не леденит душу. Вой собаки тоже. Значит, это воет не собака?!
Я тряхнул головой, но вой не прекратился. Напротив, он стал громче, словно существо медленно приближалось к дому. Мне впервые за много лет жизни здесь стало страшно. Но я пересилил свой страх, и поднялся на чердак, чтобы посмотреть на источник звука, стараясь не думать, что будет, если ОНО проникнет в дом, пока я на чердаке. Сначала ничего не было видно, но потом туча отошла в сторону, позволив увидеть, что на холме мелькнуло нечто, похожее на человека и очень быстро передвигающееся на коленях. Существо огляделось, принюхалось и быстро убежало за холм. Пару раз вздохнув, чтобы успокоить своё сердце, я спустился вниз. Проклятые ступени скрипели, заставляя вздрагивать на каждом шагу. Чувствуя, что уже не засну, я лёг на кровать. Потушить свечу мне не хватало духу. Не знаю, сколько времени прошло, с тех пор, как прилёг. Может быть час, а может и пять минут. Но когда дикий вой раздался со стороны окна, выходящего на поле, моё сердце чуть не остановилось. Я вскочил так резко, что в глазах потемнело, и двинулся к окну. Проклятая свеча не давала мне ничего разглядеть, но когда я её потушил, то открывшаяся мне картина до сих пор снится мне в кошмарах. Существо стояло в тридцати шагах от моего дома на тропинке. Оно выглядело как абсолютно лысый голый человек. Череп человека был сплюснут, тело очень истончённое. Оно повернуло к дому голову, приподняло её и завыло, как тогда за холмом. Потом развернулось и бросилось бежать по тропинке, как я потом понял - в обход, к моему саду. Несколько секунд я продолжал тупо смотреть смотреть в окно, а затем, не зажигая свечу, бросился баррикадировать дверь. Придвинув к двери диван и вернувшись в комнату, я случайно глянул в окно моего сада... и увидел лицо этого существа. Лысое, без бровей и ресниц, сплющенное, как у скелета. И огромные, ЧЁРНЫЕ глаза, выглядевшие темнее, чем самое тёмное место в преисподней. Я не увидел как ОНО отошло в сторону, зато отлично услышал, как эта тварь ломится в дом. Не поставь я диван - боюсь, оно выбило бы дверь. При мысли о том, что произошло бы, если бы я не успел его поставить, мне до сих пор становится плохо. Существо ещё немного поскреблось в дверь, досадливо взвыло и быстро умчалось прочь. Через пару минут я осмелел и поднялся с пола, на который упал при виде этого чудовища. Ни в саду, ни в поле я его не увидел, поэтому пришлось лезть на чердак. Руки у меня тряслись так, что я чуть не свалился вниз. Однако мне удалось забраться на чердак и подойти к противоположному окошку. Тварь сидела на земле неподалёку, на перекрёстке, словно выбирая дорогу. Потом рванула с места в сторону села Попово. И тут я испугался сильнее, чем когда увидел эту тварь на крыльце.
Там, в селе Попово жил мой брат.
Всю ночь я сидел в доме со свечёй в руках, забаррикадированной дверью и зашторенными окнами, читая молитвы. При мысли о том, что я, возможно, больше никогда не увижу моего брата, сердце сжималось от страха. Тварь выла сначала в посёлке, а затем вернулась на холм, пройдя мимо моего дома, и завыла там. А когда закричали петухи, вой внезапно смолк. Подойдя к зеркалу, я увидел, что все волосы на моей голове стали седые. Я отправился в посёлок, где на главной площади обсуждали произосшедшее. Несколько человек были целиком седыми, как я и мой брат. Слава Богу, хотя бы жив остался. Брат рассказал, что тварь, "похожая на человека" пробежала по главной улице и забежала в один из домов. Оттуда раздался дикий крик. (Люди, жившие в том доме, позже сказали, что еле успели забежать на чердак и завалить люк). После чего тварь побежала в ту же сторону, откуда и пришла. Один старик рассказал, что ровно год назад до тех событий хоронили старого колдуна, жившего в пяти километрах отсюда и похороненного там же. Он умер ночью от разрыва сердца. Всем стало ясно, что причина произосшедшего кошмара связана со смертью колдуна.
Кстати, жителей дома на холме позже нашли. Мёртвыми.

∗ ∗ ∗


- Это правда? - нервно спросил Александр.
- Да - от первого до последнего слова. Причём ровно через год всё повторилось. И на третий год тоже. Мы всё пробовали. Звали священников, ясновидящих, экстрасенсов, колдунов - никто не помог. И каждый год 30 октября эта тварь возвращается в село, пугая людей. Кстати, дружище, напомни-ка мне, какое сегодня число?
За окном послышался вой, слегка походящий на волчий...

Это было лет пять назад. У двоюродной сестры родилась дочка — моя племяшка. Радость у всех, праздник, цветы, поздравления. Сестра в роддоме, жена моя тогда на работе, её родители — тоже. Остался я один с Егором, мужем сестры. Решили отметить рождение, как положено. Купили всё нужное — шампанское, закуску, сигарет пару блоков, чего-то ещё по мелочи. Поднимаемся к ним — живут на пятом. Он вперёд пошёл, налегке, вроде с детской переноской, а я отстал немного, пакеты с бутылками оттягивали руки.

Вот я поднимаюсь, прохожу мимо четвёртого этажа, уже ногу ставлю на ступеньку — и вдруг слышу, как сбоку дверь открывается. Поворачиваюсь — старушка, бабушка, ну прям как из учебника: седая, в халате с цветочками, глаза добрые, но растерянные. “Молодой человек, можно вас?” — говорит. Я машинально отвечаю: “Да, конечно, что случилось?” В голове сразу всплыл шаблон — сейчас начнётся: мол, вы тут ходите, шумите, курите. Уже и ответ мысленно приготовил: «У нас радость, бабуля, не обессудь».

Но она совсем другим тоном — тихо, почти шепотом:
— Не могли бы мне кое-что прочитать?

Я в замешательстве. Необычная просьба, но думаю — ладно, помогу. Стою, жду, а она уже скрылась в квартире, дверь осталась приоткрытой. Прошло секунд двадцать, никого. Чую, что-то не то — но вроде и глупо уходить, обещал же. Подхожу ближе. Вдруг — бабка снова появляется и жестом подзывает. Заводит в коридор — буквально на полметра, я в проёме застрял с пакетами, не пройти, не развернуться.

Она проходит чуть вперёд, нагибается к нижнему ящику, начинает что-то искать. В коридоре пахнет старостью — лекарствами, пылью, мылом хозяйственным. Я стою, начинаю себя чувствовать неловко. Зачем я тут вообще?

Наконец поворачивается, в руках — не книга, как я ожидал, а лист ватмана, большой, свёрнутый. Разворачивает — это не просто бумага, а какой-то самодельный плакат. И на нём — крупным почерком, маркером, написано:
1. Какой сегодня день?
2. Я нахожусь в этой квартире не одна. С кем живу — не знаю.
3. Помогите, пожалуйста, мне.
4. Кто я?

Я читаю строки — и будто холод по спине. Не пойму, что делать. Говорить? Уходить? Может, у неё деменция? Или это вообще какой-то розыгрыш? И в этот момент — словно из ниоткуда — за плечо меня хватает Егор. Молча, но жёстко тянет назад. Я даже слова не успел вымолвить, как оказался уже в коридоре. Дверь за нами захлопнулась сама собой.

— Ты видел? — спрашиваю, — Надо что-то делать! Полицию, скорую, может соцслужбы…

А он только отмахивается:
— Да забей, у неё бывает. Я же говорил, не совсем она уже.

Так и не поговорили толком. Зашли в квартиру, начали праздновать. Народ подтянулся, потом жена моя пришла с работы. Пили крепко. Я обычно дотягиваю до рассвета, философствую за жизнь, но в тот вечер почему-то вырубился первым. Меня уложили в соседнюю комнату.

Утром — сушняк. На автомате пошёл на кухню, допил полбутыли воды, разбудил Егора. Надо было навестить новорождённую. Пока собирались, я вспомнил вчерашнее.

— Слушай, — говорю, — жутко всё-таки, вот так до старости и не помнить, кто ты. Бабушка та… с плакатом.

Он на меня смотрит, как на идиота.

— Какая бабка?

— Ну та, вчера… на четвёртом. Ты же сам меня из квартиры вывел!

Егор побледнел.
— Ты о чём вообще? Там никто не живёт. Хозяйка умерла неделю назад. Квартира пустует, даже мебель начали выносить.

Я замер. Не мог поверить. Хотел закричать — мол, не смешно! Но он смотрел серьёзно. Не пил он тогда, помню. И сам я был трезв, когда всё случилось.

Прошло уже несколько лет, а я так и не понял, что это было. Может, галлюцинация. Может, что-то другое. Но я до сих пор вижу её глаза — растерянные, как у ребёнка, потерянного в толпе. И этот плакат… будто крик из глубины. Зов не к логике — к совести. А может — ко страху, который живёт в каждом из нас, там, где память стирается, а душа остаётся.

#ужас
#мистика
#городскиелегенды
#страшныеистории
#creepystory
#рассказ

Лунный страх

Ещё до войны они жили в Азове, в стареньком домике — ничего особенного: сени да одна большая комната с печью. Дом стоял на окраине, возле балки, за которой начинались заросли терновника и овраги. В те времена никто особо не запирался — соседи свои, беднота кругом. Но ночи там были особенные: плотные, чернильные, с хрустом сухой травы под ветром и песнями каких-то невидимых птиц, что пели лишь после полуночи.

Прадед, мой прадед, был человек крепкий, молчаливый. После тяжёлого дня в кузнице любил париться в бане — парился “в чёрную”, до головокружения, пока не начинал шататься. Казалось, будто ему нужно сжечь изнутри всё, что накопилось за день. Возвращался он поздно, облитый потом, раскалённый как уголь, только что вынутый из горна. Домой заходил еле-еле, часто не снимая сапог, сразу валился на печь — отсыпаться до утра.

В тот вечер, как вспоминала моя бабушка, ей было восемь. Обычная летняя ночь, жаркая, но не душная. Она сидела на подоконнике, босыми ногами по раме, наблюдала за луной. Та висела прямо напротив окна — большая, желтая, как медовая лепешка. От неё шёл такой свет, будто фонарь вывесили над балкой. Комната казалась чужой в этом свете: всё выглядело не так, как днём — углы будто оживали, из щелей выползали тени, стены дышали.

Отец ушёл в баню, как обычно. Мать ещё не вернулась от соседки, а бабушка, тогда ещё девчонка, осталась одна. Сначала не боялась — огонёк в лампе трепетал, убаюкивал. Но когда погас, стало не по себе. С улицы тянуло свежестью, луговой сыростью и… чем-то ещё — как будто сырым железом. Сидела и ждала, прислушивалась к каждому шороху.

Наконец, слышит — идёт отец. Поскрипывают доски под его тяжёлой поступью, щёлкает калитка. Вошёл, как всегда, молча. Дверь в сени заскрипела, хлопнула. Но не замкнулась — сквозняк шевельнул её обратно, оставив приоткрытой.

Бабушка села ровнее. И тут — шаги. Медленные, глухие, размеренные. Скрип, ещё скрип… кто-то шёл по сеням следом за отцом, но не входил. А потом — будто застрял там, в темноте. Не видно никого, а шаги слышны. В комнате — тишина, только как бы незримая тяжесть надвигается. Страх схватил за горло: она не могла ни крикнуть, ни пошевелиться. Смотрит — никого. А ощущение — будто кто-то есть. Невидимый, но живой. Жутко живой.

И тут шаги двинулись дальше — мимо печи, по комнате. По воздуху, по самому полу — как будто не ноги идут, а ветер несёт что-то плотное, тяжёлое. Направлялось прямо к окну, к ней.

Она, замерев, даже дыхание затаила. Луна светила ей прямо в лицо, и в этом белом свете — ни одной тени, ни одной фигуры. Только всё ближе и ближе ощущение чего-то чужого, страшного, но беззвучного.

Вдруг — гаркнул отец. Проснулся, понял, что не один в доме. Крикнул хрипло, по-солдатски, с матерщиной, как в окопе. И в тот же миг — вихрь! Посреди комнаты взметнулась серая пыль, словно мешок золы разорвали. Вихрь закружился с жутким свистом, ударил в угол, все горшки с полки полетели, один стеклянный лопнул на лету. И потом — прямо в устье печи, с воем, будто кто-то завыл не по-человечески, вихрь втянулся внутрь и исчез. Только труба простонала, словно простудилась.

Отец вскочил, рубаха в клочьях, глаза бешеные. Бросился к двери — никого. Ни на дворе, ни в сенях. Запер. Вернулся, сел рядом с дочкой. И только сказал:
— Это не за мной пришло. Это ты… к себе кого-то позвала. В окно.

С той ночи бабушка не любила, когда луна светит прямо в комнату. Даже в старости занавешивала окна плотной тканью, когда полнолуние. Говорила, что луна — как глаз. Видит и зовёт. А если посмотреть в него слишком долго — может и ответить.

#ужас
#мистика
#городскиелегенды
#страшныеистории
#creepystory
#рассказ