Пепел
Я его потеряла.
Он никогда и не был твоим!
Я его потеряла...
Как можно потерять того, кого не было?!
А вдруг можно всё вернуть...
Что вернуть, чёрт подери?!
Иллюзии.
Иллюзии?! На кой они тебе нужны?!
Чтобы...
... чтобы превращать их в ожидания, а ожидания — в пустые надежды и мечты!
Но...
Какие ещё НО или А ЕСЛИ ты придумаешь?!
...
Вот именно! Хватит. Хоть раз послушай меня. Я всегда прав.
***
Небо затянуло грязно-серым плотным дымом. Но люди этого не замечали. Дети всё так же бегали в шортах, футболках и платьицах. Они не чувствовали ветер каждым сантиметром кожи, покрывающейся мурашками как вторым слоем, их мышцы не сокращались без остановки, не гоняли дрожь по всему телу, пытаясь вернуть эластичность и возможность сгибать пальцы. Родители стояли в стороне или играли вместе с детьми, общались между собой или в одиночку по телефону.
Небо затянуло грязно-серым плотным дымом.
Свободная, даже болтающаяся на теле толстовка раздувалась ветром.
Я смотрела на детей, не замечающих изменений в погоде. Их кожа блестела от солнца, а за ними по асфальту бегали, ничуть не отставая, тени.
У меня не было тени. Тело дрожало не переставая, ногти на руках приобрели тёмно-синий оттенок, а сами пальцы начали краснеть.
Что-то бесформенное шло в толстовке. Бесформенное, смотрящее себе под ноги и лишь иногда — перед собой; но отрешённо и невидящим мутным взглядом.
И последние прорвались.
Щёлк. Я заставляю его послушать одну песню.
Щёлк. Мы поём хором.
Щёлк. «Не поверишь, но она теперь моя любимая!»
Щёлк. Мы готовим под это песню.
Щёлк. Мы пересолили, но не говорим друг другу, а едим с притворным удовольствием и оттого — кривоватыми улыбками.
Я помню досконально мелодию и слова.
Почему? Почему эта песня?
Я пытаюсь разогнать муть в голове, останавливаюсь посреди тротуара и осознанно смотрю вокруг.
Ничего особенного не видно.
Но слышно.
Дети танцуют посреди улицы, и у них с телефона играет эта песня.
Я срываюсь с места и иду дальше, пытаясь высвободиться из стягивающих горло и ноги щупалец-воспоминаний.
Серых частиц становится больше.
Пепел.
Он уже не такой мелкий; стал крупнее, будто в воздухе догорает газета и рассыпается рваными кусками.
Теперь они — на моих плечах, на спине и голове.
Я слегка запрокидываю голову, и глаза начинает щипать, словно в них попал песок. Взгляд за что-то цепляется, но я не задерживаюсь и иду дальше, смотря себе под ноги.
Щёлк. Щёлк. ЩЁЛК!
Слышу шуршание упаковки.
Вижу его счастливые, как у ребёнка, глаза.
Щёлк. Он называет эти конфеты наркотиком.
Я пытаюсь зажмуриться, но это не помогает.
Щёлк. Мы гуляем поздно ночью.
Голова раскалывается. Я чувствую вкус конфет во рту.
Зажмуриваюсь.
Прячу окоченевшие руки в карманы толстовки.
Швыряю на асфальт.
Но все вокруг — вне моего сгоревшего мира. Дети, родители, старики, — на всех нет пепла .
Взгляд цепляется. Теперь я не отрываю его. А смотрю.
Одежда.
Его одежда.
Щёлк. Впервые у него в гостях. Дома он тоже ходит в белом — шорты, футболка.
Щёлк. Уже несколько месяцев половину дней в неделе провожу у него дома. Он каждый раз в белой футболке. Потому что у него все футболки белые.
Щёлк. Я надела. И весь день видела его восхищённый взгляд, получала комплименты о том, как мне идёт белый цвет.
Трудно дышать.
Он в лёгких.
Смотрю на всё сквозь стену пепла.
Из-за дома выходит молодой человек с девушкой под руку. Он в белом.
В его одежде и кепке.
Я резко отворачиваюсь.
На пешеходном переходе стоит мужчина в белом. Такой же.
Я бегу.
Мужчина в белом на скамейке.
Он же — на тротуаре.
Под деревом.
Их несколько. Они все одинаковые.
Их с десяток.
Пара десятков.
Их несколько десятков.
Они — как он.
Они вокруг меня.
Они повсюду.
ГДЕ ОБЫЧНЫЕ ЖИТЕЛИ ГОРОДА?!
Бегу. Врезаюсь в одного из них.
Щёлк. Я протягиваю руки, пытаюсь зацепить, удержать. Он убирает руки и делает шаг назад.
Щёлк. «Мы же всё обговорили... Не могу я так больше... И не хотел этого изначально, понимаешь?»
Щёлк. Дверь захлопнулась.
Щёлк. Он удалил нашу переписку.
Я задыхаюсь. Пепел наполнил лёгкие. Останавливаюсь.
Замёрзла.
Обнимаю себя.
Тело бьёт током.
Это его толстовка. Его большая белая толстовка.
Я обнимаю себя.
Щёлк. Он меня обнимает. Я сминаю толстовку на нём и зарываюсь в его грудь носом. Не отпускаю. Он гладит меня по спине. Я улыбаюсь.
Снимаю с себя толстовку. Швыряю на асфальт, в пепел. Через несколько секунд взметнувшийся пепел накрывает кофту тонким слоем.
Они повсюду.
Они в белом.
Волосами «затыкаю» нос — перед выходом пользуюсь одними и теми же духами.
Пытаюсь перебить ими мысли.
Но...
Щёлк. «Куда ты столько духами пшикаешься? — говорит он со смехом и отходит от меня подальше. — Ещё и туда, куда я тебя целую. Я не воду с запахом хочу целовать, а тебя»
Щёлк. «Ты же не пользуешься одеколоном? — спросила я, когда мы собирались в "наше" кафе отмечать годовщину.» — «А сейчас решил. Давно мне нравился, уже и забыл».
Щёлк. Я чувствую его парфюм весь вечер, не могу оторваться от него и постоянно обнимаю. Пьянящий аромат мяты, свежести и горького шоколада.
Щёлк. Теперь он всегда пользуется этим одеколоном. По чуть-чуть. Как я — своими духами.
Щёлк. Я покупаю такой же.
Я им пользуюсь.
Вспоминаю, как именно им пользуюсь каждый день — на волосы, одежду, кожу.
Щёлк. Купила пасту, которой он всегда пользовался.
Щёлк. Полюбила белый цвет.
Щёлк. В холодильнике лесневевшие продукты, которые он любил.
Пепел в глазах. Я не вижу.
Слышу шаги, его смех, чувствую запах.
Пепел.
Я не вижу. Не могу дышать.