Дети против несправедливости. Ну, вы поняли, волна…
Мне лет 11-12 было, не батан, не изгой, дочь неблатных родителей, короче так, невидимка. Школа, музыкалка, младший брат, родители, которые больше заботились о том, чтобы у нас было что поесть и в чем ходить, а не тонкое душевное устройство подрастающего поколения. СССР совсем недавно не стало, но старые традиции в небольшой сельской школе держались крепко. Еженедельно в классе проходил классный час, раз в месяц этот классный час превращался в товарищеский суд. Серьезно, став взрослой я понимаю эту дикость, а тогда норм, в порядке вещей. Учительница сначала оглашала кто молодец, у кого за поведение и прилежание ОТЛ, хвалила приторно-показательно, потом слегка журила тех, кто не ОТЛ. А вот дальше жЫЭЭЭсть. Разбор хулиганов и нарушителей дисциплины класса. В тот день попал под раздачу Леха, долговязый, лупоглазый, такой же как и я, никакой, но очень ему хотелось в компанию к крутым ребятам, поэтому и влетало ему по полной. Есть такие люди, косячат все, палится он. Леху поставили перед классом и все могли высказаться о его поведении и поступках типа лично, типа по-товарищески глаза в глаза. Ага, блин. На суде есть адвокат, у тех, кто попадал под раздачу, его не было, как и воли противостоять обвинителям. От девочек Лехе больше всего доставалось, в кого тряпкой кинул, кого обозвал, сумку пнул, и вообще трое слышали, как Леха матерился (*шепотом). Короче вот-вот и дойдет до «Родителей в школу». Я сижу и капроновые бантики на голове плавятся, ищу в голове слова и волю в душе рассказать про то, как Леха за пару недель до этого меня спас. Сибирь, метель, после занятий в музыкалке иду домой, пару км нужно пройти, темнеет. Иду реву, рукавичку, очередной раз, потеряла, папка для нот дурацкая, не держится подмышкой, каждый раз вываливаются ноты, одна рука в варежке, вторая замерзла жутко. Идет Леха навстречу, ну, думаю, сейчас от Лехи огребу и это будет самый несчастный день в моей жизни. Леха, конечно, меня обозвал, но как-то так не зло, собрал все мои ноты, отдал свою варежку, сам вытянул из рукава куртки рукав свитера и под мои всхлипы пошли мы домой. Леха впереди с моей папкой, я сзади в одной его рукавичке, во второй своей. В общем я была девочкой одинаково честной и на столько же глупой. Короче, рассказала я о наших с Лехой приключениях на суде, краснея, смущаясь, но сказала, потому что не могла не сказать, мне честность резиновым шлангом от стиральной машины и книгами прививали. Надо ли говорить, что все афигели? Учительница растерялась и все решили, что Леха в этот раз заслуживает амнистии. Я была собой довольна, отстояла правду. Надо ли говорить, что за эту правду мы оба потом страдали, еще в тот день, проходя мимо меня, Леха сквозь зубы прошипел: «Дура!». Просто Леха был умнее и не такой наивный, и честность ему, наверняка, прививали только ремнем, без книжек. Уже с утра нас весь класс называл женихом и невестой. Леха дрался с обзывалками, мне тоже от него доставалось, казалось, что ему было проще пережить тот товарищеский суд, получить свое наказание и сохранить реноме, а не это вот всё. А я для себя решила, что правда все равно важнее, наверное, если бы я тогда не рассказала на суде эту историю, сейчас бы точно об этом жалела, жалела, что струсла и позволила свершиться несправедливости.
Выводов нет, читайте книжки.