В то лето я остался во дворе один, практически на целый месяц. Репрессиям подверглась вся шпана в возрасте от 5 до 10 лет. Моих ровесников, детсадовцев, сослали по деревням под присмотр бабушек и дедушек. Школяров заперли по пионерским лагерям. Ужас. Почему такая судьба миновала меня – не знаю. Но я был этому рад. Мечтать покинуть свой двор, летом, мог только дурак. Однако, оставшись один, я загрустил. Загрустил отчаянно, как Блок. Я просто выходил во двор и слонялся по нему, пиная консервную банку, стреляя из рогатки по воробьям или катаясь на велике, что, впрочем, быстро надоедало. Высунуть нос за пределы двора я не решался из тактических соображений. Я был один, а пацанов из противоборствующего двора репрессии коснулись не так массово. Кое-кто у них в резерве оставался. Так что вероятность схлопотать по шее была высокой.
Наш двор с одной стороны был огорожен двухметровым деревянным забором. Массивные бревна, мощные поперечные балки, широкие не струганые доски - это ли не крепостные стены в наших детских фантазиях. В тот день я торчал на солнцепеке, ковырял в носу и рисовал ногами в пыли, делать было нечего. В какой-то момент я прошелся взглядом вдоль забора и на самом последнем дальнем столбе увидел сидящую птичку невероятной красоты. Оперение у птички было синее присинее, которое переливалось и отражало солнечные лучи. Не смотря на то, что солнце светило мне в лицо, я отчетливо видел, какое чудо залетело к нам во двор.
Наверное, многие помнят увлечение пацанов тех лет. У каждого была клетка, между прочим самодельная. Очумелые ручки мастерили такие шедевры, что покупным клеткам до них было, как до луны. А в тех клетках щеглы, синицы, снегири и т.д.
Хороший щегол, между прочим, стоил с рук 50 копеек. О снегирях вообще молчу. Поэтому можете представить, какой зуд я испытал в тот момент – эта синяя птичка просто обязана была стать моей. Желание владеть ею вытиснуло из меня остатки разума. Потому - что даже 5-6 летний мальчишка, понимая, что это глупо и результата не принесёт, не стал бы делать того, что начал творить я - балбес.
Я принял позу римского воина застёгивающего сандалии, что бы приуменьшить свой рост – это что бы птичка меня не заметила (ага!). На цырлах, держа у груди скрюченные кисти и прижав локти к бокам, проскакал к самому крайнему, противоположному столбу забора и затих. Птичка сидела на крайнем дальнем столбе и не подозревала, что птицелов уже вышел на охоту и затаился у первого столба. Выражение лица птицелова, ничего хорошего птичке не сулило. Длинна забора была примерно 80-100 метров.
Читатель может задаться вопросом, ради чего я тут решил описать какую-то историю о ловле, какой-то птички? Не спеши с выводами дорогой читатель. Эта охота должна войти в историю, как пример отваги, неимоверного терпения, презрения к боли и железного упорства в достижении цели, как пример несгибаемой воли и духа.
Простояв в засаде у первого столба минуты две и оценив обстановку, я начал действовать. Здраво рассудив, что если даже я благополучно, ползком вдоль забора, доберусь до столба с птичкой, я всё - равно до неё не дотянусь (высота 2 метра). И тогда я принял решение действовать сверху. Ни дать ни взять, стратег и тактик (Цезарь рыдает в сторонке).
Итак, передо мной стояла задача забраться на столб. Какой мальчишка не умеет лазать по деревьям? Таких в природе просто не существует. Но, дерево это одно, а столб другое. Задача была решена просто и гениально.
В дальнем углу двора стояла проржавевшая железная бочка. Для чего-то она, конечно, нужна была, но на моей памяти к ней никто не прикасался. Стоит себе бочка, перевернутая вверх дном, хлеба не просит. На ней хорошо было мелом рисовать. Вот её-то я и решил использовать. Пустая ржавая бочка, из тонкой жести и явно кустарного изготовления, оказалась под силу мелкому неприкаянному балбесу. Расшатав, мне удалось опрокинуть её на бок. А для того, что бы докатить её до столба пришлось задействовать всё своё тщедушное тельце. Наваливаясь животом, грудью, упираясь ногами в землю, работая руками, минут через 15 мне удалось докатить эту чёртову железяку до столба. Моя светлая футболка, серые шортики, руки, всё было покрыто ржавчиной. А птичка сидела!
Минут 10 я сидел у бочки и дышал, как наш общий дворовый пёс загадочной породы в жаркую погоду – свесив язык до самого живота. Кстати, псина вертелась рядом и пыталась вылизать мне башку. Любила она это дело. Всем мелким, которые возились в песочнице или просто шлялись по двору, она регулярно вылизывала головы. Блажь какая-то.
Итак, начало охоты было положено. Попытка поднять бочку на попа, чуть не развязала мне пупок. Слегка оторвав её от земли, я понял, Геркулес из меня тот ещё. Выпустив край бочки из рук, я не учёл, что свои лапы, обутые в кеды, уже передвинул вперёд.
Мамочка родная, я сидел в позе полулотоса, слепив вместе подошвы и вцепившись руками в пальцы ног. Устремив очи в небеса, я тихонько выл, при этом методично раскачиваясь вперед и назад (на языке СМЕРШ – "качать маятник"). Собака ещё эта…со своим шершавым языком. Кстати, собаку звали прозаично – шарик, хоть и была девочкой. А птичка сидела!
Через полчаса я всё-таки пришёл в себя. Пальцы ног шевелились, боль утихла, следовательно, скелетного вытяжения, закрытой, и тем более открытой репозиции не требовалось. Функциональность межплюсневых и межфаланговых сочленений соответствовала норме. Это обнадеживает, - подумал я.
Делать было нечего, приходилось принимать решение с учётом сложившейся обстановки. Бочка, в результате моих титановых усилий, упиралась боком к столбу. Попытка забраться на неё окончилась тем, что она откатилась назад, немного, но этого хватило, что бы я провис в пространстве между бочкой и столбом. Мои ноги лежали на бочке, а руки держались за столб (оссподя, за что мне всё это?). Я не циркач и головокружительным трюкам не обучен, а потому я, с отстранённо печальным выражением лица ёпнулся в проклятую щель. У-у-у-у-у-у-у-у, - взвыл я в очередной раз. Шарик поджала хвост и с выпученными глазами помчалась прочь со двора. А птичка сидела (зараза)!
Ладно, врагу не сдаётся наш гордый Варяг. Немного отлежавшись, поплював на ладони, именно так, мы не плевались, мы "плювались" (этакий дебильный дворовый шик), я вернул бочку на место, т.е. припёр к столбу и пошёл искать кирпич. Искать – это громко сказано. Этого добра во дворе было, как блох на Шарике. Подперев кирпичом бочку и лишив её подвижности, я сумел на неё забраться. Бросив взгляд на птичку (ах, как она переливалась), я убедился в её присутствии, что вдохновило меня, воодушевило меня, и я поверил в свои силы. До верхнего края забора я по-прежнему не дотягивался, зато поднявшись на цыпочки, уже мог зацепиться за верхнюю горизонтальную балку. Дальше дело техники. Пальцы на балке, носки, поочередно в забор, перехват одной рукой за верхний край досок забора и я на коне. Этот трюк был не очень сложный. Им владеют все мальчики, - это врождённый навык. Такой же, как у девочек – показывать язык (бе).
Я сидел на столбе и оглядывал окрестности взором Чингиз-Хана. Футболка, шорты, кеды приобрели грязно-оранжевый цвет. Колени, ладони, живот были исцарапаны. К слову, последнее не считалось грехом, а вот первое…За одёжку я мог отхватить от мамы знатных порицаний. Что, в общем-то, и произошло впоследствии. Порицали меня портупеей. Мама работала в воинской части, поэтому доступ к вооружению у неё был. А портупея, надо сказать, мощное наступательное оружие, иногда сдерживающее. Но это было потом, сейчас главное – птичка. Мне предстояло добраться до птички по верхней балке и так, что бы она меня не заметила, а потом, ловким движением сомкнуть вокруг её тельца свою ладонь. Как я буду с ней спускаться, даже не думал.
Пригнувшись как можно ниже к верхнему краю забора, я начал медленно переставлять ноги и перебирать руками. Мне предстоял не лёгкий путь, но награда в конце, была потрясающая. Пускаясь в путь, я не продумал алгоритм шага на узком пространстве (балке) с рукотворным препятствием с правой стороны (доски забора). Нужно было идти приставными шагами. Я же выбрал сложный приём. В двух словах: левая нога на балке, правая протискивается между этой левой ногой и досками забора. Затем переставляется левая нога, которая описывает дугу в свободном пространстве. Руки перехватывают верхний край забора. Не забыли, что доски были широкие и не струганые? То-то! Правая нога постоянно шаркала по этим доскам. А края досок были утыканы мелкими занозами. Забор выполнял функции, не связанные с лазанием по нему, оттого был не обработанный, не облагороженный и вообще, временный.
На середине пути чуть не случилась катастрофа. Моя нога соскользнула с балки. А всему виной кора дерева. Мужики знают, что значит, когда кора сидит глубоко в древесине. Она просто обламывается от небольшого давления. Такой кусок коры и обломился у меня под ногой. Я повис на заборе, как мамино бельё на верёвке. Высота сыграла для меня полезную штуку. Когда я начал провисать, в мозгу тут же отразилась высота от балки до земли, и чем это может для меня кончиться. Сикнув в трусики, чуть-чуть какнув, я судорожно вцепился пальцами в край досок и тем самым избежал падения. Упираясь коленями, перебирая ногами, я снова взгромоздился на балку. Сердце колотилось, как у той птички, которая, конечно видела, какая участь ей приготовлена в моём лице, но её парализовал страх. Этот страх и меня парализовал на некоторое время, и в какой-то момент, я чуть не смалодушничал, решив прекратить свои попытки и предать мечту. Но сила воли у меня была железная, позвоночник стальной. Я подавил в себе пораженческие настроения и продолжил путь. Заноз во мне было-о-о… А птичка сидела (явно парализованная)!
Вторую часть пути я шёл, соблюдая все меры предосторожности и конспирации. По мере приближения к цели – столбу, на котором сидела птичка, возрастало моё волнение. Я двигался и двигался, не отрывая глаз от птички, и по мере приближения, пригибаясь всё ниже и ниже. Солнце светило прямо в лицо, ослепляя и без того залитые потом глаза. Разглядеть птичку, даже вблизи, было трудно. Солнечный свет, перламутр птички, всё мешало моему зрению. И вот! И ВОТ! Остаётся каких-то полтора метра до моей мечты…
Я приближался…полтора метра…метр…полметра…ещё чуть-чуть…можно осторожно протянуть руку… Руку я тянул очень медленно, по сантиметру в минуту, наклоняя лица к предмету своего вожделения…. и ВОТ!….
Знаете, безадресный мат, между прочим, помогает быстро снять раздражение, напряжение, разрядить обстановку, выплеснуть негатив и резко успокоится, прийти в себя. Но я в те времена материться не умел.
Я смотрел на эту "птичку" и не мог ни о чём думать. Я сразу догадался, что произошло. Мои сотоварищи по двору (не обошлось без старших), без меня, а почему я отсутствовал не понятно, каким-то образом водрузили на этот столб синею присинею бутылку, и расстреливали её из рогаток. Когда бутылку прикончили (двусмысленно получилось), её осколки остались лежать на столбе, в причудливом солнечном свете напоминая издалека сказочную птичку.
Не помню, как я сползал с забора, наверное, съехал по столбу нафиг и всё, мне в тот момент было всё безразлично. Мир рухнул. Птица счастья оказалась обыкновенным осколком стекла.
Вечером дома мама меня, по старой традиции, выпорола. Не за боевые раны, нет, за одежду. Потом помыла, смазала зелёнкой, накормила и уложила спать. Рядом с кроватью сидела мама и батя, учинив мне форменный допрос. Таиться я не стал и рассказал всё, как на духу. Мама вздохнула, батя хмыкнул. Уже засыпая, я слышал приглушённый смех родителей на кухне. Чему они смеялись, я не знал, у взрослых свои интересы. Запомнил оброненное батей слово. Значение этого слова я тогда не знал, но запомнил его – распизьдяй.
Морфей ласкового принял меня в свои объятия.
