1 сезон тут

Раньше жирный любил поспать. Но с появлением на теле титановых трусов спаньё превратилось для Сани в мучение. Каждый сон непременно оканчивался порно. Точнее, явлением голых телок. Те, сволочи такие, истекали соком. Несчастный узник внутри титановых трусов начинал бесноваться. И жирный просыпался от боли. И хватался за учебник. Быстро начинал читать всю ту муть, что там написана.

И отпускало.

Но спать теперь жирный боялся, как жертва Фредди Крюгера.

Сейчас Сане снилось, что он сидит в кабинете у Путина. Они сидят за столом – ну, как губернаторы, которых в новостях показывают. И журналисты тоже здесь. Их целая толпа стоит – с камерами, блокнотами и фотиками.

Среди них – жирный это видит – затаилась и обнаженная актриса его любимого порно. Вон она, стоит, под журналистку маскируется.

«Не буду смотреть в ту сторону, – думает Саня. – Буду лучше с Путиным общаться». Путин-то в костюме сидит, аккуратный. А жирный сидит голый, в дурацких своих трусах.

Президент что-то ему говорит, какими-то обычными своими словами. В каждом по отдельности, вроде, есть смысл, но вместе они производят усыпляющий эффект, скользят мимо сознания. Ни хрена не понимает жирный. Он надеется, что Путин скажет что-нибудь про его трусы. Но Владимир Владимирович трет что-то свое. Слушать его, как учебник читать – убирает сексуальное наваждение. И про сиськи уже не думаешь.

А, кстати, что там звезда-журналистка поделывает?

Жирный украдкой косится в сторону журналистов. И вот она, сволочь такая! Та раздвинула ноги. Саня увидел губы – бритые, вертикальные, влажные.

– Чвяк-чвяк! – говорят.

«Тьфу!» – думает жирный. Лучше он будет смотреть на Путина.

Только Путина-то уже нет. Вместо него сидит писюн.

– Что, не ожидал? – говорит писюн. – Я обещал, что в снах кошмарных тебе буду являться?

– О… обещал, – бормочет Саня.

– И вот я явился! Давай мне, сволочь, отчет о проделанной работе!

– Ну, какая работа? – лопочет жирный. – Я пытался справиться… э-э… с поставленной задачей. С риском для жизни, между прочим!

– Это когда было? – рычит писюн. – Это давно было! Я об этом знаю. Но что ты, долбоеба кусок, сделал дальше?

– Я занялся спортом! Я худею!

– Ты жрешь по ночам. Так я буду ждать до старости. Что ты еще предпринимаешь? Когда ждать результат?

– Слушай, ты задрал, – говорит жирный. – Я стараюсь, как могу.

– Что вы сказали? – ледяным голосом Путина говорит Санин собеседник.

Жирный смотрит, а напротив – снова Путин сидит.

– Э… ну, я…

Путин такой глазами: хлоп! Хлоп! И в обоих глазах читается: «Убью гада!»

– Да какого черта! – говорит жирный. – Я-то знаю, что вы, на самом деле, мой писюн!

«Ах!» – несется по залу.

– Вы забываетесь! – говорит Путин. – Вы забываете, с кем говорите. Я – не ваш, как вы это изволили заметить, писюн.

«А вдруг я не сплю? – в полнейшем ужасе думает жирный. – Вдруг Путин – на самом деле. Ой!»

– Макнуть его в манду! – приказывает президент.

Из толпы журналистов выходит вся такая телка, ноги блестят от смазки. Раздвигает губы, и жирный видит волнующий мягкие складки. Его уже хватают ФСОшники и подносят к влажному колодцу.

– Помогите! – вопит жирный.

И просыпается от ужаса и боли.

В момент этого чудовищного пробуждения Саня отчетливо понял, что все, чем он занимается – это мертвому припарки, профанация, видимость. Что толку от всех этих мучений? Да и похудел ли он? Никто ведь этого не знает. Домашние напольные весы от жирного зашкаливало. И сейчас тоже зашкаливает. Надо на промышленных весах взвешиваться, а где их взять? Нет, таким отстоем, как голод и спорт горю не поможешь. Должен быть еще какой-то способ избавиться от титановых трусов.

Прежде, чем получить свой скудный завтрак, жирный должен был отбегать дистанцию на тренажере. А за тем, чтобы все было, как надо, следил батя. Его с работы выгнали, теперь не хрен делать было. Вот он над Саней и измывался.

– Оп! Оп! Оп! – подбадривал он. – Не сбавляем! Нарррращиваем темп!

– Я не могу! – завыл жирный на ста двадцати метрах.

Действительно, бежать было трудно. После картохи в животе было неуютно, что-то резало, как будто бритвенных лезвий ночью наелся.

– Что такое?

– Я серьезно не могу! – залопотал жирный. – У меня живот болит!

– Не ври мне!

– Я не вру! – Жирный прекратил бежать, сошел с тренажера и, насколько позволяла его телесная конституция, скрючился. – Мне в туалет надо.

– Бегом, симулянт! Когда просрешься, перебегаешь всю дистанцию заново. Время пошло!

В сортире жирный дристанул так звонко и гулко, что наверняка слышно было не только бате, но и соседям. Зато никаких сомнений в его хвори ни у кого не осталось.

– К снаряду! – потребовал батя, когда жирный вышел из сортира.

– Сережа! У мальчика понос! – вмешалась матушка. – Ему плохо, а ты его бегать заставляешь.

– Нельзя давать ему спуску!

– Где ж ты, Сережа, раньше был? Что ж ты раньше-то делал?

– Давай не начинать, – сказал батя и свирепо посмотрел на жирного. – Ты что-то ночью жрал. Теперь дрищешь. В холодильнике, вроде бы, все цело. Даже удивительно. Но что? Что ты мог пожрать, пробармаглотить, набить свою утробу? Что, поросеночек?

– Не… Я ничего! – трусливо промямлил жирный.

– Ты мне врешь. Что же ты сожрал, брехливое отродье? Ремни вроде целы. Ботинки?

– Сережа, уже не смешно, прекрати!

«Только бы про картоху не догадался!» – испуганно подумал Саня.

– Он что-то сожрал. Я вот нутром чую. Но что, что этот кабанчик мог затолкать себе в пасть, если на кухне не осталось ничего съедобного в принципе? Стоп!

И тут батя очень свирепо уставился на жирного пронзительным взглядом.

– Я все понял! – заявил отец родной. – Я знаю, знаю, что ты сожрал! До какой степени низкопадения опустился!

«Понял все. Прощай, картоха!» – мысленно завыл жирный.

Батя уже раскрыл дверь шкафа под раковиной, где хранилась картоха.

Жирный зажмурился.

– Вот! – завопил батя. – Вот, что он жрал!

«Ладно! – подумал жирный. – Сжую ночью ремень. Тоже дело!»

– Он нашел пищу здесь! В отбросах!

Саня осторожно приоткрыл один глаз. Батя торжествующе тыкал пальцем в мусорное ведро.

– Он отсюда жрет по ночам, поганец!

– Сережа, ну, что же ты такое говоришь! – воскликнула матушка. – Ну, как ты мог подумать на нашего мальчика такое? Не будет он есть из мусорного ведра. Правда же, Саша?

Особой уверенности в голосе матушки жирный не слышал.

– Правда! – бледным голосом пробормотал он.

– Несчастный малыш! – сказала мама.

– Отставить! – завопил батя. – Отставить нюни с этим недорослем! С этим идиотом!

– Сережа! Я беременна! Ты забыл? Мне нельзя нервничать!

– Вот! – Батя свирепо тыкал пальцем в жирного. – Вот ему это скажи!

Батя снова принялся бешено жрать жирного глазами.

– Я все равно узнаю, что ты там жрешь по ночам! – свирепо сказал он. – Я перекрою тебе пищепровод. Ты у меня еще похудеешь!

«Пронесло!» – радовался жирный. О да! Он будет осторожен. Только на цыпочках, в исключительной тишине будет он жрать. Не оставляя следов. О, быстрее бы настала ночь!

Но пока, к сожалению, было утро. И батя готовился везти Саню в институт.

В пути особо пробок не было. И батя не доставал. Сначала он просто мрачно вел автомобиль, сквозь зубы матерясь на других водителей.

Жирный понял, что все-таки ненавидит батю. Да, тот рисковал, пришел ему на помощь, когда у Сани были проблемы с бандюками. Тут он молодец. Но потом батя словно решил испортить все впечатление о себе. Стал отрываться на Сане. Обзываться и унижать. Сколько можно это терпеть?

Вот в нормальных странах такого батю давно бы засудили. А может и посадили бы! Это Путин тут развел тиранию. Нормальные парни стонут под родительским игом. Доколе, блин?

Живи они где-нибудь в Норвегии, жирный давно бы написал на батю в полицию. Или куда там надо писать. И все – посадили бы, как миленького! И голодомор бы ему припомнили, и истязания спортом.

Батя переговаривался с кем-то с работы.

– Да, Дмитрий Феликсович! Ты – великий молодец! – говорил батя в трубку.

В ответ из трубки донеслось «бу-бу-бу».

Жирный вспомнил Дмитрия Феликсовича. Это был шеф охраны из батиной фирмы. Он тоже был свидетелем Саниного позора. Когда жирный, весь в говне, в обосранных титановых трусах огненными метеоризмами отбивался от смертельной опасности.

– Ну, я понимаю, что стремно тебе у себя это хранить, да, – говорил батя. – Зашли это мне. На почту не надо, слушай. На вотсап. На вот тот номер, который 985. Ну, знаешь его. А сам – хорошо, сотри, конечно. У меня надежно, как в швейцарском банке, сам знаешь…

«Как же все-таки скучно живут взрослые!» – подумал жирный. Вот что за кайф в этих банках, херанках. Скука смертная!

«Чпок!» – ожил в Санином кармане телефон. Это давал о себе знать «контактовский» мессенджер.

«Как же не вовремя!» – подумал жирный.

Смотреть, что там пришло, он не мог. Батя мог отобрать телефон и прочитать переписку. А вдруг это Ксяня?

Это она! Настроение у жирного вдруг стремительно повысилось. Прямо сейчас она пишет ему слова любви. Ну, или, ладно, симпатии. А телефон такой пухнет, пухнет от добрых слов. Копитесь, добрые слова. Жирный вас чуть позже прочитает.

«Чпок-чпок! – пощелкивал мессенджер. – Чпок-чпок!»

По счастью, батя этого не слышал. Он включил радиостанцию с отечественным говнороком и теперь подпевал Кипелову.

Потом у самого бати на мобильнике блямкнул вотсап. Батя стал смотреть и затупил, чуть в аварию не попал.

– Тьфу, блин! – сказал батя, пряча телефон в карман.

Жирный и знать не хотел, что у него там. Такая скука, наверное!

– Выметайся! – сказал батя у института.

Жирный поплелся ко входу. По пути, убедившись, что батя отъехал, достал телефон.

Писала не Ксяня. Писал Глист:

«Привет, чувак! Как сам? Все титанишь?»

Следующее сообщение:

«Чо молчишь-то? Э, ку-ку!»

Следующее:

«Карочь. Есть к тебе дело на 100500 миллионов. Алё-алё! Прийом!»

Дальше:

«Слышь, чувак! Задрал отмалчиваться! Я знаю, как снять с тебя эту фигню!»

– Что? – застыл жирный.

«Это предложение, от которого ты не сможешь отказаться ни за что, чувак!»

Звучало заманчиво. Но, как и все аферы Глиста, ничего хорошего определенно не предвещало.

Щелкнуло и выпрыгнуло еще одно сообщение.

КСЯНЯ: Привет, как дела?

Утро было говенное. Но сейчас день определенно налаживался.

Продолжение следует…

Начало тут

Батя стоял чуть ли не в самом центре бриллиантовой переговорной и орал. Можно сказать, что горло его издавало звуки крика само по себе, без участия разума. Потому что та информация, что прилетела ему по эсэмэс, могла подорвать душевное здоровье любого человека. А что уж говорить об ударенном стрессом топ-менеджере?

«Произведено списание – 100 тыс.р.», «Произведено списание – 200 т.р.». И еще. И еще!

«Ну, конечно! – понял батя. – Жирный гаденыш просрал все деньги с карточки. За что мне это все?»

Он выбежал из бриллиантовой переговорной и понесся по этажу. По зеркальным коридорам зоны руководства.

Батя позвонил матушке:

– Алё, Катя! Катя! Ты Саше дозвонилась? Ах, не берет трубку? Этот зловонный мудак просрал все мои де…

И тут связь оборвалась.

– Ты почему трубку бросаешь? – заорал батя так, что стекла в стенах задребезжали. – Я говорю – твой сын настолько оху…

– Прекрати! – сказала матушка. – Немедленно прекрати оскорблять Сашу.

Батя на мгновение утратил дар речи. Еще и Катя с сынком заодно? Они что – решили вместе его кинуть? Списать на случайный долбоебизм? А сама-то Катя на левый счет бабло качает, и на сынка дебильного валит. Так, что ли?

«Я схожу с ума!» – подумал батя.

– Он снял все мои де…

– Прекрати! Хватит выть о своих деньгах! Ты что – не понимаешь, что твой сын попал в беду? Вот прямо сейчас!

– В беду? – замер батя, ошарашенный этой мыслью. Как-то не приходила она ему в голову.

– Конечно, в беду! – закричала матушка. – Я это чувствую.

– Как ты это чувствуешь?

– Сердцем материнским чувствую! А ты бестолочь! Ты на Сашку злишься, а ему плохо сейчас. Может, похитили его? Может, даже убивают!

– Как? Как такое может быть? Ты звонила в полицию?

– Да! – закричала матушка. – Меня там послушали, и сказали: «Не переживайте! Еще даже не вечер. Вернется. Девчонку, говорят, завел, наверное». А теперь ты говоришь – деньги пропали.

– Действительно, бабу завел. Задушу долбоеба!

– Сережа! – строго одернула его матушка. – Это не баба. Послушай мое материнское сердце. Это что-то очень плохое. Спасать его надо. Позвони ты в полицию. Ты человек солидный, они тебя послушают.

В душу бати вполз страх. Даже леденящий ужас. Ведь действительно в беду дурак попал. А где его искать? Он скользнул пустым взглядом по стеклянным стенам, как вдруг скольжение споткнулось о человеческую фигуру. Это был Дмитрий Феликсович, шеф безопасности.

– Извини, Сережа, – сказал главный безопасник, когда понял, что его заметили. – Я чуть разговор твой подслушал. Что у тебя случилось-то?

– Сын пропал.

– Ментам еще не сообщали?

– Нет. Жена пыталась.

– Хех! – сказал Дмитрий Алексеевич. – Пошли-ка, Сергей Николаевич, со мной. Кофия изопьем. Заодно и вычислим оболтуса твоего.

– Как ты это сделаешь, Дмитрий Феликсович?

– Телефон при нем?

– Ну, наверное.

– Так мы сейчас его местонахождение установим. Программа есть. Не лицензионная ни разу, но действенная.

Кабинет главбезопасника не блистал показной роскошью, как у Юрия Григорьевича, и даже близко не являл собой образчик делового стиля, как у бати. Кабинет Дмитрия Феликсовича казался каким-то логовом одичавшего электрика. Повсюду – на столе, стульях, на полу были разбросаны разнообразные приборы, тянулась непостижимая вязь проводов. И где-то там, в куче неведомого хлама, затаился компьютер.

Безопасник пощелкал мышкой, открыл какие-то файлы, буквы на мониторе замигали и исчезли. На экране появилась скучная таблица с окошками, как в 1С.

– Говори телефон, – сказал бате Дмитрий Феликсович, вбил цифры, нажал Enter. – Теперь ждем.

– Спасибо, Феликсович, помогаешь, – растроганно произнес батя.

– Да говно вопрос, Сергей Николаевич. Раскрою тебе большой секрет. Знаешь ли ты, что после того, что ты сегодня сделал, я за тебя пойду куда хошь? Вот серьезно. Ты красавчик. И если бы не ты, этого бы не сделал никто. Не дал бы этому гаду по ебалу.

– И ты красавчик, Дима, – сказал батя. – Ты за меня первый впрягся.

– Я не мог поступить иначе, – сказал безопасник. – Будешь пять капель?

– Пять капель? – насторожился батя.

– Ну, да. Коньячок армянский, пиздатый.

– Буду! – решительно сказал батя.

Вообще-то, он не пил. Во время корпоративных застолий, пока коллеги надирались в хлам, он скучал со стаканом сока. Всякий раз он делал вид, что выпивка ему глубоко безразлична. Но на самом деле это было не так.

Батя был алкоголиком. Он дважды зашивался. Об этом знали немногие, но это было. В первый раз он не пил семь лет. Потом сорвался. Зашился снова. И вот уже завершался четвертый год нового периода абсолютной трезвости.

По синей дыне батя превращался в абсолютнейшего и опаснейшего идиота. Он становился агрессивным, провоцировал драки. Если хоть капля алкоголя попадала в батин организм, у него начиналась невыносимая жажда. Ему хотелось пить, пить и пить. Он все время догонялся. А под занавес превращался и вовсе в животное. Впрочем, случалось, что алкоголь сваливал его еще до этой стадии. Но и проснувшись, батя продолжал пить. Словно внутри у него полыхал пожар, который постоянно требовалось заливать.

Так что в данный момент батя поступал очень опрометчиво.

Безопасник поднес ему рюмку с благородным коньяком, сам цвет которого намекал на закуривание сигар и сидение в кожаном кресле. Где-то там подразумевался и роскошный лимузин.

Недрогнувшей рукой батя принял рюмку, чокнулся с Феликсовичем и мгновенно выпил. Коньяк обжег горло, после чего горение перешло в пощипывание, а в голову пхукетским прибоем ударила теплая волна.

«Понеслась! – заверещали ожившие демоны в батиной башке. – Зажигаем!»

– Налей еще, Феликсович! Срочно, ну!

– Частишь, Сережа!

– Надо! Надо мне! – ошпаренным Высоцким завопил батя. – Душа горит, как ты не понимаешь!

От второй рюмки стало совсем хорошо. Как в бане.

– Уххх! – только и сказал батя.

Мир стал весел и игрив. Опасности как-то вдруг отодвинулись. Это была опаснейшая из иллюзий.

– Смотри-ка, определил! – сказал вдруг безопасник, кивая на экран компьютера. – Так… Оболтус твой сейчас в районе станций метро «Красногвардейская» и «Зябликово». А находится он… ага! Находится по адресу улица Воронежская, дом 36, корпус 1.

– Да! – хищно проревел батя. – А квартира? Номер квартиры?

– Такого наша система не определяет, Сережа, – Безопасник открыл яндекс-панораму, и стало видно, что здание представляет собой унылую блочную многоэтажку. – Видишь, где-то здесь находится сынок твой.

– Отлично! – Батя безумным Джеком Николсоном из «Сияния» завращал глазами. – Я поехал!

– В машину не садись. Ты поддавший. К тому же по пробкам. Вдруг встрянешь, а тебе спешить надо.

– А как я туда доберусь?

– На метро! От Шаболовки до Красногвардейской 35 минут, если на «Третяковской» переходить.

– Ага! Вперед!

– Сережа, подожди! Может, тебе помощь нужна?

– Помощь? – Сергей Николаевич остановился и на секунду задумался. – Нет. Помощь не нужна. Сам справлюсь. А вот коньяк твой заберу. Извини, Феликсович.

– Осторожнее! – крикнул ему безопасник.

Но Сергей Николаевич уже унесся, на ходу отхлебывая из бутылки.

– Влипнешь же, идиотина! – простонал Дмитрий Феликсович, вздохнул и принял решение.

А Сергей Николаевич бойким молодом ураганом несся к метро «Шаболовская». Путь его, впрочем, был непрямым. Батя то и дело сворачивал во дворы, чтобы глотнуть коньяка из горлышка.

На собачьей площадке между реликтовых пятиэтажек он пристроился отлить. На него сразу загавкали собаки, а их хозяйки – стервозного вида тетки – заблажили:

– Да чтоб у тебя там все отсохло, хулиганье!

– Рот завали, отродье! – гаркнули демоны из батиной глотки.

Шарахнулись и тетки, и собаки.

У самого входа в метро батя, уже почти не таясь, шалея от ощущения ложного всемогущества, прикончил последний глоток коньяка. Потом лихим двухочковым броском отправил бутылку в урну и ворвался в метро.

«Держись, сынок! Я еду тебя спасать!» – гудела в батиной голове величественная мысль.

Продолжение следует...

Начало тут

Нынешнее молодое поколение еще в раннем детстве застало планшеты и гаджеты. Ими и играло. А вот батина генерация игрушками не была избалована. У маленького Сережи, чье детство прошло в далеком и опасном сибирском шахтерском городе, долгое время была вообще только одна игрушка – резиновый утенок с затычкой в жопе. Его требовалось надувать и затыкать. Тогда он и плавал в ведре. Или работал автомобилем. Или солдатиком. Но если затычка выпадала из его утиной задницы, то резиновая птица-трансформер практически мгновенно превращалась в обмякшую тряпочку.

Сережа играл утенком лет до шести. Потом ему стало стыдно заниматься такой хуйней. Тем более, что жизнь вокруг была опасная и интересная. И Сережа взялся постигать ее законы. А новое поколение, все эти хипстеры, не стесняются играться. Уже борода растет – они все играют. Сто лет назад литератор Мережковский предвидел грядущего Хама, а Санин батя предвидел эру грядущего Долбоеба. А это будет пострашней.

Но сейчас, получив по телефону эсэмэску, Сергей Николаевич ощутил себя тем самым утенком из своего детства, у которого выпала затычка, и воздух решимости выходит наружу. Только что он шел бить ебало куратору сектора Восточной Европы Падлику. Но теперь словно обмяк, словно повис бесформенной тряпочкой.

А Падлик это чувствовал и расплылся в препохабнейшей улыбке.

– Что, Сергей Николаевич, передумали бить мне физиономи-йа? – спросил куратор на практически чистом русском языке.

Все начальство в бриллиантовой переговорной, где происходило совещание, только ахнуло.

– Да, дорогие руководители российского филиала, – продолжал Падлик. – Я прекрасно говорю по-русски. Я понимаю, что вы говорите, в том числе и за моей спиной. Знаю все свои прозвища – Падлик, Гондон, Французский Дрищ – которыми вы меня называли за глаза.

– А почему притворялся? – возмутилась Марина Игоревна.

– Потому что я мог знать все, что вы от меня скрываете, – разулыбался Падлик. – Я в курсе всех ваших секретов, в том числе и грязных. Да, Юрий Григорьевич и Марина Игоревна. Да, Дмитрий Феликсович . Да, Сергей Николаевич! И вам, конечно же, тоже да, дорогой Вячеслав Матвеевич!

По мере того, как Падлик перечислял имена-отчества, лица их обладателей вспыхивали красным. Как на трибунах северокорейского праздника. А Вячеслав Матвеевич зарделся таким густо-кумачовым цветом, что Сергей Николаевич испугался, что сейчас его пожилого коллегу хватит сердечный приступ. И лишь потом подумал: «А этот-то старый хрыч какой позорный секрет имеет?» Нервно захихикала какая-то женщина. Возможно, Марина Игоревна.

– Вы потрясающе глупы, дорогие русские друзья! – ликовал Падлик. – Как, скажите, вы могли подумать, что ваш руководитель может не знать языка своих подчиненных? Да, конечно, у вас, в России, бывает так, что начальник совсем не понимает того, чем руководит. Но мы-то – европейская компания! Мировой брэнд! А вы – во власти своего русского менталитета – на полном серьезе думали, что вами руководит зиц-председатель, некомпетентный долбоеб, добренький держатель синекуры. Но я все о вас знал, русские руководители. И то, что я наблюл… наблюднул… наблюдовал…

Падлик запутался.

– Наблядовал, – подсказали ему.

– Спасибо! – ехидно улыбнулся куратор Восточной Европы. – Я уже давно оценил ваше чувство юмора. То, то я видел, не внушило мне к вам симпатии. Вы думаете, на Западе сошли с ума? Как так? Прибыль ведь растет, и кое-где экспоненциально! Да, растет. Вы активно покупаете наше токсичное, сляпанное из отходов, говно. Вам нравится его веселенькая этикетка. Вы готовы за нее доплачивать. Впервые я познакомился с вашим народом в начале 90-х годов, – продолжал Падлик. – Я был поражен. Вы тогда собирали пустые сигаретные пачки и пивные банки. На одном застолье мне, как почетному гостю, предложили понюхать эту пивную банку. Оценить, так сказать, благородный аромат того божественного нектара, что когда-то хранился в нем. А вы эту банку трепетно не помыли. Вы заряжали воду перед телевизором. Вы убивались в километровых очередях в обычную закусочную. Самые красивые ваши женщины отдавались самым уродливым и грязным нашим мужчинам за упаковку колготок.

– Мы изменились, Патрик! – возразил Юрий Григорьевич.

– Исключительно в худшую сторону, – замахал пухлыми ручками европейский куратор. – Вы стали жаднее, ловчее, ухватистее. Вы уже не заряжаете воду у телевизоров. Вы покупаете за миллион рублей билет на Тони Роббинса. Но ваша подлая порода осталась при вас. Именно подлая, господа русские. Тех русских, что выиграли великую войну, уже не осталось. Выжили трусы, а новое поколение воспитали женщины. Посмотрите на себя – вы доносили друг на друга, каждый на каждого, строили какие-то свои интрижки. Я знаю все ваши подлости. И сейчас тоже – вы слишком дорожите своим благосостоянием, робкий и глупый народ – не не русов, а трусов. Самые продвинутые из вас понимают, что человеческий материал вокруг них – так себе, говно-с! Начинают пищать в соцсетях: «Ах, в какой поганой стране мы живем! Какой плохой Путин!» Но самое смешное, что даже эти люди, которые пытаются доказать нам, что они – по ошибке в этой помойке – очень редко могут породить самостоятельную мысль. Они даже возмутиться плохим правительством не могут за бесплатно! Жадность, глупость, тщеславие – вот из каких непочтенных ингридиентов состоят даже самые лучшие из вас. А ваши бесподобные, не имеющие равных в мире, чиновники! Им все равно, чем мы травим ваших людей, насколько убиваем местного производителя. Нет, им важны только деньги, большие деньги.

Падлик сделал паузу. В бриллиантовой переговорной звенела тишина, производя тишайшее, но звонкое эхо отражениями граненых стен. И в этой тишине в кармане Саниного бати плямкнула эсэмэска.

– И вы, дорогие мои русские коллеги! – продолжал Падлик. – Вы мало чем отличаетесь от своих чиновников. Вы – да и любой из вас – дерьмо, зачерпнутое из того же вонючего чана. Вы с удовольствием скармливали вашим землякам наше токсичное дерьмо, обеспечивали продажи. Вы думали, что овладели пожизненной синекурой, развели разврат, сконструировали систему взаимооткатов. Надеялись на золотые парашюты.

Блямс! Еще одна эсэмэска заметалась в бриллиантовых стенах.

– А сейчас, – продолжал Падлик, – вы надеетесь уцелеть в предстоящей чистке, надеетесь подставить друг друга и перебраться в теплое Косово. Никто из вас не оскорбится. Вы глотаете мои слова. Презренные рабы. Трусы. Ни в ком из вас недостанет решимости пошевелить против меня хоть пальцем. Ха-ха-ха!

И тут Санин батя подошел к Падлику и все-таки дал ему по ебалу.

Сделал это хорошо и смачно, так, как когда-то втащил проглотившему солнце крокодилу медведь в древнем мультике «Доктор Айболит».

***

Падлик упал со стула. На рубиновую стену брызнула кровь. Батя его не добивал. Он стоял над телом поверженного куратора и думал: «Блядь! Во что это я влип! Вот мне и пиздец! Я – долбоеб, ничем не лучше собственного сынка».

– Вы влипли, Шергей Николаевич, – шепелявил, вытирая окровавленный рот, Падлик. – Юришты нашей корпорации ваш жашудят! Мне ваш жалко. Вы не предштавляете, на кого вы подняли руку. Вы тыщячу раж проклянете этот момент, но шделать уже ничего нельжа.

– Ну, почему же «нельзя»? – раздался веселый голос Дмитрия Феликсовича. – Я, например, искренне не понимаю, какие у вас претензии к Сергею Николаевичу? Вы же просто поскользнулись и упали, Патрик?

– Что? – оторопел куратор.

– Да, вы упали, – подтвердил Вячеслав Матвеевич.

– Так грохнулись, что мне страшно стало, – сказала Марина Игоревна.

Юрий Григорьевич только развел руками.

– Вы упали, Патрик!

– Ах вот как! – сказал Падлик. Сейчас, с окровавленной рожей, он был похож на свинью. – Круговая порука. Этим вы, рушшкие, и непредсказуемы. Ложная покажная шолидарность. Не пройдет и чаша, как вы мне все шольете и дадите показания.

– Конечно, дадим, – сказал Юрий Григорьевич. – Мы расскажем любому суду, как вы упали. Правда, коллеги?

– Покажная храбрость и индивидуальная трушошть, – гадливо смеялся Падлик. – Я ваш, рушшких, уже ижучил. Вы же надеетесь попашть в Кошово, и тот, кто дашт правильные покажа…

– Ах, засуньте свое Косово себе в зад, Патрик! – сказала Марина Игоревна.

И в этот момент Санин батя ее, наверное, любил. О чем-то плямкал эсэмэсками его телефон, но бате было не до новостей.

– Ешть жапиши ш видеокамер! – перешел Падлик на крик.

– Нет никаких жапищей, – передразнил куратора начальник безопасности Дмитрий Феликосвич. – И вообще, послушай, брат мусью. Совещание закончено. Вали отсюда со страшною силою.

Падлик направился к выходу из переговорки.

– Вам этот демарш прошто так не пройдет! – грозился он.

– Как бы тебе с лестницы не упасть, дорогой европеец. И в лифт не провалиться, – напутствовал его Дмитрий Феликсович.

Саниному бате казалось, что сейчас произошло какое-то событие сильнейшей энергетики и высочайшего смысла. Этот момент был наполнен восторгом.

И тут еще раз плямкнула эсэмэска. Батя, наконец, взглянул на телефон.

И начал орать.

Продолжение следует...

Начало тут

Совещание было непредвиденным, никто к нему не готовился, и батя вообще чуть его не пропустил. Лишь плямкнул телефон, и батя краем глаза увидел оповещение: «Через пятнадцать минут СОВЕЩАНИЕ, бриллиантовая переговорная. Подтвердите участие».

– На..уй! – прорычал батя и смахнул оповещение в корзину.

Что это такое, в конце концов? Здесь, на работе, две тысячи человек перед батей трепещут, а в родной семье вот этот вонючий обосравшийся жирный щенок посылает его – отца родного? О! Он даже не догадывается, что с ним будет, и в какой ад превратится его жизнь!

«Стоп! – прервал он течение мстительной мысли. – Что за совещание я смахнул в корзину? Какое нахуй сегодня совещание?» В рабочей почте батя открыл папку Thrash и перечитал сообщение вдумчиво. В списке было руководство. Что-то случилось. Блядь.

Батя быстро позвонил жене.

– Да, Сережа, что случилось?

– Твой беглый щенок только что послал меня нахуй. Вот своими ушами слышал!

– Сережа! Все потому, что ты был слишком жесток с ним.

– Жесток? С этим тупорылым уебаном? Который скоро пойдет в армию? Хотя нет. В армию он не пойдет, потому что армии нашей я ничего плохого не желаю. Пакуй ему вещички в интернат для умственно отсталых.

– Сережа, ну, не горячись! Мальчик пошел с друзьями!

– С друзьями?! – завопил батя. – То есть, он послал меня – меня! – нахуй при своих дефективных дружках? Пиздец ему, мать! Пусть уходит в сторону украинской границы. Сейчас у меня совещание. Но после того, как оно закончится, я плотно возьмусь за санкции против этого жирного чучела.

– Себя молодого вспомни.

– Я! Таким! Не был! – заорал в трубку батя. – Никогда не был, даже и близко. Он весь – в тебя!

– Не ори, Сережа! Я тоже не была такой.

– А в кого он тогда такой?

– Не начинай.

– Не начинаю. Короче. Через полтора часа чтобы он был дома. Хоть из-под земли выковыряй. Но чтобы был. Я его, гниду, распну. Ха-ха!

Прооравшись, батя почувствовал себя немного спокойнее. Что-то наболевшее он все-таки своим криком из себя выплеснул.

Выходя из кабинета он столкнулся с Мариной Игоревной. Та, забыв даже дежурно улыбнуться, отшатнулась. Слышала вопли, понял батя. Да и Вячеслав Матвеевич, который тоже появился из своего закутка, очень сухо пожал бате руку, торопливо отдернул. Все шли на совещание.

Помощница Капа – первая из неприятностей сегодняшнего дня – демонстративно надулась и смотрела, демонстрируя ненависть. Как херовая актриса в говносериале.

Втроем с Мариной Игоревной и Вячеславом Матвеевичем направились в бриллантовую переговорную, где принимались самые важные решения на уровне руководства их международной корпорации.

Клокочущая злоба мешала отцу Сани даже подумать о том, что же значат все эти события. К тому же жена снова позвонила:

– Он трубку не берет! Что делать? Что с нашим мальчиком?

– Этот мальчик где-то просирает мои деньги. Изводи его звонками. Бери в осаду. Он долго не выдержит, ответит.

Уже у самого входа в бриллиантовую переговорную батя послал Сане грозную эсэмэску, занял место у круглого стола, обменялся рукопожатиями с теми из коллег, кого сегодня еще не видел.

***

Бриллиантовая переговорка, конечно, была роскошная. Стены были отделаны какой-то хуйней, с имитацией бриллиантовой огранки. С одной стороны были типа изумруды, с другой – рубины. С потолка свисала хрустальная люстра. Все эти достижения евроремонта, разумеется, сверкали.

На того человека, который видел все это великолепие в первый раз, оно оказывало давящее впечатление. Просители ощущали себя здесь вшивыми варварами, допущенными во дворец императора.

Вошел генеральный директор – Юрий Григорьевич. Взгляд этого немолодого, худого на грани костлявости, человека и раньше-то не особо горел весельем, а сейчас и вовсе был очень печален, даже скорбен.

Следом в бриллиантовую переговорную прошествовал лощеный, словно с витрины модного шоу-рума, куратор сектора Восточной Европы Патрик. Ботинки его блестели так, что, кажется, легко перебивали сияние стен. Патрика в российском филиале корпорации не любили и называли «Падликом». После каждого его визита все начинали писать друг на друга доносы в евроинстанции, летели чьи-то головы, с грохотом и спецэффектами рушились карьеры.

– Дорогие российские коллеги, рад вас видеть и приветствовать, – заговорил Падлик, а Юрий Григорьевич переводил голосом настолько заунывным, что женщины, во главе с тонко чувствующей Мариной Игоревной, принялись глубоко вздыхать. – Я экстренно собрал вас по нерадостному поводу. Российское отделение нашей корпорации сворачивает свою работу. Руководство отдает себе отчет, что реализация этого решения – процесс не сиюминутный. Поэтому на закрытие офисов, продажу торговых площадей и прочие процессы отводится полгода, начиная с сегодняшнего дня.

Санин папа ловил себя на том, что он не может поверить этим словам. Он-то полагал, что устроился на всю жизнь. Что привилегированное положение в этом большом человеческом муравейнике – это навсегда. Как минимум, до пенсии, наступление которой, по счастью, отодвинули в паркинсоновые дали. А теперь, получается, надо искать работу?

А Падлик не переставал сообщать совершенно гнусные новости. С завтрашнего дня начинается поэтапное сокращение штата. Вся работа будет теперь посвящена сворачиванию дел. Надо сформировать кадровую ликвидационную комиссию, чтобы определиться с тем, кого из сотрудников можно уволить в первую очередь, кого – во вторую. Падлик говорил, что к концу месяца желательно избавиться примерно от 60% персонала.

– Насчет «золотых парашютов», – продолжал Падлик голосом унылого Юрия Григорьевича. – Их выплат производиться не будет. Корпоративные юристы нашли несостыковки в договорах, по которым должны производиться выплаты компенсационного пособия топ-менеджерам. Уже поданы иски в европейские арбитражные суды. Каждый случай будет рассмотрен индивидуально.

– В общем, я бы не рассчитывал, – добавил Юрий Георгиевич уже от себя. – Европейское правосудие что-то скажет через год. И это в лучшем случае.

Санин батя чувствовал злость. Хотя злостью это чувство было в той же мере, как бурлящий кипяток – теплой водичкой. Его ярость была как зеленая свинья в каменном кольце на шариках из «Энгри бёрдз». Висит себе, но два шарика из трех уже сбили, и вот-вот рухнет.

– Добавлю, – продолжал Падлик, – что некоторые из вас получат работу в нашем новом филиале в Косово. Местных квалифицированных кадров не хватает. Страна – европейская, с хорошим климатом.

– Косово-хуесосово! – пробормотал, разминая костяшки пальцев, Дмитрий Феликсович – шеф корпоративной безопасности.

Встала Марина Игоревна и, словно позабыв приятно улыбаться, спросила:

– Простите меня за неполиткорректность, но чем руководствуются люди в вашем головном офисе, принимая подобные решения? Российский филиал давал наивысшие результаты из всех, показывал и до сих пор показывает рост – по некоторым параметрам экспоненциальный. Таких темпов нет ни у кого. Чем объясняется такое решение?

Падлик забормотал, отвратительно картавя. Этот руководитель восточноевропейского сектора ни бельмеса не понимал по-русски. Во всяком случае, делал вид.

– Короче, Патрик говорит, что для принятия такого решения у руководства есть свои резоны, – мрачно толмачил Юрий Григорьевич. – Он говорит, что сегрегационная и дискриминационная политика российского филиала уже не единожды вызывала вопросы. Он говорит, что у нас нет ни одного гея. Ни одного сраного трансгендера. И не то, чтобы в руководстве, но и на низовых уровнях. Он припоминает вопиющий случай, когда директора по пиару затравили и уволили за пост в соцсети, противоречащий государственной политике РФ. Сейчас что-то говорит про санкции, которые не могут заставить российское руководство опомниться. Говорит, что этот шаг хоть и тяжел для всех, но в будущем поспособствует гармонизации… чего, бля? Короче, вас бомбят для вашего же блага.

Пиарщицу когда-то, не так давно, увольнял батя. И притом увольнял с удовольствием – тупую и наглую пизду, написавшую взбесившую всех хуйню.

Чпок! Шарик, державший свинью батиного гнева лопнул. Сергей Николаевич, зам генерального директора, перестал себя контролировать. Батя встал из-за стола и понял, что сейчас разобьет Падлику ебало.

Иностранный гость в лощеном костюме словно прочитал батины мысли и съежился в кресле. В кармане у бати блямкнуло.

Пришла новая эсэмэска.

Продолжение следует...

Начало тут

Тем утром бате везло. Совершенно невероятным образом он проскочил до Шаболовки практически без пробок. Теперь насвистывал. Настроение было безоблачным.

«Готовность к решительным действиям и предвидение рисков – вот основы моей бизнес-стратегии», – думал он.

На парковке делали ремонт, и ставить машину приходилось в соседних дворах. С парковкой вообще была мутная история. Ее стали очень часто ремонтировать. Из года в год. Практически повадились. Бате хотелось найти руководителя этой бессмыслицы и наорать на него. Сказать, чтобы заканчивал заниматься хуйней. «Надо как-нибудь и наорать, – думал батя. – Вряд ли за этой парковкой сам Собянин. Какой-нибудь второсортный гнус, поди. Префект. С ним и пободаться можно. Не очень-то хочется, но достал, сука. Достал».

Припарковавшись в тихом дворе, среди доживающих свой век хрущевок, батя открыл багажник и достал оттуда сумку с Сашкиными штанами. Ни в один сейф они, понятно, не поместятся. Пусть просто в кабинете полежат до лучших времен. А придурок в титановых трусах пускай дома посидит. С таким везением, как у него, вернется еще в титановом наморднике.

Батя даже немного похихикал. Ситуация его веселила. Это, конечно же, была месть. И дурацкие положения очень любят дураков, которые платят им взаимностью.

«А он же еще и дрочить не может! – подумал батя. – Вот облом-то!»

Его разбирал неприличный смех. На него опасливо оглянулась ковылявшая мимо верблюдорожая старуха в вязаном берете.

«А чем ему заняться? Только учебник читать!»

Тут батя не выдержал и заржал совсем уже в голос.

– Эй, уважаемый! – окликнули его. – Угостите сигаретой?

Это были два алкаша мелкокриминальной внешности. Батя поставил сумку на тротуар и полез за «Данхиллом» в левый карман брюк. «И сам, наверное, покурю! – думал он. – Хорошая мысль. Хоть просмеюсь».

Он раскрыл пачку, протянул бичу.

– Парочку можно?

– Можно, – буркнул батя.

Маргинал как-то долго возился над пачкой, все не мог зацепить сигареты корявыми грязными пальцами. «А я потом это курю! – подумал батя. – Надо новую пачку купить. А то от этой теперь сифилис какой подхватишь. Нет, надо мочить префекта. Заебал. Совсем от жадности берега попутал. Не тем людям неудобство причиняет».

– И зажигалку, – попросил мелкий уголовник.

Батя протянул.

– И легкие под пепельницу, – уныло балагурил стрелок сигарет. – Шучу. Знаешь же прикол этот.

Прикуривал он, не торопясь, основательно. Батя начинал опаздывать. Рядом с ним что-то мелькнуло, пронеслось.

Стрелок отдал зажигалку и вдруг сорвался с места, побежал прочь вдоль дома. Что такое?

И тут батя все понял. Сумка с барахлом пропала. Ее подхватил второй мелкокриминальный тип и теперь улепетывал в противоположную сторону.

– Отдай сумку, придурок! – крикнул батя ему вслед. – Там ничего ценного!

Но информация не возымела действия. Криминальный долбоеб сматывался с олимпийской скоростью.

– Да и черт с тобой! – сказал вслух батя.

Ему было неприятно, что его только что кинули. Но тут же он представил, как два этих чумазых олигофрена начнут потрошить сумку с добычей. А там – безразмерные штанищи, в каждые из которых влезет трое, а то четверо таких вот воришек. «Ай! Что это за хуйня!» – будут страдать эти мелкие преступники. Но так им и надо.

Батя снова заржал. Его было не сломить.

В конце концов, это было даже и к лучшему. Не надо будет уступать унылым мольбам, переступать через себя, возвращать недоумку Саше штаны. Пусть дома сидит, учебник читает (батя ржал, прохожие оглядывались). Эти два вороватых долбоеба выполнили, может быть, волю Вселенной и избавили хорошего человека от необходимости принимать плохое решение.

Так тому и быть. Let it be, как говорили Леннон и Маккартни.

***

В офис батя заходил снова в хорошем настроении. Позитивный настрой – это залог успеха в делах. А если ты унылое говно, то и дела твои, как правило, печальны.

Он приветливо, но не за руку, поздоровался с охранниками и, кивая всем встречным, проследовал к лифту. Там тоже было сплошное «здрасьте-мордасьте» и «какая хорошая погода».

На пятом этаже у него был свой кабинетик. А вот помощница Капитолина была одна на троих замов. Это было неудобно, но руководство хотело именно так. Один из замов – Вячеслав Матвеевич – был жилистым стариком, помнившим еще плановую экономику. Вторым замом была Марина Игоревна, 48 лет, но умеет очень приятно улыбаться. Ну, а третий зам – он сам, Сергей Николаевич.

В общем, ебал Капитолину он. Ебал и верил, что об этом никто не знает. Не так, чтобы часто. Так, раз двенадцать помогла напряжение снять. Быстрый офисный минет, уютный кабинет. На большее Сергей Николаевич и не посягал.

– Капа, сделай мне cup of coffee, please!

Шутка была так себе, не первой свежести. Капитолина кисло улыбнулась.

«А ведь охуенная девка, – отметил про себя батя. – Глаза красивые, с поволокой такие. Ебливостью полны. Ноги длинные, сиськи – ого-го!»

В кабинете он включил компьютер, повесил пиджак на спинку стула.

Ближе к обеду, когда все разбрелись на обед, позвонила жена.

– Сашка сбежал, – сообщила она.

– Как?

– Половую тряпку надел вместо штанов. И сбежал.

– Хм! – сказал отец семейства.

– Что ты хымкаешь? – спросила жена. – Что делать?

– Да ничего, – сказал батя. – Молиться, чтобы снова во что-нибудь не влип.

– У меня душа не на месте.

– Саша уже не маленький, – сказал батя. – Придет. Ну, пока. У меня дела.

Черное предчувствие катастрофы стиснуло мозг.

В кабинет вошла Капитолина.

– Нам надо поговорить, – сказала она.

– Слушаю, – откликнулся батя, начиная подозревать неладное.

– Сергей Николаевич, когда ты расскажешь своей жене?

Они были на «ты».

– О чем? – сделал вид, что удивился Сергей Николаевич.

– О нас. О нас с тобой. О том, что мы любим друг друга.

– А мы друг друга любим?

Батя не в первый раз вел такие разговоры. Они ему не нравились, но деться от них было никуда нельзя.

– А разве нет?

– Я к тебе прекрасно отношусь, Капитолина, – сказал батя. – Был бы я помоложе, я бы в тебя немедленно влюбился. Но сейчас я связан узами брака.

– Вы ее не любите! – контратаковала Капа, перейдя на «вы».

– Какая разница? – махнул батя рукой. – Мы живем, мы семья. У нас – дети.

– Сын у вас большой уже!

Ах ты, стерва! Узнавала, значит, наводила справки. Хотя не ахти, какой секрет.

– Хотите, я сама вашей жене позвоню?

– Нет, – пресек Сергей Николаевич.

– Вы сами скажете?

– Нет. И вообще – мы с тобой на «ты».

– Ой, извини. Я волнуюсь.

Актриса, мля. Батя видел ее насквозь – решила улучшить материальное положение, хочет перебраться из съемной однушки в Бибирево куда поприличней. Возраст поджимает. Надо солидного мужика. Перебрала варианты. Сергей Николаевич показался самым перспективным. Решила рискнуть. Достойно уважения. Но батя уже видел такие спектакли.

– Не надо трогать мою жену, – мягко, но категорично сказал он.

– То есть, между нами все кончено?

– А между нами что-то было?

Задергалась.

– Ну, ты и подонок!

Сергей Николаевич начал злиться.

– Ты заставлял меня ублажать себя. Сам знаешь как.

– У тебя есть доказательства?

– У нас – международная компания. Руководство не обрадуется факту сексуальных домогательств.

– Факту?

– Именно. А доказательств не надо. Сами знаете, в Европе достаточно и подозрения.

«Браво, блядь! – подумал батя. – Эта молодуха уделывает меня. Так меня еще не били. Ну, что ж».

– То есть, мое слово против твоего.

– И мое весомей, – заявила Капа.

Батя испугался. Страх кошачьими когтями впился в сердце. Неужели пиздец? Из-за такой ерунды?

– Я не могу быть с тобой по очень простой причине, – сдерживаясь и даже вымученно улыбаясь, сказал батя. – Я скоро снова стану отцом. И ты хочешь разрушить мою семью? Жалуйся кому хочешь, но я не брошу беременную жену. И говорить ей ни о чем не стану.

Шах и мат, Капа. Ты проиграла. А ведь была близка к победе.

– Я уважаю тебя, Капа. Но в свете вновь открывшихся фактов, ты будешь выглядеть аморальной шантажисткой, даже у нашего европейского руководства. И общественное мнение в случае скандала будет не за тебя. Понимаешь?

– Я вам не верю. Вы это прямо сейчас придумали! – заявила Капа, снова перескочив на «вы».

– Месяца через два увидишь,– сказал батя. – Жена уже в декрете.

Капа вышла, хлопнув дверью. Ну, не совсем хлопнув, скорее громко закрыв.

«Все они, даже самые лучшие, рано или поздно оказываются суками, – думал батя. – Мой сын Саня хочет секса с женщиной. Ему кажется, что это круто. Он, молодой дурак, не понимает, что дрочить куда лучше, чем вступать в отношения. Если ты ебешь живую женщину, она начинает тебя использовать, извлекать выгоду, пожирать твое время, выносить твой мозг. Зачем это мне каждый раз надо? Почему я наступаю на одни и те же грабли? Может быть, поучиться у сынка?»

В голове вдруг всплыла картина: два дрочера – отец и сын. Семейные соревнования – кто кончит быстрее. Преемственность традиций.

А Капа сама перешла черту, сама решила свою судьбу. При первом же косяке ее уволят, как и многих таких же до нее. Вячеслав Матвеевич и Марина Игоревна возражать не будут. Им это похуй. И отправится склочная минетчица в дебри сайта job.ru.

На этом месте размышлений, у Сергея Николаевича плямкнул смартфон, сигнализируя о пришедшей эсэмэске.

«Со счета вашей банковской карты списано 50 тысяч рублей», – сообщалось в послании.

– Это еще какого хера? – сказал батя.

Чтобы понять, не потребовалось много времени. Сашка привязал ее к телефону. И зачем-то ему сейчас понадобилось 50 тысяч.

Сергей Николаевич не мог отделаться от ощущения, что его сынок снова влип в какое-то говно.

Он нашел в списке контактов абонента «Саня-сын». Набрал.

Вместо простых гудков у Сани была подключена музыка.

«Ты самый лучший! – пели какие-то попсовые девки. – Ты просто кул! Мой милый мачо, крутой олдскул…»

– Алё! – послышался голос.

Беглый долбоеб был, кажется, напряжен и чем-то напуган.

Продолжение следует...

Начало тут

Перед сном Саня долго ворочался. Хотя прошлой ночью жирный почти не спал, сон его не брал. Не давала покоя мысль: «А что это батя так обрадовался?» И тут же обожгла догадка: «Да это же батя все и подстроил!» И действительно – все детали головоломки сходились в какую-то картину. А в какую? Допустим, жирный батю заебал своими приключениями. И батя, точняк он, и заказал для сына титановый трусняк. У него на самом-то деле денег много. Ну, может, было много. Он всех подкупил, разыграл спектакль, сделал вид, что ничего не знает.

Неожиданно эта домашняя конспирология принесла жирному утешение. Ведь если за всем этим стоит батя, он рано или поздно эту титанову хуйню с Сани-то снимет. Ну, и славно!

Бригантина Саниной мыслительной деятельности вышла из полосы штормов и вошла в спокойные воды. Для закрепления успеха надо было бы подрочить. И жирный даже машинально запустил руку под одеяло. И пальцы заскользили по титановой решетке.

Как секретный узник, как этакий человек в железной маске, шевелился за решеткой плененный Санин писюн. И вот же он – совсем близок, пара миллиметров, а не достанешь.

– Почему я взаперти? – словно бы ворчал писюн. – Что я сделал?

– В тебе хранится какая-то тайна, чувак, – отвечал жирный. – И я клянусь тебе, что разгадаю ее.

– Это несправедливо, – жаловался пленник из титанового узилища. – Все ходят на свободе. А я – вот тут!

– Это отвратительно! Кровавый Путин велел тебя запереть. Ну, или батя.

– Это очень тесная тюрьма, – жаловался писюн. – Я не могу даже выпрямиться в полный рост. Я здесь зачахну. Освобождай меня быстрее!

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Саня.

– Думай скорее! Как я хочу, чтобы ты меня подрочил!

– И я хочу того же, – дипломатично ответил Саня. – Ну, ты держись там! Я тебя спасу.

– Да уж постарайся! И вообще – прямо сейчас давай меня спасай

– Я бы и рад, но я спать лег.

– Вот тоже мне – спаситель! Я вообще, чувак, не верю, что ты меня спасешь. Ты ведь совсем не знаешь, как это сделать. У тебя нет никакого плана!

– Ну…

– Пока ты будешь жевать сопли, я здесь усохну! Какая жестокая участь: ни разу не побывать в пизде и сразу оказаться в гнусной тюряге!

– Ну, послушай! Не могут же тебя прямо насовсем запереть. Когда-нибудь освободят…

– Значит, вот каков твой план? – вознегодовал писюн. – Это – все, что ты можешь предложить несчастному узнику? Сиди непонятно сколько, жди, когда освободят? Ты жалкий, нерешительный трус!

– Не трус! – несмело возразил жирный.

– Ты-то? – захохотал секретный узник. – Как я вообще мог достаться такому идиоту, как ты, скажи мне? С любым другим носителем, даже с самым уродливым, я бы из пизды не вылезал! Я бы сутки напролет нырял бы в вертикальные щели! Но с тобой, чувак, такие штуки не проходят, я это уже давно понял. Ты действительно – до старости ни с кем не поебешься. А то, что я за решеткой оказался – так это, может быть, и честнее. Может быть, это снимет с тебя часть вины.

– Прекрати! – возмутился Саня. – Зачем ты винишь меня, когда секретный – ты! За что тебя засекретили? Чтобы никто не знал, что в вялом состоянии ты – всего пять сантиметров? Тоже мне – сокровище нашлось! Да я бы был вдвойне, втройне, вчетверне решительней, если бы не ты, позорник!

– Ах так! – возмутился писюн. – Хорош гусь! Ты винишь меня за ту беду, в которую я попал? Ты, похоже, только рад от меня избавиться!

– Ничего я не рад!

– Я же чувствую! Так знай: если ты не предпримешь самые решительные меры к моему спасению, я начну тебе вредить. Я стану пускать внутрь тебя тлетворные соки перегнившего семени. Ты даже не представляешь, чувак, какой ад я устрою лично для тебя!

Впрочем, жирный не был до конца уверен в том, что угрозы прозвучали на самом деле. Ведь сразу после этих слов Саня отплыл в пространство сна. Так что, скорее всего, эти слова звучали уже во сне. Да и вообще, если подумать – диалог с собственным писюном тоже мог присниться от начала до конца. Потому что раньше Саня с ним все-таки не разговаривал.

***

С утра настроение у жирного было хуже не придумаешь. Он долго мостился на сиденье унитаза своей титановой железякой. Ощущения были как, наверное, бывают у старых хрычей, когда они щелкают твердые орехи слабыми вставными зубами. Раньше жирный сразу и с удовольствием врастал в унитаз всем телом, а сейчас между ним и унитазом образовалось пространство отчуждения. Буферная титановая зона!

Поссал он так, что лучше и не знать. Чертов пояс разбрызгивал струю как душ, во все стороны. Жирный умудрился, сидя, конкретно так обоссать пол. А посрал вообще безобразно. Жирному казалось, что значительная часть говна осталась под титановой пластиной. Саня долго ковырял вокруг отверстия сначала бумажкой, потом лазил пальцем. Вроде бы, все было чисто. Но все равно – ощущение присутствия говна не проходило.

Надо было действовать. По счастью, родаки забыли о Саниной карточке. А она была – цела. И на ней все еще было много денег.

Пожрав с утра, Саня пошел в торговый центр. Где-то там он видел вывеску «Металлоремонт».

Вывеска оказалась на месте. За столом что-то паял седой грустный армянин.

– Слушаю тебя, мальчик, – голосом ослика Иа сказал жирному печальный металлоремонтник.

– У меня проблема, – забормотал жирный.

– Всего одна? Счастливчик.

– У меня… Как бы вам сказать?

– Как есть.

– Мне надо одну металлическую штуку распилить.

– Давай.

– Дело в том, что она – на мне.

– Пирсинг, что ли?

– Да нет, не пирсинг.

– А что тогда?

Жирный стал расстегивать штаны.

– Эй, мальчик! Зачем ты снимаешь штаны?

– Ну, понимаете, эта штука там.

– В штанах?

– Ага.

– Э, не ври. Ты просто хочешь потрясти своей фитюлькой перед носом старого дяди Ашота. Но дядя Ашот может догнать мальчика и дать ему пизды. Так что подумай, мальчик, ты точно хочешь мне это показать? Может, каким-нибудь девушкам покажешь? Мне-то зачем?

– Да вы не так меня понимаете! – взволнованно произнес жирный. – Да что я объясняю. Лучше покажу.

– А ведь я тебя предупредил, – сказал дядя Ашот.

А потом просто завис. Он сидел, смотрел на титановые трусы. Вроде бы равнодушно, но, наверное, все-таки удивился, хотя вида и не показал.

– Это что вообще? – наконец сказал дядя Ашот.

– Пояс невинности.

– До чего только не додумаются, – покачал седой головой дядя Ашот. – Жена тебе так удружила?

– Да какая жена!

– А кто?

– Мужики какие-то.

Дядя Ашот осторожно пощупал пояс и сказал:

– Надевай штаны. Я за это браться не буду. Это какой-то высокопрочный сплав.

– Ну, да. Титановый.

– Если ключа нет, то только пилить. А чем пилить, я не знаю. Болгарку не советую.

Жирный вздрогнул. Да, болгарку он и сам не хотел.

– Извини, мальчик. Я ничем не могу тебе помочь, – сказал дядя Ашот. – Добрый совет: найди тех, у кого ключи. Только так можно открыть.

Жирный выходил из торгового центра очень злым.

***

Злым был и батя вернувшийся с работы позже обычного.

– Заезжал я сегодня в твою тюрягу, с ментами тамошними потрындеть, – сказал отец за ужином.

– Да! – обрадовался Саня.

– Я бы на твоем месте не радовался. Оказывается, фигню твою защелкнули на тебе не то эфэсбэшники, не то гэрэушники. А почему – никто не знает.

Жирный загрустил.

– И у меня вопрос: во что ты влип, говна кусок? Во что такое ты сунул свой неумелый хер, что тебе его заблокировало ГРУ? В пробирку с Эболой, что ли? В радиоактивные отходы? Во что?

– Ни во что! – сдавленным голосом пробормотал Саня.

– Не может быть! Это очень серьезные ребята. Ты даже не представляешь насколько. Они-то фигней страдать не станут.

– Но я и сам не знаю!

– Тебя там, в тюрьме твоей ласковыми словами вспоминают, – продолжал батя. – Говорят, ты там все обосрал так, что уже второй день отмыть не могут.

– Мальчики, давайте без вот этих гадостей! – возмутилась матушка. – Мы все-таки едим! Сережа! А они деньги тебе вернули?

– Догнали и еще раз вернули, – мрачно сказал отец. – Этот мент говорит, что все бабло у него спецслужбисты эти отжали. То ли ФСО, то ли ГРУ. У меня там связей нет, извини.

Новости этого дня все были плохими. Освобождение писюна откладывалось на неопределенный срок.

Продолжение следует...

Начало тут

Океанариум

До этого мама высказывала папе, что тот не заботится о сыне и не гуляет с ним. И папа, дико злясь, повел Саню туда, где за стеклом проплывали жуткие твари. Шел туда маленький Саня без всякого удовольствия. И папа тоже матерился сквозь зубы.

В океанариум папа не пошел. Он купил билет только Сане, а сам остался снаружи. Жирный догадывался, что батя пошел пить пиво на фудкорт. А ему, жирному, отдувайся, смотри всякий отстой.

Саня вяло ползал взглядом по акулам, по каким-то там морским змеям. Кому может быть интересна эта хренота? Только самым маленьким.

И вдруг прямо на стекло, перед которым скучал Саня, бросилась какая-то склизкая тварь, похожая на извилистый кишечник с мешком желудка вместо головы. А прямо из этого желудка росли острые и мелкие зубы. И эта тварь летела прямо на стекло, которое, сука, как раз в этом месте было тонким. Ну, или казалось таким. Плюх! Зубастый кишечник врезался в тонкую преграду, отделяющую его от беззащитного жирного.

У этого кишечника были еще и глаза. Плавающие на ниточках, они внимательно изучали жирного. Раскрылась пасть.

- Ааааа!!! – заорал Саня.

И обосрался. Он откладывал и откладывал свой внутренний груз в штаны. Орал и срал.

- Мальчик, что с тобой? – спросила жирного какая-то тетя.

- Бе-бе-бе! – от ужаса жирный потерял дар речи.

- Где твои родители?

Жирный показал в сторону выхода.

- Ты один здесь, что ли? Фу, мальчик! Это от тебя так во… Да ты же… Марь Сергевна, у нас засранец!

Вышла Марь Сергевна – немолодая и очень страшная тетка с бородавкой.

- Тебе не стыдно? – спросила тетка голосом воспитательницы из детского сада. – Тебе сколько лет?

- Семь, - мрачно соврал жирный.

На самом деле ему скоро должно было исполниться одиннадцать.

- Семь? – с сомнением посмотрела на него тетка, но решила, похоже, поверить. – Такой большой, а какаешься! Где твои родители?

- Там! Отпустите меня! – заканючил жирный.

Он был близок к панике. Тем более, мимо него проходило сразу много детей, целая толпа мелких гаденышей лет шести. Они каким-то образом (скорее всего, по запаху) поняли, что произошло с жирным, стали тыкать в него пальцами и громко ржать.

- Так, Оксана, беги в радиоузел. Сделай объявление: «Родители толстого мальчика…» Как тебя зовут?

- Сережа! – отчаянно соврал жирный.

- Ага. Значит, так. «Родители толстого… нет… упитанного мальчика Сережи! Ваш ребенок обкакался в океанариуме. Срочно заберите его!»

- Отпустите, отпустите! – стонал Саня.

- «Обкакался» - плохо звучит, Марь Сергевна, - сказала Оксана.

- Скажи интеллигентно – «испачкал штаны».

Оксана побежала делать объявление, а тетка повела жирного в каморку за гигантскими аквариумами.

- Так… Садись. Хотя нет. Не садись. Что же с тобой делать?

- Отпустите!

- И речи быть не может! У тебя вообще родители есть?

- Есть!

- Фу! Как же мне тут дышать-то? Вентиляции никакой, - Страшная тетка заозиралась, потом явно приняла решение. – Вот что, пойдем-ка на выход. Пойдем, пойдем!

- Мне в туалет надо! – сообразил жирный.

- Пошли отведу, Сережа, - поморщилась тетка.

«Точно, я же, типа, Сережа!» - вспомнил жирный.

Это был шанс. Тетка повела его по коридору торгового центра, в котором располагался океанариум. Они оказались перед дверью туалета. Страшная тетка целомудренно отвернулась и прошла к женскому туалету. Этого-то жирному и было надо. Поняв, что на него никто не смотрит, Саня побежал.

Тетка, на его счастье, обнаружила побег совсем не сразу. Саня даже успел куда-то там отбежать шагов на пять. Вообще бежать мешало говно в штанах. Оно уже остыло и царапало кожу. Тетка тоже бежала кое-как – у нее очевидно болела спина. Но, тем не менее, она настигала Саню, который совсем уже потерял темп.

- Родители мальчика Сережи! Ваш сын испачкался и ждет вас в океанариуме! – разнеслось по торговому центру.

И тут жирный сообразил, как быть. Он запустил руку в штаны, зачерпнул говно и бросил в тетку.

- Ай! Мальчик Сережа! Не кидай в меня! Фу! Какая гадость!

Жирному наперерез бросился какой-то менеджер. Саня запустил говном и в него, попал в прилизанные волосы, в самый пробор.

Менеджер завопил и отскочил. Теперь путь жирному вроде бы никто не преграждал.

И вот он фуд-корт. Где-то тут пил пиво батя. Жирный бежал между столиков, а дерьмо вылетало из его брюк, отмечая путь беглеца. Измазанная рука смущала Саню, и он прятал ее за спину.

И вдруг он увидел папу. Тот действительно сидел за пластмассовым столиком, дул пиво и тыцал мобильный телефон. Хотя по всему торговому центру и звучало объявление про испачкавшегося мальчика, ни тени беспокойства не было у бати на лице.

- Папа! – обрадовался Саня.

Он огибал препятствия, котяхи разлетались от его штанин, как гравий от мощных колес тачки безумного Макса.

- Папа! – бросился жирный обнимать отца.

Поверх белой и дорогой отцовской рубашки от «Армани» пролегла коричневая полоса.

- Что это? – запсиховал батя.

- Это ваш ребенок? – набросились на него тетки и охранники.

- Ну, да. Мой. А в чем дело? Мой сын Сашка.

- Мальчика зовут Сережа! – простонала страшная тетка с больной спиной, которая все-таки догнала жирного.

- Да нет же, Сашка это!

- Мальчик, это твой папа?

- Да! – пропищал жирный.

- Мальчик врет! – заявила Марь Сергевна. – И это вовсе не его отец. Зовите полицию.

Так они попали в отделение. Жирный перетаптывался в унылом коридоре, пока у папы что-то там выясняли в кабинете. Домой не отпускали. Говно почти все высыпалось во время погони, но запах все равно был тот еще.

Часа через полтора приехала мама, показала все документы и забрала всю свою семью из застенков.

Мама больше не настаивала на том, чтобы отец гулял с сыном. Ничем хорошим это, определенно, не заканчивалось.

Сане это тоже было в радость. Он видел, что отец стал им даже не брезговать, а бояться его. Но не доставал, с разговорами редко лез, и то ладно.

***

Зоя Смирнова сидела на лавочке у подъезда. Одета была в узкие брючки, дизайнерскую футболку и красную куртку. Губы Зои были накрашены помадой того же цвета, что и куртка. И еще туфли такие же. Зоя была клевая. Лучше, чем тогда, на митинге.

- Здравствуй, Саша! – сказала она.

А жирный вдруг ощутил ужас. Сродни тому самому, когда в океанариуме на него надвигался сквозь стекло кишечник с зубами. Цепенящий ужас морозил руки и ноги, сковывал речевой аппарат.

- Ы… гм… бэ, - ответил ей жирный.

С этой клевой телкой был связан самый большой ужас в жизни Сани. И один из самых больших позоров. Зоя Смирнова была опасна как миледи для королевских мушкетеров. Ее появление определенно не предвещало ничего хорошего.

- Ты думал, я тебя не найду, красавчик? А я тебя нашла, видишь? Зачем ты меня забанил в «Контакте»?

К страху добавилось неудобство. Зоя выглядела так, словно он, Саня, ее сильно обидел.

- Извини, - пробормотал Саня. – Что ты хочешь?

Он бормотал бессильные слова, избегая смотреть Зое в лицо.

- Тебя, - сказала Зоя, ловя своими глазами его взгляд.

Но взгляд жирного ускользал. И даже когда Зоя схватила его за подбородок и принялась смотреть в глаза, жирный отводил зрачки в сторону.

- Тебя! Мы ведь тогда недогуляли.

При воспоминаниях о том свидании жирного бросило в холодный пот. Ну их на фиг, такие прогулки!

- А ты мне очень интересен, Саша, - продолжала Зоя. – Я могу стать твоей подружкой.

- Но вы же… вы же старше! – проблеял Саня.

- А ну не выкай! Говори со мной на «ты»!

- Но ты же… вы же… то есть… ты…

- Ну, и что, что я старше? Моих ровесников все расхватали. Жены, дети, семья. А ты – молодой жеребец.

«Ни фига себе!» - подумал Саня. И даже немного приосанился.

- Я покажу тебе чудеса, сладенький. Ты познаешь продолжительный оргазм. Знаешь, что это такое?

В штанах у Сани вдруг заклокотала бурная реакция.

- Поэтому мы сейчас поедем к тебе и займемся… Чем мы займемся?

- Оргазмом! – охнул Саня, чьи мозговые извилины избыток тестостерона просто расплющил.

- Ха-ха-ха! – засмеялась Зоя. – А оргазм бывает после чего? Ну же! Ну?

Жирный чувствовал себя кипящим чайником.

- После е… Ну же, скажи слово на букву «е».

- Подожди, откуда ты знаешь, что я живу не здесь? – спросил Саня.

- Знаю и все. Я многое про тебя знаю.

- Ты за мной следила? – спросил жирный, сам не в силах поверить в такую мысль.

- Какой ты зануда! – отмахнулась Зоя. – Давай лучше про то, что мы будем делать. А мы будем е…

- Есть? – Жирный попытался перевести слова Зои в шутку.

И получилось, по-видимому, смешно. Потому что Зоя засмеялась. Захихикал и жирный.

- Какой же ты дурак! – сказала Зоя. – Мы едем еба…

- …ться, - закончил жирный.

- Еба…

- …ться.

- Три-четыре! Еба..

- Ебаться! – воскликнул жирный.

Из подъезда вышла смутно знакомая бабка и с подозрением на них посмотрела.

- Но у меня дома бардак, - сказал Саня.

- Мы будем ебаться в бардаке! – сказала Зоя.

Голова у жирного была уже не чайником, а котлом, в котором бурлил расплавленный металл. В теле струились неведомые газопроводы любовных соков. Ебаться! Неужели это, наконец, свершится?

Продолжение следует...