Талагия, прислонившаяся к колесу телеги, медленно, с усилием повернула к нему голову. Каждое движение отзывалось тупой болью в растревоженных ребрах, в каждой разбитой мышце. Даже веки налились свинцовой тяжестью.
— Вы окончательно с ума сошли, магистр? — ее голос прозвучал глухо, без привычной твердости. — Эти люди провели ночь в сражении. Они едва держатся на ногах. Им нужен отдых. Хотя бы несколько часов. Они не трупы, чтобы гнать их дальше.
— Отдых? — фыркнул старик, выпуская аккуратное колечко дыма, которое тут же разорвал порыв сырого, холодного ветра. — Отдых — это единственная привилегия мертвых, легат. Живые должны двигаться. Пока мы тут будем валяться, вылизывая раны, любая другая шайка голодных шакалов, привлеченная дымом и свежими слухами, решит, что с нас можно снять еще одну шкуру. Мы — окровавленная тушка в мутной воде, а вокруг уже кружат акулы. Мы должны быть в пути. До северной границы — добрый переход. Если хотим достичь ее до темна, выходить нужно сейчас.
Он посмотрел на баронессу своими выцветшими, всевидящими глазами.
— Не беспокойтесь об усталости, легат. Я, кажется, выспался за всех нас. Моих сил хватит, чтобы превратить в ледышки еще сотню любителей легкой наживы. Или подстегнуть ваши ленивые задницы. Выбирайте.
Талагия хотела возразить, привести десяток резонных доводов, но слова застряли в ее пересохшем горле. Проклятый старый хрыч, как всегда, был прав. Остановка здесь, среди трупов и пепла, была чистым самоубийством. И мысль о том, чтобы снова заночевать в этих холмах, всего в нескольких лигах от замка Ленха, от ее личной пыточной, выстроенной из серого камня и пошлого флирта провинциального дворянства, заставляла посланницу Триумвиров сжиматься внутри от холодной тошноты. Лучше уж идти на износ. Лучше уж пасть от меча в спину в чистом поле, чем снова увидеть заплывшие салом глаза Траутия.
— Хорошо, — коротко, без эмоций бросила она, отталкиваясь от телеги и подавляя стон, рвущийся из груди. — Выступаем. Но если кто-то из людей рухнет в пути с ног от усталости, вы сами и понесете его на своей старой спине. Понятно?
В этот момент к ним подкатилось очередное воплощение скорби. Орт. Его лицо, изрытое оспой и горем, было мокрым от слез и сажи.
— Моя шишечка... моя кормилица... — захлебывался он, размахивая своей вечно грязной тряпкой в сторону дымящихся развалин. — Все прахом! Все! Кто теперь вернет мне убытки? Дюжина бочек эля! Семь — дорогого вина! Вся посуда! Кровля! Все сгорело! Я разорен!
Рейстандиус посмотрел на трактирщика с таким видом, будто рассматривал надоедливого жука, ползущего по рукаву.
— Успокойте ваши истерики, хозяин. Имперская казна возместит вам все убытки. До последней медяшки. Составьте подробную опись. — Он многозначительно потянулся к бездонным складкам своего рукава. — Ну, или я могу оплатить их прямо сейчас... Гарантирую, вы будете единственным трактирщиком во всей округе с серебряными ложками вместо ушей!
Орт затряс головой, зажимая руками уши, и попятился назад, словно от ядовитой змеи.
— Н-не надо, ваша милость! Опись! Я составлю опись! Очень подробную! Самую честную! — И он тут же засеменил к полуразрушенному сараю, видимо, чтобы немедленно приписать к ней лишнюю дюжину несуществующих бочек выдержанного вина.
Этим моментом воспользовался Трап. Он подошел, с трудом волоча за собой тяжеленную секиру.
— Раз уж имперская казна столь щедра... — начал он, и в его уставших глазах загорелся знакомый огонек былого купца. — ...здесь потребуется пара честных рабочих рук, чтобы присмотреть за... хм... восстановительными работами. Кто-то же должен контролировать расходы, чтобы этот пройдоха не приписал себе пол-леса в придачу! Я остаюсь.
Все обернулись на изгнанника.
— Ты хотел сказать «загребущих рук»? – поспешил уточнить волшебник.
– Я хотел сказать именно то, что сказал, – отрезал карлик.
Талагия удивленно подняла бровь. Боль на мгновение отступила перед изумлением.
— Ты? Остаешься? Добровольно? Среди этого пепла и костей? — в ее голосе слышалось неподдельное недоумение.
— Что с того? — гном пожал своими мощными, короткими плечами, и в его движении была капля былой уверенности. — Пепел — отличное удобрение. Новое всегда растет на старом. Да и вид у этого места... многообещающий. Перекресток, оживленный тракт. Постоялый двор здесь нужен как воздух. Возможно, даже лучше прежнего. Без скрипучих половиц и с крышей, которая не протекает, — в его голосе, сквозь усталость и горечь, зазвучали знакомые нотки прежнего Трапезунислатбарада, почуявшего запах не беды, а возможности. Запах будущей прибыли.
Рейстандиус с одобрением рассмеялся, и дым вырвался из его ноздрей густыми клубами.
— Смотри, гном, не прогори. В прямом и переносном смысле. На этот раз я не приду тебя спасать.
Трап что-то пробормотал себе в короткую бороду насчет «старых горделивых козлов» и их «пьяных фокусов», но вслух сказал четко и ясно:
— Справлюсь. Без посторонней помощи. И без магии.
Он повернулся к Талагии и неловко, почти по-дружески, протянул ей маленькую медную коробочку. Магикомпас.
— Держи. Мне он вряд ли пригодится. А тебе — может. И он не подведет. В отличие от некоторых, — гном бросил выразительный взгляд на чародея.
Лю Ленх взяла неожиданный подарок. Компас был на удивление тяжелым и холодным в руке, словно выточен из самой ночи.
— Спасибо, Трап, — ответила баронесса, и впервые за эту долгую, бесконечную ночь в ее голосе прозвучала неподдельная, лишенная всякого сарказма теплота. — Удачи тебе в... новом начинании.
— Удачи? — бородач фыркнул, отводя взгляд. — Удача — для неудачников. Мне нужна не удача, а толковые рабочие и щедрые кредиторы. Ступай, грози нечисти своей железякой. И постарайся не угробить по дороге старика, — он кивнул на Рейстандиуса. — Он хоть и зануда, и пьянь, но, кажется, единственный, кто знает, что прячется в этом проклятом ящике.
Девушка кивнула, сунув компас за пояс, и ее взгляд скользнул по двору, выискивая высокую, молчаливую фигуру в плаще. Но Ноя нигде не было видно. Ни на развалинах, ни у леса. Он исчез так же бесшумно, как и появился, словно призрак, растворенный в утреннем тумане. Не потребовал благодарности за свои услуги, не попрощался. Просто ушел.
Со стороны повозок начинался новый скандал. Купцы, Вальд и его тощий компаньон, наперебой, перебивая друг друга, пытались докричаться до волшебника, тыча пальцами в свои тюки.
— А наши убытки? Наши товары промокли! Шелка! Пряности! Кто нам возместит? Мы требуем немедленной компенсации!
Их крики оборвались, когда из опушки леса, робко переглядываясь, вышли сбежавшие слуги.
Тюки купцов были лишь слегка подмочены по углам. Никто из солдат не удостоил торгашей даже взглядом. Легионеры молча заканчивали последние приготовления, выражая полное безразличие ко всему, кроме приказа.
Через полчаса, как и приказал чародей, отряд был готов к выступлению. Теперь он походил не на грозную силу Магистерия, а на ватагу грабителей. Из десяти легионеров осталось четверо. Их доспехи были помяты, иссечены, залиты грязью и запекшейся кровью. Они двигались медленно, с трудом, но держали строй — последнее, что оставалось у легионеров.
Рейстандиус взгромоздился на своего костистого жеребца цвета пепла, глядя на мир сверху вниз с привычным безразличием.
Талагия возглавила отряд, ее спина была прямой, подбородок высоко поднят, но каждый шаг жеребца отдавался тупой, горячей болью в раненом боку.
Сзади, на телеге, скрипело их молчаливое проклятие и причина всех бед — черный, непроницаемый сундук.
Они медленно миновали груду дымящихся развалин, где уже активно копошился Трап, отдавая какие-то распоряжения вернувшимся, виновато уставившимся в землю слугам купцов. Гном на мгновение поднял голову от свитка с описью, который с раболепной готовностью подал ему Орт, кивнул на прощание — коротко, по-деловому — и снова погрузился в заботы, тыча толстым пальцем в пергамент и что-то бормоча себе под нос.
Отряд двигался по Северному тракту, оставляя позади пепелище, разбросанные трупы и призраки минувшей ночи. Туман понемногу рассеивался, открывая мокрые, угрюмые, поросшие лесом холмы Ленха. Впереди лежал путь к границе. И никому из них не было уже никакого дела до визга и причитаний купцов.
Дорога, размокшая и израненная копытами, уходил вдаль, петляя меж угрюмых, поросших ельником холмов.
— Магистр Рейстандиус, — обратилась к чародею баронесса, придержав коня, чтобы поравняться с ним.
Старик вздрогнул, будто только сейчас заметил Талагию.
— Легат? Голос твой звучит так, будто ты собираешься потребовать мою голову. Опять. Неужто я опять ненароком опозорил тебя перед местными призраками?
— Шестеро легионеров. Охранник купцов. Орт лишился крова. Все из-за того, что тебе, старому хрычу, непременно нужно было доказать трем увальням, что ты сможешь перепить их.
Она помолчала, давая словам врезаться в сознание.
— Не займись ты вчера своим пьяным бахвальством, тебя не удалось бы споить. А трезвого мага, даже старого и полудохлого, они бы побоялись тронуть. Не было бы ни засады, ни этой бойни, ни смертей. Не тяжеловат ли груз для твоей совести?
Колдун тяжело вздохнул, и его пальцы привычным жестом потянулись к складкам рукава, где таилась его вечная трубка.
— Совесть — роскошь для юных идеалистов и старых дураков, дитя мое, — произнес он, разжигая табак магической искрой. — У меня же, как и у тебя, есть и долг, и приказ. Ты думаешь, эти разбойники появились здесь по мановению волшебной палочки? Нет. Они были здесь всегда. Они годами терзали Северный тракт, грабили обозы, резали путников. Твой муженек давно махнули на них рукой, предпочитая просто не замечать проблему.
Он закурил, выпустив струйку едкого дыма, которая медленно смешалась с влажным воздухом.
— Если бы я не ввязался в тот дурацкий спор, не дал бы себя опоить, они не напали бы именно вчера и именно на нас. Они бы продолжили тихо и мирно кошмарить купцов и крестьян. А мы бы прошли мимо, не оставив им ничего, кроме пыли из-под копыт. Но я дал им повод. Я показал слабину. Я собрал их всех в одном месте, как крыс вокруг куска мяса с ядом. И мы покончили с ними. Одним махом. Выкорчевали всю эту нечисть. Да, дорогой ценой. Легионеры пали. Но такова их участь — быть щитом Империи и умирать за ее интересы, пусть даже эти интересы упакованы в черный ящик, о содержимом которого они не имели ни малейшего понятия. Они принесли себя в жертву, чтобы очистить эту дорогу если не навсегда, то надолго. Или ты предпочла бы, чтобы они умерли красиво и скучно, от лихорадки или дизентерии в каком-нибудь пограничном гарнизоне?
Талагия молчала, вглядываясь в его старческое, испещренное морщинами, как старинная карта, лицо. В его словах была своя, извращенная правда. Правда великого игрока, привыкшего ставить на кон чужие жизни и холодно подсчитывать выгоду даже в горниле хаоса.
— Что в сундуке, Рейстандиус? — спросила она тихо, почти выдохнула, и ее слова потонули в шуме дождя и скрипе колес. — Что стоит таких жертв? Горы золота? Древние артефакты, что разорвут мир? Душа какого-нибудь демона?
Магистр хрипло рассмеялся, и дым вырвался из его ноздрей густыми клубами.
— О, легат, если бы я раскрыл эту тайну, мне пришлось бы немедленно превратить тебя в змею или ящерицу, дабы сохранить секрет. Или, что куда хуже, выслушивать твои бесконечные нравоучения о морали и ценности жизни. Нет-нет. Эту тайну я раскрою лишь в одном случае — проболтавшись во сне. И то лишь если приснится что-то действительно стоящее и вдохновляющее. Например, моя собственная юность. Или рецепт идеального эля.
Он вдруг замолчал, и на его лице, обычно непроницаемом, мелькнула редкая, почти неуловимая тень беспокойства. Он искоса взглянул на баронессу.
— Кстати о сне... я, часом, не... не разговаривал? Не растекался ли мыслию по древу, разбалтывая государственные тайны? Старость... она не всегда бывает благосклонна к языку.
Дегат посмотрела на него, и в ее усталых глазах вспыхнул холодный, почти злой огонек. Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты.
— О, да, магистр. Ты проболтался. Раскрыл самую страшную и ужасную тайну всего Магистерия.
Рейстандиус замер. Даже его трубка, казалось, перестала дымиться. В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь мерным стуком копыт.
— И... какую же? — его голос прозвучал непривычно приглушенно, почти сдавленно.
— Ты сказал, что Магистерий, в сущности, никому не нужен. Нужен никогда не был. Что Триумвиры терпит вас лишь потому, что боятся признать вашу бесполезность.
Она выдержала паузу, наслаждаясь эффектом. На лице мага происходила странная борьба эмоций. Сначала — леденящий ужас, затем — глубокая, философская задумчивость, и, наконец, все сменилось тихим, сиплым смехом, который скорее походил на предсмертный хрип.
— Клянусь Темнейшим и всеми его тенями... — просипел он, вытирая платком неожиданно выступившую на глазах влагу. — Так я и сказал? Дословно?
— Дословно, — подтвердила Талагия.
— Ну что ж... — Рейстандиус снова глубоко затянулся, и на этот раз дым вырвался ровной, спокойной струей. — Что ж... признаю. Это и есть величайшая из тайн. Секрет в том, что никакого секрета нет. Поздравляю, легат. Теперь ты обладаешь знанием, за разглашение которого тебя будут преследовать, пытать и в конечном итоге — казнят с особой жестокостью. Так что настоятельно советую придержать свой острый язык за зубами. Или вложить его в ножны, рядом с твоим «Ненасытным». Пригодится не меньше.
Он повернулся в седле лицом к извивающейся впереди ленте тракта.
— А теперь, если ты закончила с допросом, давай продолжим наш невеселый путь. Впереди еще долгая дорога, а за нашими спинами — лишь дым и тяжелые воспоминания. И, как известно, на дым сбегаются не только глупые звери, но и голодные хищники. А я, если честно, уже сыт по горло героизмом на этой неделе.
Талагия ничего не ответила. Она слегка придержала поводья, давая своему коню возможность выбрать более устойчивое место на размокшей, скользкой дороге.
Она смотрела на прямую, как жердь, спину старого колдуна, на черный, безмолвный сундук, мерно покачивающийся на телеге, на усталые, согбенные спины легионеров.
И внезапно лю Ленх поняла. Она догадалась, что именно они везли в сундуке.
Ведь, как подтвердил сам Рейстандиус, самый главный секрет в том, что никакого секрета нет.