Несмотря на преимущественно мужское общество Римской империи, женщины в Помпеях, похоже, смогли добиться удивительной экономической независимости в городе. Среди этих влиятельных женщин Помпей никто не проявил большей деловой хватки, чем Юлия Феликс, владевшая виллой рядом с городским амфитеатром.
До того, как Везувий разрушил Помпеи в 79 году н. э., это был процветающий город с населением около 12 000 человек. Помпеи были связаны с римской морской торговой сетью и принимали активное участие в судоходстве. В городе было всё, что могло понадобиться или пожелать эти гости (или местные жители): амфитеатр, общественный парк, а также форум. Здесь даже были дома для проведения мистерий и, конечно же, публичные дома.
Археологи и историки предполагают, что Юлия Феликс начала превращать своё обширное поместье в бизнес около 62 года, когда землетрясение побудило её начать реконструкцию. Она проявила себя как предприимчивая женщина, и к тому времени, как Везувий поглотил Помпеи в 79 году, комплекс вилл Юлии Феликс превратился в нечто вроде роскошного курортного отеля.
Её целевой клиентурой была богатые всадники и патриции. Юлия Феликс рекламировала свою виллу как клуб, куда приглашались только благородные люди. Она также сдавала некоторые комнаты в аренду респектабельным людям, посещавшим Помпеи. У неё также был прекрасный сад и бассейн, и, для дополнительной эстетики, большая часть виллы была украшена колоннами, статуями и фресками.
Для тех, кто хотел большего, комплекс также был оснащён магазинами. Обслуживая низшие классы, её вилла также имела таберну и термополий, где подавали еду и напитки. Благодаря процветанию Помпей как экономического портового города и её способности предоставлять услуги как элите, так и простым людям, она могла рассчитывать на хороший доход, особенно учитывая её близкое расположение к городскому амфитеатру.
В комментариях меня часто обвиняют в том, что я — нейросеть. Мол, «человек не может так быстро оперировать фактами!». Видимо, для некоторых способность построить логическую цепочку — это уже магия. Что ж, давайте включим логику и поговорим о том, как работает историческая математика, которую невозможно обмануть лозунгами.
1. Теория цикла: 72 года жизни системы
Мой тезис прост: любая жесткая имперская система живет ровно 72 года (срок жизни трех поколений элиты: деды создали — отцы сохранили — внуки проели).
Наш пример (СССР): — Старт: 1917 год (смена элит и собственности). — Финиш: 1989 год (1917 + 72). Падение Берлинской стены, вывод войск из Афганистана, крах идеологии КПСС. — 1991 год — это уже просто выдача свидетельства о смерти.
Пример Китая (КНР): — Старт: 1949 год. — Расчетный финиш: 1949 + 72 = 2021 год. По идее, Китай должен был войти в штопор в начале 2020-х. Но этого (политически) не случилось. Почему?
2. Битва элит: Селекция против Застоя
Главная причина разрыва — разное качество управления. Китай в 1978 году (при Дэн Сяопине) провел капитальный ремонт системы.
Китайский метод: «Молодые волки» Они поняли, что геронтократия (власть стариков) убивает страну. Что сделали:
Ввели жесткую пенсию для чиновников (60–65 лет — на выход).
Запустили программу «Тысяча талантов»: возвращали ученых из США, давая 35-летним профессорам свои лаборатории и гигантские бюджеты. Наука стала социальным лифтом. Ты можешь быть из глухой деревни, но если твой патент работает — ты элита.
Наш метод: «Досидеть до пенсии» У нас ставка сделана на лояльность и сохранение кадров любой ценой. — Средний возраст академика РАН перевалил за 70 лет. — Здание Президиума РАН («Золотые мозги») облеплено дорогими иномарками, но это машины арендаторов. Академия превратилась в завхоза. — Когда стране понадобились свои технологии (дроны, чипы), выяснилось, что старые кадры умеют писать отчеты, но разучились изобретать.
3. Статистика: Счет на табло (Данные 2023–2024)
Давайте уберем эмоции и посмотрим на мировые базы данных.
Наука (Рейтинг Nature Index 2024): — Китай: 1-е место в мире. Они официально обогнали США по вкладу в естественные науки (химия, физика, материалы). — Россия: ниже 20-го места. Мы находимся в районе Австрии и Польши. Наш вклад — менее 2% от мирового.
Патенты (Данные WIPO 2023): — Китай: выдано 920 000 патентов за год. Это реальные технологии 6G, аккумуляторы, ИИ. — Россия: выдано около 20–30 тысяч патентов. И львиная доля из них — это "полезные модели" (незначительные улучшения), а не изобретения.
Автопром: — Китай: BYD, Zeekr, Geely. Они прошли путь от копирования до мирового лидерства за 20 лет. — Россия: «Москвич» (перекленный JAC). Мы даже не копируем, мы просто клеим шильдики.
4. Но есть нюанс: Биология против Системы
И все-таки цикл 72 года настиг и Китай. Но не через политику, а через биологию. Именно в 2021 году (1949 + 72) Китай прошел точку невозврата и начал вымирать. Последствия политики «Одна семья — один ребенок» догнали их. — С 2022 года население Китая официально сокращается (минус 2-3 млн человек в год). — Нация стремительно стареет. Те самые «молодые волки», поднявшие науку, скоро уйдут на пенсию, а смены им физически мало.
Китай сейчас — это мощный спорткар, который несется на полной скорости, но у которого в баке заканчивается бензин. Экономику перезапустить можно, а биологию — нет.
Итог
Математику циклов нельзя обмануть. — Мы проиграли свой цикл в 1989-м и застряли в имитации (переклеенные шильдики, мультики про ракеты, ностальгия по 1922 году). — Китай выиграл время за счет качества управления, но уткнулся в демографическую стену ровно через 72 года.
Вывод прост: либо ты меняешь систему и делаешь ставку на реальную конкуренцию мозгов (а не лояльность), либо история перемалывает тебя в муку. И никакие лозунги «Вали на Запад!» этот процесс не остановят.
Ссылки на источники (для любителей кричать "Вы всё врете!"):
Лидерство Китая в науке (Nature Index 2024):
Источник: Официальный сайт Nature Index (раздел Research Leaders 2024). Китай занимает 1-е место по Share (вкладу в статьи), обогнав США.
Патентная статистика (WIPO 2024/2025):
Источник: World Intellectual Property Indicators (отчет ВОИС). Китай подал 1.8 млн заявок, США — около 600 тыс.
Демографический обрыв Китая (Алексей Ракша):
Источники: Интервью Алексея Ракши ("Демографическое будущее Китая"), данные Национального бюро статистики КНР (о сокращении населения с 2022 года). См. также отчет ООН World Population Prospects 2024.
Программа «Тысяча талантов»:
Источник: Исследования Center for Security and Emerging Technology (CSET), аналитика Высшей школы экономики (ВШЭ) о возврате китайских ученых.
Во времена географа Страбона (ок. 64 г. до н. э. – 23 г. н. э.) жители Балеарских островов вели ожесточённую войну не на жизнь, а на смерть с могущественным врагом. Захватчики нападали на продовольственные ресурсы островов, уничтожая урожай, повреждая деревья и сея голод.
Несмотря на то, что жители Балеарских островов славились своим мастерством пращников, островитяне не смогли отогнать грабителей. По словам Страбона, жители Балеарских островов были настолько отчаянны, что, желая переломить ход войны, отправили своих послов в Рим с просьбой к императору Октавиану Августу о военной помощи.
Разговор мог быть неловким, поскольку врагами, доставляющими островитянам столько хлопот, были не пираты и не враждебные соседи — проклятием Балеарских островов были многочисленные стаи голодных кроликов.
Точный ответ Августа на мольбу островитян расплывчат в имеющихся источниках, но он, очевидно, решил помочь Балеарским островам с их проблемой кроликов.
Ключом победы в войне с кроликами, по словам Страбона и Плиния Старшего, была отправка хорьков на Балеарские острова. Этих «диких кошек из Африки», как Страбон странно назвал хорьков (География, I.2.6), выпускали в кроличьи норы, заставляя животных подниматься на поверхность и попадать в руки ожидающих охотников.
По словам Страбона, усилия Августа увенчались успехом, и популяция кроликов в конечном итоге была снижена до безопасного уровня. К тому времени, как Плиний Старший завершил свою «Естественную историю» в 77 году, судьба кроликов на островах полностью изменилась, поскольку животные к тому времени стали кулинарным деликатесом.
Варяжская гвардия Византии. Иллюстрация из открытых источников.
В течение года два Титана бились на равнинах Малой Азии. В большинстве случаев Склир одерживал верх. В марте 979 года, во время еще одного сражения на полпути между Анкарой и Кесарией, войско Склира начало теснить ряды Фоки. Решив, что славная смерть лучше, чем позорное поражение, Варда Фока вызвал Склира на поединок. Склир принял вызов, проявив при этом личную храбрость, хорошо зная физическую силу своего соперника. Фока пришпорил коня и нанес Склиру, удар такой чудовищной силы, что мятежник мгновенно упал с коня, потеряв сознание. Видя это, войско Склира бежало с поля боя, решив, что их командир мертв. Некоторые из особо верных людей утащили тело Склира, и, когда он пришел в себя, то понял, что все потеряно, и затем бежал на арабскую территорию в Багдад, сдавшись на милость халифа. Так, почти случайно Фока спас Лакапина.
Теперь евнух обладал всей полнотой власти. Законный же наследник престола, Василий II, которому уже перевалило за 20, был равнодушен у власти и проводил время в книгах и увесилениях. Лакапин всячески поощрял его в этом, ибо сам хотел править, и никакой Василий был ему не нужен. Но восстание Склира очень сильно повлияло на императора. Он, наконец, выглянул дальше окон своего дворца и стал интересоваться тем, что происходит в его стране. В 980 году, когда из Багдада прибыли арабские послы, чтобы договориться о том, что делать со Склиром, Василий настоял на том, чтобы принять их лично, хоть Лакапин и присутствовал на переговорах.
Император стал в деталях знакомиться с тем, что происходило в его ведомствах: с положением дел в армии и на флоте, в церкви, сенате и других учреждениях. Василий терпел своего двоюродного деда и его мнимую опеку до 985 года. Однажды вечером Василий вызвал Лакапина к себе и сообщил, что тот отстранен от управления делами империи, лишен всех титулов и обширных владений и должен незамедлительно отправляться в ссылку. Император даже постановил, что монастырь, основанный Лакапином, должен быть снесен, чтобы не осталось никаких следов его былого могущества. Так, почти в одну ночь, самый богатый и влиятельный человек Империи лишился всего. Вскоре низложенный евнух найдет голодную смерть в придорожной канаве, ибо никто не пожелает помогать ненавистному сановнику в его беде.
Василий II лишился самого опытного и надежного советника, но о своем решении молодой император не жалел никогда. Он считал, что достаточно подготовлен, чтобы управлять страной, он был молод и горяч, думая, что может покорить весь мир. И первым его самостоятельным решением было начать поход против мятежной Болгарии...
Доброе утро, Пикабу! Это @Woolfen, с новой частью цикла про Римскую империю 4 века и мы наконец добрались до этого временного периода, да.
Есть довольно популярная точка зрения, что причина краха Римской империи в жёстком контроле государства над экономикой, буквально установлении командно-административной модели управления в 4 веке н.э. Обычно обосновывается такой подход тем, что были серьезно ужесточены налоги, созданы государственные предприятия, а также введено регулирование цен эдиктом Диоклетиана. Вот только на деле столь беспрецедентный уровень вмешательства государства в экономику был крайне недолог, а за ним скрывается многими незамеченная экономическая революция.
Начнём издалека. Основой римской монетарной системы со 2 века до н.э. была пара из бронзовых и серебряных монет разных номиналов. Сложилось так исторически: оба металла в достатке имелись в Средиземноморье и были ценны, так как активно использовались в ремесле. Бронза, как более дешевый металл, использовалась в основном для мелких покупок, тогда как серебро — для крупных. Золотые монеты чеканились, но использовались гораздо реже, серебряных и бронзовых.
Монетарная система Октавиана Августа. Асс, дупондий и сестерций (да, я сам знатно удивился, когда узнал, что он не из серебра был в имперский период) из бронзы, денарий из серебра, аурей из золота.
Покупательная способность монет напрямую зависела от количества ценного металла в них (пробы) и его цены на рынке. Поэтому возникало сразу несколько интересных следствий:
1. Любые изменения веса монеты или содержания металла в ней требовали пересмотра курса пересчёта.
2. Долгосрочное изменение соотношения цен на металлы могло также требовать корректировки курса.
Так как главным эмитентом денег всегда было государство, то у него возникала возможность манипулировать курсом валют. Основным способом было либо изменение веса монеты, что очень быстро обнаруживается, либо более незаметная порча — увеличение доли более дешевых металлов. Последний метод был распробован во времена империи, так как позволял из одного и того же количества серебра сделать больше денег. Пока все экономические агенты поймут, что в монете стало меньше серебра и больше меди, пока скорректируют цены, государство могло извлечь немалый гешефт.
Почему вообще империя обратилась к порче монеты? Потому что нередко её расходы не сходились с доходами. Масштабные строительные проекты, увеселения столичного плебса и войны требовали огромных средств. А резко нарастить сбор налогов было сложно, так как это сопряжено с рисками недовольства местных элит и населения. Добыча серебра на рудниках, вероятно, покрывала лишь небольшую часть расходов бюджета и тоже не могла быть резко увеличена. А порча монеты выглядела легким и безопасным способом создать больше денег почти из ничего.
Однако у этого метода были крайне неприятные последствия — раскручивание инфляционной спирали. Ведь налоги собираются в том числе и в порченой монете, а цены уже выросли, что снова могло привести к дефициту бюджета, для покрытия которого портить монету нужно было ещё сильнее… Императоры осознавали эти проблемы, и поэтому до середины 2 века н.э. старались часто не прибегать к такому способу. Но войны, похолодание климата и вспышки чумы в конце 2 века привели к снижению доходов казны, а всё более затратная покупка лояльности армии династией Северов резко увеличила расходы бюджета. Поэтому монету стали портить ещё чаще.
При этом на проблемы с серебром оказывали влияние ещё два фактора: во-первых, оно утекало из экономики через покупку у Индии роскоши (китайского шелка, специй), а во-вторых, с конца 2 века н.э. наблюдалось снижение добычи серебра. Иногда вообще можно увидеть утверждения, что у империи в 3 веке серебро просто кончилось. Но это не совсем так. Действительно, археология свидетельствует о том, что в Иберии с конца 2 века снизилась его добыча [26: c. 1]. Однако, роль испанского серебра в монетной политике империи уже в 1 веке н.э., на пике добычи, была не определяющей, и заметное место заняло серебро из Галлии, Балкан, Малой Азии [21: с. 321].
В то же время само испанское серебро было недешевым — его добыча в тот период требовала строительства серьёзных шахтных комплексов, из которых необходимо постоянно откачивать воду. А это было дорого, даже с учётом широкого использования рабской силы. Малейший перерыв в работе шахт мог привести к их затоплению, что делало возобновление работ почти невозможным. Что конкретно привело к остановке многих шахт в Иберии в конце 2 века — неизвестно. Кроме очевидного истощения руды, есть ещё несколько вероятных причин. Возможно, что добыча серебра на них стала просто слишком дорогой при текущих уровнях цен на серебро. Возможно — чума заставила на время бросить добычу, а потом её не смогли восстановить [26: с. 14-15; 31: с. 8]. А может быть всё дело в выводе легионов из Иберии, так как именно военные контролировали добычу серебра и его доставку на монетные дворы [21: 317-318, 320]. В любом случае добыча серебра не могла бы спасти бюджет империи от дефицита из-за ограниченности её объемов.
Когда начался масштабный политический кризис и военная анархия второй половины 3 века, портить монету начали постоянно, так как значительно выросшие расходы на армию было просто нечем покрывать [50: c. 8]. К концу 3 века в «серебряном» денарии весом 4 грамма было только тонкое напыление серебра. Из-за этого экономика пошла в разнос, и цены за полвека выросли десятикратно.
При этом сложившаяся ситуация была близка к катастрофе, так как на руках у населения ходили монеты совершенно разного содержания серебра, но формально с одним и тем же номиналом. Как собирать налоги, так и расплачиваться с солдатами в условиях такого зоопарка и роста цен было чертовски сложно. А простое на первый взгляд решение собирать налоги в натуральной форме — часто было невыгодным. Империя так делала только в том случае, если собранные ресурсы было легко и дешево отправить потребителям: в армию или крупнейшие города.
Поэтому стабилизация денежного обращения была крайне необходима, вот только Диоклетиан столкнулся с тем, что ему одновременно с этим нужно поддерживать высокие траты на армию и городское строительство. В результате рост экономической активности, совпавший с ростом денежной массы, снова привёл к росту инфляции [50: c. 21-22]. И, стремясь побороть инфляцию, Диоклетиан решил просто её отменить. В ноябре 301 года он ввёл эдикт, которым были установлены жёсткие пределы цен товаров и услуг в новых стабильных монетах и штрафы за нарушение. Это действительно был небывалый уровень вмешательства в экономику. И это решение, как и многие попытки жёсткого госрегулирования, не сработало.
Фрагмент текст указа, выбитый на камне для публичной демонстрации, из Пергамского музея в Берлине
С одной стороны, доверие к серебряной монете вернуть удалось — ведь её проба стабилизировалась. С другой — возник обширный чёрный рынок с более соответствующими рынку ценами на товары. Дошло до того, что из-за негибкости всей монетарной системы стоимость серебра в монетах оказалась выше её установленной покупательной способности. И поэтому серебряные монеты переплавляли в слитки или украшения и продавали, даже несмотря на запрет, под страхом смертной казни. Так что директивно отменить инфляцию не вышло, она просто переместилась на чёрный рынок, показав тем самым, что государство не может эффективно навязывать гражданам невыгодные им законы.
Константин (306 – 337 г. н.э.), сменивший Диоклетиана, решил, что вышла какая-то фигня, и эдикт о пределе цен тихонько отменил. Решение же проблемы инфляции он увидел в полной смене парадигмы денежного обращения. Им была проведена радикальная финансовая реформа. Государство вообще отказалось от регулярной чеканки серебряной и бронзовой монеты. Единственной монетой, обращение которой империя теперь систематически поддерживала, стали новенькие золотые солиды. Ими взимались налоги, ими платились зарплаты и госконтракты. Содержание золота в монетах было стабильным и максимально возможным, так что они быстро завоевали доверие и популярность. А обилие этого металла, в том числе достигнутое благодаря изъятиям у языческих храмов, позволило полностью отказаться от участия в государственных финансах бронзы и серебра [33: c. 105].
А теперь самое взрывающее мозг. Курс золотой монеты был полностью отдан во власть рынка. Государство более не манипулировало им и не устанавливало жёсткие курсы пересчёта в другие валюты. Бронза и серебро из экономики никуда не делись, но стали вторичными средствами расчета — их периодически дочеканивали, но по какому принципу — неясно. Курсы пересчёта золотых номиналов, как в модии (единицы веса) пшеницы, в которых выражались натуральные налоги, так и в бронзовые, и серебряные монеты, не были зафиксированы и зависели полностью от рыночной конъюнктуры.
В сложившихся условиях чрезвычайную важность приобрели сборщики налогов и аргентарии (менялы). Они проводили операции коммутации (обмена), руководствуясь сведениями о текущих рыночных ценах. Т.е. в поздней империи монетарная система была целиком во власти рыночных отношений, и единственный способ воздействия на неё у государства был в контроле за эмиссией новых золотых монет.
Как это все повлияло? Инфляция для той части экономики, которая вела расчёты в золоте, вернулась в норму. Империя более не испытывала финансовых кризисов сопоставимого масштаба с тем, что охватил её в 3 веке. А золотые монеты быстро вытеснили серебро и бронзу из многих финансовых операций. То есть победа?
Не совсем. У современных историков есть довольно полярные мнения о том, как реформа сказалась на простых людях. Например, Джарус Банаджи считает, что реформа не оказала серьёзных негативных эффектов, так как золота у империи было достаточно, чтобы к середине века значительная часть торговли велась в нём [33: с. 105, 111, 114-116]. Вторит ему и Лукас де Блуа, утверждающий, что в 4 веке 2/3 всей денежной массы империи были в золоте [1: с.38]. Однако в то же самое время большая часть находок кладов 4 века — это серебряная монета [14: с. 330]. Паоло Тедеско [5] обращает внимание, что налоговые агенты (и аргентарии) получили возможность наживаться на бедняках, манипулируя курсами обмена в золото. В то время, как Джон Муни [10: с. 2], Андреа Джеардина [20: c. 760] и Гиллес Брансбург [35: c. 10] уверены, что из-за реформы все инфляционные риски просто были перенесены на простой народ, в основном использующий серебряные и бронзовые монеты. Это привело к обеднению простых людей и обогащению элит.
Истина, как водится, лежит где-то посередине. Солид был очень дорогой монетой, излишней в повседневной жизни. Даже наличие его дробных номиналов не сильно меняло суть. Зарплата поденщика на селе составляла 4,5 солида в год [10: с. 42], каменщика — 7, причём на эту сумму он кормил всю семью [54: с. 66]. Очевидно, что эти люди едва ли оплачивали солидами свои повседневные расходы. А следовательно инфляция серебра и бронзы относительно золота не могла не оказывать на них влияния. Однако, так как платежи не были привязаны к этой монете и часто в документах указывался эквивалент в мерах зерна, то можно предположить, что через него и могли осуществлять расчеты.
С точки зрения государства, реформа Константина наконец-то позволила получить стабильное налогообложение. Заодно она закончила длительный период интервенций государства в экономику с помощью контроля за курсом монет. С этого момента именно золото станет основой монетарной системы империи, а позже и всей Европы.
Однако, не только монетарной политикой ограничивалось вмешательство империи в экономику: были ещё налоги и прямой контроль над некоторыми отраслями производства. Довольно часто их считают исключительно отрицательными явлениями, но так ли это — мы разберемся в следующей части.
Продолжение следует...
Источники данной главы: 1 - Сборник «The transformation of economic life under the roman empire» под ред. LUKAS DE BLOIS & JOHN RICH, 2002 г. 5 - Paolo Tedesco «THE POLITICAL ECONOMY OF THE LATE ROMAN EMPIRE:AN ESSAY IN SPECULATION», 2019 г. 10 - John Steven Mooney «Fourth-Century Gothic Settlement and the Late Roman Economy», 2018 г. 14 - Simon Esmonde Cleary «The Roman West AD 200-500: an archaeological study», 2013 г. 20 - «THE CAMBRIDGE ECONOMIC HISTORY OF THE GRECO-ROMAN WORLD», 2008 г. 21 - PAUL ERDKAMP, KOENRAAD VERBOVEN, and ARJAN ZUIDERHOEK «Ownership and Exploitation of Land and Natural Resources in the Roman World», 2015 г. 26 - Alfred M. Hirt «Gold and Silver Mining in the Roman Empire», 2020 31 - Wilson Andrew «Indicators for Roman economic growth: A response to Walter Scheidel», 2009 г. 33 - Jairus Banaji «EXPLORING THE ECONOMY OF LATE ANTIQUITY», 2016 г. 35 - Gilles Bransbourg «The later Roman empire», 2015 г. 50 - Prodromos Prodromidis «Economic Environment, Policies and Inflation in the Roman Empire up to Diocletian’s Price Edict», 2009 г. 54 - Christopher Kelly «Ruling the later Roman Empire», 2004 г.
На связи Кирилл Карпов. 15 декабря исполнилось 1000 лет со смерти императора Василия II. Не могу оставить в стороне эту великую и знаковую фигуру в истории Византии. А потому решил переиздать здесь развернутый цикл о биографии императора, написанный весной 2021 года во "ВКонтакте". Всем приятного чтения!
В 976 году Римская империя вновь стояла на грани гражданской войны. Среди всех группировок, боровшихся за власть, казалось бы, меньше всего шансов на победу было у Македонской династии. С 963 года македоняне лишь номинально управляли Империей, находясь под опекой крупных военачальников, таких как Никифор Фока и Иоанн Цимисхий.
После смерти Цимисхия жители Империи предполагали, что власть вновь достанется кому-то из военной аристократии. Но они ошибались, ибо заката Македонской династии оставалось еще 80 лет.
"Македонцам" предстояло добиться дальнейшего расширения границ, обеспечить стране недолгий период мира и процветания и, одновременно с этим, углубить пропасть между Константинополем и провинциями. Все это вместе, в дальнейшем, приведет к очередному политическому и экономическому кризису, на которые так богата история Византии.
И за всеми этими событиями стоял человек, который управлял Империей в течение полувека и, пожалуй, определял ее судьбу еще долгое время после своей смерти. Имя этого угрюмого тирана - Василий II.
Василий появился на свет в 958 году и стал императором уже через 5 лет, после смерти своего отца Романа II. Регентом при нем и его младшем брате Константине стала их мать - императрица Феофано. В течение 13 лет Василий и его брат находились под опекой крупных военачальников из Малой Азии. Через несколько месяцев после смерти отца власть в Империи захватил доместик схол Никифор Фока, а в 969 году он был убит в результате заговора, организованного Феофано и его племянником Иоанном Цимисхием. Цимисхий семь лет правил Империей и стал бы править ею дальше, если бы не его внезапная смерть в январе 976 года (вероятнее всего, от яда).
После смерти Цимисхия за императорский престол разгорелась вражда между двумя самыми влиятельными людьми в империи - полководцем Вардой Склиром и всемогущим придворным евнухом Василием Лакапином.
Как и следовало ожидать, сразу после кончины Цимисхия, Варда Склир был провозглашен императором своими войсками и двинулся на Константинополь. Почти год он добирался до столицы, против него бросали армии, но Склир раз за разом одерживал победы. Лакапин впал в отчаяние, ему надо было найти кого-то, кто мог бы остановить Склира. И тогда евнух вспомнил о Варде Фоке, которого Склир поставил на колени в 970 году и отправил в ссылку на остров Хиос. Варда Фока был опытным воином и обладал внушительной физической силой, имел богатырское телосложение. О нем также говорили, что он одним лишь боевым кличем вводил в замешательство войско противника. На быстроходном судне Фоку доставили во Фракию, он был назначен доместиком схол и перешел через Дарданеллы, чтобы сразиться со Склиром.
Доброе утро, Пикабу! Это @Woolfen, и сегодня я предлагаю посмотреть на то, как Римская империя чуть не самоубилась в 3 веке. Этот кризис часто выбирают как рубеж, с которого началось падение западной части Римской империи. Её упадок и ослабление в этот период не вызывают сомнений. Однако ключевая проблема восприятия кризиса 3 века в том, что мы часто склонны видеть в нем не совсем то, чем он был.
Основной причиной и движущей силой кризиса 3 века, также называемого в литературе "военной анархией", был тот факт, что в период правления династии Северов (193–235 года н.э.) армия стала главной политической силой, которую были неспособны сдерживать прочие институты власти. Сенаторы уже не имели такого влияния, как прежде, и их постепенно выдавливали из армии сами императоры. А бюрократия, формируемая ещё со времен Августа, пока не была способна стать полноценной опорой власти, так как включала в себя слишком мало элит. До определённого момента сдерживало старт кризиса то, что армейские чины не вполне осознавали, какую власть они на самом деле имели, а вот императоры понимали, и поэтому заливали легионы деньгами, всё больше и больше год от года. Рано или поздно такая модель отношений армии и государства неминуемо дала бы сбой, так как нельзя было до бесконечности выкачивать финансовые ресурсы из населения.
Спад экономики, начавшийся еще в середине 2 века н.э., лишь усугубил проблему, приблизив тот момент, когда возможности империи платить войскам начнут серьёзно влиять на политику. Как только легионеры убьют собственного императора Александра Севера за то, что тот откажется идти у них на поводу, то разразится тотальный кризис политической системы, а армия превратится в малоуправляемый генератор постоянных проблем.
Мятежи легионеров и узурпации происходили почти ежегодно, прокатываясь кровавым катком по регионам. Редкий император мог похвастаться смертью в своей постели. На этом фоне осмелели и варвары, начавшие глубокие рейды. Ну а пиком кризиса стало появление сепаратистов. Местные элиты в Галлии и Малой Азии, видя слабость центральной власти, решили, что смогут лучше распорядиться имеющимися ресурсами. Они сумели на некоторое время отделить от империи огромные куски её территории, создав независимые государства.
Ситуация на пике кризиса империи. Оранжевым и желтым сепаратистские образования – Галльская империя и Пальмирская империя
Картина максимально мрачная, повествующая о глубочайшем упадке римского государства. Однако за ней скрывается куда более сложная история. До недавнего времени считалось, что кризис 3 века вызвал глобальное и значительное падение экономики, которое мешало выйти из него. Но, как мы уже видели в предыдущих частях, некоторый спад начался ещё во 2 веке, и был вызван несоответствием городской экономики её сельскому базису. Снижение числа заселённых участков в сельской местности и в городах сегодня не всегда считается следствием именно кризиса 3 века: ведь многие тенденции в экономике, проявившие себя во 2 веке, продолжились и в 3-м [14: c. 18 - 19, 459-460; 21: с. 177; 29: с. 9; 68: с. 156].
Однако, нужно помнить, что империя была огромна, и многие процессы в ней протекали крайне неравномерно. Упомянутый выше спад в экономической жизни наиболее видим там, где происходили основные боевые действия гражданских войн и вторжений варваров — в северо-восточной Галлии, Италии, Балканских провинциях и Малой Азии. На Южную Галлию и Иберию кризис 3 века не оказал явного влияния [21: с. 391; 29: c. 8; 61]. А в Британии и Африке и вовсе есть признаки экономического подъема [21: c. 209; 36: c. 8; 51: с. 87]. Из-за этого сложно судить о масштабе потерь от кризиса для всего государства. С одной стороны, внутренние конфликты и вторжения варваров не могли не нанести ущерб. С другой же, пока в одних местах гибли люди, уничтожались урожаи и рушилась торговля, в другие перетекали ресурсы, стимулируя их рост. То есть опять мы видим ситуацию схожую с той, что была во 2 веке, с поправкой на глубочайший политический кризис — кто-то проигрывал, а кто-то от этого и выигрывал.
Да и сами по себе проблемы в экономике были всё же второстепенны. Куда важнее для хода событий и государства был кризис фискальной системы. В условиях снизившейся экономической базы империя оказалась ещё и неспособна эффективно реквизировать средства на собственные нужды из-за противодействия местных элит [54: с. 109-110]. Неспособность постоянно платить легионерам лишь усиливала нестабильность.
Армия была источником всех бед, и только вернув полный контроль над ней можно было прекратить безумный круг насилия. Деньги всё ещё были важной частью уравнения, и на них можно было купить лояльность солдат. Но только выбив из них уверенность в том, что через мятеж можно всегда добиться большего, возможно было достижение хоть какой-то стабильности.
И ключом к этому стала кристаллизация в ходе кризиса новой военной элиты, не связанной со старой аристократией. Имперская армия была построена на отборе и продвижении в первую очередь наиболее эффективных и талантливых кадров, и лишь во вторую — лояльных. Задача армии была успешно воевать, а бесталанные, но лояльные делали это плохо, подрывая тем самым авторитет императора. Поэтому, к 3 веку многие высшие офицерские должности в легионах занимались дослужившимися до них солдатами.
Именно такие командиры, имевшие очень похожее низкое происхождение, прошедшие одинаковый карьерный путь и с огромным авторитетом у солдат, выдвинулись в первые ряды в 3 веке. На пике кризиса эти люди сформируют нечто вроде генштаба, выходцами из которого будут многие императоры вплоть до Диоклетиана (правил с 284 по 305 год н.э.). Армия была проблемой, и из её рядов и должно было исходить решение. Эти командиры были посредственно, по меркам аристократии, образованы, и не имели толком опыта гражданского управления, но они были сплочены и готовы унять личные амбиции ради стабилизации армии и государства. А это было важнее всего.
Легионы даже под управлением таких людей всё ещё были опасным зверем, периодически срывающимся с поводка. Но постепенно их удалось вновь сделать инструментом политики, а не главным её движителем. Немало помогли в этом военные победы над варварами и сепаратистами, дававшие мощный моральный авторитет и трофеи. Именно эти люди во главе с императором Аврелианом вновь соберут империю воедино, вернув ей широкую экономическую базу, без которой ни о каком восстановлении речи быть не могло.
Но путь к стабилизации был сложен. Старая система управления государством показала себя недееспособной, так как единственной силой, сдерживающей армию, оказалась сама армия. Поэтому требовалось создать ей противовес —- усилить гражданскую власть, забрав у армии функции собственного снабжения и, тем самым, усилить её зависимость от гражданских. Военные должны были заниматься только вопросами обороны и нападения, а за их обеспечение всем необходимым отвечали бы чиновники (милитарум и администратум, да).
И вот только после этого имели шансы сработать другие меры по стабилизации ситуации, в том числе покупка лояльности деньгами. Без реформы управления империей любая стабилизация снабжения армии и в целом государственных финансов и экономики, не имели смысла, так как армия рисковала вновь сорваться с поводка. Потребуется десяток лет, чтобы нащупать этот путь и начать его реализацию Диоклетианом.
Была и другая причина для интенсификации процесса создания бюрократии. Кризис 3 века чётко показал, что в условиях высокой автономности цивитасов у центральной власти было мало способов обеспечить рост налоговых поступлений в случае необходимости. В условиях нестабильности 3 века местные элиты могли не просто саботировать этот процесс, но и вообще показали, что при определённых условиях они могут отделиться от империи. Поэтому установление прямого контроля за сбором налогов было жизненно важно.
Диоклетиан не стал изобретателем бюрократии — она всё же существовала и задолго до него, но он превратил её, наконец, в стройную иерархическую и очень разветвленную систему. В каждой провинции теперь был свой гражданский наместник и военный командующий (dux). Задача наместника была обеспечить сбор налогов и функционирование системы армейских поставок. Военные командующие отвечали за использование этих поставок для нужд обороны и войны.
Провинции объединялись в диоцезы, у каждого из которых тоже был свой гражданский руководитель — викарий, и военный — дукс диоцеза. Диоцезы, в свою очередь, объединялись в префектуры во главе с префектом претория (гражданский) и магистром милитум (военный), а над префектурами была канцелярия императорского двора (палатин).
Организация империи: провинции и диоцезы
Вся эта иерархическая система была основана на командном начале — т.е. подчинении приказам вышестоящих, и нужна была с одной стороны для надзора за нижестоящими уровнями и ограничения их самостоятельности, а с другой — для более эффективного использования ресурсов. Для военных такое положение было привычно, а вот в гражданском управлении это было в новинку, так как долгое время сохранялись пережитки республиканизма с формальным равенством магистратов.
Разделение гражданской и военной сфер было осуществлено не только на уровне полномочий, но и на куда более глубоком — ментальном. В чиновники шли представители землевладельческих элит, как сенаторских, так и провинциальных (куриалов). В военные — выслужившиеся солдаты и сыновья офицеров. Это были буквально два разных слабо пересекающихся мира. И речь тут не только о разном образовании и воспитании, но даже языке — далеко не каждый офицер мог хорошо изъясняться на литературной латыни. Хотя своим детям они старались дать некоторое образование, за своих в аристократических кругах их принимали очень с трудом. А так как для многих аристократов военная служба была в принципе закрыта законом [55: с. 3], то между армией и бюрократией создавалось намеренное отчуждение, мешавшее устроить сговор.
Кроме того, чтобы чиновники и командиры не прирастали к должностям, была постоянная ротация, их старались не назначать в родную провинцию. Таким образом данная политическая система встраивала армию и местные элиты в сложную систему взаимоотношений, в которой единственной константой был императорский двор, утверждавший назначения. Армия не могла полноценно функционировать без бюрократии, а значит её опасность как самостоятельного игрока уменьшалась. В то же самое время эта реформа унифицировала управление империей и позволила теснее привязать к себе региональные элиты.
Параллельно с решением проблемы армии и бюрократии, Диоклетиан полностью преобразовал и налоговую систему. Здесь тоже произошла унификация, в ходе которой были отменены все прежние иммунитеты, даже у Италии, и введена единообразная система прямого налогообложения capitatio-iugatio. В прежние годы имперское налоговое бремя было запутанным и неравномерным: граждане, проживавшие в Италии, не платили никаких прямых налогов, провинциалы — кто платил, кто — нет. Часть налогов взималась серебром, другая — натурой. Сложная, запутанная система с кучей лазеек.
Теперь на её месте была прямая как палка система, где налоговое бремя зависело от размера земли, оценки ее производительности и числа людей, живущих или работающих на ней. Но, что еще важнее, с помощью этой системы взымался единый для всех постоянный военный налог. Это было подлинным новаторством, так как в эпоху принципата государство тратило значительную часть налогов на армию, но прямо это никогда не афишировали. Диоклетиан же, наоборот, стремился дать понять всем жителям империи, что теперь защита её границ — это общее дело [10: с. 25].
Кроме этого, были закреплены и многие другие обязательства (литургии на греческий манер или мунус на римский), важные для государства: предоставление кораблей и животных для перевозок анноны, участие в городских праздниках, передача по наследству важнейших профессий и т.д. Большая часть таких литургий были связаны с обеспечением обороноспособности, но некоторые — с функционированием традиционных городских институтов. Хотя такое государственное вмешательство может показаться беспрецедентным, компенсировалось оно тем, что литургии давали иммунитет или ослабление других налоговых обязательств. Например, такими иммунитетами пользовались ветераны или владельцы кораблей, используемых для перевозок в рамках анноны [10: с. 27; 42: c. 328].
Тем не менее эти нововведения создали, фактически, новую систему отношений между государством и гражданином. Теперь подлинным гражданским статусом обладал лишь тот, кто вкладывался в оборону государства — платил налоги. Это был моральный долг гражданина [63: с. 12], но он также мог надеяться на большую защиту его интересов правительством и лояльное отношение [9: с. 57]. И это было настоящей революцией в сознании людей.
Отсылка на то, что отказавшись от власти после 20 лет правления Диоклетиан будет выращивать капусту у себя на вилле
В комментариях почему-то часто можно услышать, что не было в Римской империи гражданства, а было только подданство. Но это дурная игра в ярлыки, скрывающая за собой истину. Гражданство в античных обществах было набором прав и обязанностей перед общиной или государством. В ранней империи гражданство давало налоговые льготы, а также больший уровень правовой защиты по сравнению с негражданами. То есть гражданином было быть выгодно.
Однако постепенное расширение числа граждан привело к тому, что эта плоская система гражданства перестала отвечать задачам. Тогда при Антонине Пие во 2 веке была введена новая классификация граждан — honestiores (почтенные) и humiliores (низшие). К первой категории относились сенаторы, чиновники и военные офицеры — т.е. полезные люди, от которых зависела стабильность государства. Они имели более легкие наказания в случае преступлений, а также могли рассчитывать на льготы по налогам. Это не было новинкой, так как в Риме всегда были категории более привилегированные, чем иные. Но впервые это законодательно закрепили.
После эдикта Каракаллы с распространением гражданства на большую часть жителей империи наличие более элитного статуса honestiores было стимулом для куриалов переходить на имперскую службу. Реформа Диоклетиана же изменила логику римского гражданства, и теперь оно фактически стало синонимом слова «налогоплательщик». Таким образом внутри honestiores и humiliores появлялись две дополнительные градации.
Однако, в то же самое время, лояльность гражданина теперь становилась зависима от успешности выполнения государством своих обязательств по защите и поддержанию привычной жизни. Требуя больше, нежели прежде, от населения, империя и брала на себя публично куда больше обязательств.
Гражданство продолжало быть и важной юридической категорией — одни из самых суровых наказаний касались лишения гражданства. В этом случае человек лишался прав на получение наследства, составление завещаний и серьёзно ограничивались его возможности по владению имуществом [64: c. 78-79].
Империя Диоклетиана была государством более милитаризированным и централизованным, чем 2 века назад. Иногда историки даже идут настолько далеко, что описывают поздний Рим вовсе как страну с командно-административной экономикой. И на то у них есть причина — эдикт Диоклетиана о ценах, установивший максимумы цен на большую часть товаров. Вот только в реальности всё куда сложнее, и эдикт был самой неудачной реформой спасителя империи. Но об этом в следующей части.
Продолжение следует...
Источники данной главы:
9 - Clark Patrick «Taxation and the Formation of the Late Roman Social Contract», 2017 г. 10 - John Steven Mooney «Fourth-Century Gothic Settlement and the Late Roman Economy», 2018 г. 14 - Simon Esmonde Cleary «The Roman West AD 200-500: an archaeological study», 2013 г. 21 - PAUL ERDKAMP, KOENRAAD VERBOVEN, and ARJAN ZUIDERHOEK «Ownership and Exploitation of Land and Natural Resources in the Roman World», 2015 г. 29 - Сборник «Archaeology and Economy in the Ancient World. 8.7» под ред. Martin Bentz and Michael Heinzelmann, 2019 г. 36 - Paul Johnson «Late Roman economic systems: their implication in theinterpretation of social organisation», 2003 г. 42 - «THE CAMBRIDGE ANCIENT HISTORY. VOLUME XIII», 2008 г. 50 - Prodromos Prodromidis «Economic Environment, Policies and Inflation in the Roman Empire up to Diocletian’s Price Edict», 2009 г. 51 - Simon Esmonde Cleary «The Ending of Roman Britain», 1989 г. 54 - Christopher Kelly «Ruling the later Roman Empire», 2004 г. 55 - Rita Lizzi Testa «CHRISTIAN EMPERORS AND ROMAN ELITES IN LATE ANTIQUITY», 2022 г. 63 - Koenraad Verboven, Paul Erdkamp «Introduction: Legal Systems and Economic Development», 2022 г. 64 - Andrew Wallace-Hadrill «The Idea of the City in Late Antiquity», 2025 г. 68 - Pilar Diarte-Blasco «Urban Transformations in the Late Antique West Materials, Agents, and Models», 2020 г.
Доброе утро, Пикабу! Это @Woolfen, я пишу о древнем Риме и не только вещи, которые вам точно не рассказывали в школе.
Что чаще всего можно услышать от обывателя про сельское хозяйство времен римской империи? Что основой его были огромные рабовладельческие виллы, созданные на скупленной богачами земле. Что пока империя воевала и расширялась, то было много рабов и экономика процветала, но во 2 веке империя перестала расширяться, рабы стали слишком дорогими, а потому пришлось отказаться от рабства и заменить менее выгодными крепостными (колонами). Как это часто бывает, все эти тезисы современная наука ставит под серьезные сомнения.
К сожалению, экономическая жизнь империи — это тот раздел, который в античной литературе освещен довольно скупо. Книги и письма донесли до нас отдельные сведения о крупных землевладельцах, правильной организации вилл, методах расширения земельных владений, но эти сведения отрывочные и несут мало конкретики про более мелких земледельцев. Законы тоже не сильно много проливают света на жизнь в сельской местности, так как охватывают не все сферы жизни. А результаты переписей, где обычно указывались не только численность населения, но и размеры владений, дошли до нас лишь по отдельным небольшим областям фрагментарно. На этом немногочисленном базисе во многом и была основана убежденность прошлого в доминировании вилл и почти полном упадке всех прочих форм хозяйства с 1 века до н.э.
Археологическая революция второй половины 20 века, казалось бы, должна была дать нам точные ответы на вопрос устройства сельской местности, но на этом пути, к сожалению, есть немало проблем. Долгое время археологи были сосредоточены на поиске каменных зданий вилл, игнорируя прочие строения, из-за чего о них известно сейчас в разы больше, чем о всей остальной сельской местности. Только в 2000-е начнут появляться результаты исследований, направленных на изучение хозяйственной деятельности вилл и более мелких землевладельцев.
Но, тут опять же есть проблема. Лучшей археологической видимостью обладают крупные поселения. Каменные дома оставляют после себя хорошо видимые следы. От деревянных домов, тоже широко распространенных в античность, сохраняются куда меньше свидетельств, но они часто соседствуют с бытовым мусором, остатками утвари, сельхоз инструмента или пищи (кости, семена). Чем больше поселение - тем выше шансы найти эти признаки, тогда как одиночную ферму обнаружить уже гораздо сложнее. И еще сложнее с участками обрабатываемой земли.
Благодаря аэрофотосъемке и лидарам сегодня есть возможность примерно оценивать зонирование сельхозугодий в древности. Но проблема в том, что с археологической точки зрения обрабатываемый участок не столь радикально отличается от необрабатываемого и нужны значительные усилия для установления его сельхозназначения. Более того, если участок кажется, что не обрабатывался — это вовсе не значит, что его не использовали, так как он пригоден для выпаса скота. Но археология не может уверенно определить такое применение земли, так как оно оставляет мало следов [14: с. 266].
В связи с такими сложностями чаще всего, когда анализируют сельскую местность, упор делается на поселения. Рост или снижение числа домов в одной местности можно связать с изменением населения и количества обрабатываемой земли. Однако, эта связь не вполне однозначна - ведь изменение числа заселенных участков в деревнях могло быть связано не только с изменением численности людей, но и с ростом или падением числа одиночных ферм [14: c. 269-270]. Однако, как уже сказано выше, обнаружить такие фермы сложнее, да и выборка часто отражает число раскопанных участков, а не реальность прошлого [30: 4.21]. Поэтому данные археологии все еще сильно зависимы от других источников и их контекста, но они тем не менее могут серьезно скорректировать устоявшиеся ранее представления.
И тут мы возвращаемся к виллам, которые «укрупнялись за счет разорения фермеров». Эта тема проходит красной нитью через значительную часть источников еще с позднереспубликанского периода. Из чего можно сделать вывод, что за столетия аристократы должны были получить контроль над большей частью земли в империи. Однако даже имеющиеся нарративные источники свидетельствуют, что это едва ли так.
Данные переписей по нескольким регионам с востока империи за 4 век н.э. свидетельствуют, что в общинах от 3 до 7,5% богатых владели половиной земли в провинции, но при этом было немало и мелких собственников [42: c. 301]. По западу, к сожалению, таких полных сведений нет [21: c. 54]. В то же время законы империи в 4 веке н.э. регулировали вопросы налогообложения с мелких собственников (не арендаторов), т.е. это явление точно имело место даже тогда и было достаточно распространено, чтобы придумывать для него новые механизмы.
Археологические исследования, начиная с 70-х годов, тоже не подтверждали точку зрения о почти полном исчезновении мелкого землевладения. Первое и самое главное, что она показала — это многообразие сельской экономики с 2 века до н.э. и на протяжении всей имперской эпохи. Крупные виллы соседствовали с участками средних и откровенно небольших размеров [14: c. 273-274, 293-294; 42: с. 297]. Причем, в Италии виллы до правления Суллы были часто не очень крупными и окруженными чересполосицей мелких и средних хозяйств.
Статистика изменения численности свободного населения в Италии с 200 г. До н.э. по 100 г. н.э. в регионах, где зафиксирован рост числа вилл [21: с. 180-181]
Как предполагается, в Риме покупка земли была не столь частым явлением - в латыни даже нет специального слова для человека, профессионально торгующего землей [21: c. 8]. В основном, участки оставались в ведении членов семьи, но дробились между наследниками и объединялись лишь в случае браков или преждевременной смерти родни. Часто такие участки, приобретенные по наследству, располагались не рядом и их не обменивали, а организовывали отдельные виллы [6: с. 52].
В период, начиная с Суллы и до эпохи Октавиана Августа (единоличный правитель с 27 г. до н.э. по 14 г. н.э.), произошел серьезный насильственный передел земли в Италии, который позволил создать сверхкрупные владения - латифундии. Но это в основном происходило за счет землевладений аристократов, которым не повезло в ходе проскрипций, тогда как средние и малые хозяйства продолжали существовать. Их число подпитывалось постоянно обратными потоками людей, расселяемых по земельным законам, как гражданских, так и ветеранов.
Здесь я должен сделать ремарку, так как большая часть источников данного цикла западные, а это вызывает у некоторых граждан недоверие. Поэтому для тех, кто предпочитает классические отечественные работы, сошлюсь на книгу авторитетного советского историка Штаерман Е.М. «История крестьянства в Древнем Риме» страница 125 и далее.
Виллы и латифундии действительно заняли важнейшее место в экономике римской Италии в 1 веке до н.э., но процессы их укрупнения никогда не охватывали всю территорию Италии и еще менее выражены в провинциях [21: с. 49, 51, 177; 30: 4.10-4.12]. Процессу концентрации земли серьезно мешала практика наследования, требовавшая раздела имущества между всеми наследниками [6: c. 52]. При этом различались и подходы к организации вилл. В римской Италии с 1 века до н.э. по 1 век н.э. произошел действительно расцвет рабовладельческих централизованных вилл, хотя и не повсеместно [20: c. 554-555]. А вот в провинциях такие типы вилл прижились гораздо хуже и чаще встречались хозяйства смешанного типа, где часть земли обрабатывалась рабами, а часть - издольщиками (арендаторами) [20: c. 557-558; 39: с. 268].
Такое отличие в типах хозяйств вызвано спецификой рабского труда: это труд низкоквалифицированный и слабо мотивированный, а также отнюдь не бесплатный. Это лишь на первый взгляд кажется, что рабовладельческую виллу организовать просто. На деле это чертовски сложное мероприятие. Раба нужно заставлять работать, контролировать этот процесс и его результат. Понятное дело, что эффективнее всего раб делает какие-то простые вещи. Соответственно на выращивании массовых товаров, например зерна, рабство идеально - так как довольно просто контролируется и масштабируется. Уже на столь же массовых выращивании винограда и оливок все становится сложнее, так как эти культуры более требовательны к уходу.
При этом у рабов есть существенный минус - их нужно содержать круглогодично, тогда как основные сельхозработы обычно происходят весной и летом. Иногда куда выгоднее на некоторые работы нанимать поденщиков (сезонных рабочих) из городов или сельской округи, а не держать рабов круглогодично [39: c. 271]. Кроме того, римские авторы отмечали, что глаз да глаз нужен и за рабами, и за управляющими вилл (виликами), так как без прямого контроля те склонны были начать приворовывать или лениться [21: c. 183, 185]. А это приводило к тому, что многие землевладельцы вынуждены были каждый год инспектировать свои виллы, чтобы те не снижали эффективность.
Т.е. рабовладение при неоспоримом плюсе высокой масштабируемости и потенциальной эффективности массового производства, имело минусы, которые могли нивелировать все плюсы. На рубеже тысячелетий в Италии сложились идеальные условия для него: низкие издержки из-за отсутствия поземельного налога и высокий спрос на массовые пищевые культуры - зерно, оливки и вино, вызванный масштабной экспансией по всему Средиземноморью. Все это позволило итальянскому сельскому хозяйству на время стать доминирующей силой во всем этом регионе, чьи товары встречались почти везде.
Однако во 2 веке н.э. уже провинции будут поставлять значительную часть товаров в метрополию. Почему так вышло? Ключевую роль в этом играло распространение вилл, как рыночно-ориентированных хозяйств. Римская агротехника и более эффективная форма организации хозяйства - вилла - привели к росту производства сельхозпродукции. А интеграция в Средиземноморскую торговлю с низкими барьерами и высокой транспортной связностью помогли сначала вытеснить итальянскую продукцию со своих рынков, вызвав в метрополии спад производства и переориентацию на новые культуры, которые уже были менее пригодны для преимущественно рабского способа обработки [20: с. 555, 756; 21: с. 177].
Часто сюда же записывают и тезис про снижение числа рабов и рост цен на них, но источники не дают убедительных доказательств этого. Во-первых, имеющиеся данные по ценам на рабов разрозненны и в основном происходят из римского Египта, т.е. экстраполировать их на всю империю сомнительно [21: c. 316]. Тем не менее, если принять эти данные за верные, то из них вырисовывается картина постепенного роста стоимости рабов с 1 века до н.э. до 4 века н.э. в 2 раза, что не выглядит признаком драматической нехватки рабов [3].
Во-вторых, имеется немало доказательств того, что рабы активно применялись в сельском хозяйстве после 2 века [21: с. 57; 33: с. 87-88; 39: с. 492, 495-496]. В-третьих, тезис про прекращение торговли рабами из-за прекращения завоеваний тоже сомнителен, так как Рим неоднократно обращал в рабство побежденных варваров, вторгшихся на его территорию. А Рим во 2 веке активно сам пытался вторгаться за Рейн и Дунай. А еще есть интересная гипотеза, выдвинутая Джоном Мэддэном в статье «Slavery in the Roman Empire Numbers and Origins» [60], что одним из важнейших источников рабства - были дети-подкидыши.
При этом создание вилл, которые сбывали свою продукцию на дальние расстояние, имело кумулятивный эффект для местной экономики: так как для этого требовалась тара для перевозки (бочки или амфоры), а также транспорт. Вокруг вилл появлялись новые производственные цепочки, чье благополучие зависело от успешности их торговли, причем в двух соседних регионах такая кооперация могла носить совершенно разные формы [21: c. 220, 221].
Переориентация торговли в ходе интеграции провинций могла приводить к гибели целых отраслей в регионах, которые проиграли конкуренцию из-за разных условий для выращивания культур и перемещения торговых маршрутов. Как, например, случилось с центрами производства гончарных изделий «красной керамики» в восточной Галлии [14: с. 310-311].
Но далеко не всегда эти процессы были вызваны рыночной логикой. Во времена Октавиана Августа была создана аннона - система поставок продовольствия для армии и раздач беднякам в столице. Осуществлялись они в основном за счет натуральных налогов с провинций. Хотя это кажется не совсем логичным, но участие регионов в поставках для анноны приводило к росту в них производства, так как империя готова была поддерживать инвестиции в его расширение и логистику. Например, долгое время испанская Бетика процветала на поставках оливкового масла для анноны. Но в начале 3 века император Септимий Север лишил её участия в анноне и любых преференций в отместку за поддержку его соперника в борьбе за престол, что привело к упадку региона и подъему африканских провинций [14: с. 297, 312].
Какой же была типичная римская вилла? Смешанного типа - с рабовладельческим ядром и множеством арендаторов. В этом случае снижалась прибыль с площади, так как арендатор не все излишки отдавал хозяину, но и снижались издержки на организацию обработки земли рабами. Последние также использовались, но только на наиболее подходящих для этого участках. При этом, важный нюанс, сами арендаторы также могли владеть рабами.
Именно виллы во многом содержали города и армию, став тем самым становым хребтом экономической жизни империи. Рост спроса в городах, у государства и армии вызвал в 1 веке до н.э. и рост числа вилл по всей империи, так как инвестиции в них стали очень выгодными [14: с. 247]. Многие из вилл были мелкими и не поражали своей роскошью [30: 4.11-4.12], а также явно концентрировались вдоль удобных транспортных маршрутов и узлов потребления [30: 4.28].
Расположение вилл на левом берегу Рейна
Однако, в то же время все еще продолжали существовать и мелкие земледельцы, жившие на отдельных фермах или в деревнях [14: c. 273-275; 21: c. 98-99]. На данный момент это буквально непаханое поле деятельности, так как долгое время археологи упускали из виду такие поселения. Имеющиеся сведения позволяют предполагать, что многие участки продолжали обрабатываться без механизации (даже животными), чисто силами самой семьи [1: с. 36-37]. На этом фоне виллы выглядят и вправду прогрессивными, просто за счет большей механизации и оптимизации труда. А это уже приводит к сомнениям в значительном росте благосостояния сельского плебса в эпоху ранней империи.
С одной стороны, есть свидетельства того, что значительно выросло разведение свиней, а следовательно, и потребление мяса [21: с. 251-252, 286]. Однако эти данные невозможно интерпретировать однозначно - так как нет надежных свидетельств, что это мясо потреблялось на селе. Исследования костей умерших демонстрируют противоречивые данные [32: с. 11 -12; 59: с. 9-10]. Если с городами есть довольно четкая метрика “улучшения качества жизни”, связанная с числом общественных пространств, то сельская жизнь простого населения оказывается куда более ускользающей. Но точно можно сказать, что на селе люди были здоровее и жили дольше, нежели в городах [1: c. 30-31; 58].
Интенсификация сельского хозяйства в первый век империи, с которой никто особо не спорит, часто связывается и с ростом населения. Во-первых, потому что для обработки больших земель без инноваций в части механизации (а их не было - римляне, например, так и не внедрили тяжелый плуг, хотя технически могли) нужно было привлечь больше людей. Во-вторых, археология фиксирует рост в 1-2 веках плотности заселенности отдельных территорий. Однако, мы вновь упираемся в вопрос интерпретации: рост заселенности конкретной местности мог быть вызван не ростом численности населения империи вообще, а горизонтальной мобильностью - когда люди переезжали с одного места на новое. Кроме того, имеющиеся свидетельства переписей римского населения в республиканский период показывают довольно низкие темпы прироста населения. И вряд ли это изменилось в имперский период. Причем, римская аристократия, в целом живущая значительно лучше простого населения, имела довольно высокую смертность - существует предположение, что до трети всех земельных владений наследовались несовершеннолетними сиротами [1: с. 39]. Поэтому любые модели демографического роста — это лишь гипотезы, подтвердить которые пока что не удается.
То есть, если с городами мы можем построить непротиворечивую картину бытия, то вот с сельской местностью все куда сложнее. Бум строительства вилл в последний век республики и первый век империи, сменится уже во втором коррекцией, которая могла как сама стать причиной спада в экономике городов, так и следствием. Виллы серьезно зависели от рыночной конъюнктуры и спад потребления мог вызвать отказ от обработки значительных территорий. Малые фермерские хозяйства в этом плане были менее уязвимы из-за меньшей рыночной ориентации, но зато они имели и куда меньший запас прочности при неблагоприятных внешних факторах, которые ударили по империи в конце 2 века: чуме и похолоданию климата. Что уж говорить про 3 век, когда к этим напастям добавился и масштабный военно-политический кризис.
Империя, как государство, претерпела серьезнейшие изменения в ходе этих событий. Поэтому следует поближе рассмотреть то, как империя выходила из кризиса 3 века.
Продолжение следует...
Источники данной главы:
1 - Сборник «The transformation of economic life under the roman empire» под ред. LUKAS DE BLOIS & JOHN RICH, 2002 г. 3 - Kyle Harper «Slave Prices in Late Antiquity (and in the Very Long Term)», 2010 г. 6 - Сборник «Civic Identity and Civic Participation in Late Antiquity and the Early Middle Ages» под ред. Yitzhak Hen, 2021 г. 14 - Simon Esmonde Cleary «The Roman West AD 200-500: an archaeological study», 2013 г. 20 - «THE CAMBRIDGE ECONOMIC HISTORY OF THE GRECO-ROMAN WORLD», 2008 г. 21 - PAUL ERDKAMP, KOENRAAD VERBOVEN, and ARJAN ZUIDERHOEK «Ownership and Exploitation of Land and Natural Resources in the Roman World», 2015 г. 30 - Сборник «Performances économiques de l’Empire romain. Une nouvelle archéologie du commerce et des techniques» под ред. Jean-Pierre Brun, Despina Chatzivasiliou and Willem M. Jongman, 2024 г. (доступен онлайн, ссылки по номерам глав не считая вступления и абзацам) 33 - Jairus Banaji «EXPLORING THE ECONOMY OF LATE ANTIQUITY», 2016 г. 39 - «THE CAMBRIDGE WORLD HISTORY OF SLAVERY», 2011 г. 42 - «THE CAMBRIDGE ANCIENT HISTORY. VOLUME XIII», 2008 г. 58 - Claudia Moro, Lucie Biehler-Gomez, Federica Boschi, Cristina Cattaneo «Urban vs rural lifestyle in Roman Italy: a bioarchaeological and paleopathological investigation», 2025 г. 59 - Kim Bowes «Rural Poverty in the Roman Empire», 2017 г. 60 - LUKAS DE BLOIS «THE CRISIS OF THE THIRD CENTURY AD. IN THE ROMAN EMPIRE: A MODERN MYTH?», 2002 г.
![Статистика изменения численности свободного населения в Италии с 200 г. До н.э. по 100 г. н.э. в регионах, где зафиксирован рост числа вилл [21: с. 180-181]](https://cs20.pikabu.ru/s/2025/12/09/19/bhh2xcum.jpg)
